И ядовитую Змею
Они казнят без сострадания.
«Голос дьявола»,
К. Бальмонт
И вновь, и опять, и снова в кабинете директора не протиснуться и не пройти. Расстановка сил такова: Каллум сидит в кресле миссис Торн, я — на неудобном табурете с ноутбуком на коленках, зажатая с другого бока переполненным всякой всячиной шкафом, а миссис Торн подпирает витрину с алкоголем. Напротив стола двое: Ванесса и её адвокат, женщина средних лет, в чьих волосах начала пробиваться седина, а во взгляде — усталость от работы или, возможно, даже жизни. У меня нет полномочий следователя, поэтому допрос ложится на плечи Каллума. — Ванесса Осберн, — говорит он в коробку-микрофон перед ним, и я киваю ему, когда записывающая программа на экране откликается изменением амплитуды звуковой волны. — Подтвердите. — Подтверждаю, что я… Она медленно наклоняется к столу так низко, что вырез блузки стремительно приближается к общественному порицанию. Её подкрашенные растушёванным карандашом глаза направлены на инквизитора, а алые губы приоткрыты: — Ванесса Осберн. Мои брови подскакивают от нескрываемого флирта, но я так упёрто рассматриваю на графике звук, что кажется со стороны, не замечаю ничего кроме него. Как быстро… растут дети. Я была такой же оторвой в её возрасте? — Расскажите, как вы попали в Орден Восьми, — закатывает рукава рубашки Каллум. Ванесса перекидывает в кресле ногу на ногу, теребя обивку подлокотников выкрашенными в красный лак ногтями. Выглядеть при этом она старается спокойной, словно её не трогает происходящее, а скрывать — и вовсе нечего. Однако вполне естественный дискомфорт просачивается то в мышечной моторике, то в неуместных смешках, то в том, как трудно ей усидеть на месте. — Меня вместе с девочками позвал Артур. — Назовите их имена, — она закатывает глаза, и Каллум — очаровательно так для вечно хмурого инквизитора — улыбается ей. — Пожалуйста. Ванесса опускает глаза на свои чёрные колготки, и лёгкому тону на лице уже не скрыть розовый румянец. Как мало надо, чтобы обыграть неопытного игрока его же фишками. Да, мистер Барнэтт? — Дафна и Венди. — А как же мисс Нёрс? — Джосолин позвали… — она закусывает щёку, поглядывая на адвоката, и с её вербального дозволения продолжает: — Скорее, из-за нас. Её статус недостаточно… Недостаточен. Витрина с алкоголем начинает трястись, и все это замечают. — Прошу прощения, — убирает от него каблук миссис Торн. — Нервное. Каллум прокашливается, возвращая внимание к себе: — При этом среди вас затесался мистер Камбелл. Как так вышло? — Итан? — фыркает Ванесса и загибает пальцы. — Красавчик-спортсмен. Туповат, но послушен, как щеночек. Первыми узнаёт все сплетни благодаря шашням его отца с секретарём. И… сексуальный, — не сводит она пристально взгляда с Каллума, — шотландский акцент. Здесь не выдерживает уже адвокат и кладёт руку на спинку её кресла, давая понять, что пора притормозить. Каллум, ничуть не смутившись от такого напора девушки, складывает перед собой руки и упирается в них подбородком: — И какие отношения вас связывают с мистером Камбеллом? Уголок её губ дёргается. — Скука. — Поясните для отчётности. Пожалуйста. Ванесса изображает у своих бёдер красноречивый поступательный жест кулаком: — Мы трахались. — Достаточно, — отрезает адвокат. — Следующий вопрос. — Перейдём ко второй части, — Каллум протягивает Ванессе лист с нарисованным мной вторым кругом. Тем, что мы обнаружили на поляне в лесу. — Знаком вам? Ванесса бледнеет. — Вы не обязаны свидетельствовать против себя, — приходит ей на помощь адвокат. — Не обязаны, — ровным голосом повторяет Каллум. — Но одна её подруга зверски убита, а другая чудом избежала участи быть разорванной на куски. Ваша клиентка, — обращается он уже к ученице куда теплее, — сама вправе решать. Ванесса обдумывает его слова и одёргивает назойливого адвоката, когда та пытается что-то нашептать ей на ухо. — Мне знаком этот круг. Мы начертили его, чтобы развлечься, и… — она впивается ногтями в кресло. — И никто не мог подумать, что у нас получится вызвать… демона. — Так ли «никто»? Кто-то же был инициатором? — Да, наверное. Уже и не вспомнить. Мы тусовались, напились и… — Ванесса теряется, когда все мы и даже адвокат замерли в ожидании ответа. — Да не помню я! — Ванесса, это важно… — я щипаю инквизитора за бедро, и он вздрагивает. — Но, если вы не помните, в этом нет ничего страшного. Вы уже помогаете нам. Что-что, а с женскими истериками Каллум явно сталкивался нечасто. Я же наблюдала их всю свою жизнь: бабушка, затем мама. Ванесса напряжена, как оголённый провод. Дотронься — и заискрится. С ней нужно быть осторожнее: не давить и не просить больше, чем она способна дать. — Простите, я правда не помню. У меня непереносимость алкоголя. — И вы всё равно пьёте? — удивляется Каллум. — Не привыкла быть за бортом. — Понимаю вас, — его губы расходятся в слабой улыбке. — Мне тоже приходилось делать неприятные вещи ради одобрения и статуса. Скажите, как прошёл вызов? Не обязательно в подробностях, если воспоминания болезненны. Ванесса чуть расслабляется и перестаёт оставлять на велюре борозды от ногтей. — Мы стащили белую краску у садовника и свечи из парадного зала лектория. Нарисовали по вырванной странице круг. Прочитали по очереди написанный там текст, а потом… Вспышка, хлопанье крыльев… И у моих ног… Я услышала визг… Простите, можно глоток воды? Я подхватываюсь, и через пару минут на столе у каждого по стакану. Ванесса жадно выпивает до дна. — Давит испугался. Очень, — углубляется она в ночь призыва. — Он, вроде как, боится змей, а там их была… тьма. Они извивались и шипели. Я ещё долго слышала эти звуки, когда закрывала перед сном глаза. — Не могли бы вы, — протягивает ей ручку Каллум, — отметить, где именно стояли вы и остальные? Ванесса вертит в руках лист бумаги с нарисованными ориентирами и ставит пометки: — Тут. — Спасибо, — он забирает лист и передаёт мне. Я делаю фотографию. — Что произошло дальше? — Я рухнула в обморок. — Вы… — Да, — пожимает она плечами. — Я впечатлительная натура. — А когда очнулись, то… — То демон уже исчез, и мы вернулись в колледж. День даже обсуждать случившееся никто не решался. Все были в шоке. — Для прикрепления к делу, — кладёт на стол мультифору с чем-то внутри адвокат. — Чек из химчистки. Как доказательство того, что моя клиентка действительно потеряла сознание, и на её одежде остались следы белой краски. Предусмотрительно. — Обязательно, — забираю я чек. — Ванесса, — выключает микрофон Каллум, и я выразительно разворачиваюсь к нему, — не для протокола. Есть ли у вас предположение, кто мог убить мисс Нёрс? Она опускает глаза, обдумывает и поднимает на инквизитора: — Демон. Снаружи кабинета разворачивается какая-то суета и слышатся возмущённые возгласы. Ручка дёргается, и дверь распахивается. На пороге появляется взволнованная женщина на первый взгляд лет сорока. В модном блейзере и с сумкой, которую я не смогла бы позволить себе даже в лучшие времена. По колготкам вверх к крохотной юбке протянута стрелка. Каблуки не по погоде, да и на педали такими шпильками не понажимаешь с комфортом, а, значит, она приехала сюда с личным водителем и вряд ли знакома с чем-то, кроме идеального асфальта центрального Лондона. Я присматриваюсь: дёрганная, взгляд бегает, волосы на одной стороне головы растрёпаны сильнее, чем на другой, будто она проспала большую часть дороги. — Несса! — взвизгивает женщина. — Мам? — испуганно вскакивает с места Ванесса. — Что ты здесь делаешь? — Прости, дочка, что опоздала, — её язык еле волочится во рту, и когда та подходит ближе, мы все сразу понимаем причину. — Твой отец снова укатил к своей шлюхе, и я… — она начинает рыдать. Буквально обливаться слезами. — Сволочь! — Всё в порядке, — Ванесса смущённо поглаживает мать по спине, стараясь ни на кого не смотреть. — Давай ты подождёшь меня в машине, пока допрос не закончится? — Допрос? — как просыпается от сна миссис Осберн. — Никто! Слышите? Никто не посмеет обвинять мою дочь в чём-то! — Никто и не обвиняет, мам, пожалуйста. — Эти мужчины! Им бы только пользоваться! — Мам! — срывается на крик девушка. Мне становится нестерпимо жаль Ванессу, и я лёгонько касаюсь Каллума под столом. Он поворачивается ко мне с непривычно отрешённым взглядом, точно под гипнозом. Я шепчу одними губами: «Пускай идут». — Ванесса, вы очень помогли нам, — растерянно указывает на выход Каллум. — Можете быть свободны. — На сегодня и завтра, — напоминает о себе директор. — Разрешаю провести выходные вне колледжа, а в понедельник утром возвращайтесь. — Спасибо, — тупит она взгляд, и я замечаю, как побелели её пальцы, сомкнутые в кулак. Не трудно представить, насколько ей сейчас тяжело. Если бы её стыд был углекислым газом, то мы бы уже здесь задохнулись. Теперь я начинаю понимать её нестерпимую тягу к вниманию мужчин. Девочка всего лишь хочет быть любима, и, к сожалению, она пока не знает, что этот заменитель из бесконечного флирта и беспорядочных связей губителен для психики не меньше, чем пьющая мать и гулящий отец. Они уходят под молчаливое неодобрение собравшихся в коридоре, и лифт издаёт своё привычное «Дзинь» непривычно громко.***
Я потираю виски, когда кабинет погружается в зыбучую тишину, которая, как воронка, затягивает нас всех в гнетущие мысли. Они повисают в воздухе, как висельники на дереве, и я не выдерживаю первая: — Как жаль, что Ванесса проходит через это. — Жаль, — откидывается на спинку кресла Каллум. — Но жалость не вытащит её из этого ада. Она лишь создаёт брешь для возможностей. — Думаешь, стоит позвонить в опеку? — Думаю, стоит присматривать за ней и действовать по ситуации. Она скоро уедет в университет. Лучшее, что мы можем для неё сделать, не мешать. — И это… по-твоему «действовать»? Я поворачиваю его к себе за локоть, и в моём взгляде читается: «Разве не ты рассказывал, как люди в твоём городе проявили жестокое безразличие?» Каллум отрицательно качает головой, как бы говоря: «Здесь не место, Джо». — Да, мисс Дюпон, — расправляет свой пиджак резким рывком за нижний край директор. — Порой бездействие тоже действие. Её семья влиятельна. Если мы надавим, они посадят её в клетку куда темнее, чем Бёрнхем. Не переживайте. Теперь я в курсе ситуации, и прослежу, чтобы оценки Ванессы оставались на уровне для взятия гранта на поступление. Это будет первый шаг к независимости от семьи. Я неохотно соглашаюсь. Пожалуй, в её словах есть смысл. Не хотелось бы навредить своей волонтёрской добродетельностью. Надеюсь, мы проступаем правильно. В дверь стучат, и она открывается. — Каллум? — мнётся Давит. — Я могу? Ух, представляю, какой тяжёлый разговор состоялся у них до. — Входи, — сухо кивает инквизитор на кресло перед столом. Давит садится в него, пытаясь подобрать наиболее удобное положение, но, по всей видимости, это попросту невозможно осуществить. — Нас связывает опекунство, поэтому мы не можем вести запись, — стучит костяшками пальцем по коробке-микрофону Каллум. — Ограничимся беседой. Расскажи всё то, что ранее сообщил мне. — Да, — прочищает горло Давит. — Мы праздновали начало года с другими старшаками на поляне, и, слово за слово, стали разгонять про Орден. Как престижно быть его членом. Он показывает большим пальцем за спину: — Уже тогда выпускной класс определил лидера. Им стал Артур. И именно он привёл туда меня, Шэди, Ванессу, Дафну, Венди… Затем пришли Джосолин и Итан. Состав сформировался примерно за первую неделю. — Кто из вас подал идею призыва? — спрашиваю я с облегчением, что тоже могу позволить себе вопросы. — Когда это было? — Я предложил, — бурчит он себе под нос, и вновь прокашливается. — В шутку, когда мы тусовались за лекторием. Слышал, что некоторые выпускники Ордена так делали. Один даже сказал, что это безопасно. И ребята подхватили идею. — Расскажи, кто принёс тот лист с эвокацией, — прошу я. — Шэди. Он тот ещё книжный задрот, — Давит взъерошивает волосы ровно так, как это обычно делает Каллум. — Точнее, я и Адам. Шэди только предложил книгу. У нас в библиотеке ведь есть несколько изданий Гоэтии. Вот мы и пробрались туда ночью, вырвали страницу. Показалось, что так… эффектнее, чем зайти днём. Знаю, глупый поступок. Мы с Каллумом одновременно поворачиваемся друг другу, и между нами происходит уже дежурный немой диалог: «Джо, та Гоэтия не могла быть подлинной. Это лишь ознакомительные экземпляры с преднамеренными ошибками». «Верно, Каллум. Но тогда как призыв сработал?» «Я не знаю, Джо. А ты?» «И я не знаю, Каллум». Мы возвращаемся к Давиту, который переводит взгляд туда-сюда, явно недоумевая. — А где сейчас эта вырванная страница? — интересуюсь я. — Где-то на свалке. — Дьявол. — Ага, простите. Мы охренеть как испугались, когда с Джосолин… — Давит шмыгает носом. — Когда с Джосолин случилось это. Я уже рассказывал Каллуму. Мы боялись, что нас отчислят, если признаемся. Надеялись, что всё… прекратиться, но оно… — Не прекратилось. — Да. Я устало потираю веки и протягиваю листок c кругом и ручкой: — Отметь, где ты стоял в момент призыва. И проверь, верно ли Ванесса обозначали остальных. Он долго вспоминает, но отмечает своё место. — Вроде всё верно. — Спасибо, — забираю я лист и снова фотографирую, — давай попробуем воссоздать ночь, когда Джосолин не стало, — он с задержкой кивает. — Что ты делал после отбоя? И заметил ли странности в поведении кого-то из соседей? — Меня в тот день загоняли на боевой подготовке, поэтому я быстро вырубился. Извините. — Всё в порядке, — я упираюсь локтями в стол. — Помнишь, как вы ругались с Артуром у библиотеки? Кивок. — Есть что-то, что хочешь добавить? — Эм, нет? — ищет он помощи у Каллума, но тот серее тучи. — Давит, кто для тебя Артур? Он сцепляет руки и перебирает пальцами. — Мы… лучшие друзья, мэм. — А ты, будучи близким другом, знаешь что-нибудь о лекарствах, которые он принимает? — Вы про антидепрессанты? — Да, про них. Каллум вопросительно поворачивает ко мне голову, но я говорю мимикой: «Объясню позже». — Так это и не сказать, чтобы секрет. Вы его отца видели? Вся семейка — тот ещё подарок. — Ясно. Значит, он их принимает? — Иногда забывает и становится таким раздражительным говнюком, — увлекается Давит и тут же стопорится, нервно смеясь. — Я не имею в виду человеком, способным на убийство. — А что за белая штука была в твоих руках в момент ссоры? — Штука? — поднимает он глаза к потолку. — А! Вы о бумажном самолётике? Это, ну… Не уверен, что вправе делиться таким. Вам лучше спросить у Артура лично. Он меня уроет, — Давит активно отмахивается руками: — Нет-нет! Не буквально уроет. Боже… Я улыбаюсь. — Не переживай. Никто никого не обвиняет. Но вот там за дверью, — показываю я ему за спину, — ждёт мистер Кромвели, который вряд ли позволит сказать сыну лишнего, а это, в свою очередь, затормозит расследование. Ты ведь искренне хочешь помочь нам, верно? Давит тяжело вздыхает. — Да, вы правы. Наверное, мне стоит рассказать. У Артура иногда бывают мысли… — Какие? — невольно я пододвигаюсь поближе. — О смерти. — Какого рода? — Он склонен вредить к себе, и если не принимает таблетки, то… — ещё один глубокий вдох, и Давит сжимает стакан с водой так сильно, что я боюсь, как бы тот не лопнул. — То вылезает на проклятую крышу кампуса после отбоя и может сидеть там часами. Смотреть вниз. И когда я нахожу на территории самолётики, то понимаю, что он снова… И так злюсь, так злюсь! Хотя не должен… Я просто не знаю, как ему помочь. В его голосе чувствуется надрыв, и Каллум просит меня остановиться касанием о бедро. — Давит, — я тянусь к нему через весь стол и бережно кладу свои ладони на его, всё ещё сжимающие стакан. — Спасибо, что поделился. Ты поступил правильно. Можешь идти. Мы позовём тебя вместе со всеми позднее. Хорошо? — Хорошо, — натужно улыбается он и выдвигает со скрипом кресло. Когда Давит оказывается по ту сторону двери, Каллум говорит мне «Спасибо».***
С Итаном проходит всё ровно. Томас всячески выбивает из него всю возможную информацию: то укоризненным взглядом, то недовольным пыхтением. К сожалению или к счастью, на призыве парень отсутствовал, потому что неделю провёл на соревнованиях по плаванию, поэтому ничего нового мы не узнаём. Когда я спрашиваю, что вы не поделили с Артуром, он мычит нечто нечленораздельное, напоминающее брань, и получает за это лёгкий подзатыльник от отца. — Территорию, — подсказывает нам директор, которая так устала подпирать витрину, что села на рядом стоящую стопку книг, — каждый год я наблюдаю одну и ту же картину: мальчишки метят территорию, грызутся за девушек и готовы порой глотки порвать, если кто-то выбивается из установленных стаей рамок. Итан, — показывает она на него, — не из их стаи вовсе. Чужак, которому, как тут любят выражаться ученики, бросили кость в виде гранта. Таким бывает здесь тяжело. Мы стараемся над этим работать, но это… длинный путь. Когда Итан с отцом выходят, на пороге появляется лощёный мужчина в строгом костюме и с тростью в руках. По его сжатой в тиски челюсти и риторике становится очевидно, что отпускать ситуацию на самотёк он не собирается. Он высокомерно представляется мистером Бэрроузом, зачитывая все свои титулы и регалии, затем переходит к претензиям и жалобам о долгом ожидании в коридоре. Только после этого в кабинет заходит смущённая Венди и невысокий мужчина с пузиком и проступающей залысиной. Вероятно, адвокат. Выяснятся, что мать девушки, жрица Западного ковена, не смогла приехать на допрос дочери из-за джетлага после долгого перелёта Токио-Сидней-Лондон. Венди выслушивает всё это от отца с беспристрастным выражением лица, рассматривая игру солнца в пластиковой бутылке с водой. Похоже, ей не привыкать. — Мисс Бэрроуз, — как заезженная пластинка повторяет адвокат после первого же невинного вопроса от Каллума, — вы проходите по делу как свидетель, а не подозреваемая, поэтому имеете полное право не отвечать, что я и настоятельно рекомендую вам это делать, — после чего устало добавляет, ослабляя ремень на брюках: — В случае же вашего ареста согласно ст. 28 «Закона о полиции и доказательствам в уголовных делах» вы тем более не обязаны говорить что-либо, поскольку это может навредить вашей защите. Всё, что вы скажете, может быть использовано как доказательство. Я хлопаю ресницами каждый раз, когда адвокат затыкает Венди на полуслове, и той только и остаётся, что смиренно закрывать рот, извиняюще на нас глядя. Ровно то же самое происходит с Артуром и его отцом. Мистер Кромвели заходит в кабинет как к себе домой, расстёгивая пуговицы на пиджаке, и их адвокат, бойкая женщина-питбуль с короткой стрижкой, вальяжно разваливается в кресле. Первым делом Кромвели подмечает портреты основателей на стене, и я удивляюсь, как он не достаёт из штанов член, чтобы насладиться собственным изображением — тем, что в позолоченной рельефной раме в центре. К сожалению, адвокат выбирает такую же стратегию, что и семейство Бэрроуз — вредить расследованию молчанием. Я смиряюсь, сжав челюсть. Всё то время, пока Каллум задаёт Артуру вопросы, Кромвели нависает за его спиной, как тень. Ровно такая же картина происходит, когда на его месте оказывается Шэди. Парень настолько напуган напряжённой атмосферой, что, когда я случайно задеваю бутылку на столе, протягивая ему лист с кругом, он вздрагивает. К листу, по рекомендации адвоката, он так и не притрагивается. Впрочем, как и Артур. — Ничего личного, господа, — разводит руки Кромвели. — Всё в рамках закона. Я же улыбаюсь во все тридцать два зуба и вцепляюсь в ткань своей юбки, пока этого никто не видит, кроме Каллума.***
После окончания личных допросов мы приглашаем всех спуститься в аудиторию для проведения очной ставки не под запись. Мы вынуждены пойти на такой риск, потому что иначе адвокаты Венди, Артура и Шэди не позволили бы своим подопечным и слова сказать, а вопросы у нас ещё остались. К тому же, ох, как хочу их позадавать и я. — Артур, — подхожу я поближе, — очаровательный пластырь. Где взял? Он заметно напрягается, когда взгляд отца дотягивается до него с противоположной стороны амфитеатра. Я постаралась разместить всех так, чтобы взрослые и подростки сидели отдельно, в надежде на то, что тем самым смогу уменьшить влияние одних на других. — Не волнуйся. Всё, что ты сообщишь, будет невозможно приложить к делу. — В медпункте, — врёт он и не краснеет. — А что? — Да ничего. Хочу себе такой же. — Их… — спотыкается на своей лжи Артур. — Там больше нет. Последнюю упаковку забрал. — И часто бываешь в медпункте? — Да не особо, — посмеивается он. — Вот если бы там раздавали презервативы… Я хмыкаю и отхожу назад к кафедре, чтобы дать ему немного пространства, и подаю сигнал Каллуму. Тот достаёт из гофрокартонной коробки, которую мы заранее притащили из пыльного архива библиотеки, опечатанную мультифору и демонстрирует всем. В неё мы намеренно напихали разное, чтобы выглядело так, будто бы у нас столько улик, что можем арестовать половину парламента хоть сейчас. — Это, — показываю я на мультифору, — бумажный самолётик. Нет, я не побежала трясти Томаса, чтобы он достал мне его среди мусора. Я впопыхах сложила обычный лист бумаги по памяти, чтобы Артур не заметит подмены. А если подмена и обнаружится, то важен лишь сам факт. Артур зыркает на Давита, и тот опускает глаза на свои сжатые в замок руки. — Он мой, — закидывает ноги на парту Артур, — но вы ведь и так в курсе? — Ага, — подтверждаю я, и Каллум убирает «улику» обратно в коробку. — Цветок-оригами — твоя работа? Его ты подарил Венди? Видела в мусорном ведре. Мои слова его явно уязвляют. — Допустим. — А что насчёт Дафны, — упираюсь я о трибуну спиной. — Между вами что-то есть? — Ей бы этого очень хотелось, но нет. — Простите, — вскрикивает с места адвокат их семейства, и его пузо подпрыгивает вместе с ним, — но какое отношение имеют к делу вопросы про личную жизнь? — Прямое, — осаждает его грозным взглядом Каллум, под которым тот поправляет галстук. — Мистер Кромвели-младший может не отвечать, если пожелает. Думаю, он, как и все мы, хочет найти виновных в преступлении, а вы, господин адвокат, пока что только мешаете. — Артур? — зову я, и он отрывает испуганный взгляд от отца, убирая с парты ноги, чтобы принять более закрытую позу. — Продолжим? Пока ты очень помогаешь нам. Он нехотя — скорее из-за отца, чем из-за давления от меня — соглашается, и его адвокат раздосадовано садится на место. — Всё путём, мисс Дюпон. Мне особо и скрывать нечего. — Особо? — скрещиваю я на груди руки. — Давит ведь вам и так рассказал про мои волшебные пилюли для психованных, — он изображает пальцами, как трясёт вооружаемую банку от лекарств. — Их выписал врач пару лет назад. У меня биполярка. Они помогают, если я про них не забываю. Только с памятью проблемы. Побочка, — Артур потирает на носу пластырь. — Самолётики мои. Цветок в… мусорном ведре, похоже, тоже. И что с того? — Почему ты солгал, что взял пластыри в медпункте, — он настораживается, — когда я точно знаю, что там таких нет? — Я… да как-то… Когда Артур бросает взгляд в сторону отца, я поднимаюсь по амфитеатру вверх и заслоняю собой Кромвели. — Всё в порядке. Никаких протоколов, помнишь? — Да, — вновь касается он пластыря и одёргивает руку. — Он не мой. — А чей? Все будто замирают в ожидании вместе со мной. — Джосолин, — шепчет он так тихо, что я едва ли не читаю её имя по губам. — Повтори, пожалуйста. — Джосолин, — в его голосе появляется опора и в то же время такая грусть, что сжимается сердце, — мы тусили иногда. Но, наверное, она надеялась на большее. Вот, — тычет он себе в нос. — Пластыри ей сестра подарила перед новым учебным годом. Хорошая девчушка. Видел однажды. — Почему ты не сказал сразу? О ваших отношениях. Артур смотрит вниз — туда, где сидит Венди. Ох, малыш. И опять всё сводится к девчонкам. — Боялся, как это будет выглядеть, — он издаёт смешок. — Тусил с девушкой, а потом её убили. Как ладно складывается для расследования. — А в ту ночь, когда Джосолин не стало, вы договаривались о встрече? — Что? Нет. Мы редко… Ну, вы поняли. Пару раз от силы. — Да. Я поняла. Вы редко уединялись в подсобке садовника. — А Дафна в курсе? Кажется, ты ей очень нравишься. — Нет, думаю, она не знала. Иначе бы истерику закатила. Я спускаюсь по амфитеатру и подхожу обратно к кафедре. — Венди, Ванесса, могла ли Дафна быть в курсе отношений Артура и Джосолин? Первая отвечает Венди: — Вряд ли. Она очень ревнивая и не терпит конкуренток. «Уж что есть, то есть», — вспоминаю я сцену в столовой. — Не терпит конкуренток, — поправляет её Ванесса, — но не убивает. — Да, я не имела в виду ничего такого, — кивает Венди. Чувствую, что мои силы подходят к концу, и я поворачиваюсь к Каллуму в поисках поддержки. Они кивает и перехватывает инициативу, выходят вперёд: — Мистер Кромвели, — обращается он к Артуру, — кто-то может подтвердить, что в ночь убийства мисс Нёрс, вы находились в кампусе? — Эм, даже не знаю. — Думаю, я, сэр, — поднимает в растянутом свитере руку Шэди, и тёмные, слегка сальные волосы, падают ему на глаза. — Мы ведь столкнулись тогда в коридоре, забыл? Артур чешет затылок. — Точно! Я же… — он изображает, как метает самолётик. — Сидел на крыше, а когда пошёл дождь, спустился. И встретил тебя в общем коридоре, ты… — Шёл в туалет, — поддакивает ему Шэди уже куда увереннее. — Точно. Так всё и было. Нас же не арестуют за желание суициднуться и поссать? Мне даже не нужно смотреть на Кромвели, чтобы увидеть его рожу, довольную тем, что его дети заимели отличное алиби друг для друга. Гори оно всё огнём! Напоследок Каллум задаёт уточняющие вопросы о Гоэтии и проникновении в библиотеку после её закрытия, но ничего из общей картины не выбивается. Ещё около десяти минут я трачу на то, чтобы как можно точнее состыковать время убийства Джосолин со словами ребят, и пока что, увы, всё складывается не в пользу расследования. Если кто-то из них и мог совершить убийство, то прямых доказательств у нас нету. Из аудитории я выползаю с болью в пояснице, тяжестью в ногах и паршивым настроением, мечтая только о душе и чистых простынях. На развилке между парковкой и женским корпусом меня подзывает Корморан «Довольный собой» Кромвели. Я останавливаю миссис Торн, вышедшую проводить приезжих, и наклоняюсь к её уху, чтобы нас никто не услышал: — Как хотите, но сделайте так, чтобы до конца расследования ни Шэди, ни Артур с отцом наедине не оставались. Он их покалечит. Директор в ужасе открывает рот и притворно хохочет мне: — Непременно, мисс Дюпон. Сделаю всё, что в моих силах. Мы расходимся, и я, источая добродушие, подхожу к Кромвели, которого уже ожидает у машины его водитель. — Хотели мне что-то сказать? — Я впечатлён, — кланяется он мне. — Мне было приятно провести время в компании таких профессиональных игроков. — По-вашему, мы играем? У нас тут убийство. Он слащаво смеётся, подобно тем «джентльменам», что во время медленного танца норовят опустить свои грязные руки ниже талии. — Безусловно. Простите меня за моё невежество, — протягивает он мне раскрытую ладонь для прощального рукопожатия, и я брезгливо смотрю на неё. — Увидимся завтра. — О чём вы? — Как же? Вы и я, оба, приглашены на чудесный вечер в полночь. — Вы, — делаю я небольшой шаг назад, — тоже? — Безусловно. Как и вся лондонская элита. Будет весело, — вновь тянется он для рукопожатия. — Вот увидите. Я смотрю в его змеиные глаза, затем на руку. На руку и в глаза. А потом… разворачиваюсь на каблуках и салютирую пальцами от виска: — Жду не дождусь. Когда его набитый иглами смех вонзается в мою удаляющуюся спину, по ней пробегают мурашки. Но я держу осанку, как полагается ведьмам из рода Дюпон — прямо, чтобы не один из мужчин не мог усомниться, с кем имеет дело. С женщиной. Vipera Evanesсо [1], чопорная ты сучка. [1] Заклинания из «Гарри Поттера», вызывающее огненный шар, который уничтожает змей.