Сердцем одним - да по разные стороны

Он спускается в Большой зал к обеду. Кто ещё не видел, радостно здороваeтся с Вудом. Кто-то спрашивает о его скитаниях в лагерях, кто-то — об удачной переправе в Хогвартс, а кто-то даже о карьере вратаря. И на лицах такие тусклые, но улыбки, как будто все нормально. Как будто есть шанс верить. Как будто есть шанс выжить. Когда он ковыряет вилкой в стейке (несмотря на поубавившихся домовиков, готовят в Хогвартсе по-прежнему отменно), рядом подсаживается Полумна вместе с Финч-Флетчли. Лавгуд спокойно говорит о разном, предлагая наложить в тарелку пудинг, но Джастин молчит, угрюмо смотря в свою пустую тарелку. Луна легонько толкает его плечом, бросая выразительный взгляд. Вуд заставляет себя собраться и поддержать разговор: — Да, пудинг тут отличный, но и стейк ничего. Ты попробуй, Джастин. Небось, соскучился по нормальной еде в нашем лагере? Готовить-то никто особо не умел, кроме… Вуд затыкается, закрывая рукой чуть не вырвавшиеся слова — кроме Анджелины. Но Финч-Флетчли, кажется, все понимает, потому что бросает в Оливера прожигающий ненавистью взгляд и, резко поднявшись с места, уходит из Большого зала. — Умеешь поддержать разговор, — не улыбаясь, говорит Лавгуд. — Безобидный, легкий, не напоминающий о смерти родной души разговор. — Прости, Луна, я не успел подумать, — Вуд устало утыкается лбом в хрупкое плечо подруги. — И как только ты справилась? — Да ты образец тактичности, — пространно тянет Лавгуд, накладывая себе пудинга. — Мне, конечно, совсем не больно вспоминать о том, как проснулась ночью в пустой спальне от того, что метка на руке выжигает сама себя. Я с удовольствием расскажу тебе. Она не улыбается, и от этого становится ещё страшнее. — Прости, — обреченно стонет Оливер. — Я такой идиот. — Ничего нового, — спокойный взгляд Полумны вдруг теплеет, когда она смотрит на него своими пугающе большими серыми глазами. — Ты ведь боишься потерять свою метку? — В такое неспокойное время все боятся, — нехотя отвечает Вуд. — Кто твоя родная душа? Ты никогда не говорил. — Ты, наверное, его и не помнишь. В любом случае, не столько важно, кто он, сколько то, что на этой войне мы по разные стороны. Лавгуд замирает, не донося ложку с кусочком пудинга до рта. Смотрит как-то обреченно, ласково треплет по плечу. — Тогда тебе действительно есть, чего бояться, — тихо говорит она. — Знаешь, я ведь видела, как Грэхем умирал. Он чем-то провинился перед Сам-знаешь-кем, и тот его сразу убил. Без раздумий. — Луна… — еле выдавливает из себя Вуд. — Я к тому, что… пусть твоя душа бережёт себя. На той стороне так же легко погибнуть, как на нашей. Предупреди его. — Я… мы не общались долгое время. Если честно, я впервые его увидел только вчера. Я заглянул в его сон, но Гермиона велела ничего не говорить, поэтому я просто молчал. — Почему это нельзя ничего говорить? — Ну, чтобы не выдать наш лагерь, наверное. — Но теперь ты в Хогвартсе. Здесь им тебя не достать. Так что можешь смело пообщаться с ним. Они доедают обед в молчании. Встав из-за стола, перед уходом Полумна бросает: — Знаешь, я бы дорого отдала, чтобы поговорить с Грэхемом накануне его смерти. Попросить убежать. Уверить, что здесь его бы приняли таким, какой он есть. У меня этого шанса больше нет, а у тебя есть. Не потеряй его. Она уходит, легонько подпрыгивая на каждом шагу. И кто бы осмелился сказать, что эта девушка столько всего пережила? После обеда его ловит МакГонагалл и просит взять на себя группу студентов для тренировки защитных чар. Он пытается несмело откреститься от этой странной просьбы, но профессор непреклонна, и Вуду достаются шестикурсники с Гриффиндора и Пуффендуя. Они недоверчиво смотрят на него, когда он заходит в класс и начинает рассказывать о том, чем они будут заниматься, но понемногу оживают, когда начинают тренировать обезоруживающие и защитные чары — то, что хоть немного может им помочь уберечь свои жизни. Они упражняются до вечера, Оливер знакомится с каждым из учащихся лично, замечает и указывает их сильные стороны и подсказывает, что нужно будет изучить самостоятельно. Когда ребята уходят на ужин, а Вуд впервые за длинные уроки садится на скамью, он понимает, зачем МакГонагалл нужна была эта идея с учительством. У Вуда в душе тают переживания и страхи, и вместо них расцветает робкая надежда. За ужином он садится с Джастином. Рассказывает обо всем на свете: о вкусной еде и домовиках, их приготовивших, о том, что у него в родительском доме осталась домовушка Лина, о том, как переживает за родителей, о том, как они переживали за него на последней игре за датских «Орлов», когда бладжер сломал ему бедро, о том, как после той игры, только встав с больничной койки, почти сразу отправился помогать в Хогвартс и лагеря беженцев… Умалчивает только о том, почему на самом деле рванул в оккупированную Британию, когда мог остаться в безопасности за морской границей. Финч-Флетчли не говорит ничего в ответ, но хотя бы слушает, нехотя откусывая от хрустящего тоста. Полумна, проходящая мимо, показывает Оливеру два больших поднятых пальца и садится напротив. Рядом тут же приземляется Невилл (видимо, тоже наученный Луной) и рассказывает о том, что бабушка прислала ему очередное письмо в три свитка, в котором хвалит его смелость и мужество и гордится своим внуком. В этой маленькой компании все тихонько смеются, и даже Финч-Флетчли на секунду, кажется, горько улыбается. Когда Невилл передает ему джем к панкейкам, Оливер замечает на его запястье ровные золотистые буквы, но решает отложить вопрос на потом. После ужина он в нетерпении бежит в общую гостиную, наспех принимает душ и ложится в уже обжитую кровать, закрываясь наглухо пологом. Снова проверяет метку: та тихо мерцает, не думая никуда исчезать. Вуд засыпает почти сразу, нетерпеливо заплетая нити, ведущие в сон Флинта. Почти всю ночь он спит без сновидений, лишь под утро ему открывается чужое сознание. Флинт устало сидит в том же кресле, в котором оставил Вуда прошлой ночью. Замечая грифера, он, кажется, даже не удивляется. — Хорошо, что ты пришёл, — привычно хмурится Флинт. Оливер хочет сесть рядом, в ноги, положить голову на колени, насладиться тёплой, широкой ладонью, гладящей по вечно топорщащимся волосам — как когда-то давно. Но с сожалением понимает, что не может позволить себе эту слабость. — Флинт… Марк, — тихо зовёт Вуд. А он вздрагивает, подбирается весь, вздёргивает плечи, словно пытается защититься. — Нормально добрались до замка? — и переводит взгляд куда-то в пустое окно. — Нормально добрались, — эхом отзывается Вуд. — Только не все. — Кого потерял? — отсутствующим голосом спрашивает Флинт. — Энджи… Джонсон. — Про неё знаю, — тише говорит Маркус, и вдруг пространно добавляет: — Это же я её убил. Когда-то давно, в последний учебный год, Вуд после долгих лет общения понял: Флинт никогда не шутит. То ли просто не умеет, то ли привык говорить только правду, язвить и периодически оскорблениями бросаться. Тогда Марк раскрыл идею-фикс Флинта-старшего — отправить сына в ряды Пожирателей. И что у отца есть серьёзные аргументы, чтобы убедить Маркуса подчиниться. Вуд тогда засмеялся, по-дружески тряхнул плечо Флинта, укоряя его неумение шутить. Но слизеринец больше ничего не сказал, только спешно ушёл в подземелья. Оливер слишком поздно понял, что это не шутка. И что слова, сказанные в выпускной вечер несколькими днями позже, — «Ты мне не нужен» — тоже не шутка. Флинт никогда не шутит. — И как? — холодно спрашивает Оливер. — Доставило это тебе радости? А самому хочется снова врезать ему, как в старые добрые, бить ожесточенно, пока кожа над костяшками не сотрется, по этому спокойному, отрешенному лицу. — Ты же знаешь, Вуд, — Флинт напряженно пожимает плечами, — у нас тут законы простые: либо ты, либо тебя. Я пока умирать не стремлюсь. — А если бы это был я? — вдруг зло шипит Оливер. — Если бы я вел ту группу? Если бы схватили меня? Тоже убил бы без раздумий?! — Оставь себе свои «если бы», — свирепеет Флинт. — Я тебе говорил: лучше бы остался за границей. Никто твою тупую гриферскую задницу сюда не звал. — Я, дурак, за тобой приехал! — срывается в крик Вуд. — Думал, получится найти тебя и убедить убраться отсюда! Кто же знал, что всё то время, пока я тебя искал, ты развлекался в шайке Пожирателей! — Я тебе уже, кажется, говорил:…

«Ты мне не нужен». — «Я тебе не нужен».

Они произносят это одновременно: Флинт — жёстко, с укором; Вуд — с болью в голосе. И почему-то молчат. Вуд отмирает первым: чувствует, что у него до рассвета осталось всего ничего. — Если ты уже позабыл — у тебя под Чёрным клеймом когда-то было моё имя, — шепчет Оливер. — Такое разве забудешь, — зло усмехается Флинт, и вдруг сереет весь, отрешённо добавляя: — Когда ставили Метку, твоё имя чуть не сожгло мне руку. Пыталось сопротивляться, наверное. Еле получилось закрасить. — Если его не видно, это не значит, что наша связь исчезла. — А то я не догадался, — с усмешкой плюёт в ответ, отворачиваясь. — Раз уж ты пришёл, уясни раз и навсегда — если мы увидимся опять, тебе не уйти живым. Я пользуюсь Авадой чаще, чем Люмосом — и перед тобой даже рука не дрогнет. Оливер невесело усмехается: когда-то давно Марк также подначивал его перед каждой игрой. Мол, не стой на пути, Вуди, разобью рожу и хребет переломаю. Даже тогда это не пугало — заводило только, до дрожи в коленях, до спешных рваных поцелуев в пустых коридорах, чтобы теснее прижиматься, тереться о крепкое бедро, наслаждаться кривой усмешкой на вечно хитром флинтовском лице. Оливер не из пугливых — он по сей день гриффиндорец. — Ну вот он я, — храбро говорит Вуд, — прямо перед тобой стою. Можешь убивать хоть сейчас. Попробуй, вдруг это сработает, и я больше не проснусь. Тебе же проще будет. Маркус скрипит зубами, сжимая напряжёнными пальцами подлокотники кресла. — Не тупи, Вуд. Лично мне твой труп ни к чему. Но если мы встретимся, когда рядом со мной будет компания — тебе конец. У нас такие правила: либо ты, либо тебя. Вот теперь Оливер злится по-настоящему, скрещивает руки на груди, хочет плюнуть в тусклое лицо напротив, но вместо этого только ядовитые слова шипит: — Я всегда понимал, что в тебе много недостатков. Но трусость раньше не была в их числе. Сейчас бы Флинту вскочить, свирепо орать и отнекиваться, отрицать и угрожать расправой, но он также неподвижно сидит, только смотрит зло и устало. — Проживёшь с моё — не только трусом станешь, — тихо говорит он, и во взгляде какая-то горечь сквозит, растворённая в ненависти и раскаянии. У Вуда, наверное, один шанс на миллион — упросить, умолять его об искренности, подавить гордость, ненависть и страх, попытаться спасти его утопающую душу — не ради них, не ради Марка. Только ради той священной магии, что когда-то связала их судьбы в одну. Оливер подходит в несколько шагов, падает ему в ноги, обнимая колени, поднимая взгляд в удивленные глаза напротив. Флинт подбирается весь, хочет отодвинуться, встать, уйти, но напряженное тело не слушается — только тянется ближе к тому, кого уже давно потерял и вдруг понадеялся снова обрести. — Марк… — шепчет Вуд. — У тебя еще есть шанс спастись. У нас еще есть шанс победить. Тебе нужно лишь захотеть, лишь сказать «да», лишь прийти ко мне. Когда я тебя не прощал? Когда я не принимал тебя таким, какой ты есть? Только одно твое «да» — и все изменится. — Не мели чепухи, Вудила, — горько смеётся Флинт, сползая вниз, чтобы лицом к лицу, чтобы охватить большими ладонями острые скулы, коснуться большими пальцами влажных ресниц, утереть горящие щёки. — Никому не одолеть Лорда. Ты не видел его в полной силе — я видел. Ты не знаешь, на что он способен — я знаю. Идти против — бесполезно. Любая смерть лучше, чем пасть от его руки. Ты не должен винить меня за Энджи: для нее это была секунда — и спокойная смерть. Всё лучше, чем для тех, кого доставили на пытки самому Лорду или его сумасшедшим приближённым. — Это ты мелешь чепуху… — всхлипывает Вуд, зло утирая мокрые щёки, ломая мутную пелену в глазах, заставляя себя смотреть в суровые, немигающие глаза напротив. — Всё возможно, если мы вместе. У нас есть Гарри Поттер, у него есть план… Флинт вдруг резко прижимает его в объятия, и Вуд чуть ли не задыхается, несмело скользит дрожащими ладонями по широкой спине, пытаясь впитать хоть немного тепла в этом холодном сером сне. Марк гладит его по непослушным медным вихрам, усмехаясь шёпотом в ухо: — Твой хвалённый Поттер столько раз проигрывал нам в квиддич, а ты всё еще на него надеешься? — Это другое, они знают, что делать, на их стороне верные союзники… — Снейпа тоже держат на мушке, — обрывает Флинт. — Даже Лорд начинает в нём сомневаться, но сохраняет ему жизнь, пока он представляет хоть какую-то ценность. Я думаю, его скоро выведут из игры, и что тогда? Конец вашему плану. — Я… — Вуд цепляется крепко, утыкаясь носом в крепкую шею, вдыхая еле ощутимый, давно знакомый сандаловый запах. — Мы что-нибудь придумаем… Вместе справимся. — Нет, Вуди. Не справимся. Флинт отстраняется, чтобы внимательно всмотреться в каждую черточку веснушчатого лица, запомнить, зарубить в памяти покрасневшие глаза и надежду, тающую в них. — Ты должен запомнить одно: если мы встретимся, будь готов, — Маркус легко поглаживает его щёки и поднимается на ноги. В голосе вибрирует уверенность, непоколебимость, когда он говорит: — Я убью тебя своими руками. Вуд так и остаётся сидеть, неподвижно обмякнув на полу, когда Флинт легко растворяется, уходя из своего сна. *** Он просыпается от того, что слышит чей-то тихий, сдавленный плач. Сначала слепым взглядом осматривает спальню, пытаясь понять, реальны ли звуки или всё еще наваждение сна. Но скупые, хриплые, надрывные всхлипы звучат совсем рядом. Вуд осторожно приподнимается на постели, но кровать скрипит, и плач тут же прекращается. Оливер кидает взгляд на одну из соседних коек, и вдруг видит ясный бодрый взгляд Невилла. Тот безмолвно касается указательным пальцем губ, призывая молчать, и взглядом указывает на дальнюю постель, под толстым одеялом которой кто-то тихо шебуршит, пытаясь подавить прерывистое шмыгающее дыхание. Оливер тихонько одевается и выходит. Морозный воздух жалит ноздри и лёгкие, когда Вуд глубоко вдыхает утренний туман площадки Астрономической башни. Приваливаясь плечом к мраморной колонне, Оливер с тоской смотрит в молочную дымку серого неба, в которой блестят магические всполохи крепкого щита. Где-то за этим щитом — другая жизнь. Где-то там — одинокая напуганная душа, никак не находящая пути к нему. В заложенном носу свербит. Вуд шумно чихает, утираясь рукавом. — Будь здоров, — слышится хриплое рядом. Трезвым разумом Вуд понимает, что он в Хогвартсе, что ему нечего бояться, что он в абсолютной безопасности, но инстинкты берут верх, и когда он резко оборачивается — палочка уже выставлена вперед для защиты. Финч-Флетчли даже бровью не ведёт. Не обращая внимания на палочку, которую Вуд, впрочем, тут же прячет, подходит к парапету и задумчиво глядит вниз, туда, где под стенами башни стоит небольшой памятник погибшему директору Дамблдору. Ему, в отличие от Вуда, за границу, смотреть незачем. Они стоят молча до тех пор, пока Оливера не пробирает дрожь, и он ёжится от неприятного колючего воздуха. Он мог бы уйти обратно в замок, но почему-то боится оставить Джастина, по-прежнему смотрящего вниз, одного. — Я должен тебе сказать… — тихо начинает Вуд. — Можешь ударить меня, можешь ненавидеть, но я должен. Энджи, — Финч-Флетчли напряженно подбирается от одного имени, кулаки сжимает, но Оливер упорно продолжает: — Энджи погибла быстро и без мучений. Она не страдала. Оливер ожидает какой угодно реакции: разъярённого воя, беспощадной драки или допросов, откуда такая информация… А Джастин вдруг расслабленно опускает напряженные плечи, поворачивается к Вуду лицом и в стеклянном взгляде теплится огонёк принятия, когда он просто говорит: — Спасибо. Финч-Флетчли туго запахивает воротник мантии и, тихо повернувшись, уходит прочь. Вуд выжидает ещё минуту, и, грея озябшие пальцы дыханием, спешит обратно в гриффиндорские комнаты. Спускаясь по лестнице, видит уже спешащего куда-то Невилла, несмело окликает его, но тот трясет каким-то письмом в руке и бежит дальше. В гостиной возле теплящегося камина уже сидит бодрая Джинни, читает свежий выпуск «Пророка», то и дело злобно фыркая. Похоже, теперь у многих есть вредная привычка просыпаться спозаранку. — Что там такое? — спрашивает Вуд, подсаживаясь в кресло напротив. — Очередной подлый указ о допросе полукровок от «Министерства», — цедит сквозь зубы Уизли и отшвыривает газету в камин, наблюдая за всполохами огня, пожирающего печатную краску. — Такими темпами они полностью перепишут наши законы. — Они уже это сделали, — ворчит Вуд. — Правильно папа говорил: «Иди работать в Министрество!». Я бы там уже давно всех порешала, — воинственно заявляет она, заправляя волосы за уши. — Скажешь тоже, — усмехается Вуд. — Перси тоже работал в Министерстве, и что? Один в поле не воин. Сила на стороне большинства. — Перси был просто дураком, — пожимает плечами Джинни. — И долго был под влиянием ложных идеалов, не слушая нас. Я же сделана из другого теста. Ты вообще видел мой Летучемышиный сглаз? Она смеётся ярко и так живо, что Вуду на секунду снова кажется — надежда есть. С такими не пропадёшь. Знал бы об этом Флинт. — Кстати, Джинни, ты случайно не в курсе, кто живет во второй мальчишеской спальне? Которая находится слева, на первом уровне башни? Уизли усмехается и почему-то слегка краснеет. — Знаю. Как-то почти побывала там, когда встречалась с Дином. Но Дин сейчас в бегах, у Рона и Гарри их таинственные дела, так что, кажется, остался только Невилл и Симус. Симус Финниган. А почему ты спрашиваешь? — Симус, значит… Я слышал, как он плачет, когда уходил утром. — О, — Джинни слегка наклоняет голову, и светящийся взгляд вдруг мрачнеет. — Да, Симус сейчас… он слегка не в форме. Слишком переживает за свою родную душу — за Дина. И злится, что тот бросил его одного. И боится, что его в любую минуту могут убить. В общем, его лучше не трогать лишний раз. Оливер коротко кивает и поднимается в свою спальню. «Не трогать его», — да, конечно, чтобы он сам себя с потрохами из переживаний сожрал. Вуд не понаслышке знает, что значит «слишком переживать за свою родную душу». Когда он заходит в спальню, Симус уже надевает ботинки, поспешно утирая глаза и пряча раскрасневшийся нос картошкой. — Привет, — дружелюбно начинает Вуд, садясь на пустую кровать напротив. — Помнишь меня? Я Оливер Вуд. — Помню, — шмыгая, нехотя отвечает Финниган, натягивая второй ботинок. — Я вообще-то за твоими играми со школьной скамьи наблюдать начал. Симус Финниган. Мальчишка протягивает ладонь в приветствии. Его рукопожатие оказывается вдруг уверенным и крепким. — Ты смотрел на наши игры со Слизерином? — если он знает Вуда, так даже будет проще, так что Оливер переходит сразу к делу: — Помнишь, кто тогда был капитаном их сборной? — Конечно, такого уродливого тролля сложно не запомнить, — усмехается Симус. — Маркус Флинт. — Оу, — наигранно морщится Вуд, — полегче. Он, вообще-то, любовь всей моей жизни. Оливер вытягивает оголенное левое запястье вперед, чтобы выпученные глаза Финнигана увидели метку и убедились воочию, что это не враньё. — Но… — Симус застывает, только челюсть подрагивает, силясь сложить буквы в слова. — Но вы же! Вы же всегда мутузили друг друга! Собачились и постоянно дрались! — От ненависти до любви, — пожимает плечами Вуд. — Теперь ты покажи свою. — Зачем? — тут же бычится, напрягаясь, Симус. — Откровенность за откровенность. — А я тебя не просил тыкать мне в лицо твоей меткой, — насупливается Финниган. — Показывай давай, я всё равно знаю, кто там написан, — закатывает глаза Вуд. «Ну и зачем тогда просишь показать?» — бурчит Симус, но нехотя оттягивает рукав, демонстрируя надпись Дин Томас. — Я слышал, как ты плакал, — открыто начинает Вуд. — И понимаю тебя как никто другой. Флинт в рядах Пожирателей, и я не могу его переубедить присоединиться к нам. Полумна сказала, что на той стороне умереть так же легко, как на нашей. Но это не повод распускать нюни. Нужно пытаться изо всех сил вернуть того, кто тебе нужен. Ты общаешься с ним через сны? Финниган долго молчит, кажется, вообще не понимая причин таких откровений, но все-таки понуро ворчит: — Дин не пускает меня. Скрывается, ни весточки не присылает. Единственное, что я знаю, пока горит метка с его именем — он жив. Больше ничего. — Главное — не оставлять надежды. Пытаться добиться своего. Кстати, поможешь мне с шестикурсниками? МакГонагалл велела заниматься с ними защитными чарами. У тебя с ними как? — Отвратно, если честно, — горько усмехается Финниган. В дверях показывается довольное лицо Невилла, и тот как ни в чем не бывало беспечно плюхается на кровать рядом с Симусом. —Чего это вы тут, метками меряетесь? У кого больше? Спорим, что у меня! Невилл довольно показывает имя на своём запястье: «Ханна Аббот». — Я знаю, что у Симуса имя в 8 букв, так что у меня больше. Ну а у тебя что, Вуд? Оливер нехотя показывает свою метку, ожидая удивлений, но Невилл вдруг возмущенно хмыкает: — Чёртов Флинт, целых 11 букв! Ладно, Вуд, считай, победил. А у Ханны «Невилл Долгопупс» на всю руку расписано. — А ты чего такой довольный? Письмо что ли получил от неё? — усмехается Симус. — Ага, уже успел отправить ответ и прогуляться по периметру — проверить щит. А вы еле глаза продрали, ленивцы, — смеётся Невилл. Мальчишки подхватывают его смех, и на эту счастливую минуту кажется, что никакой опасности, никаких проблем не существует. Во время завтрака Джастин подсаживается рядом, по-товарищески передаёт Вуду фрукты с дальнего блюда и коротко кивает. Невилл с Джинни напротив с обеих сторон облепляют Симуса и тараторят о всяком. Вуд на секунду верит: это обычный завтрак перед очередным учебным днём в Хогвартсе, а на выходных будут долгожданные тренировки, родная метла будет гудеть между бёдер, порываясь взлететь выше, Джонсон будет привычно насмехаться над его капитанскими промашками… Нет, больше не будет. Тихие удивленные взгляды за столом молчаливо провожают резко поднявшегося и уходящего Вуда. *** Прячась за дальними теплицами в зарослях молодого боярышника, Вуд сквозь свои неспокойные мысли слышит голос профессора Стебль, рассказывающей про дремоносные бобы. Оливеру остаётся только удивляться, как можно продолжать обучение в такие неспокойные времена. Но, поглядев за краешком окошка на учащихся, Вуд с удивлением видит их внимательные взгляды, направленные на профессора, и старательно скребущие по пергаменту перья, фиксирующие краткую лекцию. Им, наверное, лет по 14-15. И каждый впитывает в себя то, что хоть как-то поможет им спасти жизни — свои и чужие. Стыд вдруг гложет его нутро, опаляя душу, и Вуд, быстро вскочив на ноги, спешит к кабинету МакГонагалл. Никто не сдаётся — значит, и он не должен. Профессор МакГонагалл вместе с группой учащихся возле южных ворот дополняет заклинания защитной завесы. Вуд, смущенно почёсывая затылок, повинно подходит к ней. — Чем помочь, профессор? — Наконец-то, мистер Вуд, я уже планировала посылать на ваши поиски оставшихся домовиков, — строго чеканит Минерва, искоса поглядывая на ученика. Не послала бы, Вуд точно знает. Позволила бы самому додуматься до того, что его помощь здесь нужнее, чем собственное самокопание. И сейчас смотрит так, будто убедиться хочет — Оливер в порядке. Её ученик в порядке. — Ваши студенты довольны прошедшими уроками, — добавляет МакГонагалл, не дожидаясь ответа. — Может, пора поучить их чему-то посерьёзнее «протего» и «экспеллиармуса»? У нас на поле боя будут и дементоры. Значит, бой всё-таки будет — раз мудрейшая Минерва уверена. Значит, Флинт всё-таки будет — вечную вечность по другую сторону. У Вуда невольно плечи опускаются. — Профессор, если говорить откровенно, заклинание патронуса и мне не всегда даётся, — Оливер пожимает плечами, стараясь отогнать непрошенные мысли. Он обязан быть стойким перед своим деканом. — Значит, это отличный шанс потренироваться не только ученикам, но и вам самим, мистер Вуд. Не так ли? Она бодро ему улыбается, посылая очередной сноп прозрачно-серебристых искр в подрагивающий светом щит, и Вуд вдруг впервые замечает глубоко засевшие хмурые морщины посреди лба, слишком бледный цвет лица, седые пряди, выбившиеся из ровного, строгого пучка… Тем не менее, когда заклинания её палочки впитываются тонкими струями в завесу над замком, он видит уверенный блеск в её глазах, стойкость и отвагу, которой сам Годрик Гриффиндор бы позавидовал. Он решает не сдаваться до последнего. Он решает быть достойным своего декана. — Принято, профессор МакГонагалл, — кивает Вуд, ловя её довольный взгляд, и спешит в сторону уже знакомого класса, в котором ожидают храбрейшие из всех — потому что остались верны школе и идеалам света — шестикурсники. Он долго рассказывает о заклинании защиты от тёмной энергии дементоров, описывает суть и формулу, репетирует движения — всё оттягивает момент, когда придется демонстрировать патронуса самому. У него на уме — ни одной радостной мысли. Он заставляет учеников до мельчайших подробностей вспоминать самое счастливое вспоминание и чувствовать его энергию, а у самого — пустота в голове. Притворству приходит конец, когда пуффендуйка Элоиза робко просит: — А вы можете показать нам, как действует патронус… ммм, мистер Вуд? Дожили. Новоиспеченный преподаватель ЗоТИ, мистер-на-минуточку-Вуд, — настала ваша минута позора. — Да, конечно, — усердно кивает Оливер, будто это как-то сможет сгладить его будущий позор. — В общем-то, должен признаться честно, это заклинание требует огромной концентрации, так что даже у меня не всегда получается, — Вуд видит, как несколько учеников разочарованно опускают головы, и тут же бодро добавляет: — Но нам всем нужно побольше практики — тогда обязательно получится. Начинаем! Вуд крепко сжимает палочку, что в ладони хрустит, и, уставившись в пустоту, погружается в омут своих мыслей. Самое счастливое воспоминание… Последний раз он призывал полноценного телесного патронуса на выпускном экзамене по ЗоТИ. Они с Флинтом накануне жутко разругались, и Вуд представлял, как вдалбливает кулак в его глупую троллью рожу. Никакого патронуса, конечно, не получилось. МакГонагалл, наблюдавшая за ходом экзамена, сказала тогда всего три слова: «Квиддич, мистер Вуд». И спустя несколько секунд сизо-серебристый орёл выпорхнул из его палочки, тут же с клёкотом принимаясь кружиться над экзаменаторами. Он получил довольный кивок от МакГонагалл и «превосходно» от члена комиссии из Министерства и вышел из Большого зала красный, как варёный рак, потому что вспоминал не свой финальный полёт на метле с Кубком школы по квиддичу в обнимку, а то, как Флинт — впервые искренне улыбнувшись — поздравлял его с победой после игры. Кажется, именно тогда был их последний поцелуй и последняя нежность на двоих, хотя Вуд не мог знать этого заранее... Шестикурсники в ожидании смотрят на него, но, когда Оливер уверенно произносит: «Экспекто патронум!» — ничего не происходит. Потому что воспоминание о поцелуе резко сменяется роковыми словами: «Ты мне не нужен», — сказанными всего через несколько дней после той счастливой минуты. — Я предупреждал, — неловко усмехается Вуд, стараясь не глядеть на разочарованные лица учеников. — Дайте мне ещё один шанс. Он заставляет себя вспомнить самую главную радость его жизни — первое появление метки и осознание того, что он был прав. Был прав, когда Флинт начал его задирать чуть ли не с первого курса, соперничал в каждой игре и неустанно зажимал в коридорах, нелепо угрожая. Был прав, то и дело чувствуя затылком внимательный прожигающий взгляд вечно усмехающихся глаз и ощущая странную, даже нездоровую заинтересованность соперника. Когда холодной зимней ночью накануне очередного матча под скрип мороза на стекле Вуд, почти засыпая в теплой постели, чесал зудящее в предвкушении метки запястье, он уже знал, чьё имя там увидит. И знал, что прав. Наверное, для Флинта это оказалось шоком. Наверное, с этим были связаны драка во время игры и последующее недельное отсутствие слизеринца на занятиях. Наверное, из-за этого профессор Снейп приглядывался к неумёхе-гриферу чуть больше обычного на своих занятиях. В любом случае, когда через неделю они столкнулись в раздевалке после окончания вечерней тренировки Гриффиндора (даже не столкнулись — просто кое-кто явно поджидал вратаря), и Флинт, покрытый забавными смущенными пятнами, отводя взгляд и проглатывая слова, предложил ему — своему вечному сопернику! — посидеть в «Трёх метлах» за кружкой пива на следующих выходных, Вуд чувствовал себя победителем лотереи, сорвавшим джек-пот. У него было столько планов: довести Флинта до исступления игнорированием, или назло начать встречаться с кем-нибудь, или намеренно выводить слизеринца из себя, делая вид, что не существует их особенной связи… Но тогда он поступил как дурак, просто кивнув Маркусу в ответ. Ещё и как последний идиот добавил, что у него в спальне запрятана пара бутылок сливочного пива и они могут посидеть ночью на смотровой площадке Северной башни, если Флинт не боится нарушить правила и шататься ночью по школе после отбоя… Флинт поцеловал его в тот же вечер, вжимая недюжинным напором в заледеневшее кованное плетение парапета. Ветер завывал в незастеклённых проёмах Северной башни, засыпая макушку Вуда снегом, его красные уши онемели от холода, но он слышал только сбивчивое дыхание в слишком горячих губах напротив и обжигал покалывающие от мороза пальцы об бешеную пульсацию честного сердца в широкой груди под распахнутой тонкой мантией... Как наяву ощущая это покалывающее тепло в пальцах, Вуд направляет палочку и без слов заклинания вызывает патронуса. Серебристый орёл, облетев ахающих от восхищения студентов, прилежно садится на подставленное плечо хозяина, складывая широкие крылья.