Подушка

Двери спальни плавно закрылись прямо перед лицом Джулиана, но ощущалось это так, будто бы Гарак захлопнул их с оглушающим грохотом, ставя точку в их разговоре. Джулиан был бы рад забрать собственные неосмотрительные слова назад, попросить прощения — он уже искренне раскаивался! — но Гарак не дал ему ни одного шанса сделать это. Впрочем, даже если бы у Джулиана была такая возможность — Гарак не принимал извинений. Оставалось только устроиться на ночь на диване в гостиной. Конечно, Джулиан мог бы подняться в спальню для гостей, но отчего-то представить себя в лаконично обставленной и часто пустующей комнате было особенно болезненно. Гостиная же располагалась неподалёку, и он, наверное, пытался ободрить себя надеждой на то, что Гарак будет к нему милосерден. Пусть не прямо сейчас, но где-то в середине кардассианской ночи, чересчур жаркой и нашёптывающей струями оросительной системы, работавшей в саду, удивительные сказки, Гарак придёт к нему и разрешит объясниться. Диван не был предназначен для сна. На нём было удобно сидеть вечерами рядом, просматривая документы с паддов, читая или лениво переговариваясь, было приятно пить по утрам рактаджино — Гарак, конечно, предпочитал другие напитки, но Джулиан так и не избавился от привычки, которую завёл ещё на DS9. Но засыпать оказалось неуютно. Даже лёгкий плед, как раз подходящий для царящего на Кардассии лета, нисколько не спасал ситуации. С ним было только чуть менее грустно. А ещё Джулиан ощущал себя непривычно осиротевшим без любимой подушки, которая, конечно, осталась там, в спальне. За прошедшие годы она будто бы заменила собой Кукалаку, без которого маленький Джулс наотрез отказывался идти спать. Удивительно, как он прежде не замечал, что не может спокойно уснуть без неё? Немного помучавшись мыслями о том, насколько уместно будет попросить отдать столь ценный предмет, Джулиан пришёл к неутешительному выводу: Гарак не станет его даже слушать. И, в общем-то, будет прав. В конце концов Джулиан готов был признать свою вину в случившемся. Готов был ещё тогда, когда строптивый кардассианец развернулся на каблуках домашних туфель, не дав ему вымолвить больше ни слова. Но запоздалые сожаления ничем не могли ему помочь. Виновных ведь наказывают, верно?.. Хорошо, что его наказанием является лишь сон на неудобном диване без какой-либо подушки, а не что-то куда более неприятное. По крайней мере, Джулиан хотел на это надеяться. Он кое-как устроился, подложив ладонь под голову, но сон не пришёл сразу. Снова и снова Джулиан прокручивал в голове слова, которым он позволил прозвучать, раз за разом приходил к мысли, что должен был сдержаться, подобрать другие аргументы, учесть все нюансы, увидеть точку зрения Гарака раньше, чем успел задеть и оскорбить его. Действительно, разве плохо знает он Гарака? Разве не должен был понять сразу, что подобные выражения абсолютно неприемлемы?.. Наконец угнетающая тяжесть лишённого всяких сновидений, но оттого не менее тревожного сна навалилась на Джулиана, заставив отключиться. Он словно утонул во мраке, и собственный голос перестал опять и опять повторять неподходящие для беседы с Гараком фразы. К несчастью, спал Джулиан достаточно чутко. Привычка реагировать сразу — вдруг это срочный вызов, вопрос жизни и смерти! — была в нём неискоренимой, пусть он и давно уже перестал работать шефом медицинской службы. Потому, в самом сердце кардассианской ночи, когда все комнаты заполняла почти живая темнота, он пробудился мгновенно, немедленно открыл глаза и в осязаемой и навевающей страх тишине увидел прямо над собой очертания подушки. Ужасная мысль тут же вспыхнула в его сознании. — Нет, Гарак! — выдохнул он. И сразу после того заторопился: — Простите, простите меня! Гарак, пожалуйста… Элим, я действительно раскаиваюсь, прошу, не душите меня! — Что? — голос Гарака был привычно раздражённым, но вовсе не зловещим. — Да как вы могли такое подумать обо мне? — ну, может, оскорблённым. — Мой дорогой, как вам вообще пришла в голову такая чушь? Джулиан сел на диване, Гарак, возвышавшийся над ним с подушкой в руках, похоже, был по-настоящему задет его предположением. — А что ещё я мог подумать? — будто оправдываясь, переспросил Джулиан. Его быстрый разум подобрал и другой вариант, и к скулам немедленно прилила кровь отчаянного стыда. — И это — после тридцати лет совместной жизни! — отбросил подушку на диван Гарак и отвернулся. Пусть его фигура едва угадывалась в сумраке гостиной, даже по этим лёгким очертаниям можно было судить, насколько он потрясён. — Как будто вы совсем не знаете меня. Джулиан виновато втянул голову в плечи, но не успел в очередной раз попросить прощения. Гарак, конечно, не мог остановиться так легко. — Да если бы мне пришло в голову так глупо и пошло убить вас… — он сделал паузу, и вдруг его голос едва уловимо изменился, обретая стальные нотки. — Вы бы не проснулись, Джулиан. Джулиан коротко взглянул на подушку, которая, как оказалось, не была орудием возможного убийства, а являлась символом заботы, и глубоко вздохнул. Кажется, ему придётся остаться на этом диване не только на эту, но и на следующую ночь.