Замки в небе

      Галф почувствовал, как пристальный взгляд его альфы пожирает каждый дюйм его тела в фестивальную ночь, когда в комнате из сотен человек были только они двое.       С самого начала, в общей комнате, где каждого из них щипала, подталкивала и приукрашивала команда портных. Солярис импозантен, вызывающе красив в темной шелковой рубашке, брюках с высокой талией, жемчужной подвеске и сверкающем золотом смокинге. А Сиэль? Мантия и костюм из редкого берлинского синего ниспадающего каскадом бусабанского кружева, также усыпанного переливами океанского жемчуга.       Глаза наблюдают, пожирают все это время — губы облизываются в страстном желании от щекотки и покалывания жара.       Для юного омеги это восхитительный вид посвящения, которого он желает как самого себя. Или: трепет. Видя в отражении зеркала туалетного столика, как его альфа-король сглатывает, как подпрыгивает адамово яблоко при одном только виде того, как он проводит кончиками пальцев по замысловатым нитям, которые цепляются во всех нужных местах за длинные, скульптурные конечности и зрелый подъем середины.       Чувственная закуска для сорвиголовы.       — Ты околдовал меня, и ты это знаешь, — прошептал Солярис ему на ухо, когда они взялись за руки на спуске по парадной лестнице в зал, всего за несколько мгновений до их официального объявления — хотя, по правде говоря, никаких слов не потребовалось бы, таков был покрой одежды королевы — и были готовы крепко держаться за руки в последовавшем, прогнозируемом вихре поздравлений.       — Королевский наследник королевства Монгкул! Вечный союз с нашими дорогими соседями Бусабой! И рождения осталось ждать всего два лунных цикла! — трепетал и вздымался восторг целой нации.       — Поднимем бокал за короля, королеву и нашего будущего правителя!       Тосты, хлопки и радостные возгласы в изобилии.       Затем, как только штормы фурора улеглись, все уселись за официальный ужин в честь дня благодарения за урожай под мерцанием канделябров — королевская чета во главе стола, такого огромного, что прислуга быстро зарумянилась, бегая от одного конца к другому и обратно.       Тем временем рука короля под столешницей, ласкающая колено его жены, скользит вверх к бедру, погружаясь внутрь. Дыхание наверху прерывается, а Сиэль крепко сжимает ноги в застенчивости.       — Вы, кажется, покраснели, ваше величество… Анан! Окна!       Кузен Джин — ищейка, всегда быстрее всех вынюхивающий любую свежую новость.       В качестве финального аккорда к меню подают глазированный сорбет из груш-пашот, и они закружились по отполированному паркетному полу, чтобы вновь разжечь ночное веселье романтикой танца, в котором Солярис интимно прижимал свою жену к себе и шептал — за гранью блеска, ситца и поз для людей:       — Скажи мне, скажи мне, если все это просто биология — посев семян, чтобы дать нашим королевствам потомство, которого они требуют, — тогда почему… почему… горит мое существо желанием погрузить свой член в твои внутренности с ненасытностью изголодавшегося мужчины, когда твой живот уже полон моим ребенком, Сиэль?       И даже когда группа дородных фермеров в своих лучших нарядах проводила королевскую семью мимо столов с фруктами и овощами, отмеченными наградами, вежливо кивая в ответ на какой-то многословный комментарий о подходящей почве для сезонной посадки шпината и щавеля, руки Мью обхватывали его талию, а шепот продолжался…       — Для меня ты такой красивый. Ааахх. Сейчас ты округлый, как полная луна. Ямочки на твоих щеках, блеск твоих глаз. Я вдыхаю цветущий аромат моей маленькой королевы, как воздух, который мне так необходим. И я хочу заявить на тебя права, поглотить тебя, обладать тобой в абсолютной целостности — как ты уже обладаешь абсолютной, безраздельной целостностью моей души.       Зарабатывая себе только «цок» и предупреждающе прищуренные глаза своей жены.       Жена, вырванная из рук короля каким-то храбрым старым герцогом, затем переходящая от танца к танцу чередой седоусых лордов с тростями, очарованных собственными ностальгическими мечтами и румяными щеками красивой молодой беременной королевы Монгкула.       Но…       Низкое рычание, вибрирующее, возбуждающее, откуда-то поблизости, крадущееся, патрулирующее, между мраморными бюстами и скульптурами.       До тех пор, пока муж не смог больше терпеть. Знакомо надув губы, Солярис опрокинул в себя бренди, такое же золотистое, как и его мерцающий наряд, и зашагал, чтобы восстановить застывшую на сцене вымученную улыбку на темном лице маниакала, когда он с поклоном увел Сиэля прочь.       Сначала к креслу у окна, наполовину скрытому тяжелыми бархатными портьерами фиолетового цвета, где он откинул жену на плюшевые подушки, чтобы целовать и вдыхать аромат, двигаясь вверх и вниз по вечно соблазнительному изгибу изящной шеи — одна рука свободно обвисла вокруг точки учащённого пульса на горле — и застонал:       — Пойдем со мной, небесная невеста в кружевах, позволь мне любить тебя, позволь мне заняться с тобой любовью, сделать тебя своим, прежде чем я сойду с ума.       Зубы слегка, мучительно задевают, покусывая и царапая в нетерпении откровенные, рискованные одеяния.       Затем, когда тело Галфа задрожало в ответ на жар и прохладу пробегающего озноба, увлажнившего бедра, его вывели за портьеры, в свет свечей и тени простого служебного коридора…       Рука об руку они ускользают со своего собственного приема — проплывают мимо лестничного проема в светлую, оживленную и шумную кухню на цокольном этаже.       Вперед, вперед, как головокружительно скачущие лошади, запряженные в ночную карусель, ослеплённые огнями, пока они не достигли пыльного бокового выхода. Нагибаясь, они вошли…       — Куда мы направляемся?       Мью, руководитель экспедиции:       — С тех пор, как ты завладел тем мулом, я фантазировал о том, как уложу тебя на сено…       — Подожди, это… конюшня, муж?       И действительно, когда тяжелый ботинок короля упёрся в деревянную дверь, они были там.       — Вон! — рев Соляриса, обращенный к двум конюхам с детскими лицами, заплетающим хвосты при свете факелов. Они испуганно умчались прочь, оставив королевскую чету в том месте, где только лошади фыркали в своих мечтах на лугу, да горлицы мирно ворковали в гнездах на карнизах.       И там Мью наклонился, чтобы снять с них обувь, осторожно подводя Галфа за руку к крепкой лестнице — помогая ему подняться.       — Осторожно, не поскользнись на своей мантии.       Поднимаются на мезонин конюшни — деревянную платформу, устланную сложенным и хранимым сеном, звездный свет мерцает в окне на крыше, звуки смеха, лютни и подмигивающее позвякивание винных бокалов доносятся с главной дворцовой улицы, ветер меняет направление, чтобы скрыть их, а флюгер петушка раскачивается над головами.       — Ты приходил сюда мальчиком, не так ли? Я чувствую это, Мью, — голос омеги был тихим, интимным.       — Это было укрытие от множества отцовских ремней. Тебе достаточно тепло, дорогой?       Но ответа не последовало. Вместо этого он почувствовал прикосновение мягких губ к своим. Они говорили о своей любви с медленной, гладкой, как атлас, чувственностью, пока пламя не раздуло их вечно тлеющие угли, и желание не продиктовало — руки в волосах друг друга, когда были сброшены церемониальные короны спящим зверям внизу.       Стонали друг в друга, отчаянно прижимаясь друг к другу.       — Черт возьми… нет… медленно… Я хочу любить тебя медленно, чтобы ты познал каждую секунду, — голос короля был головокружительным, когда он проклинал свою мальчишескую похоть, пытаясь собраться с силами, чтобы начать все сначала…       — То, как ты выглядишь сегодня вечером…       Глаза альфы светятся. Пробегая изящными пальцами вверх по обтянутой кружевом руке, по украшенной жемчугом обнаженной груди, вверх и вниз, чтобы провести по гребню лопатки. Вокруг, чтобы благословить большую выпуклость живота, затем к спине, чтобы проследить форму его ягодиц, изгиб его ног.       Просто прикасался с оглушительным благоговением, поклоняясь своему омеге во всем его расцвете, подобно лотосу, раскрывающему лепестки в полуночном лунном свете пруда.       Пока Солярис не присел на корточки, чтобы дотянуться до бедер, вдыхая аромат свежего сена. Наклоняется, чтобы поцеловать одно бедро, затем другое, поднимая глаза и замечая блеск слез в глазах младшего.       Затем, когда их взгляды встретились, Сиэль потянулся назад, чтобы расстегнуть слои своего одеяния, позволив ему упасть к ногам, когда он вышел из кучки ткани в одном нижнем белье. Снимал это, слой за слоем, под одобрительный гул своего мужа.       Наконец-то он стоит обнаженным, словно воздвигнутый богами в качестве статуи их собственной Афродиты. Высокий, стройный, сияющий — невозможно, опьяняюще красивый, особенно когда он покраснел, внезапно смутившись, внезапно вспомнив, где они находятся.       Мью поднимается на ноги — в восторге — берет омегу за руку и поднимает ее над головой, чтобы нежно покружить его, как балерину из волшебной музыкальной шкатулки.       Затем, делая красивые пируэты, обхватывает королеву сзади. Галф запрокидывает голову ему на плечо, чтобы поцеловать — глубоко, восхитительно, языки переплетаются, оставляя между ними серебристые паутинки слюны, когда, наконец, каждый отрывается друг от друга, чтобы вздохнуть.       — Я хочу тебя. Я хочу тебя, Сиэль, — хрипло и гортанно прошептал Солярис, направляя руку своей пары к твердой длине своей эрекции там, где она напряглась под костюмом.       Фоновые звуки поспешно снимаемой одежды, от которых учащается пульс, затем вздох Галфа, когда он почувствовал эту горячую, тяжелую, твердую плоть между пухлых ягодиц — член трётся о его гладкий вход, воздух внезапно наполнился их стонами.       Затем пальцы проникают в розовое тепло омеги. Массируя тайны Сиэля все сильнее и сильнее, секунда за секундой, он становился все более податливым в сильных руках старшего.       — Ммммм… альфа, — хныкая, поскуливая, когда он задвигал бедрами навстречу ножницам и растяжкам исследующих пальцев Мью.       Пальцы ног поджимаются, колени подкашиваются — сильное возбуждение, пробуждающее каждый нерв, заставляющее его покалывать, мерцать и петь в честь короля Соляриса:       — Возьми меня, Соля…       Тяжело дышал в бездыханной темноте.       И прежде чем он успел договорить, Галф обнаружил, что его подняли и он мягко лежит на боку среди сладко пахнущего сена. Затем Мью отодвигается назад, немного приподнимая одну из ног, чтобы осторожно войти, и каждый выдыхает свой экстаз.       Старший сжимал талию, ожидая, пока младший будет готов и расслабится, затем крепко держал его, когда начал двигаться внутри.       Снова сливаясь воедино, плавные движения бедер в гармонии — вечная синергия — ритмы нарастают, когда Сиэль выпускает свой собственный жемчуг.       Дальше, дальше, дальше, и дальше, и дальше.       — Ты так сильно сжимаешь мой член, — выдавил альфа, стиснув зубы. — Как будто ты… запираешь меня… здесь, внутри.       — Мммм, так полно, — омега нежится, задыхаясь, как будто у него не осталось места даже для воздуха.       — Полный мной… моя судьба, моя пара… моя молитва сердца…       — Ааааахх... — голова младшего запрокинулась, когда большие жилистые руки протянулись сзади, чтобы погладить его грудь, сильно пощипывая чувствительные бутоны, отчего неожиданно потекли струйки первого материнского молока.       — Чееерт… хааа… хааа…       Чувствуя, что его собственный темп становится грубым, рваным, когда между ними заблестел пот, размазывая сухие травинки по липкой коже, Солярис растянулся на спине, усадив жену на себя сверху, выгибая спину:       — Оседлай меня, Си-Си, если сможешь.       Крики омеги поднимаются по собственной лестнице к небесам, когда он тут же теряется из-за проникновения своего альфы…       Дико работая бедрами — расставленные ноги опираются на колени, а руки по обе стороны мускулистой груди Мью для поддержки — затем он приседает, чтобы в головокружительном исступлении подпрыгнуть на этой подергивающейся твердости, которая была всем, что он мог чувствовать, всем, что он мог знать в тот момент.       Вверх и вниз, подпрыгивая все быстрее, приземляясь жёстче, кожа шлёпает по коже, зубы впиваются в губы, сердца колотятся, туокс устраивает хаос.       Пока внезапно руки Сиэля не подкосились, и он не упал обратно в ожидающие объятия своего Короля.       — Хааа, держись крепче, — Солярис схватил его за бедра и потянул их назад, чтобы толкаться в него со сдавленными стонами.       Щеки были мокрыми от слез, когда омега осознал интенсивность своей потребности:       — Я п-приближаюсь… о Боги… о Боги… не останавливайся… ааахх…       Мью властно доводит его до оргазма — стопки белой эссенции украшают полы, в то время как Галфа катали шелковистые облака невыразимого, невообразимого блаженства.       — Я… тоже…       Внезапная возня, когда альфа вытащил свой пульсирующий член из дырочки как раз в тот момент, когда он почувствовал заряженный спермой прилив сцепки.       — Не могу… н-навредить… малышу…       Беспорядочно высвобождается на свой собственный сжимающийся живот, спину младшего, деревянную стену позади — вопли искажённой боли от самоотречения от узла.       Когда он рухнул на мягкую подстилку, звезды вспыхивали за веками, и пока он боролся с дикими волнами дыхания, он почувствовал, как маленькая рука потянулась к его великолепно израсходованному члену, направляя его обратно в теплое тело, пока королева бормотал, едва осознавая:       — Оставайся внутри. Не отпускай.       Солярис хрипло хихикает.       — Как пожелаешь. Теперь закрой глаза и немного отдохни, чувствуя, что я привязан к тебе как к самому счастливому дому, — и далее, про себя: «Пока я решаю, как, во имя дьявола, я собираюсь протащить нас обоих обратно во дворец, голых и украшенных сеном».       Но это того стоило. Стоило всего, чтобы быть здесь, прижимаясь к своему Сиэлю на сене в конюшне. Синхронность сердцебиения — соединившиеся души под сиянием звезд.