Волчица в овечьей шкуре

Киркволльская церковь встретила ее соборностью и мрачным торжеством. Огромная статуя Андрасте, опирающаяся на тяжелый двуручный меч, в окружении пудовых восковых свечей, чадящих крохотные неугасимые огоньки целыми сутками, поражала воображение. В прошлом это здание являлось резиденцией тевинтерских магистров — владетелей высеченного прямо в прибрежных скалах города. И назывался он более пышно, с приличествующим ему достоинством. Эмериус, — такое имя получил город на тевине. Но теперь те времена оказались в далеком прошлом, и мало кто вспоминал о них в повседневной жизни Века Дракона. Величественное строение, помпезно возвышавшееся над прочими другими, и хорошо видное издалека, пришло в упадок после развала Великой Северной Империи, сгинувшей в пучине Первого мора, который продолжился повсеместным и широкомасштабным восстанием рабов. Вслед за рабами, поднялись племена и народы, находившиеся в вассальной зависимости от Тевинтера, и которым надоела власть его тяжелой руки. Войска метрополии были разбиты, а магистры бежали в Минратоус тем же путем, каким их предшественники прибыли завоевывать эти земли за несколько веков до этого. И город замер, уснул, казалось, навсегда. Оживление в этих местах наступило только после того, как молодой орлесианский полководец-король Кордиллиус всеми силами способствовал распространению андростианства, дотоле существовавшего в Тедасе только большими общинами. Самоуверенные проповедники, не страшась гибели, несли Песнь Света живущим вдоль побережья Недремлющего моря дикарям и варварам, а вслед за ними распространял свое влияние и Орлей. Как бы там ни было, Киркволл, вобрав в себя без остатка все свое прошлое от Клоаки до дворца Наместника, почти не изменился, как и его жители, чья суетливость, скандальность и алчность вошли в поговорки. Сестра Петрис, молодая девушка двадцати одного года отроду, получив свой первый сан после послушничества и испытания, была направлена на дальнейшее служение в главную обитель религиозной жизни Вольной Марки. Внутри церкви царила прохладная светотень. Стоявший на страже у входа храмовник, ленивым взглядом окинул вошедшую через огромные ворота сестру, и продолжил полусонно бдеть на посту, ожидая смены караула. Хотя она и была ему вроде бы незнакома, да кто их разобрал бы — даже и сам Создатель наверное не упомнил бы всех служительниц Его Церкви. Петрис же не хотела расспрашивать храмовника, и отправилась на поиски самостоятельно. Ей была нужна мать Агата. С амвона поющий брат красивым и звучным речитативом рассказывал стихи Песни немногочисленным прихожанам, внимательно слушавшим проповедь. Атмосфера была как будто похожа, словно, так и происходило религиозное служение в тысячах религиозных сооружений во всех странах и на всем континенте. Петрис, конечно, была не в тысячах, и даже не в сотнях церквей, но она могла поклясться, что окажись она в церкви Хоссберга, Вал-Руайо, Денерима, и даже Минратоуса, ей всюду пропели бы одну и ту же песню, прочитали бы один и тот же стих. И точно так же смиренно и тихо стояли бы верующие, прося покровительства и защиты у Создателя и Пророчицы Его. Какая-то женщина, видом простолюдинка, стоявшая в углу, подошла к ней и попросила благословения. Петрис возложила правую ладонь на голову женщине, и прочитала короткое напутствие. Та что-то сказала в ответ, что именно Петрис не разобрала, и умильно отошла в сторону. Про себя она до сих пор может быть не в полной мере верила, что имеет некоторую власть над людьми, что к ее мнению могут прислушаться и даже взять для основы к действию. Путешествующую сестру, одиноко бредущую по дороге, могли совершенно бесплатно провезти на телеге или даже карете из одного населённого пункта в другой, на рынке ей порой запросто давали полную корзину вкусных, сладких фруктов или выпечки, и уж, конечно, всегда предоставить лучшее место в гостинице у горящего очага и кубком теплого эля. Эту власть нельзя было купить, — эту власть дал ей Создатель. Знать, конечно, пользовалась родовыми привилегиями и королевскими милостями, но мало кто из аристократов являлся действительным авторитетом даже у своих собственных подданных. Вся их власть держалась на страхе перед применением насилия. Петрис понимала это. Хотя она и сама являлась дочерью такого вот могущественного аристократа из фамилии Дюран, но страшные события прошлого явственно показали, что никакие богатства, никакое положение в обществе, и даже близость к монарху ничего не значат против всесильной воли или же произвола высших, неведомых человеческому разуму, сил. Сейчас она всего лишь отпрыск растерявшего все состояние и привилегии рода. Ее отец, граф Дюран, едва может указывать собственному управителю, не то что самолично, по-хозяйски, решать производственные вопросы своего имения. Но его дочери повезло, очень повезло — она попала в Церковь. Да, сначала пришлось очень не легко, — никаких званых приемов, светских раутов, балов, выездов на охоту, и прочей красивой жизни, к которой она, Петрис Дюран, так привыкла. Вместо красивых ухажеров, пресные лица мужчин-служителей, обычно занимающих самые низшие должности в структуре Церкви — и лишь уникумы могут добиться чего-то стоящего. Невыносимо тяжелые обеты, молитвостояние, послушание, службы, ежедневный строгий контроль со стороны сестер и матерей, а также храмовников, этой суровой церковной гвардии, всегда готовых искать ересь где не попадя. Не все выдерживали такого напора — бывало что и сбегали. Иных, более строптивых, бросали в темницы, где узники порой проводили значительную часть жизни, а то и всю жизнь. И все эти перипетии ее миновали. Она сумела выцарапать для себя немного удачи. Послушница Петрис стала сестрой. Теперь она была более свободна в своем выборе, но не в долге. И этот долг велел ей перебраться из Орлея в Вольную Марку, а точнее в Киркволл. Из самой канцелярии Верховной жрицы пришло предписание — сестра Петрис должна отправиться на служение. Ее происхождение сыграло решающую роль — орлесианцы любили применять такую мягкую силу в отношениях близлежащих государств. Пожалуй, только Антива и Ревейн были избавлены от вездесущих сестер, говоривших на местных языках с заметным прононсом. Ну еще и Тевинтер, который находился с Орлеем в многовековой вражде. Петрис в Киркволле, в Верхнем городе, в Церкви. И теперь она начнет свою игру. Статуя Андрасте в лучах восходящего солнца за спиной, пробивавшихся сквозь красивые цветные витражи, живописующие историю Церкви и символы религии, смотрелась грозно и внушительно, и девушка несколько оробела. Она еще никогда не видела таких больших статуй, и лик Пророчицы, взиравший с высоты нескольких локтей, смущал ее своим строгим видом. Петрис подумала о том, что должно быть Андрасте стали известны ее замыслы, и от этого страх западал в душу еще больше. Она даже замедлила шаг, борясь с сомнениями, которые начинали опутывать ее разум. Как знать, продлись ее состояние еще хотя бы несколько минут и… Вышедшая из-за колонны служительница едва не столкнулась с Петрис. — Ох, простите мою неловкость! — воскликнула та, с удивлением взирая на девушку. Конечно, как и нерадивый храмовник у входа, она могла не знать всех служителей Церкви, но все же вряд ли. Петрис словно выпала из ступора, и прижав руки к груди и виновато поклонилась.       — Это я прошу у вас прощения, сестра… э-э… — несколько путано произнесла она. Ее теперь уже собеседница вежливо ответила.       — Сестра Марта, — сказала она, и улыбнулась. Марта мало чем отличалась от Петрис; та же сутана, голова, стриженная под горшок — в андрастианской Церкви не дозволялось ношение длинных, распущенных волос. Возможно, что даже лицом они похожи.       — А я сестра Петрис, — девушка, наконец, взяла себя в руки. Сестра Марта видела, что стоящая перед ней служительница почти такая же молодая — может на два-три года моложе, чем она сама.       — Я вижу вас впервые, дорогая сестра Петрис. Вы прибыли в нашу Церковь как посланница с донесением, или же как пилигрим? — поинтересовалась она.       — Ни то, ни другое, — покачала головой Петрис. — Мне нужна мать Агата.       — Мать Агата? — переспросила Марта и добавила. — Я видела ее только что на втором этаже. Не думаю, что она ушла далеко. Могу я вас сопроводить?       — Нет-нет, — поспешно сказала Петрис. — Я благодарю вас за вашу любезность, сестра Марта, но мой разговор к матери Агате имеет личный характер, и мне неудобно будет отправлять вас восвояси словно девочку-послушницу. Давайте так — мы с вами еще встретимся, и у меня будет возможность наградить вас за доброту.       — Договорились, — улыбнулась Марта. — А теперь поспешите, пока мать Агата не надумала посетить жрицу Эльтину. Петрис еще раз выразила признательность, и направилась к лестнице.       — Вы ведь из Орлея, сестра?! — вдруг сказала ей в спину Марта. Девушка с удивлением обернулась.       — Из Орлея, да, — подтвердила она. — А что такое? Марта улыбнулась еще более дружелюбно.       — Мы здесь, в Церкви, любим орлесианцев. Очень надеюсь что мы поговорим с вами о том, что происходит в Вал-Руайо. Я никогда не была на вашей родине, но то, что я о ней слышала, мне нравится. У Петрис отлегло от сердца. Она ожидала чего угодно, вплоть до «Киркволл для киркволльцев», хотя наверное странно было слышать это от сестры. А может, и совсем не странно, в такие-то времена.       — Конечно мы поговорим с вами и об Орлее, и о Вал-Руайо, — ответила она. — Я обязательно найду вас, сестра Марта. Надеюсь, что и в дальнейшем я смогу рассчитывать на вас?       — Ну разумеется. А сейчас вам следует поспешить. Петрис снова глянула на статую Андрасте. Ей больше не было страшно — это всего лишь статуя. Она так и будет стоять, возможно что и веками, пока собор не рухнет, например, от землетрясения. Впрочем, сейчас это занимало ее меньше всего. Графиня Дюран прибыла сюда, чтобы начать игру, и эта игра началась.