тебе ли не знать о том, что я такое

( говоря, тебе стоит и вправду говорить. правдиво, начистоту )

я всего-то пытаю потуги выжить. пытаю себя, мазохистично и саморазушно. поруха — мой привал. самострельба — причал у твоих ног, где аутоагрессивный гнев комкует своё затушение, встилаясь смирённостью. и всё болит, изнываясь. всё поламывается под расфигаренными ладонями в пропале ожогов второй стадии вокруг невысказимо-невыскажённо тихо. звуковая аберрация вскажается, теснится к ушным улиткам, приминаясь к мелкострою костей. респирация идёт тугостно, лёгкие будто забиты смолою в увязку-увязочность, без реализации хирургической интервенции, замкнутые в своём гореполыхании, переповязанные джутовыми канатами. но вейлоном можно дышать. это кислородные трубки, это подача жизни, её поддержания. вейлон твоё сознание бифуркационная точка невозвращения, кромешный рубикон. вейлонова любовь к тебе обладает тимоаналептическими эффектами участочно крупновёрстнее, чем антидепрессаторские пилюли в полуизржавых жестяночках из-под декстрозного монпансье. вейлоново присутствие целебно так, как больше ничьё. у тебя же не синдром холокоста, мальчик-звёздочка, нет ведь? ионизирующая вина рвёт плоть до скелета майлз корчится в растрёпанной постели, продрогше дрожит во влажном холоде, сцепляя кисти рук за многомученическим затылком, и не знает куда себя деть. куда прибиться. вейлон появляется скоро; с их кошкою на руках, уже побывавший в ванной и испивший таблетки. за оконденсаченным окном метелит, бушуясь, раскачивая вощёные сухие ветви на кронах болеющих древ. немезида в веевых ладонях вскидывает мордочку и принюхивается, находя тапетумом в полумраке скривлённую фигуру майлза в сбившихся коттоновых одеялах. парк реагирует востоль же резво, шустро спарывая расстояние до апшера. кошка спрыгивает на кровать, мягко приземляя своё четырёхлапье. подступается к майлзу, ласкается бочиною морды о тыльные стороны зажатых предплечий, почти неощутимо. — детка? — вейлон зовёт на пробу. у детки шумноволновое дыхание как перед высокоштормовыми предупреждениями. он весь в поту. сумасшествует выкаченными глазными яблоками. батальон мурашек растилает по коченелым конечностям. покатываешься крышей поступательно, циркулически, наебениваясь и наебениваясь, не силясь встать на ноги, удержаться стоично. энергоресусы конфискованы волрайдером, волрайдер определяет призматизм боли и парадигму сознания, волрайдер — инфекционный пситтакоз, сцапленный с уличных голубушек-милашек. наночастицевая хворь, проедающая мозговые дендриты и синапсы. скребущаяся, назойлистая, неуходящая, неотмолкающая, свирепелая, угрожающая и хитрая до пизды. волрайдер елействует, парит меж твоих изрубленных ладошек, окутывает их графитно-зернистым туманом, распадается мушками, свищет-свищет-свищет. что-то в полушариях исхрустывает. раскалывается. щемит и щиплет. агонистично рыдает. эту мразь не вытравить никакими паралитическими ядами, экстремальными нейро-/хирургскими оперированиями, ударными рейвами медицинских препаратов, дающих только побочное и высбаивающее, сламывающее пополам, загибающее кусками. эта мразь питается тобою, паразитируя. но. что без волрайдера будет держать тебя в живых и дальше? своего рода мутуализм, детка, втаскиваешься? он без хоста не так всемогущ, ты без него — мертвец без могилы. ха-ха. смешная штука — жизнь, нагибающая тебя так низко и уродски и что делать? среветься с нано-уродом, затыкать ему прожорную, чёрнодырную пасть, не изразиться чумной вшивой псиною в псарне, где господствует бешенство непривитых промзонских брошенок. не распасться. не потерять вейлона. не потерять себя. не потерять. не потерять. не остаться одному в руках волрайдера. майлзу ничего не нужно, лишь бы вейлон парк был по праву его, желал его, желал быть с ним ( майлзу ничего не нужно, лишь бы остаться собою, не расщепиться молекулярно; на мономеры и кварки ) — я твой, — опожарное волглое дыхание. — я здесь, я с тобой, я весь твой, майлз, милый, — он берёт твои культяпки в удилье своих ладоней, он нежно целует обрубы пальцев, он протяжеленно дышит и мерцает около-сапфирной иссизостью своих элегических, бравурных глаз. гипермобильность суставов пальцев растягивается, майлз пластично разминает отощавшие суставы. движения разбитые, декоординированные, будто фасциальную ткань изорвало полями, будто мышцы статизировало параличом во сне. катаплексией. миоклонической судорожью, неотбойным эссенциальныи тремором. площадь объём периметр радиус как иззамерить ад? не изожри меня живьём, неземное ты выродочество всё нормализуется всё изналадится станет так круто-классно-клёво-прекрасно-охрененски я захочу жить, я захочу шагать дальше не пролечившись, не изъяв, не выхаркав-выблевав, не уничтожив, но свыкшись, свывшись и снывшись. убедившись в вейлоне. убедившись в себе. во врачебных эпикризах и анамнезах, чьё поголовье отбахивает черниловою печатью острое птср, царствующее в коморбиде с иначными расстройствами, падлячно пекущими неокортекс. твоему случаю нет нозологии. ты — прецедент волрайдер наигрывает скифскую сюиту по апшеровым ломким рёбрам, волрайдер аморфично-эфемерно залаивается полнозвучным смехом ему весело баш на баш, майлзи. болезненный излом негустых бровей, сверкающий водою глянец склер, флуктуационная воспаль во взгляде; турмалин перебивается световыми преломлениями лучей, отбликивает и взбрыкивается, так офигенно походя на характер майлза моя боль болит твоею болью моя боль вступается-заступается за твою боль, оберегая её от скверно-варварских посягательств ха моя боль падает в твою боль полною приёбнутостью, свинтом башни, торсионными спазмами, повстанчески-инсургентно — день за днём меня разъедает это жуткое существо, — он иссрывается на шёпот. шелестит солнцеразбивательскими голосовыми связками, отдавленной трахеей. — не дай мне исчезнуть, вей. а вейлона хуёвлейше ранит слышать то, что спадается холыми децибелами с переистерзанных уст. малыш, ты стукнутый? ты вредишь _всему_ — твои страдания мне страшнее и мучительнее своих, — парк вбивается в объятия, подворачивается, оплетает майлза конечностями, укрывает от бед, крепко впиваясь пальчьями в исстлевшую цветом кожу. тоскана нильских вод. облетевшее жидкое розовое золото. мне так жаль мне жаль, майлз а ведь нано-создание под сводью грудины — как заимение дефекта в делении клетки, и вот у тебя острый лимфобластный лейкоз на терминальной стадии сгорания-горения по проводу диагностики. онкология в двадцать с галькой ощущается под стать слёт на околосолнечную орбиту, ближайше к коронарной материи жёлтого карлика. даунхилл. систолу раскатывает, разгоняет. вы взлетаете. вы падаете. с грохотом. это графики. это жизнь. жизнераскаточка по прошествию злоёбской маунт-мэссивской ночи. перевороченные фрагменты. бедняга билли хоуп словно в формалиновой жидкости, переискрученный сотней жгутов-проводов, чёртова скала крис, амбал-алабай, идущий за тобою по пятам с позывным поросёночек, безумствующий трагер с туполезвенными секирами-секаторами, молитвы-молитвы-молитвы, всполохи рьяного алого огня, буре<по>лом обвала здания, реки несущейся феррумной крови, искалеченные, мириады раз перешитые до неузнавания пациенты-варианты в смирительных рубахах_робах и вейлон конечно, вестимо и разумеется, в е й л о н одно имя одно дыхание вейлон парк, небесное дитя, спасшийся вместе с тобою. спасшийся благодаря тебе. затащивший тебя в ад на земле майлз апшер — термореакционное [нордичное] солнышко местного розлива. майлз апшер хостит нанодрянь и убивается травма осложняется. травмы захватывают подсознательность, манипулируя сознательностью, взабитой люминофоровыми звёздочками_планетками, крепимыми-клеемыми к стенообносам и потолкам бетонокоробки квартиры-обители современного человека (одноногого на разум). хах ты похораниваешь себя на абиссальных равнинах, закапываясь всё глубже. в отложениях гидрата метана, под чёртовым морским дном, в лагуне отчаяния — можешь не смотреть на меня вот так? — вызливаешься. издёргиваешь обметалленными плечами. — ты подразумеваешь, абсолютно не смотреть на тебя. я же знаю, майлз. и впирается ответствующе майлз волчарно, хохлясь, съёживаясь довербальной раздражённостью. — откуда бы тебе знать? вейлон не даёт ответа. вейлон выдыхает, перемежая бельные веки. сидит спиною к тебе, анкилозно-несодвижимо, мнимо умиротворённо защёлкивает назящие испятиться слова. замуровывает их подстеночно в своей разоблезлой гортани. фибринова кровь сгущается. встекается. мочится из сосудных сеть-сетей так, как мочатся под себя кинутые надолго без присмотра новорождённые, эти бедные детки-детины, растущие по шаблонке в зверьё диковинное [ м а у г л и ], насквозь вспашенное остервенелою безызбавленной болью, кою и не разбавить в немецком вине. у коей во владениях балюстрады, озимые прерии и грёбаные огнемёты. противооткатные орудия с патронташем в тысячи нарядных пуль-красавиц, ревущих в полёте одиночество нарастает-наращивается, представая в лике той звери, что выкогтит тебе всю органную составляющую с самым довольным благоговением, смакуя потрепетно. в бессмысленном мире бессмысленно уповать на что-либо. в бессмысленном мире тебя держит только одно живое создание, и, ты знаешь наверняка, его самого ты держишь-удерживаешь тоже. всё нормально. разваливаться — нормально. тебе важнее всего не утопиться нахуй, и то прослынет гераклическим подвигом. всё нормально. ты же не думаешь, что по правде хочешь сдохнуть? искренне? ответь себе на заданный вопрос, углоколющий, лежащий под носом декаду лет, упорно и бараньи игнорируемый за нежеланностью и бессилием что-то предпринимать, что-то делать с этой ушлёпской сранью. вейлон оттаскивает от края. не отскакивает как пришпаренный. вейлон, разрушенный, стережёт разрушенного тебя это не объёбка прегадолом, это ссанный акт любезной любви в прочерёдье мразотской повседневности кайнозоя это просто добросердечие славного парня, что втащился в тебя по самые уши, — неуклонимо, до лихорадства. отравление интоксикация рвота желчь желудочный сок кислота неон оксиды труха я живу ночным кошмаром ты — мой процион в созвездии малого пса спаси меня.