***
Излечение редко случается влет, это процесс длительный и нелегкий, однако день ото дня его силы крепли. Все чаще Хальсин приходил в сознание, все дольше бодрствовал и меньше спал. Однажды даже смог понять, когда очнулся — по отголоскам звуков в дальних покоях, по густому бульону с приправами, принесенному Нетти (какой варили обычно на обед). Слабость не скоро пройдет, и боль еще долго будет держать его тело в тисках, но все это не столь важно. Его разум уцелел, его душа спасена! Он выжил!.. — Я выжил, — выдохнул первый наставник в одно утро, когда у него получилось самому сесть на ложе. — Да, мастер, — монотонно проговорила Нетти. С озабоченным видом она меняла ему повязку на спине. — Слава Сильванусу и… И тут она как очнулась. Вскинув на него изумленный взор, Нетти замерла с куском бинта в руке, приоткрыв рот, заморгала. И опустила взор, быстренько принявшись за его раны. Их было много, особенно глубокие были на правом бедре и спине — от багра и плетей. Вероятно, там навсегда останутся шрамы. Крохотные смуглые ручки с удивительной ловкостью обернули вокруг него терпко-пахнущие бледно-желтые полосы ткани. Первый наставник присмотрелся к своей ученице. Лицо ее было точь-в-точь как у Ретта тогда, в храме Селунэ: осунувшееся, с темными кругами под глазами и морщинками в уголках губ. Лицо измученного человека с подточенной волей. Когда Нетти потянулась к нему неуклюже — очевидно, из-за усталости — чтобы напоить с рук, Хальсин ее остановил. Сердце стучало у самого горла. «Моя девочка, как же тебе досталось». — Не стоит, дитя, — ласково промолвил первый наставник. — Мне хватит сил. — Да, господин, — пробормотала Нетти и, отвернувшись, вернулась к столу в дальнем углу покоев. Это были покои перед лабораторией, лазарет, здесь было чуть суше и теплее, чем во всех остальных помещениях. Отвар вязал на языке, Нетти убирала лишний отрез бинта в небольшой сундучок. Силится выглядеть как обычно — но старый глаз видит все. Спина — натянутая струна, руки — негнущиеся палочки. К болезненному стуку в груди добавился жар — никак и на сердце открылась рана. Отставив чашечку на крохотный столик около ложа, Хальсин вытер губы, выждал мгновение и позвал тихо: — Нетти, доченька… И струна лопнула. Она закрывала сундучок — и замерла. Опустила голову — и бросилась к нему. Теплым комочком ударила в грудь — и расплакалась. И тут же на его сердце стало легко-легко… — Доченька, доченька, милая, — шептал Хальсин, укачивая ее, тихо всхлипывающую, как ребенка, целуя в макушку, в лоб, в соленые щеки. — Не плачь, прости старика, прости… — Н-не з-за ч-что, — замотала она головой. — Н-не з-за ч-что п-прощать! — Есть, есть за что, — слабо рассмеялся Хальсин, поглаживая ее темные гладкие волосы. — Напугал вас старый дурак. «Оставил вас. Бросил». И пала последняя стена меж грезой и явью. В тот вечер Хальсин погрузился в глубокий сон и наутро проснулся свежий, собранный, с горящим взором. — Позови Ратха, — обратился он к Нетти, выпив отвару и съев весь завтрак, какой она принесла — ему нужна вся энергия и все силы. — И Кагу. — Каги нет, наставник, — проговорила Нетти, и он невольно поразился тому, как потемнел ее взор. — Она ушла вместе с Реттом. — Как давно? — вопросил было Хальсин, опешив, но тут же прервал сам себя. — Ратх. Позови его. Скажи, что я хочу его видеть. «Скажи, что верховный друид пробудился». Старый товарищ почти вбежал в лазарет, встал как вкопанный на полпути к ложу — и упал на колени, словно враз обессилев. — Слава Сильванусу, — не своим голосом выдохнул Ратх. — Слава Отцу-дубу — живой! — Ратх, дружище, — ему в тон произнес Хальсин, раскрыл руки, и они обнялись. — Сильно ли сердишься на меня? — Сердился, — серьезно произнес Ратх, присев на стул рядом с ложем. — Пока до нас не дошла весть о твоем пленении. Гоблинская шваль! Проклятые чудовища!.. — Давай не будет об этом, — мягко перебил Хальсин. — Я здесь. Ретт спас меня… — Что за юноша, — с тихим восхищением произнес Ратх, возведя очи горе. — Зверь, настоящее чудище! — …и я желаю знать все, — закончил Хальсин, поборов болезненную слабость при упоминании Ретта. Он где-то там, близ деревни, бьется с гоблинами. Один… — Как долго меня не было? — Две недели, — проговорил Ратх и нахмурился. — Около того… Точнее, восемнадцать дней. Спустя три дня после его ухода в Рощу вернулся Ретт, а еще через четыре — недобитки из отряда Арадина. Их главарь был выставлен взашей почти сразу — не без помощи Ретта и, что удивительно, Зевлора — а вот некоторым из его бойцов разрешили остаться. — Они хотели увидеть тебя, — с легким налетом презрения произнес Ратх. — Я приму их, — спокойно кивнул Хальсин. — Как там Андерс? — Бойкий паренек, — усмехнулся Ратх со смесью жалости и доброты. — На вид как тростинка, а духом крепок — не сломят никакие пытки. Финдал и Маркорил над ним похлопотали и говорят, что раны его хорошо зажили. — То раны плоти, — неожиданно вмешалась Нетти, до того перебиравшая на столе травы и цветы для настоек. — Раны души еще не скоро затянутся. — Его напарники с ним? — спросил Хальсин, заранее ощутив, как в животе свернулся неприятный узел. Впрочем, тот быстро распустился. — Девчонка от него не отходит, — кивнул Ратх. — Да и парень поддерживает… как получается. Собираются во Врата Балдура, как все утихнет. — Если утихнет, — прошептала Нетти. На миг повисла тяжкая тишина. В подземных покоях, кажется, не было не души. Ни голоска — ни зверя, ни человека. — Как давно он уехал? — вопросил Хальсин с тяжелым сердцем. — Восемь дней назад, — ответствовал Ратх с мрачной торжественностью. — Дорога туда дня три. Потом бой… Не знаю, когда вернутся, наставник. — Кто с ним пошел? — продолжил Хальсин — и тут же выпалил: — Кага отправилась с ним? Почему? Его грела мысль, что Ретт с его верткой лисичкой наконец примирились. Однако заметив, как переглядываются Нетти с Ратхом, понял, что дело тут явно в чем-то другом. Глаза ученицы и старого друга посверкивали как у зверей. Холодно, зло. — Что произошло? — спросил Хальсин, готовый, кажется, к чему угодно. — Кага спуталась с Теневыми друидами, — мрачно произнес Ратх. Однако не к этому! То было как ушат ледяной воды на обожженную спину. Сердце пропустило удар, а рот наполнила нестерпимая горечь. «Вот чего стоишь ты, верховный друид. Вот, к чему приводит твое правление. О, Кага. Доченька, моя лисичка…» — Как вы узнали? — спокойно, почти сухо спросил первый наставник. — От Ретта, — ответил Ратх, криво усмехнувшись. — Он вывел эту чертовку на чистую воду!.. «Потому что взор его зорок, а ум остер от природы». К тому же, вдруг осознал он, молодой воин, как и положено сильному лидеру, неплохой манипулятор, а таким свойственно внимание к мелочам. Там, где Хальсин видел презрение, Ретт разглядел предательство. — …Ему же она обязана жизнью! Долгие месяцы скрывать подлый лик за маской защитника!.. — Месяцы? — повторил Хальсин, ощутив прилив слабости, а после — и ледяного гнева. — И вы отпустили ее с Реттом?! — Она сама вызвалась, — ответил Ратх. — И Ретт не стал ее отсылать. — Мы собирались изгнать ее, — выпалил Нетти, яростно сверкая глазами. — Вместе с остальными предателями. — Ретт не позволил, — поморщился Ратх. — Всем парень хорош, но вот это… Молодой воин поймал Кагу за руку — но не отрубил ее, а направил на вражий стан. Теневые круги были порождениями извращенных понятий о балансе и вере, рассадниками злобы и ненависти. Их друиды жаждали смерти и крови — и того, и другого они получили сполна от всех друидов Изумрудной Рощи. От всех. — Кага одумалась, — произнес Ратх так, будто сам не верил. — В последний миг, но одумалась. — Как? — только и смог спросить Хальсин. — Из-за чего? — «Вспомни день около ручья», — помедлив, произнес Ратх. — «Вспомни свои же слова. И подумай, что собираешься сделать. Вспомни — и подумай». «Круг — моя семья, наставник — мой отец!.. Моя суть навеки связана с Изумрудной Рощей! Предав ее, я предала бы себя!» — Ретт, — тихо выдохнул Хальсин. «Какой же умница». — Ее словно бы шарахнуло молнией, — слегка поерзав, произнес Ратх. Ему явно было неловко. — Обвела нас всех взглядом, глянула на этих проклятых теневиков — и как проснулась. Кричала потом, что ослепла, что ей жаль, что за тебя костьми лечь готова… Папаша Рогатый, эта девица!.. — Довольно, — оборвал Хальсин с решимостью, какую едва чувствовал. — Не хочу более об этом говорить. Как вернется, разберусь с ней. Кто ушел с Реттом? Сколько с ним людей? Ему могут понадобиться припасы?.. С Реттом ушло в общей сложности человек тридцать — не считая воинской прислуги и добровольцев-тифлингов. Ретт отдал бразды командования Зевлору, взяв под крыло только свой отряд и нескольких авантюристов — в том числе Барта-лучника. С Кагой ушли Магран, Джеорна и Мино, прочие остались защищать Рощу. — Ретт неведомым чудом раздобыл для нас лодки, — как бы между прочим сообщил Ратх. — Чтобы в случае опасности мы могли… — Храни его Сильванус, — суховато произнес Хальсин. Он догадывался, что это было за «чудо». — Слышно ли что-то в округе? — Тишина, — ответил Ратх мрачно. — Мертвая тишина. Битва распугала зверье и привлекла воронье кровавым пиршеством. «И нам тоже придется стать частью хищной стаи, — с горечью подумал Хальсин. — Не чтобы насытиться, но чтобы выжить». Первый наставник повел плечами — и поморщился. Боль притупилась, но все так же сильна. — Проходы запечатаны? — спросил Хальсин, прикрыв веки. В висках наливалась тяжесть. — Караулы? — Следят неусыпно, наставник, — уверенно заявил Ратх. — Хорошо, — кивнул Хальсин и протер лицо. — Снесите на самые нижние этажи еду, воду и оружие. Очистите подземные проходы и расставьте там часовых. Выставите соглядатаев вдоль дорог близ Рощи и на побережье. Держите лодки наготове, — он закрыл глаза, чувствуя безмерную, вековую усталость. — Прикажите тифлингам готовиться к скорому отъезду, пусть берут только необходимое… — Да, наставник, — вздернув подбородок, произнес Ратх. — …и сами будьте готовы уезжать. На этот раз тишина была не просто тяжелой — невыносимой. Нетти, его любимая ученица, и Ратх, его старый друг, смотрели на него со смесью недоверия и ужаса. Хальсин не опустил пред ними взора. — Наставник… — только и смог выдохнуть Ратх. — Н-но Роща наш дом! Наш Круг! — тонко воскликнула Нетти. «Каким был для меня Круг близ Лунных башен. Наставнику нашему мы говорили то же самое». И Хальсин ответил в точности как он: — Круг — это не место, а люди. Круг — это мы. И будет он там, где мы окажемся по милости Сильвануса. Если культисты победят. Если защитники проиграют. Если Ретт… «Нет! Он вернется! Он обещал! «Жди с первым лучом». Он так сказал! Он никогда не лжет! Он явится! Явится…» Верховному друиду не позволительно то, что позволительно послушнику. Только когда Ратх, чуть оглушенный, мрачный, покинул покои, чтобы привести авантюристов, а Нетти, побледневшая, слегка дрожащая, отправилась отнести травы к Апикузис, Хальсин прилег на ложе, прижавшись щекой к подушке. И прикрыл глаза, сморгнув слезы. Они впитаются в простыни, как вода в песок, и столь же быстро высохнут. Не останется и следа.***
Ожидание порой мучительнее пытки. Уже почти две недели прошло с тех пор, как небольшая армия покинула Рощу. И ничего, абсолютная тишина. Хальсин пробовал вновь окунуться в трактаты и манускрипты об иллитидах, Лунных башнях и Проклятье, однако стоило прочесть хотя бы пару строк, как волнение подрывало его с места и бросало к идолу Сильвануса или на стены Рощи, или в лагерь тифлингов, или на морские скалы. У черты прибоя уже ожидали свое лодки — десяток крепких плоскодонок. На стенах его встречали часовые: помогали подняться, сопровождали в долгой прогулке, прикрывая собой и своими щитами. «Так вот, что это за изгородь, — проговорил Хальсин, когда впервые пришел сюда вместе с Ратхом. — Сильванус, неужто это сотворил я?» «Ты, видно, сильно разозлился», — улыбнулся старый друг. «Почаще бы вы злились», — хмуро заметила девица-тифлинг. Высоченная стена растений жирной зеленой чертой шла параллельно горизонту. Один ее край упирался в Чионтар, другой терялся далеко в высокогорье. Сколько же силы вылилось из него, раз хватило на этого монстра? «Прости меня, Матушка, — повинился Хальсин, стоя однажды у идола Сильвануса. — Я нарушил священный баланс, но сделал то из любви к Тебе и Отцу-дубу. И к существам под кровом Вашим. Смилуйся над своим нерадивым сыном». Забавно, но на следующее утром ему показалось, что спина его болит уже не так сильно. Совпадение или верный знак?.. Хальсин опасался делать какие-либо выводы. В это утро он впервые вышел из лазарета на трапезу, и встретили его с такой щемяще-трогательной радостью, что ком встал у него в горле. «Старею, видно», — подумал Хальсин, когда старушка Элвин поставила перед ним блюдо с состряпанным специально для него медовым пирогом. Наслаждение, какое он испытал от его вкуса, невозможно было передать словами — Хальсин расцеловал драгоценную сестру в обе щеки. После стольких недель горечи, соли и пресноты — мед! Сладкий, тягучий, душистый! «Сильванус Великий, я взаправду вернулся домой!» За одним столом собрались ныне многие из Круга — в том числе друзья Каги. Маркорил, Лоик и Инве поглядывали на него испуганными косулями, однако Хальсин решил их пока не замечать. «Без вожака они слабы, а вожак, быть может, к ним более не вернется». Эта мысль едва не погрузила его в тоскливую печаль, однако тут Тахан юркнула к нему под бок, чтобы рассказать о молодняке енотов, и былой мрак в уме рассеялся. Что бы ни творили двуногие глупцы, Природа продолжает извечный процесс творения… Он уже допил чай и собирался идти помолиться пред священным идолом, как двери с каменным скрежетом раскрылись и в главные покои вошли часовые. Даже нет, не вошли — влетели, не принимая облик птиц. — Наставник! — вскричал один из них, Ирмо. — Послание! Послание от армии! — Дай мне его, дитя, — немедленно поднявшись, произнес первый наставник. — Прислали с птицей, — выдохнул другой часовой, Клардан. — Ласточкой. «Символ возрождения. Конца зимы, конца мрака». Отмахнувшись от этой мысли, как от пустой надежды, Хальсин принял сухой пергамент, запечатанный сургучом, и оглядел со всех сторон. Лаконичная чуть кривоватая подпись гласила: «От командующего — верховному друиду». Сосредоточившись, первый наставник провел ладонью над пергаментом, однако же ничего: ни чар, ни проклятий. На просвете были видны только контуры одного листа, сложенного вдвое. В конце концов, собравшись с духом, Хальсин сломал печать и заглянул в конверт. И понял, что ошибся — там был не только лист с посланием. Крохотный клочок первым попался на глаза — и мгновенно же был спрятан в рукаве. С громко бьющимся сердцем верховный друид достал письмо, пробежал глазами, перевел дыхание и, взглянув на своих людей, произнес зычно: — Это послание от командира Зевлора. Он извещает, что армия гоблинов разбита. Их ряды рассеяны, их обоз захвачен, — он увидел, как загорелись их глаза, как просветлели их лица, и позволил себя широкую улыбку. — Мы победили, братья и сестры. Победили! Последовавший за этими словами дикий рев, казалось, мог обрушить сами каменные стены, сотрясти всю Рощу до основания. Ратх подхватил Нетти на руки, Инве бросилась Маркорилу на шею. Ирмо и Клардана приняли несколько десятков рук и начали качать, точно послание они доставили прямиком из битвы. Зрелище это было слаще, чем мед, дороже, чем священный идол. Однако не только из-за него оглушающе стучало сердце. Выгадав миг, пока на него никто не смотрит, Хальсин вытянул из рукава кусочек пергамента. Сорванный вздох вырвался из его груди, а взор враз закрыла полупрозрачная пелена, когда прочел он слова, выведенные старательно ровным убористым почерком: «Победили. Все живы. Я цел. Скоро буду. Соскучился. Р.»