****
Трижды прогудел знакомый, полюбившийся за несколько месяцев гудок круизного лайнера. Собравшаяся на пристани толпа ликующе размахивала руками, с характерным стуком открывала бутылки шампанского в честь прибытия вернувшегося из Европы судна и в целом пыталась докричаться до спускающихся по мостику пассажиров. Друзья и университетские товарищи, возлюбленные и супруги, дети и старики — кто только не встречал их, спешивших покинуть лайнер и попасть в объятия родных. Спотыкались, собирались кучками, роняли сумки в попытках ускорить шаг и пробиться немного вперед. Воздух наполнился волнением, смехом, слезами, солью... и желанием поскорей вернуться домой. Продолжительная разлука заставляла ужасно соскучиться по дорогим сердцу лицам и краям, в обычное время кажущимися ничего не значащими. Но теперь, встретившись спустя несколько месяцев... теперь то осознаешь, как важны они оказались. И Зума прекрасно понимал эти чувства. Они так же находились в его сердце, давно смешались с кровью и наполнили каждый орган. Однако, даже бросив тоскливо-радостный взгляд на канадский городок, украшенный красными кленами и вырезанными тыквами — как раз по сезону, — щенок не спешил присоединиться к толпе. Он посмотрел на море. Сегодня оно выглядело особенно спокойным: медленно перекатывались блестящие сине-бирюзовые волны, изредка ударяясь о корпус корабля; неподвижно висели белоснежные облака на лазуристом небе; ветерок казался неощутимым, легким, точно пушинка. Таково было это море. Место, ставшее домом маленькому путешественнику. Или, точнее, оно всегда таковым являлось — раннее детство щенка напоминало бесконечную суматоху, основной целью которой являлось — добраться до моря. Чувствуя рассыпающийся под лапами местами теплый, местами холодный песок, прогуляться по белому берегу. Забрызгивая окружающих холодной водой, пробежаться навстречу прибою. Оказавшись мокрым с головы до лап, рассмеяться, глядя на опускающееся солнце, окрасившее воду в желтый цвет. Вернувшись на следующий день, ранним утром искупаться в ледяной волне. И, незаметно для спасателя на пляже, отплыть далеко от берега. Рискуя, отчаянно рискуя в следующий раз не доплыть до суши, быть унесенным быстрым течением... Маленьким щенком он с благоговением впитывал лазуристо-соленые просторы, ставшие единым целым с небом. Что море, что высокая гладь — оказавшись в воде, разница перестает ощущаться. Небеса становятся океаном с плавающими в нем облаками-рыбками, а маленькая бухта бескрайним небосклоном, тянущимся в бесконечность. Таково было это море. Ему всегда нравилось наблюдать за шелестящими волнами. Всегда хотелось отправиться в открытое плавание. Однако Зума признавал: ничего бы не получилось, если бы не один щенок, подтолкнувший его встать на верный путь и действовать. Разумно действовать. Лабрадор, сам того не замечая, вздохнул. Затянул прохладный, осенний воздух, полный запаха соли и пота. Сейчас ему вспомнился день их прощания. Другой, пассажирский корабль, белый, точно ледяная глыба, отколовшаяся от айсберга. Весенний ветерок, пахнущий вишней и цветочным пухом. Неловкая улыбка и приятная нервозность, разлившаяся по телу. Всю жизнь щенок мечтал об этом дне и не мог поверить, что тот наконец настал. Едва не падал в обморок, только заметив краем глаза перекатывающееся бирюзовое море. И, конечно, сам корабль, на котором ему предстоит оказаться среди волн и неба, среди ветра и туч. — Береги себя. Слова Гончика вернули щенка из мира мечтаний, постепенно становящихся реальностью. Вот раздался басистый гудок. Вот показался высокий человек в белой, под стать своему кораблю форме и такого же цвета фуражке. Вот разразившаяся волна окатила пристань холодными брызгами. И так же быстро, как и появилась, исчезла, унося в свои воды опавшие лепестки розовой вишни. Зума повернул голову, быстро закивал, хотя еще не успел осознать сказанное. Но забота в голосе друга согрела его морское холодное сердце. Он понял: здесь его всегда будут ждать. Потому, счастливо улыбнувшись, произнес: — Ты ведь дождешься меня, верно? Зума никак не ожидал увидеть потемневшие глаза и ужас на мордочке Гончика, образовавшиеся за такой короткий миг. — Прости, я... сказал что-то неправильно? Овчар вытянул лапу, протер мордочку, точно пытаясь избавиться от этого чувства. Но глаза все равно выдавали страх, одиночество и... панику. Настоящую панику, какую Зума увидел впервые. — Нет, все в порядке... но... — тут он запнулся. — Я... просто Райдер... помнишь, я рассказывал о той аварии? Прежде чем поехать, он сказал точно такие же слова. — Ты ведь дождешься меня, верно? Повторно помрачневший Гончик кивнул. Зума почувствовал себя полным дураком. Надо ведь было выбросить такое перед самым отплытием, особенно зная, что пришлось пережить другу. — Но ты ведь дождался, Гончик, — лабрадор почувствовал, что просто обязан исправить ситуацию. — Райдер вернулся. Он не собирался покидать тебя и потому просто не мог уйти... И я тоже не собираюсь бросать это место. Бросать Щенячий Патруль, когда стал его частью! Я обязательно вернусь!.... И, запнувшись, быстро добавил: — Ты можешь убедиться в этом. Давай, спроси меня, Гончик! Спроси об этом! Овчар мрачно улыбнулся. Его посветлевшие глаза наполнились жизнью и надеждой. Он попытался спросить, но запнулся, опустил взгляд и попробовал вновь: — Скажи... ты... Ты ведь вернешься сюда, верно? И тогда, почувствовав пробежавшие по коже мурашки, встретившись с этим чистым взглядом, Зума понял, что именно означали эти слова для Гончика. Теперь не он должен исполнить обещание. Теперь его сердце может быть спокойно. Потому лабрадор твердо ответил: — Да! Обязательно вернусь! Повторившийся гудок привел щенка в чувства, позволил ощутить налившую лапы усталость, скопившуюся за несколько месяцев. Он ностальгически улыбнулся, довольный тем, что смог сдержать обещание. Что смог тогда подобрать правильные слова и успокоить друга. Лапы медленно направились к мостику, а голова повторно наполнилась воспоминаниями. — Интересно, когда предстоит выбор... Появившаяся точно из неоткуда... пристально смотрящая на оранжевое от зари море... обратившаяся именно к нему, также неотрывно наблюдающему за волнами... о чем же она думала в тот миг? — Выбор? — спросил лабрадор, повернувшись к спаниельке. Та медленно кивнула, точно погруженная в глубокие размышления. — Когда предстоит выбор... — повторила она и резко повернула голову, озарив щенка внимательным взглядом, — между морем, о котором мечтал с далекого детства, и тем, что неожиданно стало дорого... что тогда ты выберешь? — Я... откуда ты знаешь об этом? — О чем? — она улыбнулась. — О том, какие мысли терзают тебя? Здесь нет ничего необычного. Глаза не просто так называют зеркалом души. Они могут многое рассказать о своем владельце. Улыбающиеся, выглядящие по-настоящему счастливыми розовые — неестественно розовые — спаниельские глаза обратились на него, внимательно прищурились, точно действительно пытались разглядеть душу. В то же мгновение Зума почувствовал себя неуютно, хотя прежде не верил в подобные глупости. Сейчас они показались вполне реальными. Лабрадор отвернулся, посмотрел на находящуюся внизу бухту, на рыжеватый от солнца мост, чувствуя прожигающий его взгляд. Хотел уже вернуться на базу, успел повернуться, но тут разразился громкий смех. — Шучу, — отмахнулась Скай, — На ясновидицу я, кажется, не слишком похожа. — Тогда, — Зума остановился, посмотрел ей прямо в глаза, — как ты угадала? — Все довольно-таки банально... — ответила спаниелька, немного подумав. — Просто мне знакомы твои переживания. Однажды самой приходилось не раз задавалась похожим вопросом... «Когда предстоит выбор между небом и тем, что дорого, что я выберу?»... Пшеничная мордочка грустно улыбнулась, посмотрев на догорающее солнце и промчавшуюся мимо громко кричащую чайку. — И что... ты выбрала? Она медленно помотала головой. — А вот это... тебе придется угадать самому.«Когда предстоит выбор между морем, о котором мечтал с далекого детства, и тем, что неожиданно стало дорого... что тогда ты выберешь?»
Вопрос, ответ на который казался бесконечно далеко. Как бушующее море страннику, оказавшемуся в пустыне. Как недосягаемые звезды, когда пытаешься дотянуться до их света со дна океана. Вопрос, ответить на который предстояло далеко в будущем. Так думал Зума. Думал, пока не заметил, что настало время сделать свой выбор. «Но что же... выбрала ты? Я ведь прекрасно знаю, как ты любишь небо... разве можно отказаться от того, что находится в сердце? Что так полюбилось? Что давно стало частью тебя? Разве можно...?» И тогда... он спросил: «А что именно находится в моем сердце?» — Зу-у-ма! С возвращением! — послышался громкий, полный радости голос, доносящийся откуда-то снизу. Пристань. Соленая волна, нахлынувшая на берег. Крик неугомонных чаек. Знакомая коричневая фигура, радостно махающая лапой. — Спускайся скорей! Больше полугода прошло, а Зума до сих пор не знал точного ответа на этот вопрос. Но сейчас, заметив силуэт в толпе людей, он осознал, насколько глупо было вообще задаваться им. «И что... ты выбрала?» «А вот это... тебе придется угадать самому». Зума слабо улыбнулся, осветленный своей догадкой: «И как же я сразу не смог догадаться!?... — подумалось ему. — Как это оказалась очевидно! Скай — щенок, связанный с небом. Её миссии целиком и полностью посвящены воздушному пространству. А еще Скай — это важная часть Щенячьего Патруля. Этот её вопрос о выборе. Он всегда казался мне странным. И только теперь я понимаю, что она хотела этим сказать... Ведь сама она... выбрала и то, и другое. И небо, и Щенячий Патруль».«Может, и выбора никакого делать не стоит?»
Вот, что своим вопросом хотела она сказать.«Когда предстоит выбор между морем, о котором мечтал с далекого детства, и тем, что неожиданно стало дорого... тебе необязательно выбирать что-то одно».
Зума слабо улыбнулся. Позабыв о безопасности и вежливости, устремился вперед, протискиваясь между спускающихся пассажиров. Не замечая ничего на свете, чуть ли не скатился к пристани и подскочил к ожидающего его Гончику. Он опять вспомнил день отплытия. Тот казался таким похожим на этот, но... Теперь все иначе. Теперь ему не хотелось смотреть на море. Теперь он был счастлив по другой причине. А еще... теперь он оказался по-настоящему дома. — Да, я вернулся, — улыбнулся Зума, сбивчиво дыша. — ...Как и обещал, теперь я дома. А ты... переживал, да? — Как я мог иначе! Светло-карие глаза, устремленные на мореплавателя, заискрились возмущенным огоньком, немного дрогнувшим, точно кромка тонкого льда на осенних лужицах. Спасатель внимательно оглядел вернувшегося из далекого путешествия друга, тревожно улыбнулся, точно боясь, что присутствие того окажется пустой иллюзией. Но Зума не спешил исчезать. Весело улыбался, поворачивал голову, изучая окрестности, сильно изменившиеся в период его отсутствия. Вот встретился с карими глазами, успокаивающе приподнял нос. — Ведь... — продолжил Гончик, — лучше, чем кто-либо другой понимаю цену исполненного обещания. Однажды сам поклялся Райдеру дождаться его. И... — И потому до последнего не верил в его гибель? — понимающе улыбнулся Зума. — Надеялся снова встретиться и выполнить обещание? Верил, что он вернется? — Да. — И все эти месяцы чувствовал то же самое? — Да... — Гончик опустил мордочку. — Это то, во что я буду до последнего верить. В то, что вы вернетесь. Пронесшийся ворох ярко-алых листьев достиг головы лабрадора. Он смахнул несколько попавших на голову, посмотрел на друга, поняв, что тот нисколько не изменился. То, что вонзается глубоко в сердце, остается там навеки Экскалибуром. — И я буду верить... — кивнул лабрадор, — до последнего верить, что смогу вернуться туда, куда пообещал. Внезапный порыв холодного ветра пронесся над сероватым городом, напоминающим сгусток подкроватной пыли с оранжевыми брызгами на нем. Взявшиеся из неоткуда кучереватые тучи затмили солнечный диск, и голубая гладь обернулась темной дымкой. Происходящие перемены предвещали приход скорой зимы. И пусть весь мир восхваляет российские морозы, пугается якутских температур, Канада с высоко поднятой головой продолжит считать, что нисколько не уступает своей сопернице, даже наоборот, во многом её превосходит. Белые пустыни с собачьими упряжками, бескрайние снега и сильные морозы... — неотъемлемая часть её территорий. Не пройдет и месяца, как все это вернется, холодными ладошками обнимет южные территории, более менее теплые в летний сезон. Теперь и им предстоит утонуть в густом снеге. Зума съежился под холодом непривычно резкого ветра. Европа, по сравнению с Канадой, куда доброжелательней к своим обитателям... Однако было бы несправедливой ложью заявить, что подобные мысли занимали голову лабрадора. Нет, тот думал совершенно о другом. Проскочивший ветер поднял в воздух осенние листья. Возмущенно загоготали чайки, затрубил лайнер. Толпа, казалось, редела или так действительно только казалось. Сейчас Зуме совершенно не хотелось обращать на это внимание. Лаймовый взгляд, несколько потемневший под тяжестью морских путешествий, но оставшийся все таким же добрым, как прежде, внимательно посмотрел на друга, точно пытаясь наглядеться на того на месяц вперед. Движения темных бровей, шолох приподнятых ушек, моргание — ничего не укрывалось от глаз Зумы. — Кстати, — заметил он, осознав, насколько странно могло выглядеть со стороны его поведение. Опустил взгляд, неуверенно произнес: — Новый костюм? Темно-синие, обведенные зелеными полосами, налапники на невысокой подошве. Шлем, по форме и материалу напоминающий байкерский, с опущенной зеленой панелькой. Зума и прежде заметил изменения в обмундировании друга, но не придавал этому большого значения. Теперь же он любопытно склонил голову, проследив за многочисленными полосами на синей ткани, окаймляющих костюм. — Немного отличается от формы, что нам подарила мэр Гудвей, — заметил Зума. — А? это... — овчар посмотрел вниз, приподнял лапу, — только-только вернулся с миссии, не оставалось времени сменить форму. Не хотелось опоздать, — он улыбнулся. — Многое изменилось и появилось немало нового. Например, теперь я выполняю роль агента, а также могу выполнять миссии в воздухе и... Разлука заставляла соскучиться не только по чужой мордашке, но и по самым обычным, казалось, вещам. И разговоры входили в их число. Поглощенный собственными мыслями, овчар говорил и говорил, медленно шагая по сыроватой от волн пристани. Не мог остановиться, даже когда Зума немного отстал, отвлеченный опрокинутым кем-то мороженым. Стоило лабрадору прибавить шаг и вновь оказать плечом к плечу с другом, тот, казалось, даже не заметил его отсутствия. Слова лились бурной весенней рекой, течение какой обычно усиливалось таявшим на горячем солнце снегом. — А еще! — внезапно прибавил он, встретившись с лаймовыми глазами. — Если ты не против... Он остановился, замолчал, точно не зная, как правильнее преподнести начатые слова. — Если, конечно, не против... — Насчет чего? — спросил лабрадор, пытаясь отгадать мысль Гончика, но та казалась недосягаемой. — Райдер сказал... — начал он и на одном дыхании добавил, — что ты можешь стать частью нового Патруля! Да, он очень сильно изменился за эти полгода! Райдер — настоящий гений механики! А Рокки все время ему помогал!... Но... несмотря на это... наш Щенячий Патруль, наша старая команда осталась такой же, как прежде... и она кажется неполной без тебя. Если согласишься, то...! — Да. Я согласен. Загоревшиеся глаза, сбившееся дыхание и невероятный восторг в голосе друга... разве это можно было игнорировать? Разве он мог ответить иначе? Однако Гончик явно считал, что мог. — Если согласишься, мы могли бы... — и тут овчар замер, осознав сказанные Зумой слова. Возмущенно повернул мордашку к морю, вновь посмотрел на товарища, не в силах поверить в такое быстрое согласие. Но вот лабрадор улыбнулся, кивнул. Гончик устало выдохнул и не мог не рассмеяться в ответ: — Даже не дослушал! Даже не подумал! — Такой вот я легкомысленный, — счастливо хохотнул Зума и, о чем-то серьезно задумавшись, вздохнул. — На самом деле... в море время кажется медленным... и я много думал об этом. Я уже принял решение и вернулся не просто так... Знаешь, мне предлагали остаться и помогать на судне (Гончик помрачнел). Но я... — Зума улыбнулся. — Я решил стать спасателем. Опасение сменилось счастливым блеском. Гончик прикрыл глаза, ослепленный на миг выглянувшим солнцем. — Тогда... — овчар довольно улыбнулся, протянул вперед лапу, — добро пожаловать домой! Добро пожаловать в Щенячий Патруль! Заключив теплое лапопожатие, так много и одновременно так мало значащее для них обоих, лабрадор повторно огляделся, только теперь заметив неполноценность картины. — А где остальные? — Остались закончить миссию, — Гончик осмотрел тянущуюся вперед дорогу и выскочил поближе к бордюру. — Вот-вот должны приехать и забрать нас!... Давай расскажем им о том, что ты согласился! Думаю, они обрадуются! — Конечно! — с готовностью кивнул морской путешественник и мысленно добавил: «Однако я абсолютно уверен: из всего Щенячьего Патруля больше всего рад моему возвращению именно ты. Обещание... дело ли в одном только обещании? Или, может все потому, что на этот раз его выполнять пришлось не тебе?». А вдалеке зашелестело такое знакомое, продолжающееся оставаться дорогим и любимым море. Перекрывая ветер, оглушительная волна достигала покрытый красными листьями берег. Хотелось пробежаться по оставшейся позади пристани, расплескать ледяную кромку воды. Хотелось вернуться к морским приключениям, устремиться душой и сердцем к синему горизонту. Но сильнее всего этого хотелось остаться. Здесь, слушая равномерный шум проезжающих мимо машин. Здесь, стоя на немного грязном тротуаре. Здесь, находясь рядом с тем, что сделалось дорого. Однако теперь ему не придется выбирать между морем и Щенячьим Патрулем. Ведь он может соединить в сердце эти две, казалось, абсолютно разные вещи. Вновь раздался грохот беспокойного моря. Зума повернулся, успокаивающе улыбнулся волнам, поклявшись вернуться теперь уже им. Заслышав шум, взглянул на Гончика и подъехавшую машину. Огромный логотип собачьей лапы подсказал щенку, что это тот самый новый Щенячий Патруль. — Идем, Зума! — радостно воскликнул Гончик, устремляясь вперед. — Да, конечно! Распахнулись железные дверцы. Он повернулся и поспешил за другом. А в голове продолжали звучать отголоски бьющегося о берег моря и произнесенные ранее Гончиком слова.«Это то, во что я буду до последнего верить».
Если так... Тогда и я... Хочу верить в это...