Кошки-мышки

      По мнению Аими, сегодня был замечательный зимний день.       Это была первая зима после вступления на престол наследной Императрицы и окончания кровожадной охоты на кицунэ.       Успокоившийся за ночь буран намел огромные сугробы, и в норе ее сегодняшним утром было тепло, как никогда раньше. Ни наста, ни гололёда не было, и лапки ее остались в целости и сохранности во время охоты за завтраком. Да и завтрак сегодня скудным назвать было нельзя — свалившийся с дерева сонный жирный тетерев до сих пор сладко вязал язык. Не рассчитывая на дальнейшую такую удачу (хотя она же кицунэ — прохвостка и плутовка — как ей и не поймать удачу за хвост?), Аими даже оставила половину тушки в своем тайнике, планируя вкусно поужинать.       Вода в ее любимом озерце была на удивление теплая, будто скупое зимнее солнце соизволило прогреть черные немые камни. Аими правда любила это место, нуждалась в нем — уединённое, спрятанное, недоступное ни екаям, ни, упаси матушка Инари, людям. Непомерно глубокое (даже если бы Аими нырнула, не успела бы достичь дна за один задержанный вдох) озеро будто из глубины светилось манящим голубым, стоячая вода дружелюбно бликовала на неприветливых спинах камней, а в солнечные дни совсем искрилась и переливалась. Озеро не было горячим, но для Аими, огненной кицунэ, это было совсем неважно.       Внезапно хрустнувший камушек заставил Аими вздрогнуть и перестать нежиться в тягучей воде. Кицунэ внимательно прислушалась к своему звериному чутью, повела носом по воздуху и расслабленно откинулась на спину, сцепляя ладони под грудью, — хоть от внезапно появившегося человека и веяло кровью и опасностью, злых намерений он не имел.       — Прежде спрашивают разрешения, а уж потом — входят, — едко дернула она губой, услышав, что незнакомец опустился на камень в самом дальнем и темном углу.       В ответ долгое время было лишь молчание, и Аими недовольно фыркнула, выбираясь из воды.       С абсолютно нагого ее тела стекали тяжёлые капли и звонко разбивались о каменный пол. Лисица дернула меховыми ушами, подобрала небрежно кинутое на нагадзюбан льняное покрывало, легонько промакнула плечи, шею и грудь и расслабленно уселась на камень, задумчиво и разнеженно разглядывая скалистый свод над головой. Пять хвостов зябко обвили живот и бедра, укрывая от сквозняка.       «Даже не посмотрел на меня», — недовольство цепко впилилось в лисьи мысли, но гордость не позволила усомниться: для многих мужчин Аими все ещё оставалась желанной и опьяняющей. В том, что позади нее сидит мужчина, Аими нисколько не сомневалась — многовековая жизнь давала о себе знать.       В конце концов тишина стала напрягать, да и дело уже близилось к вечеру. Аими накинула на плечи сухой шелковый нагадзюбан, небрежно подпоясала, прошлась рукой ещё раз по густому меху на ушах и хвостах, удостоверяясь, что все хорошо высохло, и с неспешной грацией направилась к выходу из пещеры.       Мужчина почти сливался в потьмах с темными камнями: угловатое тело, острое лицо, черная одежда с четкими складками. Только светлая циновка, неосторожно выглядывающая из-под скрещенных ног, давала знать, что здесь сидит человек. Аими про себя удовлетворённо облизнулась: красивый, молчаливый, медитирует. Как раз мальчик в ее вкусе.       Отчего-то она была уверена, что придет сюда он ещё не раз.

***

      Аими была права — новоиспеченный знакомый действительно снова и снова приходил сюда и занимал все тот же дальний темный угол. Аими ничем его спокойствию не мешала. Лишь иногда, будто в раздумьях, медленно обтиралась, очерчивая тканью каждый плавный изгиб ее упругого тела; будто невзначай сладко потягивалась, мягко прогибаясь под лопатками; будто не замечая неприлично распахнутого нагадзюбана, млела у самой кромки воды, а на ее нежной белой груди плясали блики и ласкали светом темные ареолы.       Гость ее все так же был молчалив и безучастен, и оттого у Аими все больше разгорался интерес к нему. Немало мужчин повидала она за свою жизнь, но такие — отстраненные и неприветливые — всегда самым сладким медом расплывались на языке, стоило лишь дать им время, чтобы оттаять.       И, наконец, душным летним днём, когда пещерка была спасением от злого солнца для них обоих, мужчина произнес:       — Не трать на меня хитрости свои, лиса.       Голос его был тягучим и тяжёлым, выходил из гортани с едва заметной хрипотцой. Аими сравнила его с карканьем ворона — на первый взгляд жуткое и отталкивающее, но стоит с во́ронами пожить, и сразу понимаешь, что птицы эти — добрейшей души создания.       — Не указ мне, — Аими едко фыркнула, поправляя огненно-красные волосы. — Люблю таких, как ты. Молчаливых, мрачных. Ночных, — кицунэ задумчиво поджала губы и, сощурившись, глянула в темный угол. На нее, без утайки, смотрели два черных блестящих глаза. — Ворон ты. Такой же гордый одиночка, привыкший довершать начатое. Отчего же счастье свое тогда упустил?       Глаза, все так же смело сверкая в темноте, не прикрылись и не отвелись в сторону, но нутром Аими поняла — схватилась за ту ниточку, которая нужна была. Знала, правда, что никак на ее провокации мужчина не отреагирует.       — Не указ ты мне, ведьма, что удерживать, а что — отпускать, — голос его звучал ровно и тихо, не отражаясь от круглых каменных сводов. — Уловки твои меня не возьмут, не старайся, и сближаться с тобой не желаю.       — Вам, мужчинам, сближаться, чтобы хотеть и иметь, и не надо, — Аими чуть насмешливо качнула головой. И добавила, чуть подумав: — Как и мне. Не держись за неудавшуюся любовь, век твой короток и мимолетен. А если нагрузить душу терзаниями, то и в следующей жизни не видать тебе ни семьи, ни счастья.       В ответ было лишь молчание. Аими без стыда села напротив мужчины, с интересом его разглядывая. Сейчас, когда у него были открыты глаза, портрет его складывался яснее и ярче: чёткие грани черепа, ограненное высокими скулами лицо, длинный, чуть кривоватый всередине, нос и жилистая шея. Ресницы, короткие и жёсткие, обрамляли злые, насмешливые глаза, полные губы расслабленно лежали над острым подбородком.       — Не любит она тебя, — задумчиво протянула кицунэ и вздохнула, — Императрица. Замуж вышла за сёгуна, а хвостом своими крутит у тебя под носом, но не для тебя. Отчего глаза закрываешь на это? Околдовала? — губы Аими насмешливо изогнулись. Мужчина скупо молчал, напряжённо сверля в ее лбу дырку. — Ну-ну, красавчик, не гневись, — лёгкий смешок утонул в шелковом рукаве нагадзюбана.       Аими легко поднялась и, на прощанье окинув взглядом, мужчину, направилась к выходу из пещеры. На секунду, у самой границы с солнечным светом остановилась:       — Аими. Зови меня так.       В ответ ей было привычное молчание, чему она совершенно не удивилась, и, наконец обернувшись в привычное тело, она лёгкой трусцой посеменила к чаще.