Если мы проснемся...

      Ишатер осторожно выглядывала из-за угла, прислушиваясь к допросу. Дроу допрашивала двух пленниц — все так, как сказал Хальсин. Те самые фигуры, которых гоблины выводили, когда сама жрица заходила в тюрьму. Одна была светлой эльфийкой — маленькая, хрупкая, и было видно, как дрожали ее худенькие плечи, не от слез, не от страха. Руки ее были связаны так грубо, что с тонких пальцев на землю капала кровь. Вторая была тоже дроу — на целую голову выше своей сокамерницы, с лютней за спиной. В отличие от подруги, ей руки не связали, и она стояла, скрестив их на груди, гордо подняв голову, глядя на Минтару почти что с вызовом. По крайней мере, так показалось самой Ишатер.       Речь предводительницы гоблинов была тихой и желчной. Жрица болезненно прищурилась, ощутив, как от ментальной волны зашевелился червяк в черепе. Светлая эльфийка жалобно запищала и, рухнув как подкошенная, сжалась на полу в комок, а белоснежные волосы, испачканные местами грязью и кровью, рассыпались по спине. Дроу с лютней же лишь слегка пошатнулась, но выстояла, сжав кулаки. Даже гоблины-охранники — и те поежились.       Жрица хотела выждать еще, но тут сверху с лестницы со стороны тюрем скатился гоблиненок. Ишатер ругнулась — как она проворонила эту сволочную мелочь?! Она промедлила жалкую секунду, и пещеру огласил громкий визг паршивой мелкоты:       — Она всех перебила! Она выпустила медведя! Та, что с лицом жабы!       Медлить больше было нельзя. Все произошло так быстро, что даже сама Ишатер не сразу смогла позднее собрать в кучу мельтешащую перед взором картинку.       Астарион выскочил из их укрытия и, не мешкая, метнул болт в ближайшего из гоблинов. Дроу с лютней круто развернулась, снимая свой инструмент со спины, и с воинственным воплем «Кто сказал, что лютня не ударный инструмент?» со всей силы приложила ею визгливого гоблиненка так, что тот отлетел в пропасть. Лаэзель в один прыжок преодолела расстояние между ними, как яростная птица перелетев мост и пропасть. Серебристый клинок впился в горло второго гоблина так, что кровь хлынула фонтаном, обрызгав все еще лежащую на земле эльфийку.       — Сильдре, хватит ныть! — дроу с лютней в два шага запрыгнула на стол Минтары и присела на корточки перед опешившей от такой наглости девушкой. — С тобой я потом поговорю, красавица.       Розовая вспышка коротко озарила пещеру, и Минтара повалилась навзничь, убаюканная коротким заклинанием. Шэдоухарт пробормотала что-то нелестное про вкусы барда и ударом булавы расплющила всевидящее око, готовое вот-вот взорваться воплем призыва о помощи.       Когда Ишатер уже спокойным шагом преодолела мостик через пропасть, бард сидела на столе Минтары с таким видом, будто ничего не произошло, и настраивала свою лютню. Эльфийка на полу была без сознания, дроу-лидер же безмятежно спала. Лаэзель занесла меч для удара по той, но ее руку перехватила крепкая ладонь, только что державшая лютню.       — Не-не-не, прекрасная воительница, оставь ее мне, прошу тебя. Я не вмешиваюсь в дела гитьянки, и не хочу, чтобы они вмешивались в дела дроу.       Лаэзель лишь отдернула руку и покосилась на Ишатер. Жрица коротко кивнула, склоняясь к бессознательной эльфийке и распутывая веревки на ее запястьях.       — Какие мы нежные, как кровь, так сразу в обморок, — смешливо проворковала бард, демонстративно закатывая глаза. — Ее на воздух надо, неженку.       — Алинолу? Лютня Четверки? — вопросительный голос Астариона заставил Ишатер удивленно поднять голову. — А ты-то здесь какого черта делаешь?       — Ба, красавчик, тебя я тоже не ждала увидеть здесь… особенно в дневное время, — промурлыкала в ответ Алинолу, тихонько прошелестев струнами, будто проверяя их.       — Говори смело, они знают, — вампир закрепил арбалет за спиной. — Что забыла известный бард Врат Балдура в этой глуши?       — Как что? Новый культ неизвестного божества, конечно же! Песни требуют новизны, мой клыкастый друг, тебе ли не знать! Скольких ты очаровал под мои баллады, напомнить?       — Лучше открывай рот только для песен, девочка, — Астарион будто бы брезгливо поморщился.       — Пха, за девочку спасибо! Не-не-не, моя прекрасная, не смей просыпаться, — голос барда стал убаюкивающим, когда Минтара пошевелилась, пытаясь противиться «сну», а рука мягко провела по воздуху, закрепляя заклинание.       — Лучше убить ее, пока спит, — заметила Шэдоухарт.       — Фу, какая жестокость, — прицокнула языком Алинолу. — Чего еще ждать от шаритки, да убережет меня лунный свет.       — Ты поклоняешься Селунэ?       — Я чту всех богов и богинь, каждого по-своему, но не поклоняюсь никому из них. Разве что Аастериниан*, — дроу улыбнулась, глядя, как Ишатер пытается привести в чувство светловолосую Сильдре. — Кроме того, если ты убьешь Минтару на глазах этой изнеженной чародейки, боюсь, ее стошнит. Доброе утро, Сида!       Сильдре жалобно простонала что-то в ответ, поднимаясь на своих дрожащих руках и с нескрываемым ужасом глядя на собеседников подруги. По ее совсем еще детскому невинному лицу читалось, что она вот-вот снова потеряет сознание.       — Тише, девочка, все хорошо, — голос Алинолу вновь стал спокойным и убаюкивающим. — Они не враги, они нам помогут.       — Опять помогать? — взвился Астарион. — Мне начинает надоедать быть на побегушках у других!       — Мне напомнить, — жестко резанула Алинолу так, что окружающие дернулись, — сколько раз я спасала твою бескровную задницу от разъяренных жен и матерей ценой своей собственной, м?       — Вы шумом сейчас весь лагерь соберете! — прошипела Ишатер, помогая подняться девочке-эльфийке. — Я еще не соглашалась тебе помогать, бард.       — О, поверь, очаровательная дочь матери Гит, помощь мне и этой девочке не станет тебе обузой и принесет немало пользы. Видишь ли… Рано или поздно твой путь, скорее всего, ляжет во Врата Балдура. Позволь нам остаться в твоей компании — мне и Сильдре — до самого города. И в накладе ты не останешься. Деньги, лучшие комнаты любой таверны, да хоть бесплатный доступ в постель близнецов на ближайший год. Я должна вернуть эту беглянку ее матери, а сама найти оставшихся в городе друзей.       — Не надо матери… Нолу, я должна найти ее… — жалобно подала голос Сильдре. Тонкий, высокий, похожий на перезвон серебряных колокольчиков.       — Тогда почему я нашла тебя здесь, а не в Аверно? Признаюсь, я здесь не для баллад. Я вызвалась вернуть Сильдре домой после ее побега, потому что эта девочка никого другого… ладно, никого другого, кроме одного тифлинга и меня, не послушала бы. Ну так что, жрица Влаакит, поможешь нам? Ты мне, я тебе, все честно.       — Давайте отнесем ее в тюрьму, под защитой Хальсина будет спокойнее. А дальше уж решим, что делать, — задумчиво проговорила Ишатер, придерживая шатающуюся Сильдре за плечи. — Только как быть с Минтарой?       — О, не бойся, — Алинолу спрыгнула со стола и подошла к спящей дроу, наклоняясь над ее телом, — она проспит здесь пару дней. А потом волей-неволей выведет нас на тех, кто может вам помочь убрать из головы этих вот…       Бард вынула из кармана Минтары пузырек с паразитом.       — …очаровательных червячков, — закончила девушка свою речь.       Уходили из лагеря четверо — а вернулись шестеро. Уилл с растерянным удивлением смотрел на то, как Ишатер и незнакомая дроу сгружают на лежанку у костра маленькую эльфийку. С виду — ребенок ребенком. Юное создание едва ли не светилось — под бледной кожей виднелись голубоватые линии вен, почти белые волосы как будто изнутри подсвечивались магическим сиянием. Если бы девочка была жрицей Селунэ, Уилл нисколько бы не удивился, пожалуй…       Дроу же была выше, шире в плечах, с лютней за спиной и каким-то хитрым прищуром разноцветных глаз — один глубокий сапфировый, второй латунно-зеленый. От нее словно веяло какой-то разнузданностью, присущей бардам и чародеям от крови дракона. Хаотичностью. Непредсказуемостью.       — Не лагерь, а перевалочный пункт для всякого сброда, — ощерилась Лаэзель, на ходу стягивая с себя броню и откидывая ее в сторону своей палатки. — Волшебник с бомбой в груди, рогатый демон, охотящийся на демонов, шаритка-воровка, горящий тифлинг, а теперь еще дроу-бард и избалованная эльфийская чародейка. Такими темпами в ясли можно не идти — там нас всех пустят на подтяжки, не вступая в разговоры.       — Не-не-не, меня на подтяжки нельзя! Только на ремни, — хохотнула в голос дроу. — А Сильдре тощая, что ее даже в суп не пустишь!       Лаэзель зыркнула на нее так, что даже у Уилла по спине пробежались мурашки, но барду было хоть бы хны. Дроу тут же переключила свое внимание на Воло, и через пару минут над лагерем неслась жаркая дискуссия о последнем трактате знаменитого ученого мужа и веяниями в балладах текущего времени. Единственное, что уловил Уилл, так это имя новой постоялицы их лагеря — Алинолу.       — А где наша варвар? — вдруг спросила Ишатер, падая на свободный лежак практически без сил.       — Они с Гейлом решили потренироваться, — отвечал Уилл, подтаскивая дрова к костру. — Волшебник жаловался, что плохо уворачивается даже от самых медленных ударов. Вот Карлах и вызвалась его потренировать.       — Карлах? — вдруг переспросила Алинолу, и побледнела. Если Уилл, конечно, мог правильно судить по цвету ее голубовато-серой кожи. — Ты сказал, Карлах?..       — Кто тут меня звал? — громовой голос донельзя довольной воительницы-тифлинга раздался с ближайших скал, и Карлах с улыбкой до ушей приземлилась возле палатки Астариона. Чем заслужила недовольное «пф» со стороны вампира.       Маленькая эльфийка, лежавшая до этого почти без сознания, вдруг взвилась крошечным светлячком на ноги и бросилась к тифлингу так, будто видела в ней единственное спасение от наступающей на ноги смерти. Все произошло в один миг — объятия, короткий болезненный вскрик и впопыхах выкрикнутое бардом заклинание создания воды, чтобы погасить загоревшуюся на чародейке робу.       Алинолу длинно выругалась на неизвестном наречии, и хотя в ее словах очевидно проскользнуло нечто похожее на «дьявольская задница», окружающие предпочли пропустить это мимо ушей. Дроу оттащила заплакавшую эльфийку на пару шагов от растерявшейся Карлах, и теперь отчаянно пыталась наложить лечащее заклинание на вспухающие на руках и левой щеке ожоги.       — Покусай тебя кобольд, чародейка! — шипела Нолу, с трудом концентрируясь на заклинании. — Где вся твоя эльфийская мудрость — бросаться с объятьями на того, кто полыхает, как адова дыра!       — Прости, я не хотела причинить ей боль… — в голосе девушки-тифлинга слышалось почти что отчаяние.       — Ты-то при чем, — буркнула дроу. — Это все вот это… недоразумение.       Мокрая с ног до головы, с нелепо залеченными ожогами, заплаканная Сильдре подняла взгляд на Карлах — почти умоляющий. Дроу же в этот миг предупредительно положила руку на плечо своей подопечной.       — Ты… ты не помнишь меня?.. — эльфийка сложила дрожащие руки на груди, обхватив одну ладонь другу, словно в мольбе.       Несколько секунд Карлах вдумчиво смотрела в маленькое расстроенное личико, а затем ее память словно озарило. Она вспомнила свое детство во Вратах Балдура, и высшую эльфийку — уже тогда она выглядела как подросток, но все равно таскалась с малышней.       — Сида! Сильдре Хенандрин! Десять лет прошло! Ты вообще растешь или нет? Как была маленькой, так и осталась! Я бы обняла тебя, но последствия… уже на тебе.       Лицо эльфийки просветлело, и она наконец-то улыбнулась. Воистину, если эльфы и могли быть куда красивее людей, Уилл подметил про себя, что красивее этой девочки уже среди самих эльфов он еще не видел.       — А ты, — продолжила Карлах, переведя взгляд на дроу-барда, — Нолу. Лютня Четверки, Алинолу Зауррет. Не ожидала встретить вас тут!       — Не-не-не, давай без вот этих вот семейных упоминаний. Я, знаешь, тоже не ожидала, что мне когда-то придется спасать наследницу Хенандринов от необдуманных поступков, начиная от побегов из дома и заканчивая… — продолжать Нолу не стала, только махнула рукой. — Может, у тебя получится уговорить ее вернуться домой. Иначе мне придется тащить ее силком.       Ишатер вдруг подметила про себя, что с появлением Карлах в лагере Алинолу стала куда спокойнее и перестала косо поглядывать на свою подругу и подопечную, будто та могла в любой момент сбежать. Дроу забралась на камень в центре лагеря и что-то потихоньку бренчала на лютне, наблюдая за вечерней суетой и не смотря ни на кого конкретно.       — В неразделенной любви нет ничего такого, ты ее во всех частях света встретишь… — рассеянно пропела бард, глядя куда-то в сторону палатки Карлах.       Сильдре с появлением подруги детства тоже ожила — ее тихий мелодичный голосок так сильно контрастировал с громким голосом Карлах, что Ишатер невольно умилилась. Теперь же эльфийка сидела на почтительном и безопасном расстоянии от Карлах. Вся светлая и чистая, словно сотканная из лунного света… И грубоватая, пылающая жаром Аверно варвар. Даже такие разные личности могли быть друзьями. Не об этом ли тифлинге обмолвилась тогда Алинолу? Что Сильдре не послушала бы никого другого…       Жрица отогнала невольные мысли. Это, в общем-то, ее не касалось. Предложение Нолу о бесплатных ночлежках в тавернах и деньги в придачу казалось заманчивым. После битвы им всем потребуется новое обмундирование — Дрор Рагзлин покорежил металлические пластины на броне Лаэзель, одежда Астариона теперь напоминала лохмотья, а ее собственный щит был похож на решето. Деньги им, очевидно, понадобятся, даже если в Лунных Башнях все и кончится.       Она перевела взгляд на Алинолу, только теперь сумев хорошенько рассмотреть новую спутницу. Серовато-голубая кожа барда едва заметно поблескивала в лунном свете, будто драконья чешуя. Один глаз был сапфирно-фиолетовым, другой — латунно-зеленым, и на секунду Ишатер показалось, что она смотрит в глаз дракону. Дроу была высокой и худощавой, с длинными руками и ногами, с узкими ладонями и «паучьими» пальцами, ласково перебирающими струны лютни. Волосы цвета вулканического пепла небрежно растрепались, а длинная челка прикрывала ту сторону лица, с которой был латунный глаз. Одежда ее была будто с чужого плеча — нескладная легкая броня, драные на голенище сапоги. Голос дроу был то убаюкивающим, спокойным, как сейчас, то резал похлеще металла. Особенно когда она осадила Астариона…       Дроу вдруг спрыгнула с камня и широким шагом направилась куда-то к выходу из лагеря. Жрице показалось это странным, и она тихой тенью двинулась следом. Бард шла, не оборачиваясь. Дойдя до опушки леса — той самой, где не столь давно сама Ишатер хотела выплеснуть пар от злости на Шэдоухарт и Лаэзель, дроу вдруг села на поваленное дерево и крепко взяла лютню в руки. Голос ее разнесся над поляной, охватывая жрицу, как теплым потоком ветра, и она невольно закрыла глаза.       Дроу пела о неразделенной любви, о боли, о невысказанных чувствах. Иша сжала пальцы на груди — эта боль проходила сквозь нее, задевая какие-то струны в ее собственной душе, струны, о которых она не знала даже сама. Бард играла будто бы на них, а не на своей старой лютне. Ее дару жрица почти не удивилась даже — как и не удивилась теперь тому, что балдуранцы хорошо знали Лютню Четверки.       Песня закончилась, и дроу отставила лютню.       — Я не могла петь при всех, — сказала она, абсолютно точно зная, что Ишатер стоит поодаль за ее спиной. — Такое вот мое проклятье — что чувствую я, когда пою, чувствуют и другие. Могу успокоить голосом, или уколоть. Идеальный манипулятор, хе-хе. И идеальный бард.       — Ты влюблена в Карлах? — напрямик спросила гитьянки, подходя и садясь рядом с дроу.       — Что? — Алинолу рассмеялась. — Не-не-не, вовсе нет. И не в Сильдре, предупрежу твой вопрос. Моя любовь… — она помрачнела и помолчала, подбирая слова, — сбилась с пути. И я вряд ли когда-то смогу до нее достучаться даже со своим проклятьем. Она слепа и глуха ко всему. Я уже пыталась.       Девушка тяжело вздохнула, зарываясь пальцами в свои пепельные волосы и склоняя голову к коленям.       — Посиди тут со мной немного, — чуть придушенно попросила она, и Ишатер поняла, что дроу плачет. — Пожалуйста.       Тихое невнятное слово, похожее на «угу», было очевидным согласием.