Та, что выглядит как ужин,
Тоже может тебя скушать.
Лес затих. Хлюпанье сапог и тяжёлое дыхание сопровождают каждый мой решительный шаг во тьму. Луна скользит по небу, точно преследуя меня, а туман цепляется за ветви густых елей, и я плыву в нём, освещая путь фонариком. Когда свет попадает на Базила, перемахивающего через поваленное дерево, его скелет флюоресцирует сквозь шерсть. «Шустрее, человек! Пока дождь не смыл следы крови!» — У меня две ноги, а не четыре! «А у меня лапки! Поторапливайся. Чую кровь». Я ускоряюсь, и хруст веток под сапогами разносится на десятки метров. Если саблезубая капибара сочтёт, что пора подкрепиться, то я ей не завидую. Потому что гнев пылает под моей кожей, вытесняя страх и чувство самосохранения. Мне следовало не высовываться: дождаться приезда бобби и Каллума. Но я не могла бездействовать. Не опять. Пускай надежда на то, что Дафна ещё жива, холодела по мере моего углубления в лес. Пускай логика твердила: «Нельзя выжить после такой кровопотери. Пятно в спальне было огромным». Пускай. Если она мертва, я хотя бы отомщу за неё. В голове гудит один вопрос: «Как эта тварь, если она Джосолин Нёрс, смогла навредить Дафне, когда промежуточный мир вижу лишь я?» Предположения мне не нравились. С этим колледжем всё было не так и не то, а я чувствовала себя лишь крохотной частью пазла. Перед глазами встаёт магический круг на поляне. Что, если меня обманули, или обманулась я? Амон сказал: «Я нашепчу тебе, кто вызвал меня впервые на этой поляне». Орден Восьми. Группа выпускников, возомнивших себя элитой Бёрнхема. Избалованные дети богатых родителей. Могли ли подростковые шалости перейти черту? Похоже, придётся копнуть в эту сторону глубже. Я поскальзываюсь на влажной листве и хватаюсь за ветки ближайшего дерева, едва сохраняя равновесие. Гущу леса пронзает вой. Нет. Крик человека в обличье чудовища. Джосолин. Базил останавливается и принюхивается к слабому дуновению ветра, затерявшемуся между реликтовых крон. Его хвост встаёт трубой и подёргивается. «Поспешим. Оно движется». — От нас? «К нам». Первая, первобытная, реакция — бежать в обратном направлении. Вторая — оголённая ярость. Она искрится и отгоняет всё остальное на второй план, поглощая меня до дна. Я срываюсь за Базилом, который уже значительно оторвался. Его чёрный силуэт маячит впереди, и я изо всех сил стараюсь ловить его лучом от фонарика, как мотылька в банку. «Там. Впереди. Остановился». Я перебираюсь через поваленное дерево, отряхиваю испачканную во влажном мхе руку и понимаю по металлическому запаху, что это… кровь. Святой Боже. Дыхание сбивается. Я глотаю холодный воздух, но горящие лёгкие только болезненнее сопротивляются. Когда Базил издаёт шипение, я резко торможу. Фонарик гуляет по прорези между деревьями, не находя ничего. — Ты привёл меня к поляне. «Тсс. Слушай». И я сосредотачиваюсь на звуках, крепко сжимая в кармане зажигалку. Сквозь редкое поскрипывание стволов деревьев еле уловимо доносится хруст и чавканье. Меня накрывает волна озноба, сводящая скулы. «Одно сердцебиение». Базил пятится, и по моему позвоночнику пробегают мурашки. Одно… Нет-нет-нет. Я приближаюсь к поляне, оттягивая неизбежное. Заряженный пистолет греет мне поясницу. Стоит расстегнуть плащ, как слышатся всхлипы. Застываю на краю поляны. Луч от фонаря проходит земле и открывает ужасающее зрелище. Мой пульс учащается, а по спине скатывается капля пота. На месте смытого дождём круга лежит туша то ли зверя, то ли человека. Пасть раскрыта, вывалив змееподобный язык, а чёрные глаза посмертно уставились в пустоту. В ночи не различить, где кровь, а где чёрная жижа, которую я видела в ночь нападения. Если это нечто и было негативной энергией Джосолин, то теперь оно мертво. Возле него, вся в крови и порванной одежде, сидит Дафна. Она сжимает в руке болин и снова, снова и снова врезает его в тушу, напевая песню:Раз, раз.
Раз, два, три.
Я считаю,
А ты беги.
Раз, раз.
Раз, два, три.
Я за спиною,
Посмотри.
Тошнота подбирается к горлу, и я её сглатываю вместе с отвращением. — Дафна, — прорезает омерзительные звуки мой осипший голос. Она замирает и медленно, как в трансе, находит во тьме меня. — Мисс… Дюпон? — Да, это я, милая, — я подбираюсь к ней ближе, опасаясь за её душевное состояние. — Всё кончено. Ты в безопасности. — Не могу… — Дафна начинает дрожать, и эта дрожь переходит в сотрясающие рыдания, — остановиться. Я опускаюсь перед ней на колени, наплевав на хлюпающие в траве звуки, и аккуратно разжимаю её продрогшие пальцы. Болин выскальзывает мне в руки. Я стараюсь не зацикливаться, как с него капает зловонная слизь, и откладываю его в сторону. — Идти можешь? Дафна заторможено кивает, вытирая щёки. Жест ещё сильнее размазывает по ней кровь. «Эта сущность… не демон», — принюхивается Базилик, и его ушки прижимаются к затылку, когда он прислушивается к лесу. — Очаровательное з-з-зрелище, — доносится из-за моей спины. — А вы, люди, способны удивлять. Как букашки, которые отчаянно трепыхаются в паутине. Дафна тянется к болину, а я достаю зажигалку и щёлкаю ей. — Ты… — язык не слушается. — Как ты… — Ос-с-свободился? — шипит Амон, выходя из леса. К его голым ступням ластятся змеи. — Я же говорил тебе. На этой поляне меня вызывали дважды. — Круг не был разорван, — встаю я с колен. — Не был, — Амон обходит меня, и запах опасности точно следует за ним по пятам. Он наклоняется к моему уху и шепчет: — До тех пор, пока его не перес-с-ступила ты. Его ледяное дыхание заставляет мои внутренности сжаться. — Что ты несёшь? — Я несу с-с-смерть, Лилиан дочь Аделины, — отходит Амон, оглядывая меня. — И тебе ли не знать, каково это. Столкнуться с ней. — Не люблю загадки, — он осматривает меня, словно сытый хищник, и я пристально слежу за каждым его шагом. — Если думаешь, что я покажу сиськи за информацию, то разочарую. Я не в настроении для заигрываний. Губы Амона кривятся в ухмылке. — Хотел бы я поболтать с-с-с вами ещё, но… — он кланяется, сгибаясь так, что наши глаза становимся на одном уровне. — Но меня ждёт мой Повелитель. — Бафомет, — шепчу я, делая шаг вперёд. Вспышка огня в моей руке отгоняет ночь. В кронах протяжно каркают птицы. Хлопки крыльев становятся ближе и ближе, пока я не слышу их над своей головой. Они, как цепные псы, готовы вот-вот сорваться для защиты хозяина. — Ус-с-смири с-свой нрав, Лилиан дочь Аделины. Я пришёл передать приглашение. Он указывает на меня длинным пальцем, и одна из змей начинает ползти ко мне. Я не двигаюсь. Змея обхватывает мою лодыжку и взбирается по ноге вверх, пробираясь под дождевиком. Дафна вскрикивает. — Базил, — протягивает Амон. — Как низко ты пал. Базил шипит, но пятится, опустив голову. Он защитил бы меня от твари, не от демона. Узы с адом крепче, чем со мной, и это паршиво осознавать. Чувствую змеиное тело на своей коже, опасаясь даже вздохнуть. Она движется по рукаву и… исчезает под слабое жжение на внутренней части руки. Я хлопаю по дождевику. Трясу бомбер. — Это печать. Она откроет тебе проход на закрытый вечер завтра в полночь. — И зачем мне там быть? Амон с хрустом склоняет голову к плечу. — Затем, что, ес-с-сли Бафомет приглашает, ты не можешь отказ-з-заться. Я фыркаю. — Неужели? — Поверь слову моему, — он касается себя в области грудной клетки, скрытой под накидкой из перьев. — Если хочешь… Амон прислушивается к лесу, и туман скрывает его фигуру от моих глаз. Последнее, что я слышу — это слова, скручивающие мои внутренности: — Вернуть часть души. Вдалеке меж деревьев прыгают десятки огней. Я помогаю Дафне подняться. Она уже не дрожит, а лишь безэмоционально хлопает ресницами. Мы поворачиваемся навстречу хрусту веток. Когда бобби выходят на поляну, я поднимаю руки вверх, и свет от фонариков ослепляет нас.***
В кабинете директора и пули негде упасть. Уже пару часов мы спорим, кричим и играем в «Кто громче топнет». Рассветное солнце неспешно пробирается через потрескавшееся витражное стекло, когда ветви деревьев покачиваются, дозволяя проникнуть сквозь них свету. Он обволакивает стены, каждый свободный дюйм которых съеден картинами, и просачивается в трещинки потёртого годами паркета, окрашивая всё в глубокий оранжевый цвет. Я расхаживаю от одного шкафа к другому, пытаясь в десятый раз объяснить, почему не могла ждать приезда бобби и отправилась искать Дафну сама. Каллум наблюдает за собравшимися, прислонившись спиной к двери. Не пойму: он злится, переживает или просчитывает пути безопасного соскакивания с дела. Например, «Был покусан саблезубой капибарой и не смог выйти на работу больше никогда». Звонит телефон, и все, умолкнув, к нему заворожённо поворачиваются. Миссис Торн прокашливается, прежде чем снять трубку: — Эдвина Торн. Слушаю, — она поддакивает собеседнику и приглаживает взъерошенные сном волосы. Белая, изрядно помятая рубашка — точно её наспех вытащили из сушки и не успели погладить — постепенно сливается с цветом её лица. Уставшие после долгой ночи глаза бегают по столу, где стоят уже опустевшие чашки с остатками кофе на дне. — Благодарю. Конечно. Я всё понимаю. Мне очень жаль, мистер Хоббс… — на той стороне раздаются гудки. — До свидания… мистер Хоббс. Она вешает трубку, и этот звук в тишине кажется оглушительным. Когда пауза становится нестерпимо раздражительной, первой не выдерживает мадам Офелия: — Ну же, не томите. — Вероятно, у нас будут проблемы. Её родители ещё в шоке, но уверена, что нам выдвинут иск. Надо искать адвоката и выстраивать защиту. — Ох, я ведь не об этом, — сжимает руки в замок мадам Офелия и нервно елозит в кресле. — Как там девочка? — А, — директор садится за свой дубовый стол, не сводя глаз с досье Дафны на нём. — Закрытый перелом лучевой кости и ключицы. Несколько укусов. Синяки и ссадины. Жизни ничего не угрожает, но врач рекомендовал двухнедельный покой. Вне колледжа. Уверена, что родители не планируют возвращать её. — И их можно понять, — встречается с ней взглядом Каллум. Лампочка над нами мигает, но он этого будто не замечает. Директор сжимает карандаш так сильно, что тот поскрипывает. — Да, их можно понять. Чего не скажешь о вас, — её гнев перекидывается на меня. — О чём вы думали? Я останавливаю своё броуновское движение по кабинету, заменяя его постукиванием каблука об пол. — Окажись вы на моём месте, то поступили бы иначе? — Да, — ничуть не смутившись вопроса, парирует миссис Торн. — В отличие от вас я следую протоколам. Девушка могла быть уже мертва, а вы лишь подвергли опасности себя и весь колледж. Тварь могла вернуться. Нам теперь грозит суд! Знаете, что последует за ним? Бесконечные проверки! — Мы шли по следу. Я знала, где тварь. И суд бы грозил нам даже, если б Дафна не выжила. — Мёртвые не дают показания. Мой рот приоткрывается. — Так вы злитесь, что она выжила и заговорит о паршивой защите колледжа? — Что? Нет. Конечно, нет, — директор ослабляет верхнюю пуговицу на блузке. — Я лишь хотела сказать… Не знаю. Простите. Вырвалось. Теперь пресса с нас не слезет, и мне тяжело сосредоточиться, когда всё рушится. Весь мой многолетний труд псу под хвост [1]. Мадам Офелия поворачивается ко мне через спинку кресла: — К слову о собаках и кошках. Вам стоило предупредить, что ваш питомец — демон. Я бы несколько раз подумала, прежде чем наглаживать его пушистые бока. Базил, рискуя собой, прочёсывает сейчас лес. Им стоит проявить к нему должное уважения. Но я понимаю. Их возмущение пропитано страхом. — Не помню, чтобы в уставе было что-то о запрете гемен, — говорю я с такой уверенностью, будто читала этот самый устав. — И большую часть времени Базил просто Базилик. Между нами заключён договор, который не предусматривает асоциальное поведение. Если не считать таковыми похищение еды со стола и покушение на цветочные горшки. — Это… это… — она отворачивается. — Неважно. Сейчас ваш кот — меньшая из проблем. — Он вполне безобиден. Вы ведь тоже не предупредили меня о внештатной работе. Убийства как-то отдельно премируются? — Вернёмся к случившемуся, — напоминает о себе инквизитор, не давая директору набросать колкостей. — Мы рассказали вам о промежуточном мире. Обо всём, что узнали от Авраама. До этого всё складывалось в пользу теории: энергия Джосолин, обличённая в чудовище, опасна лишь для Джо. Но произошёл просчёт, и нужно понять, где именно. Давайте воспроизведём события с самого начала. — С начала, так с начала, — соглашается директор, и я мысленно выдыхаю временному перемирию. Я уже поняла, что мы преследуем с ней разные цели: она стремится защитить колледж, маневрируя между долгом и тем, что правильно; я же сосредоточена на учениках, и мне плевать, если спасение одной жизни разрушит целое учебное заведение. К сожалению, я понятия не имею, кто из нас ближе к правде. — Итак, Амон сказал, что на той поляне его призвал Орден Восьми. Как бы я не старалась этого избежать, нам придётся побеседовать с некоторыми из учеников. — Помните, что они несовершеннолетние, — доливает в свою кружку кофе миссис Торн. — Важно не переступить черту. Подростки сегодня неплохо разбираются в своих правах. Не хотелось бы плодить иски. И не смотрите вы на меня так! Я забочусь о колледже. — А с кем вы планируете говорить? — смакует одну-единственную меренгу мадам Офелия, которую может себе позволить из-за диабета. — Есть предположения на чей-то счёт? — Поскольку у нас нет явных подозреваемых, придётся начать с близкого круга Джосолин. К тому же именно она и входила в Орден Восьми, — поджимаю губы. — Как оказалось. Каллум насупливается. — Как ты догадалась? — Когда Амон сказал, что я помогла ему освободиться, — я рассматриваю паутинку на витражном стекле от удара птицы и мысленно переношусь на поляну. — Пришлось пролистать все доступные издания Гоэтии, оцифрованные в моём телефоне. Похоже, тот круг был вторым. Миссис Торн давится кофе и прокашливается. — Первый, где бы он не находился, ни что иное как инвокация. Через него впервые установили связь с Амоном. Этот процесс не требует присутствия всех членов будущей эвокации, как и сам круг или печать могут быть относительно небольшого радиуса. И присутствия одного человека — транслятора — вполне достаточно. Именно тогда открылась лазейка в промежуточный мир, сводящая змей и птиц с ума. Аномалии. Я киваю в окно: — Уверена, если пройтись по территории с детектором электромагнитного излучения, результат вам не понравится. Другой вопрос: где же начерчен этот первый круг? В отличие от второго он должен сохраниться до конца ритуала целым. Надо искать в помещениях. — Но круг на поляне разорван не был, — почёсывает пробившуюся щетину Каллум. — Верно. Это обманчиво нас успокоило. Разрыв — насильственное освобождение демона, когда что-то идёт не так. Амон — высший. Для таких всегда есть условия. Переменчивые. И эти условия знают только они. Во время второго призыва в лесу — эвокации — произошла инициация жертвы для подношения — Джосолин. А я, похоже, неосознанно запустила цепь событий. — Что ты имеешь в виду? Ты не могла… — Ещё как могла, Каллум, — вздыхаю я. — Моё атаме послужило катализатором. Когда я переступила внутреннюю линию круга, Джосолин умирала. И её жертва беспрепятственно выпустила Амона на свободу. Я бы не смогла это понять, не дай он мне подсказку сегодня. Никто бы не смог. Подобные практики слишком старые… Настолько, что я нашла лишь смутное упоминание о них. — Провожу пальцами по стеллажам с книгами — серый. И только у витрины с алкоголем не пылинки. — Тот, кто проделал подобное, имел доступ к Гоэтии в Архиве Соединённого королевства. Именно там хранятся оригиналы. То, что разбросано по ковенам и храмам, лишь блёклые копии. Из них вырезана большая часть самых опасных ритуалов. — Никогда не понимала, зачем они хранят их в центре города, — замогильно произносит мадам Офелия, — когда стоило бы уничтожить. — История, — пожимает плечами Каллум. — Чтобы ошибки не повторялись. — Хочу туда съездить, — поворачиваюсь к нему я, и он кивает. — Значит, — продолжает миссис Торн, — кто-то воспользовался старым изданием. Вы правы. Надо понять, как ученики заполучили его. Безумие какое-то. Я постукиваю по шкафу с папками преподавательского состава, борясь с нервозностью от кофеина: — Кстати, миссис Торн, вы говорили, что многие были против моей работы здесь, но вы взяли меня вопреки желанию коллектива. Почему? — Я же вам говорила. Мне плевать на сплетни. Про меня в своё время и не такое судачили. Вы здесь из-за ваших достижений. Личных, а не тех, что достаются от богатого жениха или семьи. — И никто не настаивал на моём принятии? — На что вы намекаете? Мадам Офелия робко поднимает ладонь: — Есть кое-что. До всего произошедшего я не придавала этому эпизоду значение… Но те рекомендации из Кембриджа пришли… — она мнётся, — с личной почты заместителя премьер-министра. Я резко сворачиваю голову в её сторону: — Какие ещё рекомендации? Да я оттуда со скандалом ушла, даже не забрав сменную шёлковую блузку из своего кабинета. А она, между прочим, была от Balmain, — я экспрессивно взмахиваю, изображая крылья за своей спиной. — С ангелами. Её не одобряло высшее руководство, считая принт нарочито броским и вызывающим противоречия. Уверена, он их изводил. Сыны Дьявола! — Джо, — хором тормозят меня собравшиеся, и я надуваю губы. — Простите. Вернёмся к делу. — С печатью всё было в порядке, и меня ничего не смутило, — мадам Офелия опускает глаза в чашку с кофе. — Я виновата. — Всё в порядке, — отмахивается директор. — Откуда вам было знать? Зато всё стало куда интереснее. Зачем кому-то хотеть, чтобы вы, мисс Дюпон, здесь работали? И правда. Я не рассказываю им про Макларена, Мириам и сестру Дафны. Это навлечёт на оба ковена неприятности. Мириам могут посадить, а мне и так проблем хватает. И всё же я не понимаю, кто затеял эту игру и ради чего. Сам премьер-министр, Сурадж Собти, помог мне в устройстве на работу. И вот я здесь, запустила цепь трагических событий. Неужели кто-то хочет… — Кто-то хочет, чтобы колледж закрыли, — озвучиваю я, и все пялятся на меня так, точно я сияю. — Королева жёлтых заголовков подходит на эту роль как нельзя лучше. — Зачем кому-то закрывать нас? — охает мадам Офелия. — Равновесие и без того хрупкое. — Затем, — подхватывает директор, — что кому-то выгодно это равновесие нарушить. — Инквизиции, — мрачнеет Каллум. — Говорите прямо. — Сам подумай, — подхожу к нему и встаю напротив, сократив его поле зрения до себя одной. — Как лучше всего продвинуть закон, ограничивающий права ведьм, ещё сильнее? Дискредитировать ведьм. А Бёрнхем — последнее место в Англии, где сохраняется неприкрытый политикой мир. Искренний. — Джо, это смахивает на теорию заговора. — Мистер Барнэтт, — директор встаёт и упирается руками в дубовый стол. — Скажите, какие заголовки газет вы увидите уже сегодня? Я отступаю в сторону. Он задумывается. — Убийства в колледже. — Верно. А ещё там напишут, что ведьмы убивают ведьм. Когда подробности просочатся, всем будет плевать, что атаме в груди девушки — явная насмешка. Любое издание не упустит возможность упомянуть, что у нас здесь творится дьявольщина. Учеников станут забирать один за другим. Мы разоримся. — И это позволит растиражировать идею того, — продолжаю за ней я, — что времена, когда ведьмам дозволялось многое, прошли. Нас захотят приструнить, погрузив в средневековье. Уверена, что ещё парочка колебаний маятника, и парламент проголосует за ограничение ведьм в правах. — Джо, — аккуратно подступается Каллум, — почему ты решила, что инквизиции так важен этот закон? Никто внутри церкви не ненавидит вас. — Он не осекается. — Не настолько. Миссис Торн прыскает со смеху вместе с мадам Офелией, и мне становится даже жаль Каллума. Несправедливый расклад у нас тут получается. — Влияние? Власть? Доминирование? — перечисляю я. — Люди давно не боятся колдовства. Ведьмы помогают им. А что до церковников? Не тех, что носят костюмы, а тех, кто на передовой. — Они преследуют и изгоняют демонов. — И хорошо справляются со своей работой? Каллум поджимает губы. — Ты знаешь, что это… сложный разговор о… — О бюрократии, — продолжаю я его мысль и перехожу на официальный тон, неосознанно отстраняясь: — Ничего личного, мистер Барнэтт, но инквизицию недолюбливают. Паршиво вы справляетесь с одержимыми. И это не ваша вина, — останавливаю его попытку вставить хоть слово. — Такова уж участь. Вы боретесь с Адом напрямую, а мы, ведьмы, подстраховываем. И стоит оступиться всем, люди спускают собак именно на церковь. Я упираюсь спиной в сервант с алкоголем, и потревоженные бутылки издают звон. — Вероятно, кому-то надоело быть крайним, и эти кто-то захотели выставить ведьм в не лучшем свете. Если закон вступит в силу, у нас появятся как политические ограничения, так и препятствия в СМИ. Сколько лет потребуется, чтобы люди отвернулись от нас? Поколения достаточно? Инквизитор отталкивается от двери, но я грожу ему пальцем, словно это когда-то работало: — А что потом? Хочешь, как в Америке? — А если за этим, — так спокойно, что даже бесит, отвечает Каллум, — будущее? — Он поднимает руки, как бы обороняясь: — Конечно, я не о законе против ведьм. Мои глаза округлятся, а затем сужаются. — Мисс Дюпон, — перетягивает моё внимание директор, — как вы собираетесь доказать, что события в школе политизированы? Пламя внутри затухает, оставляя лишь дымку раздражения. — Во-первых, мне нужны доказательства того, что убийство Джосолин лишь часть большой игры, — загибаю пальцы. — Во-вторых, я хочу понять, как со всем этим связан основатель Бёрнхема. — Корморан Кромвели? — удивляется мадам Офелия. Приходится во всех подробностях рассказать о том, что мы узнали от Бункера в приюте «Фоксглав», включая неучтённые сосуды, и в конце я подытоживаю: — Не пойму, как приют связан с колледжем и связан ли вообще. — Вам не кажется нелогичным, что потомственный основатель этого места хочет его уничтожить? То ли фыркаю, то ли хмыкаю. — Иногда мы убиваем то, что любим, чтобы оно не убило нас, — я подхожу к столу и сажусь в кресло рядом с секретарём. Вспоминаю слова Артура об отце, который ни за что бы не допустил, чтобы ведьма заняла место в совете. — Или любви никогда в этом не было. Лишь выгода. И когда приоритеты поменялись, колледж стал не целью, а средством. Уверена, что мистер «Люблю развешивать свои портреты» Кромвели, — киваю на позолоченную рамку на стене, — неплохо заработал на пиар-компании Сураджа Собти. И новоиспечённый премьер ему непременно благодарен. Не удивлюсь, если они до сих пор работают вместе. Не афишируя. — Это объясняет, почему финансирование урезали, — соглашается миссис Торн. — Если мистер Кромвели уже всё решил, то вкладываться в убыточный колледж, который в планах закроют, стало бессмысленно. Раньше он умело выбивал нам лучшие условия. Не теперь. Вполоборота всматриваюсь в напряжённое лицо Каллума: между бровей залегли морщинки; губы сжаты; мышцы оголённых рук напряжены. — Я был уверен, что меня позвали расследовать дело мисс Нёрс, потому что я здесь учился и, следовательно, хорошо ориентируюсь, — он находит мои глаза, и внутри всё сжимается. То, как звучит его голос — расколотый лёд — заставляет меня вжаться в мягкую обивку кресла. — Похоже, мне решили сломать карьеру. Месть за то, что я отказался от должности в Ватикане. Я слышал, что этим решением я разочаровал кого-то наверху, но не думал, что всё будет… так. — Думаешь, и ты здесь неслучайно? — Да, Джо. Моему начальнику позвонили свыше и попросили именно меня. Он решил, что это хороший знак. Признание, — Каллум устало потирает переносицу. — Стоило догадаться. — Мы не гадалки, мистер Барнэтт, — пытается снизить градус его виновности директор. — Вообще-то, немного даже да, — хихикаю я абсурдности. — Перед тем как подписать договор с колледжем, я сделала расклад. Директор вскидывает брови: — И что карты показали вам? Вспоминаю «Десятку мечей»: крах, безнадёжность и тупик. Именно это произойдёт, если оплошаем. — Мы в дерьме, — ослепительно улыбаюсь я и больше никто. [1] В Англии знакомое нам выражение «Коту под хвост» используется как «To go to the dogs» (Дословно «Уйти к собакам»).