Прыгай

      Мы отмерили себе два дня, а может, за нас все итак было отмерено. Но эти два дня были настолько печальными и тяготящими, что мне кажется, что лучше для нас было все решить сразу в том заброшенном офисе, без отсрочки.       Дань Хэн все время жался ко мне дома. На кухне, в спальне, за просмотром телевизора, во сне, на прогулке. Он приникал ко мне телом, пряча лицо, и молчал. Мы словно прогрузились с ним во что-то вязкое, воздух вокруг нас даже время замедлил. Мы словно оказались в янтаре. Застывшие в своих позах, слившиеся в единое тоскующее и скорбящее существо, но живые: стоит расколоть наш мир и мы вновь встрепенемся.       Дань Хэн прощался со мной, я ясно это понимал. Он мог лежать рядом со мной и просто смотреть мне в лицо, но мысли его словно были не здесь, а где-то далеко. В прошлом даже. Он вспоминал и проживал заново каждую свою жизнь со мной, вспоминал меня ребенком. Он помнил все. Я же помнил совсем немного. Сейчас я даже сожалел об этом. Как иронично: как я желал скинуть с себя весь этот груз памяти, сводящий меня с ума, но как я желал сейчас проживать вместе с ним эти мгновения. Просто из-за того, что я был в растерянности. Я хотел конца, но мне было и тоскливо от того, что Дань Хэн пойдет дальше без меня. Больше не будет этого, как оказалось, прекрасного и интригующего мгновения, когда я нахожу Дань Хэна на берегу моря. Маленького и беззащитного, открытого для нового взгляда на мир. Теперь кто-то другой будет встречать его. Не я.       Хотя бы останусь в его памяти. Будет вспоминать меня, когда встретит какого-нибудь засранца, похожего на меня.       Через два дня, когда выбранный нами срок подошел к концу, Дань Хэн неожиданно встал с кровати и взглядом позвал меня за собой. Неохотно, сомневаясь, я встал. Может, еще не поздно отказаться от задуманного? Может, сбежим от Кафки куда-нибудь? Подождем, когда Дань Хэн переродится без воспоминания и все вернется на круги своя?       Нет. Это я сейчас в страхе хватаюсь за все в этом мире. Но через пару десятков лет я вновь прокляну себя за то, что отказался от шанса умереть. Достаточно, я устал, сам же говорил это себе и Дань Хэнам. Я прожил неплохую, нет, прекрасную жизнь благодаря этому видьядхаре. Пора расплачиваться и умереть, как человек, как должно.       Дань Хэн взял копье и вышел на улицу. Я послушно следовал за ним. Опираясь тяжело, словно все силы покинули его, он шел в сторону пляжа. Там все началось для него в этот раз. И закончится для меня. Он хочет, чтобы я ушел рядом с его домом, с морем.       Я хватался за его ледяную руку. Почему мне так хочется плакать? Сейчас я вспоминаю все, что оказывается было счастливым: как мы встречали Середину Осени, как он ждал меня с работы, как спал у меня на коленях, пока я заканчивал с отчетами, как Цзин Юань рассказал, что малыш, наученный мной, макал в песок другого ребенка. Я ведь даже не попрощался с Цзин Юанем. Каким бы засранцем он ни был, но все же скрашивал мне одиночество.       Какой я дурак. Сколько ныл, стенал и проклинал, хотя рядом был Дань Хэн. В этом я остался человеком. Начал сожалеть о том, что имел, когда вот-вот потеряю это.       На пляже Дань Хэн взобрался на огромный валун, я последовал за ним. Солнце заходило, небо было холодным слабо зеленого оттенка, такое чаще можно увидеть на рассвете. И даже в этом неярком свете, недружелюбном заходе лицо Дань Хэна сверкало от бликов моря. Он пытался улыбаться, но на его лице я все отчетливее читал: зачем, почему нас не оставят в покое?       — Красиво, — он повернулся ко мне и болезненно улыбнулся.       — Пожалуй, — мне приходилось выталкивать почти с болью от сжавшегося горла слова. Слезы душили меня.       Дань Хэн приблизился ко мне и поцеловал. Робко, даже стыдливо, словно считал это неуместным. Я со всей силы стиснул его в руках. Какой он все же маленький, хрупкий. Справится ли он без меня? Я ведь даже не подумал об этом, не позаботился.       — Пора, — Дань Хэн провел рукой по моим коротким волосам, не отрывая взгляда от моих глаз.       Почему-то сейчас за секунду до того, как он должен пронзить меня копьем, я подумал, что это не я был все эти года ему дядей, братом и возлюбленным. Это он в реальности стал отцом, спасшим меня, почти воскресившим, братом, шедшим все эти года подле меня, не оставляя в одиночестве, любовью, самой разной любовью, на которую только способны люди. Он дал мне все ее проявления и виды. Я был самым богатым человеком за эти века именно благодаря Дань Хэну.       Я неотрывно смотрел на Дань Хэна, стараясь не коситься на копье, которым он меня должен пронзить. Я не брошу его. Пока во мне будет хотя бы капля жизни, я не оставлю его одного.       Дань Хэн поставил копье между нами. Вот оно. Сейчас!       Я задержал дыхание, но тут же изумленно вкрикнул. Копье, которое, как я думал, пронзит меня, вонзилось в тело Дань Хэна. Прямо напротив сердца. Я запаниковал. Почему? Он ошибся? Передумал? Почему не меня?!       Я соскочил с камня, чуть не потерял равновесие и протянул руки к Дань Хэну:       — Прыгай! Давай! Надо в больницу! Или в море! Прыгай! Ну! Чего ты стоишь! Прыгай! Молю! — я отчаянно тянул руки к нему, понимая, что слезы неконтролируемо текут по моему лицу.       Дань Хэн упрямо стоял, пошатываясь. Он не прыгнул ко мне. Упал. Ко мне на руки. Упал, когда уже было понятно, что все бессмысленно, поздно. Он тяжело, с болью, от которой все его лицо искажалось, вдыхал и жался ко мне.       — Ты жив… пока жив… я…       Я не мог просто понять его слов в эту минуту. В исступлении я порывался выдернуть копье, из-за чего Дань Хэн вскрикивал, чем пугал меня, и я прекращал попытку. Я вскакивал, чтобы отнести его хотя бы куда-то, чтобы помощь пришла. Почему! Почему он, а не я! Я должен был умереть! Он обманщик!       Дань Хэн словно потерял меня глазами, они забегали, силясь найти что-то. Я, рыдая в голос, склонился к его лицу и прижался к его ледяному, покрывшемуся испариной лбу. Он уходит. Один. Я не хочу быть один! Я боюсь одиночества! Почему же он сейчас его не испугался и совершил эту глупость?!       Дань Хэн обмяк. Последний выдох оборвался стоном, его поглотил всплеск волны. В один миг я словно оглох, и ослеп. Мозг полыхнул жаром, словно я вот-вот упаду в обморок… и тело, будучи уже чужим для меня, упало…

***

      Блейд упал. Значит все завершилось. Мне же лучше, работы меньше. Странный человек: так стремился умереть и устроил такую истерику перед своим концом.       Я неспешно подошла к валуну. Мне торопиться некуда, деньги хотя бы за половину дела я получу. Деньги от глупых маленьких видьядхар. Глупый народец, а пытается строить из себя хитрость. Сидели бы тихо на своем острове и не лезли в дела прошлые.       Наивные. Считали, что изгнали этих двоих с острова, как Адама и Еву из райского сада. А на деле лишились своего Иисуса Христа. Этим двоим было неплохо вдвоем все эти века, а вот малышам видьядхарам, оставшимся на острове без своего настоящего старейшины, тяжко. Настолько тяжко, что пришлось поступиться гордостью своего народа и нанять меня, чтобы уничтожить Блейда и вернуть им старейшину. Глупцы.       А кто не глуп? И Блейд глуп, не понимающий, что каждый раз, спасая Дань Хэна, он отсрочивает свою смерть. Глуп и Дань Хэн со своей жертвенностью. Был бы чуть жестче был бы счастлив. И все же к этой паре у меня есть хотя бы… уважение. Они были верны своим словам и желаниям до конца. А вот видьядхары идиоты, на которых я поимела деньги.       Как иронично: потребовали убить Блейда, чтобы вернулся их старейшина. И своим желанием они лишились своего благодетеля.       Я выдернула копье из груди Дань Хэна. Блейд, словно защищает его, лежит сверху, уткнувшись башкой в грудь несчастной ящерки. Прелесть. Уже представляю, какие будут заголовки в газетах.       Быть или не быть… А они взяли и сами решили.