Замки в небе

      Крошечные пальчики снова скачут по бассейну дворцового фонтана — ножки двух детей, зачерпывающих и разбрызгивающих подогретую солнцем воду. Карабкаясь на этого величественного мраморного Пегаса в скользком тандеме, раскинув руки и хлопая крыльями фантазии в полете:       — Уииииии!       Старая королева Таласса, мерцающее воспоминание на сцене — отголоски Мью и Майла, перенесенных примерно на тридцать лет в прошлое. Это почти могли быть они… почти. Но на этот раз вместо них брат и младшая сестра. Не дети наблюдателя, а внуки, когда она наблюдала за происходящим из плетеного шезлонга, а за ними — взрослый Солярис в брюках и закатанных рукавах, с волосами, выбившимися из-под утренней церемониальной короны, когда он в темпе переходил вброд воду, чтобы забрать расшалившуюся малышку-дочь. Как раз вовремя, чтобы предотвратить неизбежное приближающееся скольжение, которое приведет к еще большему количеству шишок и ушибов.       Отцовский голос, проецирующий:       — Элио Химук, твой долг — направлять свою сестру, а не сбивать ее с пути истинного, особенно если она нуждается в какой-либо поддержке.       Но суровый выговор обрушивался на избирательно неслышащие уши, когда упомянутая сестра вырывалась из папиных объятий, чтобы отправиться на поиски свободы, босиком по мягко колышущейся летней траве, озорные возгласы доносились откуда-то из-под растрепанных кудрей и румяных щек, старший брат послушно следовал за ней по пятам:       — Мирааааа!       — Может, он и наш маленький мужчина, но ему самому всего четыре года, Солярис, — это щека Галфа прижалась к лопатке Мью, когда он обнимал сзади — любимые руки обвивали туловище старшего со всем сказочным очарованием ароматных цветочных лоз. Затем, как раз в тот момент, когда глаза короля убаюкивающе закрылись, чтобы насладиться почти щемящей цельностью своего сердца в такой яркий момент середины лета, знакомый, преданно любящий дворцовый сторожевой пес выследил запах своей императрицы-королевы на всем протяжении его послеобеденного сна в конуре и, совершив огромный, раскачивающийся прыжок, добрался до фонтана, чтобы плюхнуться животом в фонтан…        — Болван! Если бы у меня был мой меч, я бы отрубил твой проклятый хвост. Прекрати им вилять… Я сказал, прекрати! Не гладь его, дорогой.       Галф ухмыляется своему промокшему мужу сквозь мокрые темные локоны.       — Снова ревнуешь, альфа?       — Р-ревную?! К этому искусанному блохами животному? Почему, черт возьми, я вообще должен… обязательно так ему улыбаться?       — Я не должен улыбаться?       Его подхватили на руки, как невесту, в то время как Мью яростно целовал его.       — Улыбайся всегда. Улыбайся каждый день, везде. Но только когда я рядом, потому что ты знаешь, что я безнадежно собственнический зверь.       — Хммм, — дразнящее поглаживание щеки Соляриса, как будто он тоже был настоящим псом. — Но ты мой безнадежно собственнический зверь.       И когда сторожевой пес Геркулес завыл свою зловещую балладу о поражении, Таласса поднялась со стула, отложила крючок и пряжу, чтобы свистом подозвать его к себе.       — Ну же, песик, давайте найдем этих негодяев-детей. Оставь влюбленных наедине с их любовью, и в мире все наладится.

***

      — На’По, почему у тебя такое красное лицо? — несколько часов спустя Кай выстрелил прямым приветствием в яблочко — сама невинность, — когда король Эсен, пыхтя, вышел из дверцы бусабанской кареты, только что прибывшей в королевский двор Монгкула.       — Хммм, похоже, Майл тоже страдает, — Галф едва сдержал хихиканье, когда наклонился вперед с Мирой на бедре, чтобы тепло обнять кузена и шурина.       — Раз, два, красные дяди. Дядя помидор! — верещала маленькая девочка, извиваясь, чтобы сменить мамины руки на руки Майла, ее любимого (читай, самого непослушного) члена семьи из всех.       — Мира такая умная. Может быть, мне украсть тебя, чтобы ты стала казначеем моего королевства, принцесса? — Апо тыкнул свою буйную племянницу в носик, в то время как Кай скакал вокруг них в приподнятом настроении, распевая:       — Дядя помидор, дядя помидор.       Пока его, наконец, не поймал пришедший отец, не посадил на плечи, рассеянно щекоча босые ступни, когда Мью благородно пришел на помощь беднягам, разделив с ними нежные хлопки по спинам…       — В карете, должно быть, было душно. Слишком жаркий день для такого путешествия — может, зайдем внутрь, сменим сияние неба на прохладу камней замка, братья? Кай, принеси вязанье бабушки Лассы.       Юного принца осторожно опустили обратно на землю.       — Что это вообще такое, папа?       Мальчик в большом замешательстве поворачивает шерстяной лоскуток то так, то эдак.       — Это похоже на… детскую шапочку, — озвучил Майл мысли каждого, и внезапно все взгляды устремились на короля Монгкула.       Руки подняты в целях самообороны.       — Не смотрите на меня!       Обвинения и споры танцуют в воздухе в совершенно хаотично-веселой манере любого функционального семейного собрания. Громкость и смех говорят о безусловных узах.       Ибо короли и их королевы больше никогда не были фигуральными лицами. Наследники? Те, кто рожден в этом дворце, больше не просто призрачные блуждающие огоньки — их не видно, не слышно. Дети были шумными, неряшливыми, настоящими и свободными. Свободны вырасти теми, кем бы они ни хотели стать.       И в ту сверкающую светлячками ночь, когда Мэй и Наронг уговорили малышей освежиться перед сном в ванной, выложенном золотой плиткой, настала очередь двух альф, наконец, официально признаться в любви в присутствии семьи.       Орион и Эсен — свободны быть теми, кем они хотели бы быть. А они хотели быть вместе.