Место

Минтара бьет его по лицу. Нере принимает удар беззвучно, хотя из горла и рвется звук — от большого удивления, не от боли, хотя ей прошивает всю голову. Она дергается вслед за движением удара. Он слепнет и немеет, давится воздухом. Первый его порыв — это прижать к ошпаренному лицу похолодевшую ладонь, но он его удерживает. Он его ловит прямо за скользкий хвост и задавливает глубоко внутри себя. Следующий его порыв — это сгорбить плечи, это сжаться, стать как можно незаметнее. Это стремление сильно настолько, что сравнимо с инстинктом, вбито в него с самого раннего детства, с самых ранних воспоминаний. Нере не поддается — не сразу. Он сжимает зубы, чувствует, что прикусил щеку, и теперь она болит и кровит, и во рту у него разливается собственная кровь. Эта же кровь течет из носа, заливает губы. Он не может дышать, в носу пульсирующе-тянущая боль на каждом вдохе. У Минтары даже нет во взгляде злости, когда он смотрит на нее, сжимая и кроша собственные зубы. Внутри все этому противится, сердце о грудь бухает, но он смотрит. Она тоже смотрит, у нее на лице какое-то усталое разочарование. И знакомое отвращение, знакомое с глубокого детства. Так смотрят на бесполезных неопасных червей, слишком гадких для взора. Нере скашивает глаза. У Минтары костяшки железной перчатки испачканы его кровью. — Знай свое место, — говорит она. И он чувствует такую огромную удушливую ярость, задавленную столетиями, задавленную условиями, воспитанием, невозможностью ответить. Он столько раз в жизни это слышал, даже когда свое место знал, что теперь против воли на выдохе из его горла вырывается нечто сродни рычанию. Он Истинная Душа. Он был точно так же выбран Абсолют, как Минтара. Он не менее достоен, чем она. Он это знает. Он это знает. Он это знает! И все равно медленно опускает глаза.