о замкнутых травницах и омежьих бедах

чонгук осторожно выглядывает из-за плеча дородного купца и задерживает дыхание, чувствуя, как сердце глупое ускоряет свои удары и щёки округлые наливаются насыщенным румянцем, словно два спелых, наливных яблока. большие глаза жадно поблёскивают, с благоговением разглядывая видную высокую неприступную женщину с хмурым лицом и собранными длинными чёрными волосами, а запах гречишного мёда из-за волнения начинает распространяться по округе всё сильнее. вот и старик с длинной тростью недобро косится и торговка сдобой носом ведёт, будто омега не сладостью хмельной пахнет, а чем-то смрадным и раздражающим. чонгук неловко отходит в сторону, сжимая во вспотевших ладонях лукошко с брусникой, и невольно напрягается изнутри, явственно ощущая исходящий от неё аромат, из-за которого внизу живота появляется непонятная тяжесть и слегка дрожат слабеющие ноги, позорно увлажняя то, что находится между ними. омега нервно перехватывает одной рукой собранные ягоды, а другой, подрагивающей и непослушной, сгребает крепкие, тугие гроздья, что ярким бисером обычно усыпают мхи у подножия деревьев, чтобы уже в следующее мгновение торопливо закинуть горсть себе в рот и приняться яростно жевать. чонгук сам понимает, что поступает глупо, таясь и скрываясь от придавливающих раскосых глаз, но поделать с собой ничего не может. угрюмая, нелюдимая альфа с мрачным взглядом и тёмными пухловатыми губами творит с его омежьим сердцем слишком замудрённую ворожбу. все мысли чонгука вязнут в этих выразительных, глубоких омутах, и все инстинкты, ворочающиеся в груди, глухо порыкивают в нетерпении, царапая рёбра и подначивая подойти уже наконец к понравившейся женщине и познакомиться. вот только та не колдунья, чтобы напускать на него неведомые чары, а умелая травница, в чьих руках даже самый ядовитый корень перестанет быть губительным и окажется целебным. омега надрывно выдыхает, сглатывая терпкую из-за вкуса брусники слюну, и крупно дёргается, когда какая-то старушка весьма уверенно отталкивает его в сторону, начиная недовольно ворчать. — что ворон считаешь, а? иди с дороги, окаянный, пока палкой не огрёб. чонгук тихо извиняется, покрываясь стыдливым румянцем за собственную рассеянность и невнимательность, и в последний раз поднимает глаза на альфу, прежде чем направиться к себе домой. поднимает и цепенеет, потому что женщина, поджав крепко чувственный рот и нахмурив густые брови, смотрит прямо на него. буравит цепким взглядом исподлобья, пуская по телу табун колючих мурашек, и медленно двигается к нему, ускоряя стук испуганного сердца. на кончиках омежьих пальцев начинает ощущаться лёгкое покалывание, а душа трепещет, как пойманная птица, готовая вырваться из груди от захлестнувших чонгука чистых, невинных чувств. он не знает, почему альфа так решительно, но степенно направляется к нему, и вопреки жалобно заскулившей внутренней сущности не собирается выяснять причину. омега стремительно разворачивается, пускаясь наутёк, и, не рассчитав скорость, сбивает с ног какую-то девушку, продающую сахарных петушков, заваливаясь вместе с ней и со своим переполненным лукошком прямо на землю. чонгук пытается подняться, извиниться за собственную неуклюжесть и помочь, но получается плохо. слёзы близко, и приходится сдерживать их всеми возможными силами, старательно моргая и смиренно выслушивая про себя обидные слова. он даже забывает про тэхён, про ту самую альфу, что не даёт покоя его дурной омежьей голове уже две весны подряд, и лишь её грозная тень, нависшая над сжавшимся чонгуком, да резко забившийся в раздувшиеся ноздри аромат сочной брусники заставляют того уязвимо сжаться и задушенно всхлипнуть. — хватит голосить, как резанная, оплачу я твои товары. ступай давай. чонгук прерывисто вздыхает, когда слышит над собой чужой низкий, с лёгкой хрипотцой голос, и боязливо оглядывается, поднимая голову и осоловело хлопая намокшими от выступившей влаги ресницами. он совсем не обращает внимания на то, что отвечает протянувшей деньги женщине торговка, потому что ком в горле не позволяет проронить и слова, только вот и без этого нужные фразы не приходят к находящемуся на грани истерики омеге. его мысли, кипящие от паники и волнения, расползаются в разные стороны, а сам чонгук продолжает глупо и откровенно пялиться на возвышающуюся альфу, не в состоянии даже подняться на ослабшие ноги. тэхён видит в широко распахнутых чёрных глазах смятение, видит мелькнувший шустрой птичкой откровенный испуг и скопившуюся предательскую влагу, грозящую в скором времени пролиться, а затем, тяжко вздохнув, опускается рядом со вздрогнувшим омегой на колени, принимаясь аккуратно складывать в небольшое лукошко рассыпавшиеся по земле ягоды. — аккуратнее будь, бедовый, да под ноги смотри, а не на людей кидайся. чонгук пристыженно молчит, слезящимися глазами наблюдая за тем, как женщина складывает его бруснику обратно, но потом не выдерживает и поднимает взгляд выше, на высоко вздымающуюся грудь альфы. омега с усилием сглатывает, добиваясь того, что пересохшее горло, наконец, смачивается вязкой слюной, и берётся также собирать ягоды, стараясь не сталкиваться подрагивающими пальцами с чужими и выдавливая из себя сиплое: — не кидался я. случайно вышло. тэхён кривит тёмные губы, изгибая их в причудливой улыбке, и когда она это делает, то кажется, будто дикая волчица скалит свои острые зубы, готовясь укусить. — я видела. больше женщина не заговаривает и время от времени поглядывает на увлечённого чонгука, проходясь внимательным взглядом по его розовым щекам-яблочкам, коротким волосам цвета молодой пшеницы и тонким запястьям с жилистой шеей, украшенной мелкими бусами из светлого янтаря. тэхён делает глубокий вдох и не совсем понимает, что кружит ей сейчас голову больше: пьянящий аромат душистого, немного забродившего гречишного мёда или застенчиво мнущийся рядом с ней молодой омега. сердце принимается колотиться пуще прежнего, когда чёрные круглые глаза с влажной поволокой несмело косятся на неё, и в паху копится уже знакомый жар, превращающий кровь, струящуюся по венам, в кипящую смолу. тэхён ловит на своей упругой приподнятой груди чужой откровенно заинтересованный, восхищённый взгляд, а затем сталкивается с ним напрямую, отказываясь отпускать из своего плена. дыхание у омеги становится учащённым и поверхностным, а полные губы с трогательной родинкой под нижней очаровательно, пусть и немного нелепо, приоткрываются. — я не смотрел… — с отчаянным надрывом выдавливает чонгук, покрываясь ещё более густым и насыщенным, рваным румянцем. раскосые глаза хищно щурятся, темнея от усилившегося медового запаха, и в карей радужке стремительно разливается вызывающее лукавство, перемешанное с глубоким пониманием и алыми всполохами. — конечно, бедовый, я тоже не смотрела. омежий кадык дёргается под смуглой кожей, соблазнительно лоснящейся на солнце от выступившего пота, а сам чонгук резко подрывается с места, прижимая трясущиеся ладони к бешено стучащему сердцу. тэхён тяжело вздыхает, правильно расценивая чужое намерение снова от неё сбежать, и медленно поднимается на ноги, протягивая дрожащему омеге корзинку и заглядывая в прелестное взволнованное лицо, пышущее здоровьем, робостью и нескрываемым испугом. — лукошко своё не забудь и петушков забери. мне они без надобности. чонгук с опаской смотрит на крупные, но красивые ладони с длинными пальцами и ухоженными ногтями и вновь поднимает глаза на женщину перед собой, осторожно принимая от неё собранные ягоды, поверх которых теперь лежат ещё и сахарные леденцы на палочке. омега делает глубокий вдох, чтобы поблагодарить тэхён за помощь, вот только та внезапно бережно убирает с виска застывшего чонгука непослушную прядь, ощущая мягкость чужих кудрявых волос и крупную предательскую дрожь. аромат брусники, исходящий от альфы, становится сладким, вязким и тягучим, как разлившееся где-то в глубине омежьей груди чувство пузырящейся радости. близость к тэхён и её неожиданное прикосновение побуждают размякшего омегу прикрыть на мгновение веки, наслаждаясь моментом и получая искреннее удовольствие от такого нежного и будоражащего жеста. чонгук даже думает, что, возможно, его душевные метания взаимны, ведь не может эта женщина с пронзительным, пытливым взглядом делать подобные вещи для любого другого омеги, но потом пухлые тёмные губы размыкаются и альфа вкрадчиво говорит, глядя прямо в доверчивые влажно-поблёскивающие в кротком ожидании глаза: — не шибко увлекайся брусникой, бедовый, если ночью не хочешь проснуться на мокрых простынях. омега громко пищит, вырывая из чужих рук своё лукошко, и стремительно разворачивается от тэхён, коря собственное влюблённое сердце за пустые надежды. слёзы вновь проступают в уголках крепко зажмуренных глаз, и чонгук едва не спотыкается снова, бросая на ходу обидчивое и уязвлённое: — меня чонгук зовут, а не бедовый. лицо женщины искажается в сожалении, когда она понимает, что именно ляпнула сдуру давно приглянувшемуся омеге. острый язык альфы на протяжении долгих лет пользуется такой же скверной славой, как и слухи о её колдовстве, в котором она разбирается ровно так же, как и в чувствах, очевидно, сильно увлечённого ею наивного и такого застенчивого чонгука. — я знаю, — тихо отвечает тэхён и провожает ладную фигуру долгим взглядом, всё ещё чувствуя мягкость пшеничных волос своими подрагивающими от напряжения пальцами и лёгкое возбуждение от медовой сладости в пересохшем рту.

***

тэхён заканчивает размешивать в небольшом котелке пахучий отвар от ломоты в костях и бросает деревянную ложку на стол, вытирая рукавом просторной льняной рубахи пот со взмокшего лба. чёрные волосы растрепались и отяжелели от влаги, а под глазами и над верхней губой собралась испарина, которую альфа уже замучилась промакивать тряпкой. хочется окунуться с головой в речку, но ещё больше хочется вытравить из своих мыслей одного несносного омегу, что не отпускает её даже во время работы. как же она устала вспоминать нежный голос чонгука, подрагивающий от обиды, и его большие чёрные глаза-угольки, сверкающие от слёз. как же тэхён устала представлять, как тот лежит под ней, раздвигая свои длинные стройные ноги и раздвигая пальцами то, что находится между ними и сочится смазкой. вот только в последнее время грёзы всё больше уводят её в другую сторону, более опасную и искушающую, и вот уже этот маленький, неопытный, молодой омега сверху. возвышается, упираясь ладонями в её живот, двигается, скользя по её плоти своей тугой горячей промежностью, сжимается, обволакивая затягивающей влажной теснотой, и стонет. громко, отчаянно и опустошённо. альфа глухо и раздражённо рычит, напрягая мышцы рук, которыми упирается в кадушку с набранной холодной водой, а затем плещет ту себе в лицо, моментально развеивая порочный морок, что заставляет член в свободных штанах налиться кровью и затвердеть, красноречиво выпирая сквозь тонкую хлопковую ткань. к тому времени, как тэхён чувствует знакомую медовую сладость, усиленную будто во много раз, она успевает успокоиться, переодеться и собрать в небрежный пучок влажные волосы. равнодушное лицо тут же каменеет, и желваки проступают на щеках, когда чутким обонянием женщина улавливает острые, пряные ноты, присущие всем омегам в период течки. в груди спирает дыхание и одновременно разливается такая жгучая боль, что глаза наполняются предательской влагой. альфа досадливо прикусывает задрожавшую нижнюю губу и опускает на двери засов, собирая пальцы в кулаки, потому что пахнет чонгук по-прежнему волнующе, мягко и очень зазывно. как и всякий омега, который приходил к ней раньше для особой помощи, которую тэхён прежде с удовольствием оказывала. до тех пор, пока не поняла, что её просто используют в своих нуждах, а потом забывают, как и петляющую меж кустарников тропинку к её добротному дому на отшибе дремучего леса. — и ты такой же. женщина со свистом втягивает воздух через нос, вновь напитываясь ароматом хмельного гречишного мёда, и резко трясёт головой, чтобы прийти в себя. обида клокочет у неё в горле, перерастая в утробный рык, и горечь вяжет на языке, что густеет с приближением чонгука, которого немедленно следует прогнать. но вот тэхён слышит шелест листвы под чужими ногами, осторожное, неуверенное постукивание, сопровождающееся всё тем же сочным ароматом течного омеги, и терпения почти не остаётся. тэхён судорожно выдыхает, продолжая упираться лбом в собственную дверь, и хрипит сквозь зубы грубое: — уходи подобру-поздорову, чонгук, пока я не вышла и не спустила тебя со своего порога. — ч-что?.. — омега едва не оступается, когда слышит так близко низкий, басистый голос, и прижимает подрагивающую ладонь к животу, опуская корзинку, прикрытую белой вязанной салфеткой, на землю. — но я… я пришёл за… — знаю я, зачем ты пришёл, и меня это больше не интересует. чонгук растерянно моргает, беспомощно хлопая ресницами, и совсем не понимает, почему альфа его так яростно прогоняет. тогда на ярмарке женщина вступилась за него, смотрела странно и безумно проникновенно, пахла возбуждающе, прядь эту глупую и выбившуюся за ухо убрала, петушков дурацких и вкусных подарила, ягоды собрать помогла, а теперь гонит, будто не чонгук к ней пришёл за помощью, а гадюка какая-то, и так обидно омеге становится, так грустно и тяжко, что он оседает рядом со своей корзинкой и начинает громко и горестно плакать. — почему?.. что я сделал? — чонгук утирает слёзы с разрумянившихся щёк, но те продолжают катиться по его лицу и срываться крупными каплями с подбородка. — что я сделал, тэхён? почему вы так злитесь? омега истерично всхлипывает и так безутешно принимается реветь уже в голос, что женщина не выдерживает и распахивает дверь, сразу же натыкаясь взмыленным взглядом на сжавшегося у её порога, рыдающего чонгука. тэхён до боли сдавливает челюсть, когда чёрные заплывшие от влаги глаза уставляются на неё в откровенном непонимании. альфа безмолвствует мучительно долгие несколько секунд и смотрит напряжённо и тяжело, разглядывая вздрагивающего от истерики чонгука своими сощуренными раскосыми глазами. медовый аромат вновь приобретает сладость, избавляясь от едкой горечи, и единственное, что может уловить от женщины резко замолкнувший омега, это отсутствие злости. они будто меняются местами, и теперь чонгук, с трудом поднявшийся с земли, начинает гневаться на тэхён, потому что всё ещё ничего не понимает. за что так с ним? чонгук задирает голову из-за разницы в росте, нервно смахивая с щеки солёную дорожку, и поджимает дрожащие, капризно изогнувшиеся губы, бегая остекленевшими от рыданий глазами по хмурому, но взволнованному лицу альфы. омега чувствует, что смелеет, и подходит к тэхён, глубоко и не таясь вдыхая любимую бруснику. он горячится, неосознанно испуская призывные феромоны, и трепетная дрожь в очередной раз пробегает по его измученному течкой телу, концентрируясь между ног. — вы всем нуждающимся омегам отказываете или только мне? — женщина напряжённо втягивает воздух, собираясь колко ответить, вот только расхрабрившийся чонгук опять её опережает, наклоняясь и поднимая с земли свою небольшую корзинку. — да, у меня нет лишних денег, чтобы купить у вас отвар, избавляющий от болезненных течек, но я испёк вам ватрушки и солений положил… может, всё-таки возьмёте? чонгук замолкает, жалобно заламывая брови, и робко протягивает застывшей в изумлении альфе проклятые ватрушки и соленья, смотря с откровенной мольбой и вновь увлажнившимся взглядом. вся наглая спесь сходит с омеги слишком быстро, и боль разливается по животу, заставляя чонгука тихо проскулить и покачнуться, а тэхён начать действовать. она быстро оказывается перед слабеющим с каждой секундой омегой и аккуратно забирает у того корзинку, свободной рукой притягивая содрогнувшегося чонгука к себе вплотную. — бедовый, — отрывисто, с надеждой и каким-то внутренним надрывом выдыхает женщина, упираясь губами во взмокший омежий висок. — так ты за отваром, что ли, пришёл? чонгук судорожно всхлипывает, утвердительно кивает и прижимается мокрой пунцовой щекой к мягкой груди альфы, прикрывая от удовольствия припухшие веки и обнимая чужую стройную талию обеими руками. он не отвечает, потому что сил на разговоры у него практически не остаётся, и едва сдерживается, чтобы по-животному не заурчать, когда длинные пальцы ласково убирают прилипшие русые прядки с его горячего лба. — кто ж в течку один в лес тащится? — к вам успеть хотел, пока совсем худо не сделалось. чужое пылкое признание отзывается в теле тэхён приятным томлением и жаркой, удушливой волной, что тут же сносит все её праведные мысли, призывающие помочь нуждающемуся омеге и отпустить с миром. прижавшийся к ней чонгук мнится хрупким, беззащитным и отчаянно лёгким, пусть и крепко стиснутые вокруг талии женщины омежьи руки с выраженными мускулами, проступающими под загорелой кожей, говорят об обратном. омегу хочется поцеловать, обвести пытливым ртом каждую родинку на благоухающем теле и собою покрыть, да вот только… — не сработает мой отвар на тебе, бедовый, его заблаговременно принимать надо, а ты пришёл ко мне слишком поздно. чонгук смиренно сидит в дубовом кресле на подушке из гусиных перьев и послушно наблюдает за нахмурившейся альфой, что внимательно разглядывает пузатые склянки на прибитых в стену полках. пальцы его взволнованно перебирают янтарь на шее, а судороги, сжимающие пах и мышцы влагалища, становятся всё мучительнее. — и как же мне теперь быть? — тревожно вопрошает чонгук, пытаясь поймать взгляд угрюмой женщины на себе. из-за чужого аромата терпкой брусники бурлит кровь, и теряется под наплывом сокровенных грёз голова. так и хочется вновь прильнуть к быстро вздымающейся тёплой груди и усеять ту поцелуями, так и хочется обнажиться перед черноволосой альфой и бесстыдно предложить себя, развязно раскинув ноги в стороны и раскрыв влажную плоть пальцами, которые уже трясутся от возрастающего возбуждения. чонгук взбудораженно приподнимается на подушке, чувствуя, как медленно пропитывается его естественными соками бельё и штаны, но женщина внезапно оборачивается, и ноздри её угрожающе раздуваются, втягивая непристойную сладость, что, будто мох, расползается по добротной избе и туманит рассудок. — ясное дело как, — хрипит тэхён, кривя пухлые губы. чёрные глаза, покрытые липкой поволокой, доверчиво и открыто смотрят в ответ. — альфа тебе нужен, бедовый, тогда и боли пройдут и течки станут сносными. — альфа? — завороженно повторяет омега, сглатывая вязкую слюну и часто промаргиваясь. женщина напряжённо кивает, и желваки прорезают её острые скулы, делая лицо хищным и даже враждебным. чонгуку впору забеспокоиться из-за подобных слишком явных перемен, но он толком вдохнуть от восторга не может и от боли, что время от времени напоминает о себе тягучими, продолжительными спазмами. это что же?.. тэхён ему так намекает? — альфа, чонгук, альфа. есть такой на примете? — есть, — с придыханием отвечает омега, судорожно смачивая губы. женщина совсем становится понурой, и морщины сильнее выделяются в углах её поджатого рта. она кривится и отводит свой хмурый взгляд в сторону, скупо кивая. — хоро… — …такая. — что?.. — тэхён недоумённо вскидывается, неосознанно отступая, когда омега внезапно подскакивает со своего места и делает к ней шаг. — я говорю, что есть у меня одна альфа на примете. неразговорчивая и суровая, — женщина странно дёргается, упираясь ягодицами в твёрдый край стола. чонгук всё больше напоминает ей омегу в течку и не только влекущим запахом, но и тихой, крадущейся поступью, распалённым, жарким видом, упрямой решительностью и соблазнительной хрипотцой, пробивающейся в таком обычно кротком, нежном голосе. — она сказала, что спустит меня со своего порога, потому что подумала обо мне невесть что, а после позволила себя обнять. и я бы… — чонгук запинается, стоит только ему подойти к застывшей и загнанно дышащей альфе вплотную и с вызовом задрать подбородок. — и я бы очень хотел, чтобы вы сделали мои течки сносными, тэхён. очень. тело женщины пробивает крупная предвкушающая дрожь. ей хватает мгновения, чтобы понять, что именно имеет в виду жадно прильнувший к её груди омега. альфа с наслаждением втягивает ноздрями сладкий медовый запах и каменеет, когда чувствует чужой влажный жар, исходящий от чонгука, который так похабно впитывается в тонкую ткань её просторных штанов. — стой, бедовый… — скованно басит тэхён, отклоняясь от осмелевшего омеги, что уже во всю вжимается в её бедро своей горячей промежностью и отчаянно, даже агрессивно потирается. — не могу, тэхён… я не могу больше! — чонгук пронзительно скулит, и этот жалобный, надрывный звук ломает что-то внутри альфы, заставляя стремительно захватить в ладони чужие упругие ягодицы и тесно вдавить неприлично намокший пах омеги в собственное приподнявшееся навстречу бедро. чонгук роняет голову на плечо женщины, беззастенчиво елозя всей промежностью и похныкивая, и тэхён, будто опомнившись, отпускает его задницу из своих рук и ошалелым взглядом уставляется прямо перед собой. — тэхё-он… потерявшийся в эмоциях и ощущениях омега не замечает чужой заминки, продолжая открыто ластиться к альфе и поскуливать, а затем хватает её тёплую ладонь дрожащими потными пальцами и заводит себе между ног. под кромку растянутых штанов и отяжелевшего от естественных жидкостей белья. тэхён цепенеет, когда прикасается к влажной и горячей плоти, и срывается на глухой, затравленный рык, чем порядком будоражит встрепенувшегося чонгука. смазки под её рукой становится только больше от этого животного, дикого звука, и омега уже откровенно трётся о чужую подставленную ладонь, жадно утыкаясь носом в выпуклую запаховую железу женщины. — будьте моей, пожалуйста, будьте моей… я так устал любоваться вами издалека… ловить взгляды и бояться подойти… — чонгук плаксиво хнычет и течёт, течёт, течёт, развязно двигая тазом и размазывая свои выделения по утонувшим в природных соках пальцам альфы. — быть вдали от вас, мука, тэхён, а я больше не хочу мучиться. женщина опускает взмыленный взгляд вниз и впивается свободной рукой в сочное омежье бедро, вырывая из опухших губ чонгука протяжный стон. — повтори, — почти рычит альфа, усиливая нажим на чужую изнывающую плоть. омега тихо взвизгивает от давления на самую чувствительную часть своего тела и пачкает густой слюной, которую не успевает сглотнуть, оголившееся плечо тэхён. — хочу быть вашим омегой… — ещё, — большой палец женщины начинает яростно обводить скользкий выпирающий меж мягких складок бугорок. чонгук пищит, дёргаясь от яркой стимуляции и ударяя взъерошенной макушкой подбородок альфы, а затем пытается соскочить с ласкающей ладони, вцепляясь пальцами в чужие твёрдые предплечья. — ещё скажи это, ну! чёрные заплывшие глаза впиваются в ожесточившееся лицо тэхён. вспотевшее, раскрасневшееся, властное и невероятно красивое. — я хочу быть вашим… хочу, чтобы вы меня пометили, чтобы сделали своим, чтобы повязали и посадили на узел… — чонгук задыхается, мокнет обильнее, а женщина утробно рычит, проталкивая в податливое девственное нутро два длинных узловатых пальца. — тэхё-он… я так хочу ваш узел… гортанный рык заставляет взвинченного омегу резко содрогнуться и выпустить из сжавшегося влагалища щедрую порцию смазки. ещё более густую, склизкую и пахучую. — наглый, дурной, бедовый, омега… узел мой хочешь, значит? моим хочешь быть? чонгук яростно кивает и коротко лижет изогнувшиеся в хищном оскале пухлые губы альфы, что клацает на этот заискивающий жест зубами, вырывая из омеги восторженный писк, и вбивается до самых костяшек в хлюпающую мокрую дырочку. — д-да… пожалуйста, пожалуйста… тэхён медленно вытягивает пальцы из гостеприимной влаги, которую так хорошо ощущать, и грубовато проводит ладонью по всей нежной растревоженной плоти, особое внимание уделяя твёрдому взбухшему бугорку, который нестерпимо хочется вобрать в свой рот. омега хнычет, вновь вжимаясь щекой в плечо женщины, а после изумлённо хлопает слипшимися ресницами, когда альфа, огладив напоследок мягкие завитки на часто впадающем от быстрого дыхания лобке, полностью вытаскивает из его штанов руку и захватывает ею потное румяное лицо чонгука, заставляя посмотреть на себя. аромат собственных выделений дурманит и кружит голову, а шальной, голодный взгляд тэхён снова вырывает из омеги просящий скулёж. он чувствует своими отвердевшими сосками чужую налитую, полную грудь, чувствует мокрым насквозь пахом вставший горячий член и вжимается в женщину ещё сильнее, доверчиво смотря в раскосые глаза. — мыслям моим покоя не даёшь, не думай, что сбежать потом получится, — чонгук хлопает ресницами, заламывая светлые брови, и трясущимися ладонями проходится по крепкому стройному телу альфы, настойчиво толкаясь бёдрами в выпирающее возбуждение. — никогда… — запомни свой ответ, бедовый, когда на узле моём о пощаде просить будешь. угрожающее предупреждение тэхён тонет в жарком поцелуе, обрушившемся на распахнувшиеся от волнения омежьи губы. женщина терзает их исступлённо и страстно, не забывая обласкивать заурчавшего чонгука умелым языком и подталкивать в сторону пуховой перины, нетерпеливо скользя руками по мягким бокам и округлым бёдрам. омега заваливается спиной на постель и отползает к середине, влюблённо глазея на раздевающуюся перед ним тэхён. он скользит липким, благоговейным взглядом от красивого раскрасневшегося лица и желанных чувственных губ, потерявших чёткий контур, и ведёт им по часто вздымающейся груди со сморщенными тёмными сосками, по подтянутому смуглому животу и ниже. до вздыбленного крупного члена с набухшей от возбуждения багровой головкой и напряжённых стройных ног, между которых всё это великолепие вздымается. чонгук чувствует, как от такого непристойного вида из уголка его рта медленно стекает тонкая ниточка слюны и что меж складками его плоти жидким огнём разливается невыносимое томление вперемешку с мутноватыми природными соками. он даже не помнит, в какой момент избавляет себя от промокших штанов и белья, оставаясь в одной прилипшей к коже рубашке, но и её чонгук тоже задирает до самого пупка, потому что сил нет смотреть на альфу перед собой и не иметь возможности к ней прикоснуться. он ёрзает весь, пытаясь удобнее устроиться и конвульсивно напрягая внутренние мышцы, а затем опять тихо несдержанно хнычет, с готовностью расставляя широко бёдра. альфа едва не спотыкается, когда видит, как изнемогающий чонгук, чья набухшая и призывно раскрывшаяся плоть волнующе блестит в тусклом свете пляшущих свечей, неуклюже проходится быстрыми хаотичными движениями, чтобы размазать естественную влагу, формирующуюся у самого входа у кожи вокруг. женщина зависает немигающим, затуманенным взглядом на ласкающей омежьей руке и на пальцах, что непрерывно и немного рвано скользят от основания вульвы до самого лобка, и сдавленно рычит, замечая, как от этого инстинктивного звука расслабленная, подёргивающаяся дырочка лихорадочно сжимается и снова раскрывается, выпуская из влагалища вязкий беловатый сгусток. омега скулит, продолжая распалять и бездумно трогать себя, чтобы хоть как-то сбить жар, сковывающий бёдра и то что находится и сочится между ними, а тэхён торопливо забирается на перину к изнывающему чонгуку и поспешно задирает прикрывающую желанное тело одежду. нетерпеливые руки чуть ли не рвут ткань, обнажая покрытую испариной омежью грудь и горя желанием поскорее добраться до той и, наконец, приникнуть голодно своими губами. чонгук выгибается в пояснице, влажными от смазки трясущимися ладонями впиваясь в скользкие женские плечи, и дыхание его учащается, а к щекам приливает расходящийся толчками жар, когда альфа полностью накрывает ёрзающего омегу собой. тот шепчет заветное имя, млея от горячего влажного рта, исследующего изгибы его тела, и с удовольствием отзывается на ласки тэхён, поощряя их своими разморенными вздохами и робкими постанываниями. в самой женщине бурлит и расходится беспокойное возбуждение, держащее её практически на грани с усиленно бьющимся сердцем и желанием поскорее взять благоухающее только для неё тело. она увлечённо гладит напряжённые разведённые бёдра и мясистые ляжки чонгука, а после сжимает пальцами до скрипа нежную потную кожу и жадно рассматривает часто вздымающуюся грудь, живот и промежность, любуясь всем, на что ей позволяет смотреть омега. тот трепещет от невольно вырвавшегося бархатного урчания из чужих соблазнительных губ, сжимается весь, обильнее истекая от каждого откровенного, изучающего касания и брошенного взгляда исподлобья, сосредоточенно прослеживающего реакции неискушённого тела, а затем стыдливо закрывает румяное лицо руками, не в силах выносить вожделения, с которым женщина трогает его в самых сокровенных местах. под чонгуком уже собирается небольшая лужица, что не успевает впитываться в перину, и альфа с глухим мычанием слизывает всю ароматную влагу, хрипя проклятия и вжимаясь носом и ртом в раскрытую и блестящую от выделений промежность. тэхён раздувает ноздри, жадно втягивая особенный запах омеги, а затем обхватывает обеими ладонями чужой зад, подтягивает к себе ещё ближе и вбирает по очереди мягкие липкие складки, с пошлым чмоканьем обсасывая каждую и громко выпуская. чонгук дёргается, бросая заведённый взгляд на женщину, и жмурится, чувствуя ритмичные содрогания во влагалище, которое смазывается изнутри его собственными природными соками. — беда моя, посмотри что делаешь со мной… — надрывно выдыхает тэхён, с опустошённым стоном пробираясь языком во влажное тепло. она намеренно пачкает свой рот, подбородок и щёки в чужой влаге, и крепче обхватывает дрожащего омегу ладонями, вновь погружаясь самым кончиком в подрагивающую дырочку. — вкусный, красивый, мой… чонгук всхлипывает, начиная вилять бёдрами, чтобы уйти от смущающих, но приятных ласк, вот только разгорячённая альфа не позволяет ему этого, властно накрывая губами выпирающий между припухшими складками тёмный бугорок и зажимая его зубами. она сдавливает тот едва ощутимо, но омеге хватает и этого, чтобы запальчиво вскрикнуть и бурно кончить, умывая своей выплеснувшейся смазкой искривившийся в сытой ухмылке рот женщины. тэхён лижет солоноватую плоть размашисто и протяжно и собирает языком льющуюся из судорожно подёргивающегося влагалища жидкость, не переставая удерживать на месте чонгука, которого от подобных развязных действий крупно потряхивает и колотит. он тихо скулит, распахивая веки, и с невыразимой мольбой смотрит на альфу между своих ног, комкая в пальцах края покрывала и встречаясь заплывшим от слёз жалобным взглядом с раскосыми глазами. — снова хочешь сбежать, бедовый? — вас хочу, тэхён, — ломко отвечает омега дрожащим голосом, замирая в ожидании и испуская шумный выдох. женщина щурится, вновь склоняясь к беззащитному паху, и тревожит тот своим жарким дыханием, поднимаясь выше и оставляя мокрый поцелуй на покрытом светлыми завитками лобке. — сильно? чонгук отлепляет зад от влажной перины и провокационно приподнимает смуглые бёдра, почти задевая раскрытой промежностью чужие усмехающиеся губы. — издеваться вздумали, или самой не видно? альфа удовлетворённо хмыкает и снова втягивает в рот чувствительный бугорок, хлюпая слюной и другими жидкостями, а после неохотно выпускает, поднимаясь выше. не отрывая язык от кожи, она ведёт им по животу и до груди, захватывая левый сосок губами и ритмично, чуть болезненно всасывая. вставшим членом тэхён настойчиво толкается между ослабленных разведённых ног и скользит прямо по твёрдой сердцевине мокрой плоти, которую для собственного удобства раздвигает пальцами, принимаясь лениво потираться о сокращающуюся дырочку и наслаждаясь сбившимся дыханием и чужой трепетной дрожью. — тэхён… — сразу говорю, что неприятно поначалу будет. растянешься под меня, да, но не терпи, если станет невмоготу, ты слишком маленький и узкий даже после оргазма, — женщина хлопает по расширенной дырочке крупной головкой, и разрумянившийся пуще прежнего чонгук вскрикивает, сводя брови от приятных судорог в животе и чужих откровенных, смущающих слов. — я-я выдержу… всё выдержу… я… — омега захлёбывается словами, когда тэхён в быстром порыве едва ли не падает на него сверху, придавливая всем своим весом. её готовый к проникновению член упирается в живот чонгука, а сама она впивается пальцами в его пылающие щёки, вырывая неровный выдох из распахнувшихся порочных розовых губ. омега беспомощно моргает и цепенеет под обжигающим взглядом, в котором теперь таится предупреждение и скрытая угроза. чонгук неосознанно ёрзает, касаясь лобком чужих бёдер, но женщина сильнее сжимает пальцы, рискуя оставить синяки на загорелой нежной коже. — ты будешь говорить со мной. я хочу знать, что тебе хорошо. видеть и слышать. омега завороженно моргает. — да… — и не смей терпеть боль. никогда, — альфа неловко разжимает пальцы, требовательно заглядывая в чёрные круглые глаза. — понял меня, бедовый? чонгук отрывисто кивает, и тэхён выдыхает бархатисто-урчащее «умница», заметно расслабляясь, отпрянывая назад и заводя одну руку себе между ног, чтобы опять провести багровой головкой по смявшимся складкам влажной плоти и по ней самой. особенно долго и упорно она возит по тёмной горошине клитора, пачкая в выступившем из уретры предсеменем и не забывая звучно хлопнуть по той, прежде чем плавно погрузиться в расслабленное ласками влагалище. сокращающаяся дырочка тут же послушно смыкается вокруг чужого возбуждения, а аромат гречишного мёда становится ещё более забродившим и приторным от накатывающего волнами наслаждения. омега закатывает глаза, запрокидывая голову и выгибаясь в пояснице, и мычит задушенно, в полной мере ощущая то самое распирающее натяжение, с которым член тэхён напористо проскальзывает глубже, раздвигая припухшую плоть и задевая что-то внутри. тугая головка приятно давит на влажные стенки влагалища, а тяжёлые мягкие груди женщины приятно вжимаются и потираются о вставшие соски чонгука, что от такой близости начинает постанывать всё смелее и громче. альфа хрипло дышит ему на ухо, не забывая смазанно целовать в пылающую щёку, челюсть и потное горло, а затем и вовсе жадно зарывается носом в пшеничные кудри, захватывая губами упругую светлую завитушку у самого виска. омега обнимает тэхён за спину, впиваясь пальцами в напряжённые лоснящиеся мышцы, и жмурится так сильно, что под веками теперь прыгают белые точки. низ его горит, будто в огне, а непристойные звуки, что издают их тела при соприкосновении друг с другом, вышибают из лёгких весь воздух со всеми пугливыми мыслями. чонгуку хочется оставить на коже женщины свои отметины, хочется обхватить ладонями полные груди и ласково обвести полукружия сморщенных тёмных сосков, но от хлёсткого удара чужих бёдер об его пах эту нужду затмевает другая, которая вот-вот разорвётся и растечётся по венам вместо крови. омега отворачивает голову, обнажая перед тэхён уязвимую шею, и альфу от такого доверительного и трогательного жеста скручивает как от удара, заставляя загнать собственный член в хлюпающую, припухшую дырочку до глухого хлопка влажных от омежьих выделений яиц. губы женщины торопливо приникают к обнажившемуся перед ней смуглому горлу, а горячий язык жадно обводит выпуклую запаховую железу, туго всасывая солёную кожу и жёстко двигая бёдрами в пузырящейся от яростных толчков влаге. тонкие нити густой смазки после каждого удара остаются на её лобке и обрываются сразу же, стоит только тэхён выскользнуть из тёплого влагалища, оставив внутри одну лишь головку. напряжённые ляжки мокнут от подобного слишком быстро, но альфе такое безумно нравится. она и подумать не могла, что будет сходить с ума от ощущения чьих-то выделений на своей коже и робких прикосновений, которые ей дарит по-прежнему неуверенный чонгук. видно, как тот сдерживается, как мечутся его руки, хватаясь за всё подряд, но только не за услужливо нависшие плечи, и как пугливо его дрожащие бёдра вдавливают её с боков, а после разводятся в стороны, будто омега боится лишний раз касаться возвышающуюся над ним женщину. тэхён делает движения более короткими и отрывистыми и садится на пятки, с пошлым чпоканьем выскальзывая из мокрой дырочки, чтобы вновь пристроиться между расслабленных ног, приподнять чужой зад и толкнуться на всю длину. ладонь свою она укладывает на живот вздрагивающего омеги, а второй властно накрывает покрасневшую от шлепков чувствительную плоть, раздвигая узловатыми пальцами мягкие складки, покрытые белёсыми разводами её собственным выступившим предсеменем. чонгук промаргивается, распахивая губы, и в крови у него разливается такая блаженная эйфория, что он едва заставляет себя приподняться на локтях, чтобы посмотреть туда, где так рьяно движется крупный член женщины. та ловит его взмыленный взгляд своими выразительными, лукавыми глазами, хитро ухмыляется, облизывая блестящие от смазки губы, и собирает во рту густую слюну, которую уже через мгновение смачно сплёвывает прямо на тёмный выпирающий клитор омеги. чонгук задушенно скулит, ошарашенный чужой похабной выходкой, и крепко жмурится, падая обратно на постель. тэхён хмурит брови, сильнее раскрывая пальцами омежью плоть, и размазывает по складкам и слипшимся от выделений волосам на лобке чонгука естественные соки и собственную слюну. омега дёргается от мощных, уверенных толчков внутри своего тела, от яркой стимуляции, что резкими вспышками отдаётся в низу живота, и заходится в хриплом отчаянном стоне, потому что в этот раз оргазм получается сильнее, чем до этого. чонгуку даже кажется, что он слепнет, впрочем, испугаться омега не успевает, чувствуя, как осторожно, с мокрым бесстыдным чпоканьем, выходит из растянутой вокруг члена дырочки тэхён. женщина сжимает пальцы вокруг пунцовой головки и доводит себя до оргазма рукой, с гортанным мычанием выплёскиваясь на бешено сокращающееся влагалище и светлый лобок омеги. чонгук тяжело дышит и старательно моргает, пытаясь рассмотреть нависающую над ним альфу. чёрные длинные волосы свешиваются ей на приподнятую налитую грудь, прикрывая торчащие соски, раскалённый взгляд покрыт поволокой, а ладонь не прекращает выжимать из тугой головки беловатое семя. омега гулко сглатывает, широко распахивая веки, и тихонько всхлипывает, чувствуя горячие капли чужой спермы на своей раскрытой и припухшей из-за непрерывного трения промежности. запах спелой, с лёгкой горчинкой брусники забивается в трепещущие ноздри, и мелкая, почти лихорадочная дрожь прокатывается по разведённым бёдрам, когда тэхён склоняется к нему, упираясь грудью, и погружает пальцы в нежное, расслабленное влагалище, в которое мягко, но настойчиво вминает собственное семя. — тэхён… — чонгук шмыгает покрасневшим носом, вновь начиная ощущать, как стремительно увлажняется его нутро, смазываясь изнутри словно растаявшим топлёным маслом. — вы обещали мне свой узел. омега капризно хнычет, пока хрипло усмехнувшаяся женщина продолжает усердно двигать ладонью по всей растревоженной плоти. она принимается нежно выцеловывать загорелую шею и полностью укладывается сверху на завозившегося под ней чонгука. тот чувствует липким животом чужой тяжёлый член и скулит уже громче, пытаясь извернуться в жарких объятиях довольно заурчавшей альфы. — будет тебе мой узел, бедовый, — ладонь тэхён ласково проходится по омежьему лобку и ниже. — но перед этим ты примешь одну настойку, чтоб последствий не было. хочу вдоволь тобой насладиться, прежде чем… женщина не договаривает, с угрожающим рычанием сдавливая зубами запаховую железу и опуская руку на пока ещё совсем плоский живот. её басовитый голос пропитан сладким обещанием, вожделением и откровенным намёком, и чонгук замирает, хлопая взмокшими ресницами от оглушительного осознания. — тэхён… — много думаешь. альфа укладывается рядом с чонгуком на спину, и тот, уязвимо сжавшись и зажмурившись, приникает всем телом к женщине, с судорожным вздохом прижимаясь щекой к влажному, ставшему родным, плечу. — я не думал, когда вы были во мне, — тэхён от чужого интимного признания громко втягивает воздух, пропитавшийся их общими феромонами, а омега перемещается выше, животом чувствуя, как размазывается по нему влага и напрягается сильное тело альфы. — слишком быстро двигались, весь дух вышибало. — чонгук… — а ещё у меня между ног немного тянет и щиплется, — продолжает делиться омега сокровенным, оставляя невинный поцелуй на чужой щеке. — наверное, это потому, что вы очень большая, тэхён… — бедовый… — но мне не было больно, честно! чонгук пронзительно взвизгивает, когда женщина, с глухим раздражённым рычанием, подминает его под себя, и податливо обмякает, стоит только альфе впиться в болтливый рот подавляющим, жадным поцелуем и требовательно пропихнуть внутрь свой язык. тэхён приподнимается на локте, чтобы удобнее захватить ртом прелестные розовые губы, и берётся свободной рукой за крупное омежье бедро, заставляя не поспевающего за чужой страстью чонгука вновь раскрыться и прижаться заново увлажнившимся пахом к ноге женщины. — откуда ты взялся такой на мою голову?.. — слышит омега прерывистый рычащий шёпот в самые губы и, возбуждённо дрожа, притирается липкими от выделений складками к услужливо подставленному женскому бедру, начиная дёрганно и суетливо скользить по нему вперёд-назад. — из соседнего села… болезненно набухшая плоть сминается, трётся и хлюпает, вынуждая ёрзать развязнее и бесстыднее, и тэхён двигается навстречу, грязно выругиваясь на чужие простодушие и прямоту. как есть беда. бесхитростная, глазастая, пахнущая гречишным мёдом, любящая бруснику и неприятности на свой очаровательный зад.