Доверие

Рин чувствует некоторую нервозность, когда Шидо вполне спокойно снимает джинсы и небрежно кидает их на спинку стула. Блестящая на солнце пряжка ремня и аккуратная нашивка бренда интересуют его куда больше, чем тёмные бёдра Рюсэя, покрытые светлым пушком волос. Итоши медленно расстёгивает рубашку, мастерски делая вид, что волнение не сжирает его внутренности и не заставляет их в прямом смысле дрожать, пока Шидо достаёт из рюкзака пачку презервативов и тюбик с самой обычной смазкой. Рин очень, очень хотел бы оказаться снизу и просто принимать, хотя неделю назад подобные мысли доводили его до грани молчаливой истерики. Быть у Рюсэя первым во всём — слишком большая ответственность, которую взваливать на собственные плечи Рину совершенно не с руки. Он на мгновение пересекается с Шидо взглядами, и в пронзительно-розовых глазах паника отсутствует в принципе, лишь безграничное доверие и уверенность. Итоши зависает, разглядывая-воображая крохотные веснушки на кривоватой переносице Рюсэя — если не знать, где они, и не найти толком. А смог бы сам Рин так открыться, так отдаться родным-чужим рукам? Всё не так, как обычно, когда они просто валятся на кровать и тонут в безумии страсти, в жгучем огне, кусающем обнажённую кожу. Неловко и странно, ново и необычно, совсем чуть-чуть стыдно. Итоши забывает абсолютно все статьи и обучающие видео, стоит ему увидеть наготу Рюсэя, в которой он поистине прекрасен — мощные лодыжки, упругие на вид голени, жёсткие бёдра, пах, покрытый завитками светлых волос, продолжающихся дорожкой вверх к пупку, рельефный живот, которого Рин касался десятки раз до и будет касаться десятки раз после, широкая грудь и маленькие соски, красивый излом ключиц и трепещущая жилка на шее. Картинка настолько цельная и манящая, что Итоши практически не моргает, игнорируя ощущение сухости, быстро появившееся под верхним веком. Шидо не язвит, не дразнит, не шутит — просто молчит, позволяя наблюдать, впитывать и отпечатывать образ, который Рин видит не в последний раз, но таким чистым и уязвимым — впервые. К горлу подкатывает тугой ком из невысказанных ласковых слов, потому что язык Итоши никогда не повернётся сказать, какие у Рюсэя милые, едва различимые ямочки на щеках, какие великолепные у него предплечья, как приятно пахнет от его волос, собранных в непонятную Рину причёску. И ни за что не догадаться, что тихий человек, стоящий у изножья кровати — несносный Шидо Рюсэй, раздражающий до алой пелены, застилающей взор; и ни за что не догадаться, что именно Итоши он отдаёт свою первую любовь, свои первые объятия, своё первое свидание, свой первый поцелуй, свою первую близость. И ни за что не догадаться, что Рин относится к этим хрупким дарам с трепетом и благоговением, ему не присущим. Одежда падает на пол. Итоши подходит к нему, слегка дрожащими пальцами проводя по изгибу плеча и контурам напряжённой мышцы на шее. Ближе, ещё ближе — Рин чувствует жар и желание, когда несмело целует под челюстью, придерживая голову Шидо под затылком. Носом трётся о нежное место за ухом, обводит ушную раковину языком, вслушиваясь в изменившийся ритм дыхания Рюсэя и не в силах выровнять собственное, замирающее, поверхностное, словно Рин готовится к прыжку веры. — Рин-Рин, — шепчет Шидо, вдруг обхватывая его лицо теплом больших ладоней, ко лбу Итоши прижимается своим лбом, — Мне кажется, я сейчас расплачусь. — Нытик, — фыркает Рин беззлобно, но, кажется, излишняя сентиментальность — это заразно. Под сердцем, на дне диафрагмы цветёт что-то трудно различимое, светлое, несоизмеримо огромное. Это уже не просто маленькая безобидная клумба, дурманящая ароматом привязанности, заботы, внимания и ласки, это — настоящая разросшаяся оранжерея, буйная и неистовая, висячие сады Семирамиды, чудом уцелевшие в груди Итоши. Неторопливые поцелуи с привкусом тягучего ожидания, ощущение сухих губ, скользкий язык, бьющийся о кромку зубов, руки, спокойно лежащие на талии — кислород у Рина заканчивается гораздо раньше, чем он предполагает, и хотя может вдохнуть через нос, у него не получается. Итоши боится до чёртиков, если честно, и Рюсэй каким-то образом тонко улавливает панику. — Эй, разве это не мне должно быть страшно? — посмеивается он. Должно, так какого хрена Шидо такой непринуждённый? Желание облизать Рюсэя от макушки до пят, исцеловать-отметить каждый доступный миллиметр его тела, прижать крепко-крепко, чтобы никогда и никуда, прямо пропорционально близости кровати, на которую падает Шидо. Рин даёт ему несколько секунд на адаптацию к положению, прежде чем его руки скользнут от живота ниже, минуя полувставший член, сожмут ляжки и разведут в стороны, погладят под коленками и с нажимом проведут по задней стороне бёдер к ягодицам, вынуждая приподнять таз. Итоши ласкает губами коленную чашечку, в несколько поцелуев спускается к выступу лодыжки и облизывает её, обводя очертания, надавливая на венку, пересекающую косточку поперёк. Судорожный вдох Рюсэя и сдавленный стон становятся лучшим индикатором для Рина, надёжнее любых словесных реакций. То, как Шидо на мгновение прячет растерянное выражение лица в сгибе локтя, заставляет Итоши влюбляться сильнее и необратимее с каждой секундой. Рин ложится прямо на него, не упуская возможности, пусть даже теоретической, слиться с Рюсэем в одно неделимое, неразлучное целое. Вспоминаются пошлые сравнения Шидо с двумя половинками печенья, промазанными сливочным кремом, и эта необычная интерпретация Итоши нравится больше, чем остальные, банальные и пресные, основанные на детальках пазла или сторонах медали. Рин не в силах поддерживать долгий зрительный контакт, но и игнорировать сумасшедшее количество эмоций в глазах Рюсэя — настоящее кощунство. Он оставляет на его щеке пульсирующее любовью прикосновение, ещё одно — на виске, на подбородке, на носу, Шидо жмурится то ли от чувственности момента, то ли от лёгкой щекотки, фыркает и урчит, словно домашний, щедро одаренный вниманием кот, когда Рин бездумно гладит его по голове. — Вот бы с тобой навсегда, — мечтательно протягивает Рюсэй и вздрагивает от прохлады пальцев Итоши, которыми он проводит между его ягодиц. Смазка самая простая, хотя Шидо порывался взять с каким-нибудь необычным вкусом. Обиделся минут на десять, когда его назвали дураком, потому что она для скольжения, а не для еды. — Я тебя столько не вынесу, — отвечает Рин. Ему страшно и стыдно за иррациональную трусость, но смелости Шидо хватает на двоих — он осторожно берёт Итоши за запястье и направляет в себя, показывая, как нужно. Он пытается растянуть так, чтобы потом у них обоих не возникало проблем, чутко отслеживает, как отзывается Рюсэй на его пальцы, отвлечённо чмокает в губы, спускается к кадыку. Рин действует буквально вслепую, понятия не имея, правильно или нет, и спокойствия подобный расклад не прибавляет. Шидо сам его останавливает, — чувствует, что достаточно — сам надевает презерватив, не забыв подразнить, поддев пальцем розовую головку, сам подкладывает подушку под поясницу для удобства. Руки у Итоши мелко трясутся, на спине выступает липкий пот, когда он видит собственный член, промежность Рюсэя, случайные капли смазки на простынях под ним. Он почти готов сбежать, свести едва начавшийся опыт в петтинг, как обычно, но Шидо и здесь поступает неожиданно здраво — берёт ладонь Рина и переплетает пальцы. — Самая неловкая часть уже позади, — говорит он и улыбается, — Твои пальцы побывали в моей заднице, чего стесняться? Да нет же, придурок, не в этом дело, думает Итоши, всё-таки решившись; предельно медленно проникает внутрь и шипит от того, как узко, как горячо становится вдруг. Рюсэй тоже кривится, издаёт непонятные, явно болезненные звуки, пока Рин плавно раскачивается вперёд и назад, свыкаясь с ощущениями. — Я думал, будет хуже, — откровенничает Шидо, теперь удерживая Итоши за предплечье, — Терпимо. — Ага. Секс такой неуклюжий, топорный и неторопливый, что ни Рин, ни Шидо даже не приближаются к оргазму. Их это не расстраивает, — ну, если только Итоши и только слегка — вполне хватает полученной эмоциональной связи, пережитого на двоих интимного события, своеобразной точки невозврата, после которой ничего не станет, как прежде. — Даже додрачивать неохота, — вздыхает Рюсэй, складывая руки на голом животе, одним глазом наблюдая, как Рин светит голой задницей, выкидывая презерватив вместе с фольгированной упаковкой. — Ну так и не дрочи. — Кончить-то хочется. Может, ты мне- — Нет. Отстань. Шидо как-то по доброму усмехается. И ради этого звука Рин готов сделать очень многое, если не всё.