Следом за расставанием

«Так не может продолжаться» Как же это — так? Что же я сделал? — Чон Чонгук задавал и задавал себе эти вопросы, будто бы, чем чаще задаёшь, тем сильнее приблизишься к ответу. Но ответа у него не было. «Ты меня душишь» Что это значит? Душит? Чем? Кажется, так говорят, когда испытывают давление со стороны партнёра. Так Чони такой человек? Такой партнёр? Это же невозможно. Порой Чони ощущал, как он отстраняется от него, как уклоняется, уворачиваясь от поцелуев, заговаривает о чём-то отвлечённом, лишь бы не ложиться с ним в постель. Всё, что угодно, лишь бы избежать близости. Это напрягало, но Чонгук не задумывался, что это всерьёз может привести к расставанию. По-настоящему, не перерыв, не на время, а совсем всё. И от меток остались лишь воспоминания. И кажется порой, что там, возле скулы, всё ещё немного жжётся прикосновение губ, вдыхающих ему под кожу свою связь. Они были одним целым, по взаимному согласию стали друг для друга второй половиной. Чон любил его без меры, и не заметил за этой любовью, как тот стал отдаляться. И даже не совсем понятно, куда. Любовь куда-то исчезла, будто утекла сквозь пальцы. А Гуки не заметил, оттого и сидел каждый день на своём балконе, тупо пялясь на свои ладони. Одни воспоминания и ничего больше. Чон глянул с балкона вниз, на тихую улицу. Они часто стояли на этом балконе, в дождь угадывали, каким цветом будет зонт у следующего прохожего. Долго целовались, вдыхая запах друг друга, наслаждаясь им. В солнечные дни Чони любил смотреть, как он подставляет лицо ярким лучам, морщась от тёплого света. Больше никогда этого не будет. Ни дождливых дней, ни солнечных. То есть, дни то будут, но смысла в них — ноль. И не только в днях, вообще во всём теперь смысла — ноль. Потому что жизнь теряет всю свою осмысленность, когда уходит единственное настоящее, что заставляло чувствовать себя живым. Когда же любовь прошла? А была ли она вообще? Если бы не было, метки бы не сохранились, вызывающе напоминая о неразрывной связи. Но метки были, а потом сошли. С его уходом растворилась и метка. Оставив за собой лишь жжение воспоминаний, привкус кожи на губах и тягучее чувство тоски. Чонгук хотел встать с кресла, но поднимаясь, ощутил, как в голове поплыло, и он, покачнувшись, сел обратно. Закрыл обеими руками лицо, потирая пальцами глаза. Как бы не заболеть всерьёз. Это возможно. Только… Чони всё равно. Какая теперь разница, будет ли он валяться в постели, медленно умирая от одиночества и потери своей второй половины, или продолжит жить обычной жизнью, не переставая хранить внутри эту боль и ненависть к самому себе, ни на минуту не отпуская тоску разрыва. Ему казалось, что кто-то вскрыл ему грудную клетку и голыми руками изо всех сил сжимает сердце. Жмёт, впиваясь в него ногтями, оттого больно — и протяжно, и резко одновременно. И болит всегда. До головокружения. И, как назло, день летний — такой ясный, словно бы издеваясь, напоминает, что мир продолжает жить, и даже жить счастливо, и только ему, Чону, сейчас так паршиво. И солнце будет светить и дальше, согревая землю, а у него в сердце навсегда поселилась лишь боль. Одиноко. И больно. — Чем пахнет? — Чони поднял голову. Перед глазами всё ещё немного всё плыло, но незнакомый запах казался таким отчётливым, будто кто-то стоит прямо тут, у него за спиной. Стоит и пахнет. Что это за омега такой, которому не помогают подавители? Или он вовсе не пользуется подавителями, раз так сильно пахнет? Запах такой концентрированный, будто бы Чони обдало из пожарного гидранта, отрезвляя и приводя в чувство, а затем снова погружая в томную бессознанку. Пахнет свежими персиками и снегом. Таким, который выпадает утром, покрывая дорожки, лёгкий, нежный, прохладный. Пузырьки в лимонаде, капли ледяного шампанского на разогретом летним солнцем теле. Чонгук даже осмотрелся, не стоит ли кто-то за его спиной на самом деле. Но он в своей квартире по-прежнему один, и на балконе, залитом мягким светом звезды, он в одиночестве. Лишь этот странный эффект присутствия. Немного даже пугает. Он всё же поднялся, опёрся руками на балкон и свесился, высматривая источник запаха. Какой он, тот, кто так пахнет? Внизу быстро пробежали мимо несколько человек. Торопились на работу. В такое время на этой улице, где живёт Чон, людей совсем почти нет. Деревья тихо качаются из стороны в сторону, иногда проезжают где-то за аллеей машины, кот развалился на газоне, но никого, кто мог бы издавать такой манящий запах. Просто с ума сводит. Проникает внутрь тело и стелится там приятным напряжением. Даже дыхание сбивается, и больное сердце вновь колотится, словно оживая. Восстаёт из мёртвых. Член в трусах начинает дико пульсировать, Чон прикусывает нижнюю губу и зажмуривает глаза, сосредотачиваясь на ощущении заполненности этим безумным запахом. Тяжесть приятно ноет внизу живота. Заводит дико, но мягко, будто бы густая волна обволакивает и ласкает тело со всех сторон, погружая в себя глубже и глубже. Персиковый вкус чужого тела оседает в носу, во рту, на шее, пальцах. — Боже. Что это… Какой псих… — Чони лезет рукой в трусы, опираясь одной рукой на перила балкона. Дыхание сдерживать сложнее и сложнее, хочется стонать. И Чон сжимает губы, продолжая дышать носом часто и прерывисто. Пальцами гладит в трусах головку, сжимая со всей силы ствол пениса. Ощущает, как течёт, будто сам и есть омега. Никогда его так не заводил чужой запах. Даже он так не пах. Даже во время течки. Это неправильный запах, слишком волнующий, слишком возбуждающий. И Чон представляет себе его обладателя, представляет, как сжимает в руках его тело, гладит губами нежную кожу, лижет шею, глотая сладкий запах, наполняя себя им до краёв. Бешено, ласково. Это невозможно, Чон никогда не встречал ничего подобного. Никогда ещё так не возбуждался. А ведь он даже не знал, на кого так неистово дрочит, размазывая пальцами вытекающую смазку по всему пенису, яичкам и даже бёдрам. Горячо, мокро, рука смачно чавкает в трусах. И кажется, будто вместе с рукой, этот запах тоже сжимает пульсирующий член, касаясь самого кончика, лаская дырочку уретры. Хорошо. — Боже, как хорошо… — Чони всё же застонал, запрокидывая голову, терзая зубами нижнюю губу. Кончил себе в руку, ощущая, как сперма тёплая, густая, пачкает бельё. Так искренне он ещё, кажется, никогда не кончал. Позор. Прямо на балконе, фактически на улице, дрочил, сам не зная на что. На кого. Но когда он вытащил из штанов руку, то вдруг понял, что запах почти стих. Всё меньше и меньше. Облако утекало куда-то, видимо собиралось в своём сосуде, возвращалось в тело, которому принадлежало. Почему же так случилось? Кто-то забыл подавители? Гуки теперь до одури хотелось отыскать того, кто так пах. Но не станет же он караулить каждого встречного-поперечного у дома, обнюхивая посторонних людей. Он же не псих. Пока что. — Что это сейчас такое было… — Чони облокотился на перила и задумчиво возил пальцем по скользкой ладони, бездумно пялясь вниз с балкона. Из головы выветрилось вообще всё, кажется, даже призрачное воспоминание метки перестало колоться на коже. Словно он только что выдрочил из себя остатки этой привязанности, причиняющей боль. Чони даже усмехнулся этой мысли. Конечно, это не так. Так это не работает, но теперь разрыв словно немного отступил, уступая место новому, незнакомому ощущению. На любовь и привязанность это, само собой, даже близко не походило, но было довольно приятно. Человек, который так пахнет, наверняка особенный. Раздумывая над этим, Гуки заметил, как из дома вышел парень. Жильцов тут не очень много, наверное новенький, или чей-то гость. Так подумал Чони, рассматривая фигуру в домашних шортах и тапках. Парень, запустив пальцы в гнездо на голове, потупил у автомата, выбирая, что попить. А Гуки не сводил с него взгляда. Наверняка, это он так пахнет. Течным, вроде бы, не выглядит. Выглядит заспанным, чешет пятернёй башку, запустив пальцы в волосы. Лица его Чон не видит, тот стоит спиной. Нужно дождаться, когда он пойдёт обратно. Повернётся. Со спины очень красивый. Стройный, нежный. Ни о чём серьёзном Чон не думал даже на пол процента. Какие отношения, он от прошлого раза до сих пор словно асфальтоукладочным катком перееханный. Он вообще не думает, что теперь когда-либо ему дадутся новые отношения. Но ведь пенису этого не объяснишь. Ничего же, если разочек-другой он им воспользуется. — Чего уставился? Чони вынырнул из раздумий, поймав себя на мысли, что так и смотрит на незнакомца, просто мозг уже не обрабатывает информацию, следуя плавно текущим мыслям. — Ничего. Просто ты красивый. — говорить приходилось чуть громче, чтобы со второго этажа его было хорошо слышно. Оттого вышло как-то глуповато и неловко. — Издеваешься?.. — парень вскинул брови, удивлённо уставившись снизу вверх. И только тогда до Чони дошло — у него на лице, пересекая глаз, от самого подбородка и теряясь в волосах, тянется шрам. Удивительно, теперь, когда Чони присмотрелся, то заметил его, и только обратив на него внимание, понял, какой диссонанс вызывает этот уродливый недостаток, относительно всей внешности этого парня. Но… только тогда, когда смотришь именно на него. — Нет. Ничего такого… — Чони запротестовал, оправдываясь. «Боже, как неловко то… До охренения… Что же я за дебил…» — Гуки хотел как-то ещё объяснить, что ничего такого. Но незнакомец, кажется, фыркнул себе под нос и быстро зашагал обратно в дом. Чону до одури было интересно, где же он живёт. В какой квартире? Как давно? И он совершенно точно был уверен — это он так пахнет. Но не станешь же приставать к совершенно незнакомому омеге с расспросами, почему так произошло. Обычно омеги не пропускают течек, ведь это опасно. Все омеги хорошо знают, что животный инстинкт крайне сложно сдерживать. И запах — главный возбудитель этих инстинктов. Этим утром совершенно точно не один Чон чувствовал этот запах. Таким беспечным не должен быть ни один омега, и нужно быть полным дураком, чтобы такое допустить. Значит это, скорее всего, какая-то единичная случайность. Интересно блин. «Хорошо, что он не знает, что я дрочил на его запах. Так хоть, может, удастся с ним по-нормальному заговорить разочек.» Казалось, что всё прояснилось, но остаток дня Чон провёл будто бы в астрале. Рассеянно пялился в планшет на работе, сжимая в пальца стилус. И всё на этом, ни одной идеи, ни одной целостной мысли. Каждый раз, стараясь выдавить из себя хоть какое-то подобие продуктивности, он невольно всё равно мысленно возвращался к парню со шрамом на лице и его фантастическому запаху. Пару раз даже у него вставал только от одних воспоминаний. Приходилось мотать башкой, бешено глотать остывший кофе, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. Страшно подумать, что было бы, будь у него гон. Но это ещё не скоро. И этот момент сегодня утром ведь единичный. Больше такого не повторится. Так тогда поразмышлял Чон Чонгук, даже не замечая за собой, что отвлёкся от своей личной драмы. Она осталась где-то внутри, фоном, но больше не била так сильно и резко прямо в лицо. Правда после того утра Чон не видел незнакомца довольно долго. Он даже было подумал, что тот и впрямь не поселился в его доме, а просто к кому-то приезжал. Гуки даже имени его не знал. Но иногда, стоя в душе, подставляя лицо под тёплые струи воды, вспоминал густой, влажный запах, ласкающий тело, и тогда приходилось дрочить. Не то, чтобы у Чони было совсем плохо с сексуальной жизнью, кого-нибудь найти можно было бы. Проблема была в том, что «кого-нибудь» не хотелось. После такого не хотелось. Получить парня, пахнущего персиками казалось чем-то из области фантастики, каким-то он уж очень нереальным казался. И лишь шрам на лице возвращал с небес на землю. Что-то в его жизни произошло. Что-то, что отразилось на его лице уродством, теперь сопровождающим его везде, где бы он ни оказался. Омегам вообще живётся куда сложнее, чем альфам. Нет, времена дискриминации давно прошли, и мир вполне пригоден для жизни не только для альф, но и для омег. Однако идеального ничего не существует. И те, кто спокойно, без зазрения совести, поддаются своему животному началу, тоже существуют, и довольно спокойно, надо доложить. Хоть насилие и наказывается законом, однако — доказывать факт насилия хватает сил и смелости далеко не у каждого омеги. И Чон Чонгук меньше всего на свете хотел бы однажды показаться одним из тех, кто пренебрегает чужими правами. Но в голове так и стучало порой: ты меня душишь. И это заставляло его думать, что, возможно, он ничем не лучше тех, кто живёт и существует руководствуясь лишь одними инстинктами — валить и трахать. Давление, ограничения, моральное подавление, унижения — таким человеком, получается, был Гуки? Если нет, то где же он ошибся? В уме Чони считал, сколько дней прошло с того утра. Сам не знал, для чего, но считал. Наверное, в ожидании следующей встречи. О которой он даже не заметил сам, как принялся мечтать. Жутко хотелось снова его увидеть. Хотя бы имя его узнать. Немного противоречивые чувства копошились внутри. С одной стороны Чони всё ещё был подавлен из-за недавнего расставания, а с другой испытывал некоторое воодушевление, навеянное представлениями о возможной встрече, которая могла бы случиться. Это был интерес. Чонгук чувствовал некую новизну в подобном влечении. Находясь очень долго в отношениях, которые, как он считал, вообще не закончатся никогда, он и не представлял, что однажды сможет испытать нечто подобное. Желание. Приятная тяга к незнакомому. Пошлое, сексуальное возбуждение, совершенно ему не свойственное. Животная похоть. Стоило вспомнить, как в голове плыло, а внизу пульсировало. «Хочу» Но так нельзя, голос разума не погиб под волной больного возбуждения, накатывающего каждый раз, стоило только вспомнить. Примерно так рассуждал Чони, спускаясь вниз вечером, надеясь немножко выпить где-нибудь, слушая непринуждённую болтовню друзей. Так можно немного отвлечься. — Твою ж! — Гуки даже дёрнулся от неожиданности, когда в полутьме у выхода заметил фигуру, сидящую в углу у самой двери, ныкаясь в тени, словно напуганное привидение. — Иди мимо, не смотри на меня. — помахал ему рукой незнакомец, чтобы Чон шёл дальше. Дом, в котором жил Чон, довольно старый, построенный в стиле римской эпохи Возрождения. Симметричный, украшенный сводами и арками. Колонны подпирали балконы, спускающиеся сверху вниз аркадами. Сквозь окна с витражными вставками всегда сочился свет, даже в пасмурную погоду, превращая коридоры, лестницы и арочные ниши в тёплые, уютные закуточки, в которых приятно прятаться и греться. Чон любил этот дом, он прожил в нём всю жизнь, и долгое время вместе с ним делил это тепло он. Но теперь Чони снова один, а дом вроде бы всё тот же. Странно. И ещё страннее — вот этот парень, сидящий, будто тень, в углу, на полу, в позе Будды. Сцепил пальцы в замок и смотрит в ожидании на Чона снизу вверх — ждёт, когда тот уйдёт. Он до охренения подходит этому месту, будто бы всегда жил в этом доме, как те призраки, населяющие замки. Призрак, прилагающийся к замку. Только нежнее, теплее, чем привидение. Мягкий, растворяющийся в полутьме образ. — Как тебя зовут? — всё же спросил Чони. — Да какое тебе дело? Иди, не привлекай внимания. Боже… — он надул губы, даже в темноте заметно было, как он нахмурился. Таким потешным он вдруг показался Чону. И шрам на лице вовсе ни о чём не говорил. То есть, он будто бы о чём-то напоминал, но очень вскользь. Привлекали внимание сильнее блестящие глаза, влажно мерцающие в тусклом свете фонарей, падающем сквозь приоткрытое окно. И руки, нервно сжимающие друг друга. — Ты что, боишься? — Чони выглянул наконец наружу, и только тогда понял, почему тот сидит тут, в коридоре, в темноте, — Боишься выйти что ли? Тот только цокнул в ответ языком, закатив глаза. До Гуки немножко начало доходить. Парень то с характером, а учитывая, что он омега, не удивительно, что однажды где-то получил по лицу. Но чтобы так сильно, что остался такой шрам… Кого же он разозлил… И чем… — Не бойся. — Чони закрыл дверь, мельком глянув на парня, сидящего снаружи на низком заборчике. Тот попивал холодный кофе из автомата, двумя пальцами зажимая сигарету, и иногда затягивался. — Нда? Как у тебя всё просто. — незнакомец хмыкнул в ответ, — А ты с чего такой добренький? Типа не такой, как все? — Да не злись ты так. — Чони присел рядом на корточки. Парень был похож на дикого кота, пытающегося себя защитить так, как умеет. И он всё ещё не назвал своего имени, — Я не собираюсь делать ничего такого. Клянусь. Скажи, как тебя зовут. — Я не стану с тобой любезничать потому, что ты притворяешься со мной добрым. «Как же это его помотало, что он такой дикий… Странный парень. Но такой красивый…» — Чони подумал о нём так, даже и не вспомнив ни разу о шраме. — Я Чон Чонгук. — Чон протянул ему руку. Тот покосился, переводя взгляд с руки на лицо Гуки и обратно. Недоверчивый, грубый и дикий парень. Напуганный. Хоть и пытается это скрывать, пряча лицо в тени. Чёлка бросает тень на его глаза, но Гуки всё равно видит его взгляд. Он сомневается. — Ким Тэхён. — наконец собирается с собой парень и протягивает руку в ответ. Его ладонь тёплая, гладкая. Очень нежная. Дотрагиваясь до неё, хочется ощутить на себе прикосновение этих рук везде. По всему телу, нежные прикосновения, приятно скользящие по коже. Ещё бы его не хотели всякие сомнительные альфы. Он сам по себе привлекает внимание, а уж если попробовать на себе его прикосновения, а тем более ощутить его запах — это ведь был его запах, то это полнейший крышеснос. Его хочется на автомате, на инстинктах. — Хорошо. Тебе куда-то нужно, но ты не можешь выйти, так? Чонгук и сам не понимал, что делает. То есть, для чего именно делает. И в тот момент в его голове не было понимания, что он сейчас такой же, как и тот парень снаружи. Он сидит сейчас тут, на корточках, касаясь тёплой, ласковой руки, с теми же самыми намерениями. С теми же мыслями. Просто он этого никак не может полностью осознать, тело само всё делает за него. И он втайне от этого парня (может быть, даже втайне от самого себя) мечтает об этом теле, что сидит сейчас в шаге от него. Мечтает взахлёб, сохраняя в голове воспоминание его запаха. Запах персиков, прохладных, мягких, сладких. Хочется открывать рот и облизывать это тело с головы до ног, сжимать пальцами его стройную талию, бешено обсасывать его губы, заставлять его дрожать от сумасшедшего оргазма. Чони его хочет. Хочет так же, как хотят все остальные, а, возможно, даже сильнее. Долго, со стонами, засосами, смешивая запахи друг друга — хочет его. Но он же не может этого сказать вслух. Не может его напугать. Он хочет, чтобы тот ему поверил. А иначе как ещё получить желаемое? — Что с того, если так? — Тэхён опять сложил руки в замок. — Хочешь пойти со мной? Он не подойдёт к тебе, если ты будешь со мной. Хочешь? Гуки не чувствует себя виноватым. И не видит сходства — этот парень снаружи хочет заставить Тэ, хочет его принуждать, унижать, хочет чувствовать над ним власть, а Чонгук хочет обмануть его, подкупить доверием. Разница в методах, а цель и результат один. Этого Чон не понимает, потому что об этом не задумывается. Он вообще не думает, что было бы после, ведь для него никакого после быть не может. Ему не нужны новые отношения, старые слишком сильно покалечили сердце. И как тут думать о чужих сердцах, когда своё в клочья… Оправданно ли подобное? Да к чёрту… — Я тебе не верю. — неожиданно разваливает Тэ все его мечты, — Не верю и никогда не поверю. Можешь не притворяться. «Да я и не…» — Чон осёкся на этой мысли. Всё же Тэ совсем не простой. Захотелось влезть не только к нему в трусы, но и в голову. Но он скорее позволит первое, чем второе, судя по его манере поведения. Загнанный. Это отражается в его глазах. Его движениях. Но если его подкупить благородным поведением, он ведь сдастся. Сдастся весь.