А на Дальнем востоке тайга

— Схуяли ты опять за мной увязался? Присоединение к Дальневосточному округу, вообще-то, прошло для Читы не так уж и плохо. Поначалу ввело в ступор, конечно, что здешние города не кидались колкостями на каждом шагу, не пытались манипулировать, подстраиваться, убеждать. Такая искренняя и... домашняя, что ли, атмосфера после СФО казалась чем-то странным и неестественным, но со временем к этим молодым ребятам Сэсэг все же привыкла. За исключением одного. Который, в данный момент, после их очередного собрания очень бодро шагал рядом. Мирон в свои 12 уже выше нее – а из-за сгорбившейся спины и вздернутых плеч, под которыми Сэсэг всегда старалась скрыться, словно кактус под колючками, и вовсе кажется гигантом. Этот – как бы политературнее выразиться, – навязчивый мальчишка не упускал и шанса побыть рядом с Алханай хоть сколько-то. "Мужик, да мы ж с тобой одного поля морошка" – служило вечным оправданием за несанкционированные прогулки дуэтом. То ли Мирон между ними какую-то особую ментальную связь уловил, которую он по-своему называл "люто закорефанились", то ли ему действительно нравилось заколёбывать Соёла одним своим присутствием – Чита до конца так и не поняла. Возможно, это одновременно было и то, и другое, но факта того, что Магадан очень часто и без ее спроса составлял ей компанию, это не отменяло. И болтал вечно что-то несуразное, дибильное, как сейчас – Чите даже слушать не нужно, чтобы сказать, что тот плетет какую-то неимоверную ересь. — ...так вот, этот бабаночухался, я его и спрашиваю: багаж какой? — Магадан усмехается каким-то своим воспоминаниям. – Он на меня моргалами своими вдупляет, ни-ху-я не понимает, и... С недоумением останавливаясь, Чита к своему удивлению понимает, что Мирон заткнулся. Обычно такое чудо случалось, только если на него особенно сильно наорать или хорошенько отпиздить, вот Соёла и ввело в ступор, что тот замолчал так внезапно без предварительной взбучки. Алханай оборачивается и переводит взгляд на Мирона в попытках отыскать причину столь странного поведения. На первый взгляд, он просто стоял – но, только приглядевшись, в вечернем полумраке можно было увидеть, что он принюхивается. Они проходили по улице Владивостока, полностью утыканной разного рода кафешками – в большинстве своем азиатскими. Все пространство вокруг обволакивал приятный аромат жареной паприки, яичной лапши в кисло-сладком соусе, фритюра, вроде бы даже барбекю. В помутневших голубых глазах словно шевельнулось что-то непонятное, а Магадан будто одному запаху... удивился. Соёл уже давно заметил, что с едой у этого ребенка отношения какие-то совершенно особенные. Он знал, конечно, что творилось в Магадане в прошлом веке, только вот Мирон к какой бы то ни было пище – пусть даже самой отвратительной, которую и на корм скоту грех пустить, – относился со всей серьезностью. Выглядело это так, словно... словно еще одна секунда – и еду у него отберут. Нагаев никогда не оставлял за собой даже единой крошки, доедая все без остатка. Это одновременно вводило в ступор и даже несколько пугало: казалось, он готов есть абсолютно все, что ему предложат. Только селедки и похлебок из нее старался избегать. Чита бросает беглый взгляд на неоновую вывеску из множества каких-то китайских кафешек. Хмурится, беззвучно цвыкая, и кивает Мирону на входную дверь. — Пошли. Магадан вопросительно вскидывает брови, осознавая приглашение перекусить. — Я бабки с собой не брал, — Нагаев чешет одной рукой за затылком, озадаченно наблюдая за Читой. — Я тебя об этом не спрашивал, — раздраженно шипит Соёл, пропихивая Мирона в открытую дверь размашистым пинком под зад.