Прыгай

      Рабочий день подходит к концу, все дела или завершены, или могут перейти в грядущий день. А я?       А я валяюсь, как мешок с перемолотыми органами на пыльном диване. Это было самое неудачное собеседование для устройства в моей жизни. До сих пор не могу понять: то ли я уже настолько свыкся с поворотами судьбы, что перестал их ждать, то ли мой древний ум уже настолько одеревенел и обветшал, что я отупел до такого маразма. Как можно было настолько безрассудно действовать, как можно было даже не заподозрить какого-то подвоха? Какая-то конторка на окраине города, где и клиентов-то быть не может, какая-то прозрачная должность… Еще и Дань Хэна с собой взял. Хотя его-то деть некуда было, все равно бы увязался.       Я притворялся, что нахожусь без сознания. Я был в растерянности. Что мне делать, как себя вести с Дань Хэном? В последний раз я встречался с его памятью очень давно, столько никто не помнит. Сколько в нем осталось от того малыша, которого я вырастил?       Я слышал, как он чуть судорожно дышит известкой рядом. Через время я услышал тихую песню. Она была слишком прекрасна для этого места.       Что-то древнее, тяжелое и неповоротливое во мне зашевелилось. Память, но это настолько давно, что я могу уловить лишь образ поющего Дань Хэна на фоне оранжевого неба. Слишком давно. Не вспомнить. Наверное, настолько же древнее, как и чертова клятва, которую я не сдержал.       Внезапно я почувствовал, как раны на моем теле заживают даже быстрее, чем должны с моим бессмертным телом. Точно… гимн видьядхары, они и не на такое способны.       — Когда-то я также пел над тобой… а после этого сломал тебе грудь. До сих пор не знаю извиняться ли перед тобой… — голос Дань Хэна был странным. Я слышал чужое мудрое спокойствие в нем и испуг, словно этот факт и самого его пугает, но как наблюдателя со стороны.       — Не помню такого, — я не открывал глаз. Так проще было представить, что я общаюсь с самым первым Дань Хэном, а не с оболтусом, влюбленным в меня, словно щенок.       — Ты был ребенком. Я даже рад, что ты не помнишь этого.       — Пха-ха-ха! — мне действительно стало смешно. — Был ли я ребенком вообще?       — Был, — я открыл глаза, потому что почувствовал, как он улыбается. Такая тихая, уходящая глубоко в память улыбка. — Очень недоверчивым, драчливым и отчаянным. Но что меня поразило, смирившимся со своей скоро смертью. Мне от этого было грустно.       У моей памяти есть поразительная особенность. Я забываю радость и боль, потому что я живу слишком долго: всего в голову не уместишь. Но я помню все обещания, которые на меня повесили. Помню клятву о копье. Но помню и еще одно обещание, которое не помню, когда давал и кто на меня его взвалил. Сейчас я решил проверить свою догадку.       — «Просто пообещай, что проживешь долгую и прекрасную жизнь,» — я посмотрел на Дань Хэна. Я не ошибся. Видимо, нас связывает что-то настолько глубоко, что об этом уже и я не помню. Неужели он и правда знал меня ребенком?       Молодой человек с легкой рассеянностью смотрел на меня. Из его глаза скатилась слеза, следом другая. Рот то приоткрывался, чтобы что-то сказать, то поджимался. Он протянул руку и положил мне руку на голову, почти невесомо потрепав по волосам.       Мне стало настолько неловко, что хотелось пнуть его в лодыжку, чтобы он прекратил так на меня смотреть. Вместо этого я скованно сел, зачем-то растирая бедро и преувеличенно бодро заметил:       — А ты на удивление говорливый. До этого дня копья касались и другие твои версии, прости уж. Они обычно загадочно молчали и торопились свалить в море, чтобы переродиться.       Дань Хэн словно очнулся и вытер глаза. Он кашлянул и, смущенно улыбаясь, извинился:       — Мое сознание странно ощущается. Я словно и един, и разделен с нынешним Дань Хэном. А он очень милый человек, таким я бы никогда не стал, если бы сохранил память. К тому же… конец близок.       Я нахмурился и сел. О чем он говорит? О Кафке? Но с ней я смогу справиться, если очень прижмет. Можно и бежать в худшем итоге. Но его тревога куда глубже. В ней я вижу и первого Дань Хэна и тоску, обиду и страх моего Дань Хэна. Это что-то общее, чего они боятся одинаково, вместе, даже не зная всего.       — Давай только без загадок и недомолвок. Я за свои столетия убедился, что приколы меня не вштыривают. Особенно такие, как сегодня, — я сглотнул, вспомнив о клинке в глотке.       — Мои грехи. Видьядхары устали ждать. Кафка явно послана ими. Я должен был вспомнить о том, что задолжал им.       — Ну что, будем возвращать должок твоему народу? — я хотел пошутить, но Дань Хэн явно не понял.       Внезапно он рванулся ко мне и грубо, неумело приник к моим губам. Я ошарашенно смотрел на его жмурящиеся от слез глаза, на его бледное от волнения лицо. Он хватался за меня всем: губами, руками, всем клонящимся ко мне телом. Больше от растерянности я ответил на его порыв. Я понял, что сказал что-то настолько ужасное для него, что от отчаяния тот мой Дань Хэн отбросил все страхи и схватился за меня своими робкими мечтами.       — Прости, — он отстранился от меня и стал тереть глаза так, словно хотел вытереть слезы на три года вперед.       Я, чувствуя какую-то неясную вину, схватил его в охапку и прижал его к себе, склонив голову ему на плечо. Дань Хэн дрожал. Он обхватил мою руку и весь сжался, словно ему вновь было 5 лет, словно он вновь боялся, что я его брошу. Страх самого первого Дань Хэна и его память и реакция, неясный страх моего юного Дань Хэна — они слились в что-то единое, страдающее, нуждающееся во мне живом.       — Она ведь снова придет? И по твоему состоянии, видимо, в последний раз. Твой народ нанял наемника? Но для кого из нас?       — Как бы я хотел, чтобы ты прожил долгую и счастливую жизнь, — его голова устало рухнула вниз.       — Я слишком неблагодарен для этой жизни. Я ныл предыдущим Дань Хэнам, как устал. Если ты страдаешь из-за меня, то не смей, — я терялся. С кем из них я говорю? Из-за кого из них все внутри меня рвется и стынет сожалением?       Дань Хэн повернулся ко мне лицом и уткнулся в грудь. Он не шевелился, я уже решил, что он уснул, но ошибся. Через несколько минут он резко дернул меня за цепочку с кольцом, шея тупо отозвалась на это, но цепь порвалась. Кольцо оказалось на руке у Дань Хэна. Змея, отказавшаяся кусать другую за хвост, разомкнувшая вечность.       — Я понял, что делать, понял, как и предыдущий Дань Хэн, — он дрожащей, но уверенной рукой надел кольцо себе на палец. — Прошу, дай мне еще два дня. Нам больше и не дадут, наверное, но я хочу эти два дня. Вся моя память хочет. А потом я освобожу тебя. Я не мог и подумать, что мой поступок станет для тебя таким бременем на века.       Он смотрел на меня с сожалением и усталостью. Я и не думал ему отказывать. Сейчас, когда я начал понимать, что через 2 дня я наконец получу желаемое веками, мне почему-то хотелось большего. Может, из-за того, что я сейчас был ближе всего к Дань Хэну. Как я только мог желать избавление от него? Как мог подумать, что мой мир без него был бы лучше. Он был бы настоящей мукой, если бы я не знал, что меня всегда будут ждать.       Но я также понимал, что хочу уйти. Слишком долго и много для человека. Мне не надо столько. Я был бы рад и одной полноценной жизни вместе с Дань Хэном. Неважно, которым из них. Я любил их всех просто разной любовью.       Так легко прыгать с крыши, когда знаешь, что умереть не можешь. Но сейчас мне если честно страшно сделать этот последний прыжок на ту сторону вместе с Дань Хэном. Будет ли он меня помнить? Или как я, забудет обо мне, как я забыл о нем первом, который, видимо, и подарил мне жизнь?