мы никогда не будем жить у моря

День сразу же не задался, с первых секунд будильника. Или ещё раньше, когда приснился очередной пугающий сон. Или ещё раньше, когда заснул не на том боку, или умылся недостаточно начисто, а может, когда ночью дверной замок не провернулся. Мерзло. Холодная склизкость пробирается под пижаму, тонкую кожу, но совершенно не пробуждает ото сна. По воспоминаниям, в детстве смотрел по телеку, что как на Эвересте — наоборот, люди сдирают с себя одежду и засыпают. Только уже сном беспробудным, а он об этом и мечтать не мог. Да, похуй. Мерзко. Нужно оплатить квитанции, сходить за продуктами, выполнить заказы по сведению, ответить на семь пропущенных, в конце-концов. Последний был пять часов назад, от Андрея. Все остальные, конечно, тоже от него. Из коридора послышались шаркающие, но одновременно с этим лёгкие шаги. — Не заметил, как ты пришёл, — кто ещё это мог быть, кроме него. Непонятно где шлялся, заявился под утро — типичный распорядок «совместной» жизни. — Не хотел будить, прости за звонки, не помню уже, зачем звонил. Таким тоном невинным произнёс, брови ещё свёл, прям собака грустная. Ну, псина так точно. Да и вправду, зачем ему вообще звонить? Федя же совершенно о нём не печётся, да ему похуй. — Я купил творожков. Будешь? — конечно, опять накупил различного дерьма, фитоняшка, а через несколько часов, всё, противно. Остаётся только Фёдору ими и питаться, скиснет же, — А, сейчас чайник поставлю! И умчался. Про то, где шатался два дня, даже спрашивать смысла нет. Простые формальности. У них всё просто: провинился, отмолчался, загладил острые углы любезностями. Хотя бы живут. Не общаются почти, но живут. Выглянул в окно. На улице странная дымка. А еще, видимо, ночью шёл снег. Шёл, конечно, сильно сказано. Старательно передвигался. Дороги выглядят так, будто их обоссала коммуна бомжей. Все переливается желто-розовым сиянием. Загляденье, не иначе. Все ещё прохладно, но ноябрьский воздух был не настолько леденящим, как показалось при пробуждении. Все облезлое, почти не осталось ни единого оранжевого листочка на деревьях и кустах. Подоконник что-то совсем истрепался. Да и обои отклеиваются, нужно будет как-нибудь ремонт провести в квартире. Рассвет уже кроваво-розовый, к сильным холодам. Нужно отвезти Андрея к морю, захворает скоро. Минеральные воды, в Крым, или домой, в Краснодар. А то Питер окончательно убьёт этого южного мальчика. А Федя всегда хотел жить около моря. По крайней мере, в старости. Так и представлял себя богатым дряхлым дедом, которого все обожают за факт существования, мудрец весь из себя. Родители ещё о внуках напоминали, ну, если одного умного жёлтого пидора можно считать таковым — уже выполнено. Иногда возникало ощущение, что у них всё стало получше. Ощущение. Просто теперь он меньше лезет в его образ жизни, не пытается поучать. Андрею от этого тоже легче — перестал триггериться от банального присутствия Фёдора. Заготовленные фразы, вот, использует, пытается быть заботливым. Перечитал книжек по психологии? Мило, но палевно. Все же, не самый он тактичный человек, хоть старается больше не ранить. Почти забыл, когда все началось. Когда в 16-м только с ним и общался, считал самым близким другом, мечтал обнять его, да хоть увидеть вживую. Забавно, не поменяло почти ничего. Видит раз в несколько дней, бывает, недель. Теперь каждая фраза остаётся на подкорке памяти — неизвестно, когда ещё раз сможет услышать. Наверное, не стоило стоять на холодном полу без носков. Пальцы отмерзли — перестал их чувствовать вообще. С эмоциями бы также, перестать бы чувствовать их по отношению к Андрею. Даже с другими переживаниями — только не он. Другие переживания, другая жизнь. В одной из параллельных вселенных Федя точно бы решил проживать самую спокойную в мире жизнь — поженился, завёл собаку, сделал сраный ремонт, без грёбаного Андрея. Хотя, каким-то образом он и там был бы рядом. Слишком он необыкновенный во всех смыслах слова. Слишком во всех щелях. Точно, холодно. Чай. Должен же уже вскипеть. Пробирается сквозь порог аккуратно, если заденет замороженные пальцы хоть какой-то — всё, пропал. В комнате потеплее. Не необычно. На кухне выключен свет, тускло. Солнце ещё не до конца вышло, скоро совсем темно будет целыми днями. На душе темно годами, особых различий не последует. Андрей сидит совсем зажавшимся — всегда мёрз сильнее других. Всё-таки не уберёг он своего Кая. Слишком поменял его Петербург, остаётся ему светить ледяными глазами, да язвить. — Хочешь, к родственникам твоим скатаемся? К морю, отдохнёшь, развеешься, — голос совсем хриплый, может, разжалобить его сможет. — Ты меня так и не познакомил со своими родителями, братом. Тот скользнул мутным взглядом. Совсем заплывший. Вроде, когда чайник бежал ставить, было не так плачевно. — Родственникам? — чуть ли не по словам пережёвывает буквы. Опять упирается куда-то в колени. — Не, обойдусь. Ты меня уже ненавидишь, а они будут в ужасе. Последнее предложение превратилось в мокрый всхлип. — Ненавижу Краснодар, Федь. Там слишком правильно. Только сейчас заметил, что глаза у него были болезненно-красные. Слезливый. Самостоятельно себя убивает. Отсюда он не выберется. Как бы не старался — город окутывает и разъедает изнутри. Может так, без разницы. Он будет существовать ради него, чтобы тот хотя бы немного жил. Его сломавшийся ребёнок этого заслуживает. — Андрюш, мы никогда не будем жить у моря.