тебе ли не знать о том, что я такое

оставь надежду

ты можешь убежать, но не освободиться. зверь внутри тебя приливная волна прошлых ошибок поглотит тебя . имя мне — легион. ты это знаешь, ты же видишь коллоидный чёрный рой, наночастицы отхвачивают мой разум, устраивая бесчинства, обчищая все к а м е р ы, стопоря видеозаписи, разгоняясь тысячаваттностью, статика электричества нагромождает мозги, замыкая соединения. нордичное солнце, моё родное, окраинное. мой свет. инфекциональный, пандемичный, эпидемией растлывающий. в нашей квартире послеболезненно холодно, батареи не отапливаются. у вейлона хладные глаза, отдающие ледниковым периодом, мезозойской эрой. льдятся и леденятся, обвораживая. вейлон часто молчит, не нарушая чужестенковую апатию в огранях личного пространства ( & подпространства ), чтя настроения своего маленького норд-оста, своего крушно-крушащего ореола луны в окайме морионного улья. об его зубьи поцелуи режется язык. как об фольгу, — тонко и оттого оболезно, продравью куроча дермные покрытия. вальридерова крокодилья-кайманова пасть отзеркаливает майлзовы состояния, невесью планируя за станом спины апшера. как бумажный оригами-самолётик, неровно сложенный детскими дебелыми ручонками-ручками в кошачьих царапинах. вейлоновы ладони тоже красуются оными. волрайдер дьяволичит, чешет_расчёсывает кайму нервовых сплёток, экземируя экссудатами. волрайдер не говорит, но шепчет на ухо: ты действительно веришь, что он с тобою останется? не смеши нас всех. заткнись, — привыкаемо обвыводится корью в пасти, прорисовывается печаточно крайоловыми разноцветными стиками в воздушном слое, — но бесполезно, потому что кое-кто у нас незатыкаем, абсолюткою. не ври себе. однажды он заколебётся. как и любой человек, майлз радужки у майлза всизые, светятся карбидно, всплываются мшисто-зелёно преоборотностью: ярчайше-желтяще, желатиново вальридизированно молчи, тебе говорю. что ты можешь знать? это становится глубже ты никогда не сможешь бежать достаточно быстро прочь от правды, в объятия трагедии чувственные (силовые) поля аугментируются, всиляясь и всшириваясь. что-то никогда не отпускает тебя, вдерживая за шкир, вдали от почвенной опоры, выпаряя и оспаривая любую рациональную директиву. человеческие привязанности иррациональны, такова природа в е щ е й. они ураганны, тихоубийственны, шибки, долготягучи, живучи и мазохистичны. бравада с несущими стенами ниспадают, изрушаясь, выдавая ослабину, и ты херишь контроль над собою в распучину субвойдов. копинговые стратегии против привязанности — хуёвая боевая армада. вейлон здесь в секции видимости вейлон тише тишины, когда окапывается в себе, столбенея в окраях сезона дефицит-афицит витаминарный и гемоглобина усвояется-всваивается практично: подниматься с горизонталки в вертикалку, ловя вертолётики в застилаемой линзе сознания — повседневная ритуалочка. ничего нововзъявленного; тошнота идёт с тобою под локоток, ведёт на больничный, в стационар, на госпитализацию за абрисы горизонта, обмываемые мазариновой лазорью, сжухлым рыжелым кипятком. перевод на амбулаторное — это вейлон и вейлоновы ладони, целые, всепальчиевые. медный ихор красит яблочные жилы, оставаясь расходящимися нитьевыми люрексами в мякоти, пока ты слизываешь прокушенный металл с поджарых губ, не срывая зрительного коннектома с парком. что может быть привычнее своей же крови? а роднее? роднее лишь вейлон. всем собою, всеми своими составными-составляющими. — мне тебя не хватает, — сипишь. пойди и выясни, нанитовое ли создание в нём говорит или он самостно, трусящий на месте в одной драной майке и шортах, еле достающих до коленных чаш-чашечек. он крутит головою шарнирово, потрясывается. безустанно взлизывает звёздочку своих обсушных губ. язык еле трогает бусину титана в подбородочной ямке. парк подходит парк выясняет парк не боится ни его, ни того, что держит в его микро-клетках сомнительную жизнь парк говорит: — я тут. говорит: — не слушай нанорой. говорит: — слушай себя и меня. не его. стены округ тебя, майлз, — не кордильеры. не любая другая горная матрица. стены округ тебя взрушаются, покуда рядом мирно дышит обваливающийся изможью светловласый парень с рубцёваным животом в кожных участках, открывающихся на обзорность под задравшейся серой футболкою. — я никуда не ухожу. парк отстаивается поодаль, на расстоянии полуметра, сканерно осматривая своего парня на предметность пиздеца [ лишь бы ни черта не сотворил с собою в кондиции аффекта под командованием нано-убожества. блять. чёрт возьми ] это избытки это перекосы это невзъёмные тяготы ароморфоз с волрайдером за руку, что расчегаривает твои органности-внутренности пунктирно-пунктирово, апотеозами и как после произошедшего не чувствовать себя подопытной крысою за прозрачным армированным стеклопакетом, что не взобьёт ни один патрон? сосуществование с едва ли управляемым хтоническим саспенсом за грудью не улегчает ваше положение, хрена с три. — знаю. но иногда забываюсь. иногда его шёпот не перебить ничем ни одной пули не хватит ни одного поцелуя майлз разворачивается и утопывает на кухню за застоялым стаканом. запивает несколько капсул дулоксетина виноградным соком, вспоминая о препаратах благодаря звуковому напоминанию на дисплее телефона. майлза обтекаемо мутит-мутизмит, но куда легче, чем от таблетированной формы пилюль в гидрохлориде. волрайдер извивается на плечах, волрайдер воет. это не нервное. не психогенное. голову надкраивает, штопает, продрывает, она колется-колется невралгической и нейромедиаторной болью-распорышем. придренаживает к паркету, втаптывает. мы теряем чувство надежды за запаренными-сваренными железными дверьми, за засовами, ставнями, шпингалетами, квадриллионом замков. мы души без душ, пустополые тела, не имеющие дома, но сражающиеся за то, чтобы его отыскать на разорённых, разворованных, обомблённых столах умирающей планеты-хосписа. айсилум маунт-мэссив. детка, будет ли моих чувств к тебе достаточно для твоего утешения? будет ли достаточно моей к тебе любви? спасу ли я тебя от гибели, от мора, от земного холодного ада? ( кинетическая одиссея моего обожания тебя. моего принятия тебя. до финального земного дня ) провалившиеся ушедшим преполые попытки в ненависть [ко всему сущему, стало быть] всиляют неравнодушие, фрактализуют его. как засандаленная пощёчина — нервотрёпно, резво, щиплюще-щипливо, вырванно-нарванно. тихомолвная улыбка вейлона саднит, орёт и ругается муками, ругается матом. ( мы с тобою тихомолвно бродим по пеклу, распустив замок из ладоней. горькое ты моё многочувствие, не покидай меня ). о, ты не можешь дышать от протаски непересиливательного желания защищать его. от самого себя с волрайдером под диафрагмою — включительно, оттактно. на тебе пояс шахида ты смертник в терроре не по личному слепному взысканию привольщины. не по личному устремлению ты причинишь ему много дерьма и доставишь кипу неудобств не видишь? как его скатывает в безумии — только попробуй, майлз, — у парка посекундно тяжелеющий взор дичающей степной гиены. он ёжится и замыкается схрипленно. в ядрах миозно узящихся зрачков копится животный амок. потому что вейлону тоже блядски тяжело. потому что вейлон не может остаться без тебя. ты понимаешь его состояние, как же по-другому. мягчаще выдыхаешь затхло-паркий воздух. вас обоих ведёт. — я попробую, — выдержка паузы. театраль. субмягкость. — нежно. прости меня за это. майлз близится. майлз, замедляясь, протягивает свои куцые руки, пещрёные аллергией на низкий градус, коростью. у вейлона абсолютистски диковый взгляд. у вейлона морозящиеся судороги. и сам он морозится. кривит тонкие губы. капитуляция. белые флажки. развязанные верхние конечности. распученные кишечные кулуары. я иду туда, где есть ты одно прикосновение. единичное. вейлон до искрящего жмурится и отворачивается, убирая себя от майлза. удирая из мира в себя. убираясь к чёрту. ему нужно время. время, что водою стачивает горпородистые камни майлз послушательно отходит, коротко выдыхая, босыми ступнями прослеживает на кухонное пространство в безочерёдный раз, вынимает с полок отпоротую упаковку сухого корма, подзывает немезиду, пока высыпает горсть в чёрнопластиковую миску. малышка вьётся у ног заводной игрушкою, оплетает голени распушным хвостом, втирается мордою. майлз чувствует себя оленем-зомби, ображённым прионами, идуцирующими гибель здоровых органоид-клеток. подбито и просаженно ( жизнью ). потерянно в вечнозелёных лесах

замызганные неосмысленные очи

хронифицированная деградация

обрастающая вялость

всеполонящая спутанность навернувшегося сознания

критические поражения мозга

исход у заражённых милашек всегда фатален. лечения, вакцинирования нет. профилактика? отстрел и утилизирующее сожжение больных особей. грустно, но жизнеутверждающе, правда ведь? жизнь всегда найдёт способ искинуть тебя на обочину. сахариновые рощи, лозы, трупные окоченения. прометеевы пожарища. опалины-вспалища. пепелища. костры. оксиды-труха-больные мозги желчь и яды хмарный октагон, стрельбище по наживе, по мне и тебе. отчаяние — третье наименование волрайдеру. и нашим с тобою отношениям. когда я жажду тишины, всё, что я слышу — это стук гвоздей симфонический вопль скрежет моих зубов майлз задыхается майлз задыхается майлз за д ы ха е т с я за дыхае т с я вейлон, наверное, тоже. собачья звезда больная привязанность изранно-израненное создание в мозговых резервах-скопах_скопинах и что же ты делаешь? человечество испокон веков было столь глупо? у нанитового урода хмарно-атомоядерная ухмылка. словно флагеллант, хлыстующий себя по полотну спины, по вывернутым лопаткам, иссечённому поясу и угроханным плечам. самоистязание — твоя стезя? путь самурая по кодексу хаммурапи? ты бичуешь себя ты себя бьёшь [ ты себя убьёшь, блять, остановись ] останови меня останови я прошу умопомешанно, громоносно вцепляюсь в тебя, пропалимо влюбляюсь всенутром, как грёбаный фанатик, еду катушками сраной индукции тока меж извилин. мысль — электрика. мысли свойственно шмыкаться короткими замыканиями. ты ищешь отмычки. вентели, аккумуляторы, батарейки, ключи, монтировки, топоры и ножи. ты ищешь скальпели. анестетики, стимуляторы. пейнкиллеры. ты рыщешь в сухозёме голыми стигматными руками в тщетности поиска самого себя. своей глубины. своей идентичности. не навлеки на себя беду в земле и в аду мясной комбинат свинобойня в свинарнике испанская инквизиция, охота на ведьм поголовное аутодафе на каждой улице, располые взорванные гильзы, глухие отбойники, кручёные шальные пули, прокоптенные инструменты нихуя не пацифичных докторишек-убийц ( трагеру пламенный приветец, не пухом ему земля ) маунт-мэссив пахнет тем же гарью сдираемой кожи, химией обливаемой соляной кислоты маунт-мэссив кострится и плачет багр-бордово, горело, неистовствуя. отсипывает, износится опалящим рычанием, замерщвляя ещё живые (органами) тела застрелиться из самопалки, засадив промеж глаз литейную пулю-красавицу — выход ли? куда и откуда, с-о-л-н-ы-ш-к-о? не еби себе мозги, не смейся настоль откровенно себе же в рожу. никто не оценит. даже сучий волрайдер. стазис. всё немеет в северном полярном круге. глауконитная кожа вейлона в гренландски изморозных руках майлза с отсутствующими пальцами — трактат самокрушения, исповедь в никуда. я ненавижу существовать. я люблю тебя.

немецкая любовь от немецкого наносущества ; немецкая любовь от американского лунного мальчика в коматозе морозливые застенчивые поцелуи в шею робкие взгляды стализированных, камнеломкоцветных очей распространение наночастиц похлеще свиного гриппа, властительно и загубно. станция твоя есть дом подле вейлона парка окодированное не/счастье программа, расползающаяся пересбоями-шумами, бьющая ключом ошибок в штопорящем коде. приблизиться к тебе — приблизиться к правде; маунт-мэссив обостряет органы чувств. маунт-мэссив востряет многогранник восприятия. будапештовский цепной мост мегапиксельным изображением в черепной ; встреть меня там встреть и сбереги [ мне никогда не будет хватать тебя и твоей красоты ] углеводородный [ретро-]град горклых слёз обтекает лицо по уклонам. страх ножит в печень, подстёгивается к поджелудке, юлит юдолью безнадёги что если ты — это лицевая моего посттравматического-стрессового? пожалуйста, поговори со мною. побудь со мною. мне так хреново. я так остоебался. до заворота башки. я гуляю по холоду тьмы, и я не могу разглядеть тебя. я не могу найти тебя. кассета взмыкает, диаленту зажёвывает, блёклая картинка песочится в выгарь. . вейлон зябло прокуривает на голодный желудок три среднеумерных ракопалочки, опустошая винстоновскую пачку. наверное, так делать не очень-то безопасно. наверное, майлз вперит по холке, возлившись на твою такую нетипичную беспечность, умешанную в хлороформе с пропарным легкомыслием. — куда убрал таблеточницу? — у апшера тяжкие пляшущие зрачки и неодобрительно ужатая губная полоса. он волнуется за тебя. — твою или свою? — делаешь вид, что не замечаешь наэлектрики воздуха наноройным свербением. — она у нас, можно сказать, общая. раздвоенная просто. — посмотри на тумбе. и всё оно стабильствующе извинтительно до поры, пока тебе не скрахмалило башку, пока не провалило сквозь твоё туловище соточку охуенных сталелитейныйх венгерских/бельгийских патронов, пока своя же ручонка (шаловлистая и неслушимая-неслушательная) не встянулась за случайным условнистым браунингом. спаси себя, парк. иначе как же ты спасёшь своё сокровище, своего мальчика? как? всё это здоровски-здорово, по кой бессвязность меж тобою и окружным миром не похаживает на политически-национальные отношения страны-демократки (лживой, фальшивой) и страны-террористки (настоящей в своём ультранасилии, в пролитии крови направо-налево, но бестолковой и древней, безмозглой). что ты, блять, мелешь? успокойся. пригрейся к майлзу, вей. притянись, оплетись вокруг него, не дай ни ему, ни себе затонуть в этом море, в этом мороке. в ураганах, носящих гордостно женские имена ;

( ох, катрина.

что же ты натворила? )

глаза-торамалли смотрят в глаза-лазуриты, чья синева обстилается подрывностью морских ураганов, муссонами-циклонами, норд-остом; линкоры топятся, бригантины заходят на мель. пассаты, мистрали ; я научу тебя плавать научу одолевать страх и не путём пизданутой имплозивной терапии, понуждающей расшибаться об фобию, когда арахнофобов суют принудительно в клетку с хелицеровыми тваринами, вынуждая хвататься за расшибающееся сердце-жестяночку нет, я буду держать тебя за руку я буду направлять тебя у вейлона тёплые руки. у вейлона тёплая аура. волрайдер пригревается. волрайдеру нравятся благоприятствующие ветра. вейлон парк твой процион — собачья звезда в скоплении-созвездии малого пса. твоя награда и твоё спасение

спасение ли?

что, вероятно, обоюдно, ведь ляпис-лазурные радужки обсветаются неутомимой радостью при виде тебя. шторм беспощаден, и майлз тоже. вейлон научен временем. — уже просмолил лёгкие, да? со мною не будешь? — апшер хрипит с недосыпа. обувается в чёрномахровые тапочки, что отыскал запнутыми под кровать. в его удержке отслеживается найденный органайзер для таблеток. кровяное давление увышает паскали, набрасывая значения сверху. распанаханный турмалиновый взгляд — вечная память, вечный двигатель сущего. волрайдер стервозно размалёвывает двоичную улыбку. отмалчивается. — держи, — вейлон, сидящий на табурете у балконного разреза, тянется своею головою к майлзу, передавая несущий огонь к уже впихнутой в рот сигарете. — куда уж тут одному. ноги вместе, руки изошли со швов, болтаются, неизвольно выизлезают вперёд, вытягиваясь к майлзу. шпарясь о нанитов зуд. парк зарывается ладонью в майлзовы редкие кудряшки на пробритом затылке, повтором подтягивает к себе, вново целует кончиком вытлевающей сигареты уже подожжённую встречную. опускает продрагивающие ресницы. майлз посаженно вдыхает, выкругляя глаза в предвестии эйфории. немецкий фольклор поёт оркестрами внутри нейропроцессора — курить без тебя одиноко, — у вейлона спутанное сознание. у вейлона спутанное пшено волос. прохладная гладь ветра шелестит занавесками. (( жить без тебя одиноко )) — я тоже не люблю курить без тебя, — майлз звучит интимно, будто на допросе с пристрастием откровенность вывалилась, продавившись. будто форели для праздничного застолья вспороли брюхо над раковиною. органы склизко обваливаются, отблещивая на потоке яросолнечного света. — но нам стоило бы бросить, знаешь. нектар мучимой неги-нежности вплетается иглами в мицелий мыслей и чувств. нам — это тебе. ты из нас двоих тащишь бремя живости я не люблю быть без тебя, это зависимость. и, если так, лучшей зависимости у меня быть не может

подвесной мост (будапешт, венгрия)

солдатское сердце простреленного наживую сержанта

нотки уродского смеха в хуёвой улыбке

груды кровоточимых эмоций

падение вавилона

— не пропадай в себе полностью. пожалуйста. — то же я могу сказать тебе самому. но, не переживай: пока есть ты, не пропаду. пока есть ты, я буду с тобою хоть в грёбаном аду. я и был там. мы оба были держу себя в добела пережатых кулаках за шкирку, за холку вздёргиваю держу тебя трепетно в руках, едва притрагиваясь концами переобрубленных пальцев я долбанная раковобольная псина волрайдер при мне как тульпа внутри головы в экзальтикулированных пальцах —кружка с твоим кофе, продерживаемая за подколотую керамик-ручку. смоченные губы допивают поостывающую жидкость. простывающий я отговариваю себя от утопления маневризмом (аневризмами) вирджинии вулф или от удушения угарным газом маневризмом сильвии плат. до них мне, видно, далеко, не так ли? я не писатель, я недотяпа-журналист

лимб

холокост

у моего сердца однажды развился невроз

инъекции любви напрямую в центральные аллели ебанувшегося мозга. изголодалого по нейромедиаторной насыщенности. голодного до чувственности и прикосновенности майлзова робящая нежность бьёт вейлона по больному, взмывает в вышины торпедами-ракетами, напекая. вейлонова кровольющая нежность к майлзу — слеповерный террорист-смертник доводишь до окрая, до точки, до невозвратности, до падения в отталые воды мертвеющей битумной бездны и если вплавь без весла сквозь грядища миль не выйдет, я всё равно дойду я всё равно отыщу дорогу домой отыщу тебя дотянуться до солнца, не сгорев икаром? дотянуться до луны, не усопнув, не развеявшись в космопыль на обратной её стороне, незримой человеческому глазу с земли. не испасться перламутровым порошком. — как ты себя чувствуешь, детка? — вейлон как таблетка. ха-ха. хах. говор у него соответствующий. а у майлза типически голова обданная обухом. трещит, трескается. паркова голова полубочно высматривает сгорбленный в простынях образ, мостимый у кроватного края сбоку. — не сказал бы, что чувствую. ты? — апшер выгибает брови. мечет барабанью уцелевших пальцев по коленке. немезида глухо сопит под его ногами в лежанке. вейлон в зрительном гало-поле израстворяется, блеснет. ты совсем один в своих же костях, солнышко. иногда и волрайдер уходит. что насчёт него? он тоже уйдёт однажды насовсем, да? твой солнечный мальчик. ты будешь агрессивно искать его по всему ублюдскому гнойному миру; в пассаты и в мистрали, в норд-осты, в зюйд-весты, в утраченности, в безутешности, в затухании. отчаянно отшельно — как собака с улицы, из которой шпала недалёких живодёров выбила весь дух, — у вейлона обалдеть какая красивая улыбка. вейлон обалдеть как умеет распоряжаться словом так, чтобы бить под челюстью, с замаха. вейлон запирает балкон. подталкивает майлза подальше в постель, седлает его бёдра. теснит к ледяной стенке, притирается. майлз хмыкает и выдаёт смешок. тянет ладони к вейлоновым, вбегает в его фаланги культями, — зашатаешься какой клёвский жест, ежеразно шиблющий парка судорожью рассыпающихся в черепном коробе мыслей-остриц. в смысле, червей, верно. ленточных. и самых разных других. полюби моё уродство, полюби мои шипы. есть я, есть ты. здесь только мы.

и я всегда буду оглядываться на тебя

и я всегда буду смотреть на тебя

— мы с тобою потрясная пара, — шутской тон. апшер поглаживает концами уцелевших пальцев пястья вейлона. разбито дышит неровным тактом возле его висков, щекоча кожу нетёплым дыханием. его как обычно мутит. парковы глаза неотлипающи. парково дыхание стройное, ровнящееся. верный пёс, противящийся нанитам. псиний вольер из рабицы — место почёта, трон и корона, блять. оттуда майлз вызволяет тебя, не так ли? если бы не он, паршивая лечебница изожрала бы тебя живьём. собаки в тебе он не видит. он видит человека. он видит прекрасную личность — несомненно, — вейлон не шутит. отдаётся, притягиваясь к твоим ладоням, что оправляют свалявшиеся пряди. — пара отчаянных до смерти придурков. остаётся смиряться и уживаться после случившегося. схема до смеха тупая и обычнейшая, ординарная в ужас; что есть, то есть? так в людстве поговаривается? типа, ничего не поделать, против (лже)судьбы не попрёшь? чушь. парк оспорит в пару с апшером, не приложив измощнёных усилий. потому как это хуйня, на которую они не ведутся. потому как жизни насрать, она продолжит ломать тебя без остановок на подышать. временами майлза кликает. двигает против часовой стрелки. — тебе стоит отчётливо понимать, что во мне живёт самопроизвольное орудие поражения. монструозное. это ведь не игрушка. у вейлона на услышимое продёргиваются краешки губ. полуневротично. полуболезненно. так и вырывает-выкручивает на допрос: ты глупый? я люблю тебя. придурок, я люблю тебя, ты лучшее, что со мною происходило, без тебя во мне гаснет ёбанный свет, ведь та больница, та ночь полуразломала меня нахуй (тебя и того хуже), оставила на смерть не говори помолчи немного я знаю, ты немногословен, но здесь ты порешь несусветное маунт-мэссив после себя оставит и не такое. нанорой — клеймо-клеймина, демоничный подарок, тоталистическое разъёбище в щи. — я не играю, майлз. я берегу тебя, — говорит вейлон остряще. не давая встать в позу выразительного скепсиса. как тебе верить ему, если ты веришь ни во что, апшер? завари свою проклятую гнойную пасть очередной пересмен таблеток. очередная падаль в парализованных пеклом мозгах, прожираемая коршунами и грифами. состирывающиеся лица незнакомцев, вынужденные беседы, оттолкновения, противодействия, замыкание инкапсуляцией, дрожь крупнодождянкой по всему телу-телию. нейроны, не успевши состояться, зародившись, мрут чешуекрылыми инсектами, застревая во флуоресцентных ловушках крытых ламп. ты, как эта самая обрюзглая дутая муха, скорченная пост-агонизивно, всё ещё там, в маминой утробе, невзвесомо трепыхаешься в амниотической жидкости, свернувшись нерождённым котёнком. тебя утопят, как топят половину из чёртового нереста. слепоглазого. крохотного вейлон будет плакать. вейлон будет рыдать одичавши, самой земной тварью, как нам и предписано, предположено. как нам заначертано звёздчато, планетарно, астрономично. ведь для вейлона ты тупичное-тупиковое всё вожделение. необходимость. потребность. взаимствующие. — мне голову рядом с тобою рвёт с крюков, я никогда не испытывал ничего подобного с другими людьми, — майлз рассовывает руки в монокарман-кенгурушку чёрного худи. подхмыкивает носом. тонко усмехается. — ты признаёшься в любви или?.. — блять, вей, — раскачка каштанистой макушкою. у парка тёплодрожная лёгкая улыбка. — я конченно признался тебе уже сотню раз, солнышко, — он сжимает пальцы пальцами в кармане под елейным парковым взором, тяпает себя за культи. выделяет последнее слово сарказмом. — я немного отстал от тебя, да? — немного? да ладно, вейлон? — майлз щурит жёлто-виридоновые глаза. вкусывается за губу, облизывает титанов шарик пирсы. — ты так хреново выманиваешь у меня поцелуи. — я не тактик, — ухмылка продолжает святовствовать [ святотатствовать ] на его лице. — но ты прав. умираю без твоих поцелуев. жизни мне без них нет. апшер закатывает глаза. протаскивает одну из ручонок, манит к себе пальцем. приманивает, чтобы выстрелить или чтобы обласкать. обманчивый вид человеческий. но карта лежит так, что отвечает за майлзову горячечную нежность. и целуется майлз горячо-нежно, просто охуенно-мозгоизносно, со слов вейлона. — я люблю тебя целовать. эврика. всё чудно. парку по нраву. — поближе, мне неудобно, иди сюда, — выманивает дальше, кожа у него опилочно-шершавая, а голос — хруст льда. вейлон идёт. вейлон близится. вейлон вцеловывается. пропадает. и голова пустеет. и разум переворачивается, застилается эмоциональным сонмом, растягивается плавящейся резиною, гремит металловалом. у вейлона лихорадка дыхания, у вейлона встряска конечностей, синдром беспокойных ног. ему обожаемо до одурения выизлизывать полость майлзового рта, пересчитывать кончиком языка пломбированные зубы. судорожностяжно сглатывать раз за разом, влетать в него бешено. неизводимо. неумолимо. майлз часто думает, что с башкою у него непорядок был ещё до судного дня. она у него воспалёнистая до вогнанных язв. у вейлона парка, сдаётся ему, тоже. . парабеллум. si vis pacem, para bellum; хочешь мира — готовься к войне. как же паршиво и тупо на смысл, да? вырази несогласие. образуй протест. супротив мёркофф. супротив последствий. супротив жизни. латунные гильзы, пушечное сало неисторжимость вечноболи распри, бойня, конфронтация фурор в больной популяции, рухающих цивилизациях смятение как при великой депрессии бурнотечная кровь запекалась, денатурируя белками. кровь не смывалась нихуя, какие бы отбеливатели и хим-приколюшки вы ни пытали счастье и радость испробовывать. ни газировка, ни сода-содовая, ни ледяная водища из-под ржавёного крана с хлоркой. натрий моносахаридных слёз сушит кожный покрой лица, воспаляя чувствительность. слёз уже и вовсе не остаётся в наличии, это солд-аут, детка. — тебе бы освежиться, — он будто впендюривает тебе сраную молли, вмешанную в абсент, а не пиалочку с накрошенным зелёным яблоком и кружёную кружечку чая с чабрецом, на поверхстье которого оплывает плотик одиночной лимонной дольки. в своих ладонях майлз держит покорно стынущую вторую. в ней неразбавленный кофеин. майлз всегда улыбается с храбрёной решимостью смертника, отправляемого на электрический стул. но это не «зелёная миля». айсилум «м-м» издаёт вонь неизносимой прогари, вся пропожаренная (неисключенно с помощью отца марти в его богослуженной рясе-робе, с этими искрозарно мечущимися, объёбанными глазами. ну как же). самоподжог — так себе выслуга пред своим богом. лохматый и сонливый вейлон, оголодалый до того, чтобы прикорнуть на любой горизонтальной прикладке, — смотрится чарующе-сладко, дисахарно, привлекающе. как щеночек, которого не потопили в колодце. как щеночек, которого кто-то надумал оставить и прилюбить. /кто-то/ — ясное божьим днём — майлз апшер. он рассматривает эту хренову прилизную светлокурую шёрстку без колтунов, крайней мыслью опоминая свой взрыв фабричного производства на тёмнокудристой башке. вейлон, опоминаясь, всматривается отвечающе в майлзовы затитаненные уши, тройным рядом всколотые мочки ушей, правый хрящ. упальный взгляд оскальзывается вниз, срываясь. металлический шарик посередине нижногубья взблёстно щерит, влеча к себе осколочно-гильзово, бризантично. как бригады взлетающих хромоникелевых пуль, танцующих вальс в коллоиде-лиголе озона и азота вспущенного датого воздуха. мимика даёт интенцию — сухая бледная плоть вспевает улыбкою-тесаком, встрясывает поджилья, раскрывая верхние дёсны и чуть ожелтелые эмалированные зубовья. это перегибы больше десяти пар мышц, игра в «попробуй не залипни»; всего лишь анатомия, но парку защемляет мозг и нервопереплёты: майлз рвёт башню. так нельзя. нельзя быть такой обходительской и обольстительной дрянью, с утра на завтраки наворачивающей млекопитательские сердца-сердечки. осознавая свою позицию, вейлон не испускается искротою вневселенской экзальтации, вейлон беспомощно барахтается в майлзовой мути, совлекаемый апшером и резонацией электромагнитных полей вальридера. засада. ёбанный пат, добро пожаловать, пройдите вон и нахуй, занимайте своё не-достопочтенное место висельника-самогуба, угодившего мелкой звериной в лесные тенёты. это полная дурнина. от вас ею и пасёт как от хер знает чего, так не несло даже в оскоминной психбольнице, упоминания о коей опостылели кому ни попадя. ( ну, детка, какие упоминания? посттравматические флэшбеки, взрывающие голову и вырывающие конечности в совокупку с кровящим мясом ). дурью колошматит по обитым обрезям лопаток, чехвостит по шлакоблоку ссутуленной спины, ввивается плёточно в иннервацию спинного мозга, закусывая нервные окончания. сложный взгляд майлза жалит из-под бровей. парк в с е г д а отвечает, не смея сворачивать головы и на сорок градусов вкосину. обчёсывает пропорции извощенного заглухшей усталостью лица. небожески красивого. умопомрачающего, от которого и спятить недолго. если понятие /спятить/ ещё значит хоть что-то, имеет свои вес и силу после грёбаной маунт-мэссив, хуйнувшей по обчищенному кошмаром мозгу, излопатившей в фаршированную кашу все из существующих внутренние составы. зашитое брюхо всё ещё болит. келоидные рубцы под своими пальчьями чувствуются невыносимостью, непереживаемостью; тем, что не стащить с нейронной утканки никакими щипцами. эти же келоидные швы под прохладными пальцами майлза апшера — иссыпь звёздной копоти, космической пыли мёртвых сверхгигантов, смеси железа-гелия, потому как... у майлза сложный турмалиновый взгляд из-под бровей. у майлза сложные мысли в черепном коробке и сложное наносущество в грудине. но, как ни странно, майлз упрощает вейлонову б о л ь. от него не отодрать глаз, только принудительно. и вейлон взирает, созерцая примороженно. умалишённо. рехнуто. выбора, как такового, не было. ты сам свёл свои счёты [и шансы] к нуллификации, когда призвал этого дурнастого репортёришку-журналиста в исчадище адовых земель округа лейк. ты его избрал, парк. благодаря тебе молодой и бессчастный майлз апшер хостит инородное чудовище ебанувшейся экспериментальной науки, чья эмпирическая база срухнула в извёрснутые бездны, покатившись больным, втравленно-инфецированным умом. блядов господи, ну взгляни. ты посмотри на то, что здесь происходит. наночастицы волрайдера вжираются в лейкоциты с эритроцитами в депо крови одного маленького человека, вонзившегося во столь исполинные проблемы, грозящие целости жизни. рассудка. это херово, до графической экстремумности, до катаклизмов пожара в изокортексе. вейлон иссматривает коллоидную всыпь сыро воспаряющего нано-урода, и ему иллюзивит оазисом — волрайдер словно бы кривит едва приметную ухмылку. косокривую гравюру с неё ; пока майлз заёбанно растирает обезображенными влажными ладонями своё охуенное лицо, втираясь культёй указательного пальца в недоизжатую переносицу. ему больно, оно видно. волрайдер соспитывается этой болью, вкушая её как сладкий-сахаристый ликёр. разражая паркову токсическую ярость в два счёта. круто. весело. как жить с этим нео-аномальным пиздецом? никто не даст вам сердобольных ответов неправильно изросшийся перелом большеберцовой кости нытливо издаётся колото-битыми пикселями расшибной памяти в непогоду, отдаваясь во власть метеозависимости. во время гроз апшер — то единичное-локальное, что держит за ум и в уме, сохраняя сохранность, хах. сипотца вздалых мыслей в изощряющейся башке гудит: не надо. не делай этого. не делай так. не говори такого. не говори. а у волрайдера иные взгляды на жизнь и вещи; сколько ещё ты вытерпишь? вымучаешь? — вей, — майлза шатает на месте. — да? я тут, — он сматывает внимание с раскрытого ноутбука, разворачивается корпусно. — хочу посидеть с тобой, — майлз признаётся напропаль, привально выдыхая. его глаза подскрыты за косорезаной чёлкою. посидеть с тобой оказывается посидеть на тебе, потому как после молчистого кивка парка, апшер рвано выметается к нему, стреляюще, и приземляется сверху на вейлоновы колени, туго натянутые хлопком домашних спортивок. — нам нужно поспать, майлз, — парк баюкает вынежненного апшера на себе, деликатно-ювелирно приудерживая его за надломы вспоротых лопаток, за горизонт плеч. руки майлза выскальзывают к чужой талии, продираются под однотонную рубашку. он согласно взмыкивает и оставляет на тёплой вейлоновой шее мазкий-сырой отслед, полураскрыв звезду губ. . вас не спасут мироносицы мария магдалина вяще спит в цинковом гробу заместо выточенного из хрусталя. она краше всех живых созданий эксперименты мёркофф обсыпают колотые увечины нитратами — забавятся с пародией на (метил)ртутную болезнь, облучая заброшенное поселение, продлевая свой ублюдочный род гологолосых палачей. выбросы едких и высокоопасных хим-реагентов обпитывают собою неуклеиновы связки-связочки, проникая в межоргановую утканность. так прелестно, до изнемоги и онемения неворочного (но доселе ворчливого) языка. ты не можешь спать. ты не можешь сомкнуться разумом, захлопнув его отвёрсты на исхилые мгновения. осадить и осадиться самому отлежаться в вирусном бреду паранойя паническая атака отсчёт не идёт я тону без боя брэйнзапсы шипят кобрами, электрично разряжают обоймы вовнутрь борозд. злачный демонический рой насвистывает, коротит замыканиями-замычками, зудя изнутрикостно. — майлз, — у вейлона псиние[-лазоревые] глазёшки, дыроколящие, шкодные, — детка. идём сюда. от установившегося детка свищет сердечный комочек. от детка перекручивает брюшину. и хочется ребёночьи плакать вздрязг. потому как от т а к о й херни апшеру больно невзвозно. потому что от т а к о г о вейлона всё прёт и клокочет, разъезжаясь фейерверково в высоты. после маунт-мэссив органы внутри ощущаются полостно, галактическими войдами, брызжущими немой глухотою на тримиллионы световых лет вперёд, укатываясь за видимый горизонт событий. опереться возможно только об парка. и самым важным остаётся не упасть, разбившись склянкой на декальоны граней-оскольчин. лишь вейлон понимает до глубин душевных-душевно(больных). даже немецко-фольклорное существо за спиною, кое ты хостишь — нет. классно? с ума свалиться как. и ты идёшь без пререканий. идёшь, всползая четвереньками по ворсистому полу, окутанному ковролином, к своему вею, тёпломягкому, нежному, альтруистично-пацифичному в таковой мере, что он готов был разодрать небеса, лишь бы всплыть наверх со дна ада мёркофф. парк слезает с растормошенной постели, сбрасывая измятый плед, садится на пол, поджимая под себя голени в коленосуставах, и вытягивает руки к тебе, прихватываясь цепно к утяжным запястьям. широким, но изувеченным до помутнённости, до хризопразовой рвоты, таким неподъёмным. — никак не разберу, как у тебя во взгляде помещается столько всего, — голос вейлона старательно изравнивается в потуге не отпрыгивать нотами-октавами. — ты дурак, — майлз приулыбается. но не высмежает век, напротив, расширяет глаза. [ я подвергаю тебя сомнению как чудо света, как висячие сады семирамиды в доиндустриальном, античном вавилоне, вейлон. я сам сомнителен, оттого и всё прочее в моих глазах накрывается флегматикой (флегматисами). ] я бы помер, если бы не ты. если бы не наноботы в сгущении высокосатурационной крови. какие у тебя отношения со страданиями? с болью? токсичные (токсоплазмозные, блять), зависимые, пиздящие в живот точным замахом ноги в армейском берце. а желудок у тебя отродясь был слаб. тебя прокляли. несвятая мёркофф со своими несвятыми деяниями. на благо прогресса, науки, развития человечества и его наследства, конечно же. иначе не может представляться даже в жалейшем клочке-комочке-кусочке умозрительства. инако никак, веток альтичных-альтовых интерпретаций нет. это пиздец. человек жрёт человека, человек убивает себя, закапываясь под геологические сферы-слои. под крошку-крошево. под бризантище, бетонки дуэтично слиться с дрянным вейлоном парком в самых курьёзных условиях ядерно-горькой адскости — интенсификация отсутствующего смысла жизни. подразум подсказывает ухающим переискажённым контральто: ты в преполной луже дерьма, разведённой грязи, песка и мочи. в препонах по самые уши, хочешь того или абсолютизмом нет, никого не парит, ты же доходишь мозгами, это же самоочевидно. а существование остаётся невкатно гадким. выстрелить себе в виски из двух маузеров с двух четырёхпалых рук — освободиться и, сука, вознестись. библейски, как по ветхому_ветхозаветному писанию, в котором учертано, что самоубийство греховенственно и ублюдочно, дружок. самоубийство для майлза — это держать при себе вейлона, имея за кроною чернючных, испрожжённых рёбер блядское немецко-фольклорное существо. эй, вальридер, если не даёшь мне себя убить, покуда я служу тебе хостом, так не трожь исключенное в мировом заводе создание, к которому у меня исхолащивается резвотекущая нежность. ( волрайдеру явно во нрав ваши тупые человеческие игры. нанитовый улей подскакивает, пропаряя над твоими уродованными руками, укрывает тяжевой щёлочью как пуховым одеялом. прошелёстывает мнимым одобрением ). вы попадаете под обстрел поло-холыми пулями, летящими вхолостую. но маунт-мэссив оставляет засечки. неизводимые пятна в костях и сухожилиях. треклятую башню зажёвывает, и неверные мысли исспевают акапеллою, клеймя тебя тварью, нихрена не имеющей. коматозный лунный мальчик. дитя мироздания, рвущегося по швам, неугодно-нечистого, нездорового. после судной ночи вы учитесь жизни заново, с фальстарта. по-новой перезастраиваете себя, релоцируя разнурованные мысли. это как обучение хождению с протезом (грудой пластинкового металла) после ампутации ноги, что фальшиво-фантомно ноет, стягивается швами. уйдёт не один год, прежде чем ты приноровишься и отпустишь себя с тем знанием, что естественность органики одной из конечностей к тебе больше не вернётся. что то попросту невозможно в исполнении, в приведении в жизнь. это как ставить самому себе подножки. как бить себя своею же кистью по ебалу, — наотлёт, на выбивающиеся из дёсен зубы. как отхуяривать себя своими же ногами в тугошнурных ботинках. отъебись от себя, ну сколько можно? хватит узурпировать собственный же мозг, это неадекватно. ты не в адеквате. что с тобою делать? самосаботаж не напрашивайся не напрашивайся не напрашивайся обсуждать свои травмы следует с мозгоправами, однако майлз [мальчик-мессия] обсуждает с пустотою, отталкиваясь от волрайдеровых рук, отнекиваясь от вейлонового присутствия. но вейлон остаётся внутри твоей головы, делить пространство с вальридером, выигрывать у него в шахматских партиях, распивать английский чай, что вейлон ненавидит и задабривать эту мразь. кнут или пряник? у вейлона пряников целая плетёная корзинка, и он готов до отбоя напихать их в волрайдскую чернилищную глотку. питайся, тварь. питайся и будь смирным. так дрессируют собак. возможно ли прорыву науки стать военной овчаркой? конечно, когда наука оказывается порабощённой правительствами и блядской политикою, в чьих лёгких испокон заселена мшивая баталия, резня на смерть. волрайдер изначально задумывался как орудие смерти. совершенство, идеальная атомка. но волрайдер сворачивается под болью майлза апшера. в первенствующий, искрорежущий раз, когда вейлон парк лицом к лицу жнёт майлзову бурю в ипостаси его панической атаки, — это, как минимум, потерянно-больно и даже, блять, страшно до спираемой респираторики. физическая острая боль маломальски тушится-отушается сульфонанилидами, ментальная острая боль не утихает_не тихомирится ни под грядой психоаналептиков, ни подаванием-обращением в веру с обритьём башки под нулину, ни закопательством под литовые граниты науки, ни поиском выпуска расхристанных мыслей-эмоций-чувств-ощущений в самых эпинефриновых формах человеческого аутопорушения / аутосозидания. ха-ха. вейлон без йоты понятия, что необходимо предпринимать, но лихорадски хватается за скулящего апшера, разбиваемого мышечностягиваемой истерией, клацающей за нервные отростки остроточечно. майлз плачет. вейлону от этого хреново до отказа высших функций неокоры. — малыш, майлз, я здесь, я с тобою, я.. — нашёптывает неотказно и без устали, частит первым попадающим в голову (как контрольные, как конечные). охватывает выбиваемое тиками тело в кокон своих сильных рук, не давая опускаться ниже, в пучины раскулачивания самого себя, в пучины раскулачивания своими демонами, посреди которых корону носит отнюдь не волрайдер. это плохой день. это плохие обстоятельства. плохое настроение. плохие воспоминания. не плохой ты. — я рядом. д-давай, а давай вместе отсчитаем до тридцати? — вейлон трясуче лепечет, держа в своих тёплых объятьях трясущегося майлза, до металлически привкусного сольферина загрызающего свои треснутые губы, до испадающихся удушью подавляемых воплей искривляющего своё потрясающее ангельское лицо, забиваемое-зашибаемое ментальным торнадо. конвульсивный выдох. на нём же малодецибельное: — один, — без запинки и без заикания. апшерский контролинг поражающ. вейлон вторит более твёрдо-стоизированно, вдыхая: — два. вдох и выдох. выдох и вдох. три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять– вдвоём они умеренно ведут тишливый счёт, который мало чем помогает. — луна моя, посмотри на меня, я прошу, — у парка мидриазом подбиваемые зрачки, растекающиеся в пределах солоной радужки. — пошли под душ. пойдём со мною. майлз безропотно, безрепейно следует, уводимый вейлоном от землекрушения. сейсмошоки остывают под напорными струями воды, смывающей с собою миазмы. очухайся уже проснись, прожжённое ты создание обвал непредугаданной панической атаки — стрельба в тире. то промахиваешь, то бьёшь по цели без рикошетинга. морозостойкий мальчик выкрушается по жаре мозгового шторма. сегодня это ты, завтра сам вейлон не потопиться в ванной — предел мечтаний. вейлон усильно затаскивает в эмалированную ванну, вы рухаете громоподобно, потенцируя будущие ушибы, вскрашенные гуашью. вейлон приказывает дышать носом вейлон держит за предплечья вейлонвейлонвейлон мантра-литания лигатура имени хлористый водопоток журчит, воронкою окручиваясь под ногами у слива. они скучиваются впотьмах, ткани облепляют, контурируя, их туловища, под натиском аш два о. дышать тяжёло, вода забивается повсюду, не разрешая разомкнуть глаза. зато стратегия у вея срабатывает часодейски-механично до идеального: майлза трезвит-отрезвляет текливый клёкот хлада с выпяченного на минусовую вентеля. вейлона, стало быть, тоже торкает-тюкает; в черепной коробёшке проясняется. а майлзу так и чешется-свербствует т о н у т ь. облёдная кожа стягивается, одежда обвисает, ресницы слипаются, капли льются как из рога изобилия, исставая миражом своей неконечности-неокрайности. апшер прекращает съедать свои захлёбы, перестаёт жалобно выть и бестормозно сокращаться мышцами. лишь кусотчатые пальцы пульсируют гнузным тремором, выизводя на нервичный смех. на ненормальные, аномальные спазмы и тики. вейлон пережидает. вейлон продолжает с ч ё т, пока майлзу крутит-молет башку в дребедень, в дрязги. пока самому вейлону перемыкает нейросвязки. — вейли, — луносветно. разодранно. совсем мальчишечьи. пятнадцатью минутами опосля срыва. — чёрт подери, детка. просто блядство какое-то. прости. вейлон моментально вжимается в себя, комкает меж собою пальцы, строго отзывается низкооктавою: — возьми эти ненужные извинения обратно и не дури, — откат. на расслабляющем-ослабляющем выдохе: — здесь абсолютный ноль твоей вины. у майлза загнанный животный торамалли-взгляд, мелькающий обгоранием макросекунды. майлз оголяет клыки и шипит. руки у него опачканы тональю вранового крыла. мазутный дым хилит воздух, душит его собою. — мне всё равно всегда будет жаль. парк складывает руки под ключицами на груди. полуотворачивается. избегает навода прямой прицелки. — как и мне. лунотрясение сходит. конвекция аффектов перетекает в выпотрошенный околоштиль. практически глиссада: мы приземляемся. успешно, стоит сказать. луномальчик отдаётся в десятипальцевые ладони своего солнцемальчика. луномальчик вдерживается за солнцемальчика восьмипальцево, метит губами по его лицу — слепо, котёнково. процеловывает щёки, нос, виски, полуприкрытые веки, лоб, челюстную линию, губные впадины и сами губы. луна имеет в себе ограни солнца, солнце имеет в себе ограни луны. солнце целует луну взрывоносно периодично-спектральными сверхновыми апшер вращает подкручными запястьями ломно-ломко [ровненько так же встреляет своими гадно-гаденькими усмешками], обсматривая попутнично то, что осталось от той любовной пары пальцев, срубленных под трубчатые фаланги; указательный правой под промежуточную, безымянный левой под проксимальную. что-то фантомично всё ещё избаливается в диафизах костных трубочек-останков, запреполоняя нервноокончательным буремётом все полости. сесамовидные кости ноют, майлз — уследно за ними, им подвывая. лишь бы не настиг остеопороз, твоё генеа-дерево валилось насмерть от артритов-артрозов и перечислительного далее. займи мне место рядом с ангелами, пожалуйста. займи мне себя, потому что без тебя я утону нахуй в этом подморном мороке, в грязноиле чернистой заплёванной реальности, исходящей злочахлостью, трухлятиной и тем, что остановилось в фугасно-оскольной памяти с судной ночи. — с тобою непосильно держать себя в руках. и соображать линейно, — вейлон серчает, разравнивает морщины в попытке расслабить напряжённое лицо. обезвоженный оксид железа — розовый мрамор губ так и протаращивает прикоснуться своими — ты льстишь, — майлз упирается. было бы почти бычьи. но вслабленно-ленно, отвлечённо. — нисколько, — сардоническая усмешка. до правдивого нагая. изголённая. изолентная. — не помнишь? ты мне первым понравился. игра цвета и света опалесценция турмалин лазурит (( это тронутость эндокарда. превенчание нежности с утроенной агрессией. я принимаю тебя. я принимаю )). вуалица ночи ярится, порошит собою пространственность, потрошит нейрообрывки в октагоне боя. диплопия; вейлон одваивается во зрительности, мучимо казясь волрайдером. майлз излетает с границ своей бездны, в ионосферы в покровные (кровные-кровные, кровящие) закаты икаровой смертью

[ не надеясь остаться в живых,

я молю эмпирей о жизни твоей ]

дисгармонией. огнеупорностью. хладостойкостью. орудием убийства — сверхсущными нанитами, трепящими-истрепляющими кислород в углерод. волрайдер — интрузия-истребитель, многолетняя мерзлота, сатаническая гадина, — спит. шелудиво и поверхностно. семизарядка в ёмкости барабана, револьвер системы нагана, литейские бельгийские пули-красотки. не забывай об этом. твой северный сириус, твой процион детонационно изгорается, вырасшиваясь в нематерии, кварково-бозонно. двойные звёзды несут наироскошнейшую погибель в своём измахе на многие парсеки в радиусности-досягаемости, ты же в курсе. вейлон остаётся недотлеюще-необугленно светить. по ту сторону лезвия ты найдёшь своё изменение.