Октябрь, 2023
Хёнджин непонимающим взглядом уставился на огромный букет только что доставленных пионов. Матовые белоснежные лепестки щекотали кончики пальцев улыбающегося парня. « Я обошёл несколько магазинов в поисках цветов, достойных тебя, но так ничего и не нашёл, пока случайно не наткнулся на старенький магазин, в котором обычно покупал цветы мой отец. Эти цветы такие же прекрасные и нежные, как ты, мой лунный принц. Я люблю тебя <3 » Пабо́ проводил заинтересованным взглядом пищащего от радости хозяина и снова лёг спать, вытягивая длинные ноги за пределы лежанки.Декабрь, 2023
— Сынмин? — Да, мой лучик? — Я люблю тебя. Я очень счастлив, что ты тогда подошёл ко мне в парке, счастлив, что ты пригласил меня на прогулку, счастлив, что ты поцеловал меня тогда... Когда мы попали под дождь... Спасибо... Я счастлив с тобой каждую секунду своей жизни и... В следующей... Я постараюсь тебя найти... Я буду тебя ждать. — Эй... Что такое? Что за грустный настрой и мысли? — Всё в порядке. — улыбаясь, ответил блондин. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что я очень тебя люблю. — Ты ведь рассказал бы мне, если бы что-то случилось? — Взволнованно спросил Сынмин, сплетая с ним пальцы рук. — Да... Рассказал бы... Конечно. Я слишком сильно тебя люблю, Сынмин-а, чтобы позволить тебе переживать просто так.— Навалившись на него с объятиями, Хёнджин, упираясь ладонью в спинку дивана, расцепил скрещенные за спиной пальцы свободной руки, втягивая парня в мучительный, сладко-горький поцелуй, прерываясь на тихий шёпот о неописуемо огромной любви. — Сейчас неподходящий момент, прости, пожалуйста, но если я не сделаю этого прямо сейчас, то умру в ожидании того самого момента. Сынмин ушёл в спальню и спустя несколько минут вернулся. Невероятно нервный, напряжённый, практически вибрирующий от зашкаливающих эмоций. Хёнджин испуганно уставился на него в ожидании. Парень, опустившись перед ним на одно колено, достал из кармана красную коробочку.Март, 2024
Белоснежные пионы аккуратным пучком стояли в мраморных вазах по бокам от могильной плиты. — С днём рождения, солнышко... Не обращая внимания на остальных посетителей кладбища, он опустился коленями на холодный мрамор, поправляя только что поставленные в вазы пышные бутоны. — Позавчера ночью умер Пабо... Он так скучал по тебе... Он каждый день искал тебя по квартире, ждал у двери и... Утаскивал к себе на лежанку твои перчатки, или шарф, или... Любую другую одежду.— Стерев пальцами катящиеся по щекам слёзы, Сынмин прерывисто вздохнул, стараясь не смотреть на портрет светловолосого парня с до последнего искрящимися глазами. — Я уволился с работы и сейчас беру мелкие, несложные заказы. Знаю, что ты не оценишь, но у меня нет желания делать что-то... Более серьёзное, прости. Я больше не могу находиться в нашей квартире, но и не представляю, как жил бы где-то в другом месте. Там столько всего... Слишком много воспоминаний, чтобы уйти, слишком много воспоминаний, чтобы остаться... Родители предложили пожить у них, но я отказался. Твой отец... Я недавно был у них в гостях, мы смотрели наши детские фотографии... С садика... Я вспомнил тебя... Ты там такой... Такой... Прохладная кожа перчаток согрела замерзающие от слез щёки. Сынмин, смотря куда-то вдаль, ненадолго замолчал. — Без тебя всё не так. Я больше не могу. Ты простишь меня? Пожалуйста.. Сделай хотя бы это... Почему ты не рассказал? Почему не послушал меня и отказался идти в больницу в самом начале? Я бы всё сделал, чтобы помочь тебе, ты же знаешь... Почему, Хённ-и?... Проходившие рядом люди, глядя на беззвучно рыдающего парня, спрятавшегося в перчатках, качали головой, перешёптываясь. — Ты обещал, что всегда будешь рядом... Сынмин, стянув перчатки, опустил глаза на сверкнувшее в утренних лучах солнца кольцо. — «Навсегда» не получилось.— рассматривая гравировку на внутренней стороне, тихо сказал парень и снова надел кольцо. — Я откладывал нам на дом. На том самом берегу. В Калифорнии. Я бы очень хотел видеть, как ты часами рисуешь своё любимое море, завернувшись в мою рубашку... Я не хотел тебе говорить, но у меня уже была половина суммы и, думаю, я смог бы договориться с владельцем и выплачивать остаток постепенно. Хорошая женщина... Ты ей понравился... Ты кому угодно понравишься, мой маленький, сказочный принц. Мельком взглянув в сверкающие, навечно замершие глаза, Сынмин, почувствовав, как закружилась голова, упёрся кончиками пальцев в ледяной мрамор, сохраняя равновесие. — Я так люблю тебя... Сквозь сбившиеся дыхание, он медленно моргнул и провёл пальцами по разбившимся об камень прозрачным каплям, размазывая сорвавшиеся слёзы. — Сынмин? Давай, поднимайся, мой хороший... Ты как? — Подошедший отец Хёнджина ловко поставил на ноги безвольное тело и оглянулся на жену, что была в таком же состоянии, что и парень. Женщина, подойдя ближе, коснулась белых лепестков и, заправив за ухо седую прядь, медленно перевела взгляд на фотографию сына. — Ты обещал быть сильным, Сынмин-а. Ради него... Помнишь? Ты нам такой же сын, как... Хёнджин. Береги себя, пожалуйста.— Прошептал мужчина, обняв Сынмина. Тот несколько раз кивнул, безучастно смотря по сторонам, будто всё это время был в трансе и, очнувшись, не понял, где находится и почему. Смотрящие на него шоколадные глаза быстро напомнили. О том, зачем он здесь, почему, и о многом другом. О том, что каждый день душило яркими картинками, снами, пойманным случайно запахом, чьём-то похожем смехе, голосе, мутном облике в толпе. Мотнув головой, Сынмин кивнул ещё раз и сделал шаг к женщине, опускаясь рядом с ней. Все трое молча смотрели на портрет, цветы, возвышающиеся рядом могильные плиты незнакомых людей. Говорить не хотелось. Сынмин поднялся. Обнял плачущую женщину и, успокаивая её, пообещал, что обязательно будет о себе заботиться. Отец, сжав названного сына в объятиях, взял с него обещание заходить почаще. Сынмин кивнул и, натянув перчатки на замёрзшие руки, быстрым шагом направился к выходу, чувствуя, как увеличивается в горле комок, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. В машине было тепло. На заднем лежал пушистый шарф, хранивший его запах. Чуть дальше, в самом углу, найденный совсем недавно чехол от телефона, который они с Хёнджином расписывали вместе. — В этом году так холодно. Я думаю, весь мир перевернулся с твоим уходом... Посидев в машине ещё какое-то время, Сынмин, в последний раз глянув на могилку, тонущую в не цветущих в этом году из-за холода кустах, уехал домой. Квартира встретила всё ещё непривычной темнотой, холодом и пустотой. Прикрыв глаза, он стягивал пальто, чувствуя фантомные прикосновения каждый день выбегающего его встречать парня. Тёплые руки, мириад поцелуев, рассыпающихся по всему лицу, долгие объятия и «я очень скучал и ждал тебя». Сынмин, медленно вдохнув и выдохнув, включил свет. Видя пустоту, тут же захотелось уйти. Не важно куда, хоть в подъезд, хоть на улицу — куда угодно, лишь бы не чувствовать столь болезненное одиночество и давящее чувство невозвратимого, упущенного, навсегда потерянного. Бывшее всегда рядом, в руках, в объятиях, в долгих взглядах, немых диалогах и неизмеримо горячих ночах — теперь испарилось, как и обещание всегда быть рядом. Вечно. Переодевшись в домашнюю одежду, он достал новую бутылку и ушёл в спальню. Устроив рядом пушистый халат с лёгким запахом персика, Сынмин, сделав глоток, ткнулся в него носом, сжимая мягкую ткань в объятиях. Сколько она впитала слёз? Более, чем достаточно. Запах успокаивал, давал иллюзию того, что всё произошедшее — просто ночной кошмар. Вдох. Сейчас его принц зайдёт в спальню. Выдох. Он аккуратно ляжет рядом и поцелует в лоб. Вдох. Спросит, как прошёл день и скажет в тысячный раз, что очень скучал. Выдох. Сынмин открывает глаза и его иллюзия дымкой развевается, унося с собой чувство спокойствия, любви, чувство того, что ты кому-то нужен и тебя всегда кто-то ждёт, чтобы после долгого рабочего дня согреть в своих объятиях. Парень жмурится и вновь медленно вдыхает, но это не помогает и не поможет. Сынмин, как сломанная кукла с всё ещё работающим моторчиком — он вроде живёт, двигается, дышит, но всё на автомате, без осознания, без чувств и эмоций. В его мире кто-то выключил свет и, несмотря на крики и мольбы сорванным голосом, отказывается включать. В нагрудном кармане затасканная фотография, с которой он не расстаётся никогда. С ней на улицу, с ней в магазин, с ней в постель. Однажды он поймал себя на мысли, что выглядит, как чокнутый. Возможно, так оно и было. Первый шаг даётся с трудом. Ветер колет щёки, треплет волосы и всё норовит забраться под плащ. Второй шаг. Он достаёт сигареты; щёлкает в полумраке зажигалка, освещая на несколько секунд — пока парень ладонью закрывает огонь от ветра — заплаканное лицо с подсыхающими под холодным ветром слезами. — Я никогда и подумать не мог, что любовь может принести столько боли. Прости меня, пожалуйста. Прости... Третий, четвёртый, пятый шаги и до края остаётся всего три. Высоко в небе бледная, замшелая Луна мёртвым светом освещает город. Россыпь блеклых звезд и пухлые тучи выглядят до тошноты противоестественно. Пепел падает вниз, пылью серебряных лепестков рассыпается, столкнувшись с бетоном. Сынмину совсем не страшно. Он устал. Устал существовать в этой огромной для одного человека квартире, наполненной доверху самыми лучшими воспоминаниями, самыми яркими, самыми.... Живыми. Родители Хёнджина определённо будут плакать, скучать. Возможно, ругать. Собственные — думать не хотелось. По-другому не получится. Это слишком много, слишком тяжело для него. Внизу крошечные точки — машины, возвращающиеся домой. В тепло, уют и любовь, туда, где их ждут, туда где всё хорошо. Потушенный носком ботинка окурок летит вниз. Сынмин кончиками пальцев гладит нагрудный карман, проходится несколько раз по сложенной бумаге сквозь плотную ткань. В его потухших глазах отражается захлебнувшийся в слезах мёртвый город, такой же, как он сам. Он тихо вздыхает. На кончике языка вертится сладкий персик, вызывая одновременно слёзы и самую счастливую улыбку. — Я найду тебя и у нас всё обязательно получится. Обещаю. В этот раз всё будет по-другому. Веришь?... — Верю.— Вырывается из воспоминаний призрачный ответ, унося Сынмина с крыши высотки под узкий навес в объятия дрожащего от холода Хёнджина. Туда, где всё хорошо. Холодно очень, но хорошо. Потому что он рядом. Стоит и обнимает, смущённо пряча глаза и кусая горящие от первого поцелуя губы. Закрыв глаза, он делает последний шаг. Перед глазами цветные, наполненные персиком воспоминания. Персик с едва заметным цветочным шлейфом. Такой только у него. Самый любимый. Родной. Хёнджин заливисто смеётся от какой-то глупой шутки, свернув тетрадь в трубочку, мягко ударяет по голове, называя дураком. И тихо, чтобы никто не слышал, добавляет «мой любимый дурак». Сынмин — спустя жгучую невыносимую боль — снова улыбается, плотнее прижимая к груди карман. Сколько ещё пройдёт времени, прежде, чем четыре родителя перестанут просыпаться в слезах, видя во снах белоснежный лист бумаги со следами от слёз и дрожащей рукой выведенными буквами? «...я ненавижу себя каждый день за это.» « Мама, прости. Папа, прости. Я не хочу жить без него. У меня просто не получается...» «...должен был заметить, уговорить, настоять. Я не справился...» «Господин и госпожа Хван, мне очень жаль. Простите...» «В следующий раз всё будет хорошо, обещаю. Всё получится...» Напуганная толпа людей движется как один организм, собираясь в плотное кольцо вокруг тела. Впервые за очень долгое время в марте выпал снег. Выпал, чтобы окраситься в красный под самым высоким зданием в городе. Падает вниз крупными хлопьями. Мягкий, пушистый и белый, как нежные лепестки пионов.