Casus Belli

      Голден Атлас проснулся в мерзком расположении духа. Мало того, что вчерашнее собрание траста произвело на него слишком уж сильное впечатление, так еще сегодня ему предстояло несколько весьма скучных и затянутых встреч с акционерами. Но ничего не поделаешь — нужно поддерживать легенду. А еще нужно избавиться от тела. Закончить работу за ночь он так и не успел — от звуков ножовки и сливного бачка унитаза голова разболелась так, что Атлас решил все же сперва отдохнуть, а завершить начатое уже утром. Сварив крепкий кофе, приготовив себе легкий завтрак и захватив пачку сигарет, жеребец направился к небольшому столику в гостиной — прямо перед большим панорамным окном, выходящим на улицу.       Кантерлот Атласу нравился. В сравнении с Весалиполисом, который он не мог назвать никак иначе, кроме как симулякром, ландшафт эквестрийской столицы был куда более гармоничным и естественным: широкие проспекты, призванные показать несуществующую мощь, здесь замещались приятными узкими улочками, кишащими разнообразной торговлей, вместо минималистичных, с уклоном в некоторый гигантизм государственных зданий венчали площади изящные небольшие домики в барочном стиле, где и располагалась большая часть имперской бюрократии. Таким, по крайней мере, представал перед Атласом верхний город — пристанище местных элит, место, жить в котором могли себе позволить от силы пара процентов всего земного шара. От созерцания неторопливой жизни на улице настроение его слегка улучшилось.       В дверь постучали. С болью расставшись с завтраком, Атлас открыл раннему гостю, обнаружив на лестничной клетке молодую, одетую по последней моде кобылку. Ее вызывающий взгляд, казалось, мог дыру прожечь на старом жеребце. — Привет, сладкий, ждал меня? — Ты на десять минут опаздываешь. Я уже думал, что не придешь? — Не могу себе позволить прийти к своему любимому клиенту не в самом лучшем виде. — Пришлось подольше похлопотать над макияжем. — И как тебе удается в такой час так выглядеть… — Ну, у девочек свои секреты. — кобылка без приглашения зашла внутрь, закрыв за собой дверь на задвижку, — Ну что, сразу к делу или сначала хоть поцелуемся? — Очень смешно, Тисбе. Сам придумал, или подсказал кто? — Да вот смотрю, ты чернее тучи, дай, думаю, подколю. Я могу? — Подожди. — Атлас быстро вернулся в гостиную, задернул шторы и тут же принял истинную форму. Также поступил и Тисбе, — Ты принес? — Еще бы я не принес. — из внутреннего кармана фетрового пальто чейнджлинг достал несколько мелких розовых склянок, — Сейчас будем? — Не знаю, ты как? — У меня уже коленки подкашиваются. Это ты тут дома сидел, а я полночи пробегал. — Ну давай тогда, — собеседник Тисбе вскрыл две склянки, — твое здоровье. — Твое здоровье, Триммель. — чейнджлинг выпил свою порцию любви залпом, — Хорошо пошла… Я зайду? — В туалет нельзя! — шикнул Триммель, — Я там еще не закончил. — Что ж мне теперь, на улице облегчаться? Ничего, не брезгую… Ух ты ж ёп… Ну и бардак ты тут развел. Ты бы не ленился, дружище, а то вонять начнет. — Ты как уйдешь, я закончу. — А если придет кто? — Я так вижу, что уже не придет. — Ну тогда не буду мешать. Ты вот только меня сначала кофейком угости с бутербродиком, и я сразу в путь. — Кухня там, не стесняйся. — Триммель вернулся-таки к завтраку. Старая сигарета уже успела истлеть в пепельнице, поэтому он тут же принялся за новую. — Ты мне последнее легкое погубить хочешь? — Тисбе присоединился к трапезе, — Затуши, не соблазняй. — Чего соблазняться? Хочешь курить — бери, да кури. Или ты думаешь, что у тебя легкое обратно отрастет, если бросишь? — Давай, черт с тобой… Ты клиента нашего нашел? — Лучше бы не находил. Пьет как свинья. Видать, совесть мучает… — Или знает чего-то такое, чего мы не знаем. Вряд ли у этого мудака совесть прорезалась. Когда брать будем? — Рано еще. Пони из траста сейчас к нему, как к себе домой ходят, вчера даже собрание устроили. С самой Спаркл. — Недурно. — Тисбе чуть не поперхнулся кофе, — Чего же это они удумали такого, что саму Спаркл к себе пригласили? — Шкуры наши делят, чего гадать. Подавай им, мол, левобережье Ключ-озера, то подавай, это… — Вот суки. Записать бы это вот все, конечно. — Толку только? Скажут, жуки коварные подделали, а все только и рот разинут. Тут, Тисбе, нужны факты, бумаги. — Новости последние слышал? — Не-а, только встал. — Армор гвардейцев из отпусков вытащил, дороги на Нашеград перекрывают, а северянцы войска к границе подтянули. — А им-то до этого какое дело? — Боятся. Я, Триммель, думаю, что здешние про наши со Сталлионградом шашни знают прекрасно, просто виду не подают — не хотят себя агрессорами показать. А вот если они в том же Нашеграде найдут какой-нибудь Северянский след, то все — карт-бланш. Красная чума, мол, покусилась на наши свободы, многовековые традиции демократии и гармонии, варвары с севера, ведомые чейнджлингскими недо… — А нравится тебе в Штурмовике-то, да? — Нашим у них еще учиться и учиться так мозги промывать. Ей-богу, статью-другую от Спаркл прочтешь — и сам поверишь, что ты животное недостойное. А наши только и умеют бубнить одно и то же, что уже у всех в печенках, как всякие Тораксы. — Вот из-за таких вот Тораксов. — Ну, не только. — сказал Тисбе и резко затих, поняв излишность своих слов, — Слушай, Триммель, я обещал, конечно, что таких вопросов задавать не буду, но все же. — Ну попробуй. — Почему? -Сомневаюсь, что ты поймешь. — Я что, на идиота похож? — Тисбе, ты хороший офицер и грамотный военный, вовсе не идиот. Просто ты и такие, как ты… — А ты будто не офицер, и не ты, наверное, до войны округом руководил, и не ты границу держал? — Я им был… — Ну, ты на это внимание не обращай. Если бы Кризалис хотела, ты бы в петле болтался, но она тебя… — Тисбе, тебе когда-нибудь приходилось опознавать собственных детей? По тому, что от них осталось. — Извини, не хотел старое тормошить. — Вот тогда я и перестал им быть, дружище. Как отрезало. Меня теперь эта вся романтика не прельщает. Вам воевать — это, без обид, так — саблей помахать, на параде сложное лицо сделать, да старой карге салюты кидать. Победишь — хорошо, проиграешь — тоже не страшно: подумаешь, орден лишний не дадут, да и в Олению можно на заслуженную пенсию сбежать, если совсем дела плохи… — Но стране мы, Триммель, все равно нужнее дружными, а не вот так. — А о стране-то вы, друг, меньше всего печетесь. Хотели бы — выехали от Весалиполиса километров на сто, а лучше в казармы зашли на часок-другой, да поспрашивали бы, что про вас там думают. Мы от одного разгрома еще едва оправились, еще похоронить-то не всех успели, а вы все туда же. Но из кабинетов-то, конечно, гранд-баттальи планировать проще, чем в окопе землю грызть. — То есть мы, по-твоему… — Совершенно верно. Вещь в себе. Существуете за ради поддержания своего существования. Паразиты, которые вместо того, чтобы страну, которой века еще нет, спасать от этих вот, — на этих словах Триммель постучал по столу, — сосете из нее последние соки, которых и не было-то никогда. — Мы эту страну сделали. Мы — Кризалис, да офицеры, вещь в себе, как ты выразился. Своим потом, кровью и слезами сделали, да из костей своих дали ей каркас. — Спасибо большое, вечная тем чейнджлингам память и слава. А теперь пора меняться, а не то нас съедят. — Что ж нас теперь, на свалку что ли? Спасибо, вы нам больше не нужны? Да и как меняться-то, Триммель? Скажи, ты же, как я погляжу, лучше нашего знаешь. — Сильными надо быть. Не выглядеть, а быть. Не канцелярии красивые строить, не танчики блестящие по площадям катать, а силу наращивать: чтобы не нуждаться ни в чем и ни в ком, чтобы жить в радость, да на зависть другим, чтобы ни одна мразь на нас косо глянуть не смела, потому что знала бы — даже если она нас заборет, мы ее с собой в могилу утащим. А что у нас вместо этого? — Ну, что же? — Половина войск в дырявых сапогах, половина в обмотках, винтовки некоторые еще деда моего видали, а про пулеметы — шарманки эти, да про те гробы на колесах, которые вы танками зовете, я вообще говорить не хочу. Ходим по миру — побираемся, кто б нам чего дал да продал. Да и ради чего побираемся? Для себя ли, ради блага себе? Нет, Тисбе, из страха, обыкновенного животного страха перед большим зубастым зверем, — Триммель снова постучал по столу, как бы намекая, о ком идет речь, — из-за него вжались в стенку, под себя гадя, и гадаем, а что же с нами теперь будет. — По существу предложения имеются? — тон Тисбе подрастерял былой задор и теперь звучал куда мрачнее и даже злее обычного, — Ладно, заболтался я с тобой. Цели обозначишь? — Работай, как работал, — Триммель принял облик Атласа, — если найдешь что-то грандиозное, то сразу говори мне, а лучше прикармань это что-то, если возможность подвернется. И еще учти, что нам нужна любовь. Много. Мне одной твоей склянки за день уже начинает не хватать, да и тебе, думаю, тоже. Только аккуратнее, как учили: в разных местах и от тех пони, кого искать не станут. — Вот ты сказал, не станут… — вставил не своим голосом реплику принявший прежний вид Тисбе, задумчиво уставившись в зеркало, — Даже жалко девку стало как-то. Выживала как могла, а тут я ее раз… — Не бери в голову. Работа у нас такая. — Ты что делаешь в таком случае? — Я по врагам не горюю, Тисбе, и тебе не советую. — Я не об этом. Твои задачи какие? — Хочу копнуть глубже насчет траста. Интересно понять, фантазии ли их запросы, или у них действительно что-то есть. Тем более, раз теперь возле них вьются первые лица — грех не послушать. В общем, как только найдем что-то большое — забираем, убираем клиента и домой. — Принято. — кинул вышедший из задумчивости Тисбе, — Бывай. — Удачи.       Закрыв за гостем дверь, Атлас вернулся на кухню и откупорил припасенную почившим хозяином бутылку бренди. От разговоров сознание его окутали тяжелые, совершенно мешающие делу воспоминания, единственным верным способом отогнать которые служил алкоголь.