Признаки жизни

Проворочавшись почти всю ночь, Петя, разумеется, категорически не высыпается, и единственное, что заставляет его вылезти из постели и шагнуть в новый день - так это мысль о том, что Сурков с него шкуру спустит, если опоздать к утренней летучке. Ну и еще нихуевое такое подозрение, что даже если сказаться больным - а что, имеет право, продрог вчера на этом злоебучем кладбище, как скотина распоследняя, - в четырех стенах, затемненных блэкаутами, лучше ему не станет. Спасительный беззаботный сон не подкрадется на мягких лапах, вместо него Петя просто будет как еблан отупело пялиться в потолок и бесконечно крутить в своей башке на репите картинки из вчерашнего дохуя насыщенного дня. А в управлении хотя бы есть шансы отвлечься на что-нибудь и ненадолго выкинуть из головы все лишнее, не дававшее спокойно спать. Лишнего в голове было до пизды. Стоящий до сих пор перед мысленным взором труп в раскуроченном гробу, невесело маячащая впереди перспектива выстроить у себя на столе целую башню из висяков и отхватить за это пиздов от начальства, ну, конечно же, Игорь. И если труп и висяки после бессонной ночи уже не так сильно беспокоили, как должны были бы - утрамбовалось слегка в котелке, - то вот Игорь волновал очень сильно. Буквально здраво мыслить не позволял, блядь, когда Петя мучительно прокручивал в памяти вчерашнее утро и пару вскользь брошенных своих взглядов на странного мужика с лилиями, топтавшегося у каменной стены, соседствующей со входом на кладбище. Знал бы, что все так обернется, дырку бы в нем глазами просверлил, изучив вдоль и поперек. Или вообще, выбравшись из машины, попросил бы огоньку, а там бы уже за реакцией следил - узнает голос или нет, - но теперь-то уж что. После драки кулаками не машут. Игорь это все-таки был или нет? Простой вопрос, который ебейше мучает Петю уже почти сутки, и вот же в чем пиздец - Петя и сам не понимает, хочет ли он оказаться правым или же предпочел бы, чтобы мужик на кладбище был кем-то другим. Потому что если это и вправду был Игорь, Петя точно увидел то, что не было предназначено для его глаз, и еще неизвестно, придет ли Игорь в восторг от того, что его можно узнать из тысячи, или попросту, не разбираясь, кто прав, а кто виноват, при случае пропишет Пете в еблет за несанкционированное вторжение в частную жизнь. Он ведь может теперь, даже далеко ходить не надо. Они, сука, почти каждый день по одним коридорам ходят и в одних и тех же лифтах катаются, уже не говоря о том, что Игорь вполне себе в курсе, в каком кабинете Петю можно найти, если сильно приспичит. И можно было бы вчера осторожно и окольными путями у Игоря выведать, был ли он на Южном или нет. Да что там, скорее всего, Игорь бы сам сдал себя с потрохами; ни о чем не подозревая, рассказал бы, где был утром, чисто потому, что в последнее время вообще почти базар с Петей не фильтрует, особенно после той ночи, когда проболтался о своих нежных чувствах и вполне конкретных намерениях. Но Петя попросту зассал. Он сбросил пару входящих от Игоря поздним вечером, коротко отписавшись “занят, дядь, не могу говорить”, а потом, налил себе полстакана вискаря и, оголтело множа окурки в пепельнице, до рези в глазах пялился в обрезанную фотку, предусмотрительно сохраненную в телефоне, чтобы не висеть онлайн и не прослыть пиздаболом. Игорь запросто мог бы проверить, был он в сети после сообщения или действительно настолько занят, что некогда даже любезностями обменяться. Не потому, разумеется, что подозревает Петю во всех смертных грехах и желает вывести на чистую воду, а, например, по привычке. И вот это было бы дохуя неловко. И да, соврать ему оказалось непросто. Неприятно, мерзко и как-то противно. В прошлой своей жизни Петя пиздел всем подряд без зазрения совести и вообще не парился, забывая порой, кому и что именно насвистел, а также с завидной регулярностью путаясь в показаниях. Теперь же было не по себе. Петя не боялся быть пойманным на брехне и выхватить страйк, прошлая жизнь научила его виртуозно изворачиваться и вести даже не двойную, а хуй пойми какую игру и при этом не попадаться на пиздеже. Петя заливал в управлении, что приболел, а сам лежал на полу сортира с отходосами. Рассыпаясь в извинениях, уверял Дениса Сергеича, что неописанной партии в вещдоках нет, а сам сливал ее с наценкой в розницу. Писал Нине с десятками грустных смайликов, что увидеться из-за внедрения не получится, а сам ебал какую-нибудь очередную девицу, имени которой потом даже вспомнить не мог. Лебезил перед отцом, на всяких пьянках отрабатывая ебалом щедрые батины донаты и изображая из себя образцового продолжателя ментовской династии, а сам втайне мечтал, чтобы этот тупой и властный говнюк сдох от внезапной аневризмы в какой-нибудь столичной бане в окружении блядей. Так что врать и находить объяснение любой своей гнуси Петя умел преотлично, от этого навыка так просто не избавиться, даже если сильно постараться. Он пишет сообщение машинально и даже не задумываясь особо, а потом становится мерзко от себя самого. И Игорь точно не проссал, что его водят за нос. Черкнул в ответ, чтобы Петя брал поменьше ночных - эта уже третья за неделю, - и попросил позвонить, когда будет время. Обмануть его оказалось до смешного легко, и Пете это не нравилось. Не нравилось снова быть пиздливым мудаком, особенно с Игорем. Ему врать совсем не хотелось даже вот в таких вот мелочах, чтобы не пойти в итоге проторенной дорожкой. Однако говорить с ним этой ночью хотелось еще меньше. Не потому, что не соскучился - еще как, блядь, Петя совсем на Игоря подсел, у него вообще всю жизнь с зависимостями были сложные отношения, - а потому, что боялся узнать ответ на свой неразрешимый без дополнительных подсказок вопрос. От этого долговязого здорового мужика с охапкой лилий - ну, в тот момент, когда Пете в голову пришла охуенная мысль, что тот может оказаться Игорем, - что-то внутри сжалось, да так до сих пор и не попустило толком. Что-то екнуло, достало до печенок и лишило покоя. Но что если это был не он? Выходит тогда, что Петя сам себя обманывал, когда считал, будто запал на Игорька. Выходит, он тогда низменно искал, куда бы приткнуть свой скопившийся за пару лет недотрах, и просто вцепился в того, кто удачно и своевременно под руку подвернулся? Такой расклад Пете категорически не нравился, поэтому он не придумал ничего лучше, чем спрятать голову в песок, вместо того, чтобы вывести себя на чистую воду. Загасился, как трус; набрехал по старой памяти и понадеялся, что как-нибудь оно само собой рассосется. Вот только не рассосется нихуя, как ни мечтай, но это - проблемы Пети из будущего, а Петя из настоящего поспешно принимает контрастный душ, вливает в себя чашку кофе почти залпом и, выцарапав из шкафа джинсы со свитером, несется в управление. Впереди тяжелый день, а следом за ним - еще одна тяжелая бессонная ночь, если Петя все же не сообразит, как быть дальше со своим ебучим кладбищенским озарением и как убедить себя, что вся эта ситуация требует решения как можно скорее. Потому что в противном случае есть нихуевый риск не только дойти до ручки самому, но и Игорю трахнуть мозги не за хуй собачий пиздежом своим, невнятной нервозностью и попытками отморозиться наглухо. А это неминуемо, думает Петя, выруливая из двора, приведет к полной жопе. Игорь многое ему прощает и на многое из петиного прошлого закрывает глаза, но такой вот хуеты здесь и сейчас, скорее всего, не простит. До работы Петя добирается почти в рекордные сроки и даже успевает жадно вылакать полторы кружки кофе до прихода Суркова под тихий бубнеж коллег с кухни. Десятичасовая плановая летучка проходит чинно и почти мирно, не считая небольшого разбора полетов по вчерашнему выезду Козецкого, умудрившегося на месте сгоревшей в каких-то пердях нарколаборатории надышаться парами некой дряни, после которой опросы свидетелей оказался вести не в состоянии. За руль садиться, впрочем, подоспевшие на место пожара медики, ему тоже не рекомендовали, из-за чего пришлось дернуть туда выходного Серебрякова. Петя слушает разъебный стэндап Суркова почти с улыбкой, едва-едва сдерживаясь. И несмотря на весьма резкие выражения и сдвинутые брови, он отчетливо видит, что Андрей Валерьяныч говнится-то больше для проформы, нежели чтобы всерьез раскатать и унизить Санька перед коллегами. Ну и для науки, чтоб в другой раз без респиратора в подобную жопу не совался во избежание улетного прихода. Петя бы вот, например, не сунулся даже на заре своей карьеры, когда был тупой и безалаберный. Знал, что пары неустановленных химических соединений не стоит вдыхать, чтобы потом не очутиться на больничной койке с острым отравлением или ожогом дыхательных путей. Об этом в ФСКН талдычат всем салагам с первого же дня, и пока в голове не уложится информация, в поле не допускают на пушечный выстрел, так что Петя, даже несмотря на то, что в наркоконтроле надеялся не шибко задержаться, усвоил азы почти моментально, а этого еще учить и учить. Вот Сурков и учит, как умеет. Кнутом в виде прилюдных пиздячек да пряником, отправив Козецкого, все еще бледного и не до конца пришедшего в себя, домой отлеживаться. И да, лыбиться от этого перфоманса нихуя не педагогично, но Петя все же не сдерживает улыбку, когда окрыленный Санек, прихватив куртку, спешит к дверям. Авось и не заметит. И жалко, конечно, портить такое чудесное, спокойное и бессрачное утро - обычно в отделе с самого утра стоит дым коромыслом из-за какой-нибудь хуеты, отчитаться за которую нужно было еще позавчера, - но выбора у Пети все же нет, поэтому он улучает момент, когда после летучки все разбредаются кто куда - на кухню, в курилку и в неведомом ебаном направлении, - и скребется к Суркову в кабинет. - Соскучиться успел? - хмыкает Сурков почти добродушно и, откинувшись в своем кресле, продолжает: - Если ты затем, чтобы к Фридману на свиданку отпроситься, то можешь не трудиться, я помню. Свободен на сегодня, в отделе Серебряков и Гаврилова остаются. А вот Петя, к стыду своему, уже успевает забыть, что ровно к полудню Михаил Карлович ждет его сегодня в судебном морге, чтобы вскрыть не только оцинкованный ящик, но и подмороженный труп. Ну и позорище, блядь. Однако, сделав вид, что голова у него не дырявая, Петя с готовностью кивает, прикинув, что вполне успевает еще к условленному времени, если разговор не слишком затянется. Ну и если Сурков его не завалит из табельного прямо здесь и сейчас. Откашливается, делает шаг вперед, а затем решительно возражает: - Я по другому вопросу, тащ подполковник, - и отчетливо замечает, как Сурков резко теряет свое благодушие и меняется в лице. - Опять какой-нибудь висяк откопал, а, Хазин? - ворчит тот, растегивая китель. Разумеется, Андрей Валерьяныч так не думает, ехидничает просто, но у Пети для него так себе ответ на эту подколку. Не тот, в общем, какой подполковник очевидно ждет. И Петя, решив, что перед смертью не надышишься, невинно хлопает глазами: - Вообще-то целых двадцать, - а после, не давая Суркову возможности перебить, добавляет поспешно: - И не я откопал, а техотдел. Я, конечно, поспособствовал, но эти ребята виноваты больше, честное слово… А затем осекается и прикусывает язык. Наверное, надо было как-то поделикатнее, а не вот так в лоб, но теперь-то уж что. Кнопку “начать с последней точки сохранения” в его жизнь так и не подвезли, а жаль. Сурков смотрит на него сначала с недоверием, а потом, убедившись, что Петя вовсе тут не шутки шутит, прищуривается, гневно раздувает ноздри и, с грохотом отодвинув кресло, поднимается на ноги. Ну, потому что распекать кого-то, поглядывая снизу вверх, вероятно, удовольствие ниже среднего и вообще не то чтобы возымеет должный эффект, а вот угрожающе надвинуться, обойдя стол, ткнуть пальцем в грудь и припереть к стенке - вот это уже совсем другое дело. Достаточно пугающе, чтобы почти любой обосрался со страху. - Докладывай, - резко и деловито бросает Сурков, сдвинув брови, и Петя, не испытывая его терпение, торопливо рассказывает обо всем, что ему самому удалось выяснить еще в январе, а потом коротко обрисовывает наметившийся вчера благодаря техникам, черт бы их драл, прогресс. Говорит сухо, по существу, а потом замолкает и, сглотнув слегка нервозно, ждет неминуемой расплаты за свою инициативу, которая, как известно, наказуема. Ну и дожидается, даже не отходя от кассы. Сурков орет так, что стекла дребезжат наверняка даже в соседнем кабинете. Брызжет слюной, меряет шагами кабинет, как тигр свою клетку, а потом, выдохшись наконец минут через десять, тихо и как-то скорбно - вероятно, печалясь, что взял в отдел дебила конченого, - интересуется: - Хазин, ты вообще понимаешь, во что ты нас всех втравил? - Ну, примерно, - осторожно кивает Петя, чувствуя, как потихоньку начинает неметь спина от напряжения. Он хочет добавить было, что да, вот сейчас уже примерно понимает, а когда ввязывался во всю эту хероту, понятия не имел, к чему может привести его весьма опрометчивое стремление разворошить архивное дело, но Андрей Валерьяныч, мельком глянув на его бесстыжую и совсем ни капельки не виноватую рожу, вновь выходит из себя будто по щелчку пальцев и ревет: - Ах, примерно? Примерно, значит, - и, переведя дух, уже тише бросает в сердцах: - Да ты нормальный вообще, майор, или тебя к мозгоправу отправить за справкой? Двадцать один труп, Хазин, и все висяки, бытовуха или архив. Ну, были ими, пока ты свой нос в эту историю не сунул. Справка у него уже есть, и Сурков даже видел ее в личном деле, так что вопрос, разумеется, риторический. - Думаете, я сам не понимаю, что открыл портал в ад? - кисло уточняет Петя, вздыхая, а потом закусывает губу и тихо добавляет: - Но, если честно, даже если бы я наперед знал, что все вот так получится, я бы все равно за дело Пчелкиной уцепился, уж простите. Мне покоя не дает то, что Урушанов был лишь исполнителем и, как выяснилось, не только в ее случае. Это ведь чисто наш профиль - и заказуха, и, как минимум, два торговца оружием, и какой-то мутный хрен еще вдобавок, который Урушанову заказы подбрасывал, ведь не сам же он клиентов находил. Ну и вот скажите теперь, мог ли я глаза закрыть на это вот все и спать потом спокойно? Сурков молчит долго, минут пять, не меньше, тяжело дыша и рассматривая Петю так внимательно, что от его взгляда не по себе становится. Он ищет подвох, но никак не может найти. Пытается понять - идиот ли Петя или он какую-то свою игру затеял, но, судя по всему, к однозначным выводам не приходит и, вздохнув, интересуется уже почти спокойно: - Откуда вы такие беретесь-то? - Какие? - непонимающе хмурится Петя, не догоняя пока, к чему вообще этот вопрос и почему он еще не пишет заявление по собственному желанию под диктовку. - Ебанутые, - морщится Андрей Валерьяныч, впервые, наверное, за все месяцы петиной службы позволяя себе крепкое словцо в разговоре с ним. - Сначала Павлов, теперь вот ты, Хазин. Я надеялся, что хоть ты амбразуры грудью закрывать не полезешь, а будешь себе спокойно вместе с гунковцами мефедронщиков гонять… А ты туда же. И, раздосадованно махнув рукой, как будто бы окончательно успокаивается, а вот Петя наоборот знатно пригорает жопой. - Если б я хотел гонять мефедронщиков, я бы сразу в другой отдел подался, - цедит он, все еще не до конца осознавая, к чему Сурков клонит, но на всякий случай ощетиниваясь и скаля зубы. Фигурально, разумеется, потому что в открытую быковать на подпола у него все же кишка тонка, а вот мысленно, конечно, можно и принять опасную стойку бойцовской чихуахуа, чисто чтоб не выглядеть в собственных глазах трусливым чмошником. Впрочем, его все равно несет. Чувство самосохранения отказывает, и Петя, прищурившись, запальчиво продолжает: - Но я хотел работать тут, подальше от наркоконтроля с его кумовством и коррупцией и поближе ко всякой жести, за которую никто не хочет браться. Мне уже коллеги проболтались, что вакансия больше года висела и никто на нее не позарился. Однако если я вам тут не ко двору, Андрей Валерьяныч, вы только скажите, я переведусь. Мужики из ГУНКа, пожалуй, от счастья обоссутся, они мне регулярно в курилке ноют, что работать некому. Я понимаю, что если сейчас всерьез начать разрабатывать Урушанова, можно нехило выхватить от начальства за статистику, но мне почему-то казалось, что мы тут не только на статистику дрочим. Выдохшись, Петя отводит взгляд, а сам запоздало думает: ну и нахуя? Нахуя он вот сейчас громкими словами разбрасывается про перевод и борзеет, отключив начисто фильтр между языком и мозгом? А что, собственно, мешает Суркову обрадованно согласиться, избавиться от проблемы в лице охуевшего майора и выдохнуть с облегчением? В наркоконтроль Петя отчаянно не хочет, но отступать уже некуда - за базар отвечать надо, даже если не с урками трешь, а имеешь серьезный разговор с подполковником полиции и своим непосредственным начальником. Однако избавляться от него Сурков, кажется, не собирается. Крякает слегка изумленно, впечатленный походу петиной тирадой, а затем отмахивается: - Да причем тут это вообще. Ко двору ты тут, майор, как будто тебя это место и дожидалось. Я просто не думал, что ты вот таким окажешься, - и, о чем-то поразмыслив, добавляет как-то обезоруживающе честно: - Таким же, как Павлов лет десять назад. Я про тебя справки наводил и думал тебе сопли подтирать придется, сынку генеральскому и оболтусу великовозрастному, а ты удивил. С порога в самое пекло полез, а потом еще и еще. Сколько раз ты уже на краю постоял? Два? Три? А все себя бессмертным будто бы считаешь. - А это плохо? - холодея от этого его “наводил справки”, быстро спрашивает Петя, а сам думает - два. Осенью едва на воздух не взлетел со спецназом, а потом всего пару недель спустя пуля едва ли не рядом с ухом просвистела на захвате. Но это хуйня все, это не повод голову в песок прятать, поэтому Петя, бравируя и одновременно лихорадочно размышляя над тем, что же все-таки именно имел в виду его подпол, когда сказал, что справки наводил, заявляет: - По мне, лучше так, чем если б я тут бумажки перебирал и по старой московской привычке нихера не делал. Или вы этого от меня хотите? Выходит, Сурков его все-таки прощупывал перед тем, как в отдел взять, и как облупленного с самого начала знал? Знал про то, как Пете звездочки доставались, и, скорее всего, про мутные схемы с Сергеичем, которые в семнадцатом выплыли. А о чем не знал наверняка, о том по-любому догадывался и не ждал от Пети доблестной службы закону, поэтому и говнится теперь, что Петя на рожон лезет. Он сто пудов в курсе, кто именно Петю прежде из любого очка за шкварняк вытаскивал, и как пить дать думает, что и в Питер отцовская твердая рука дотянется в случае чего. В случае, если Сурков генеральского наследника, отправившегося в свободное плавание, проебет не за хуй собачий, например. Одного Андрей Валерьяныч, скорее всего, не учел в своих выводах: больше за Петю впрягаться некому, а дражайшему родителю будет кристально поебать, даже если он тут убьется насмерть. Сурков столичного генерала опасается походу - в меру, чтоб не потерять лицо, - но тем не менее, достаточно, раз недоволен инициативой и петиным излишним рвением влезть в серьезное дело. И отсюда зреет вопрос: зачем, спрашивается, он вообще Петю взял тогда под свое крыло, раз считал, что от него будут одни проблемы? Неужели тупо для того, чтобы штатную сетку вакансий закрыть хоть кем-то? Или ждал, что Петя тут и впрямь по старой памяти с наркоконтролем снюхается и будет ковыряться в знакомой и относительно безопасной песочнице? Но Сурков тему не развивает, не цепляется за московские грешки, не намекает на московское же покровительство властного петиного бати и вообще нихуя не делится своими соображениями, чего конкретно он от Пети хотел, когда брал его на службу. Он лишь проходится из угла в угол по своему кабинету и решительно отрезает: - Ну, для Павлова, когда он вообразил себя суперменом, все плохо закончилось, - и добавляет уже тише: - Не хочу, чтобы с тобой так же вышло. Я рад, что ошибся в тебе, Хазин. Ты молодец, на самом деле, хоть я и не люблю никого хвалить, чтоб не борзели. И на твои прежние выкрутасы мне плевать с высокой колокольни, у нас тут все не без греха. Мне даже, представь себе, насрать на то, как громко будет голосить полковник Прокопенко, когда узнает, что мы тут два десятка висяков подняли, так что не в статистике дело. - Тогда в чем проблема? - перебивает его Петя, не сдержавшись и наконец поднимая на Суркова искренне недоумевающий взгляд. Тот хмурится, оглядывается на дверь, будто бы опасаясь, что кто-то может услышать, а затем едва слышно отвечает: - Проблема в том, что ты лезешь в очень непростую и опасную историю. Один ты не справишься, нужны будут ресурсы, а это значит, что ты, майор, себе и любому, кто возьмется тебе помогать, повесишь мишень на спину, как только мы официально начнем доследование, - и, помолчав, серьезно заканчивает: - Слухи ползут быстро, по-тихому все провернуть не получится, а киллеры и их кураторы умеют защитить себя от чересчур пристального внимания со стороны правоохранительных органов. Я напарника вот так же в две тысячи третьем похоронил, а концов все равно не нашел. Да и Павлов на заказном посыпался, подобрался слишком близко. - Ну и что, не ловить их теперь? - слегка напряженно пожимает плечами Петя. От слов Суркова становится не по себе, конечно же, но и заднюю дать он не может. Игорь не поймет. Да и сам Петя себя после этого уважать перестанет. - Только если ты готов к последствиям, - строго замечает Андрей Валерьяныч, а после, окинув Петю тяжелым взглядом, добавляет: - И любой, кто возьмется за это дело вместе с тобой, тоже должен быть готов. Ты не сможешь подключать к делу никого вслепую, а если рискнешь - вылетишь отсюда, как пробка из бутылки. Это понятно? Петя кивает, а потом, неожиданно вспомнив про еще один висяк, интересуется осторожно: - Товарищ подполковник, а почему у нас такого разговора не случилось раньше? Ну, когда этот шизик с мишенями объявился? Это же тоже заказуха… - договорить ему Сурков не дает. Вздыхает, качает головой и припечатывает: - Этот слишком чисто работает, уверен в себе и совершенно неуловим, судя по послужному списку, так что вряд ли станет мараться об ментов, - а после, поморщившись, добавляет: - Он не считает нас угрозой, а вот тот, кто стоял за Урушановым, точно засуетится, как только пойдет волна. - Потому что если Гром вышел на Урушанова в прошлом году, то неизвестно, где тот еще умудрился проколоться, да? - понятливо подхватывает Петя, догоняя наконец логику. - Все так, - соглашается Сурков мрачно. - У тех, кто рулит такими заказами, везде есть глаза и уши, и как только выплывет тот факт, что разворошили архив, ты окажешься под прицелом. Петя осторожно кивает, а потом, поразмыслив, парирует негромко: - Да, но у меня есть нехилое преимущество на этом поле, - и, видя, что Сурков пока ход его мысли не догоняет, с некоторым самодовольством продолжает: - Любой, кто под меня копнет, наведет те же справки, что и вы, Андрей Валерьяныч. Что я тупой блатной кусок говна, который даже из столицы слили, чтоб глаза не мозолил. Кто меня всерьез станет воспринимать вообще? И, ослепительно улыбнувшись, пожимает плечами. Петина биография на этот раз сослужит ему добрую службу в кои-то веки. Он даже с учетом последних месяцев не слишком-то похож на того, кто реально будет носом землю рыть. Поверхностный, с вагоном хуевых кулстори за плечами, дослужившийся до майора слишком быстро, а потом после неудачного покушения, дурки и скандала с фэсэрами сваливший подальше от Москвы. - То есть, ты все уже решил? - на всякий случай уточняет Сурков и, дождавшись петиного кивка, деловито говорит: - Ну, тогда готовь бумаги. Отчет от техников оформляй по уму, а потом на каждое дело из списка документацию готовь. Кошкина запряги, чтобы помог, иначе состаришься прежде, чем закончишь. - А дальше? - интересуется Петя, прикинув объем работы и несколько поостыв. - А дальше архив трясти будем и объединять, - уверенно отвечает Сурков и, чуть ехидно сощурившись, заканчивает: - Если ты, конечно, не передумаешь, Хазин. А теперь сгинь с глаз моих, чтоб я тебя не видел. - Так точно, - поспешно закивав, Петя пятится к двери, прекрасно понимая, что это вовсе не “пошел вон, долбоеб”, а очень даже “я раздал ценные указания, пиздуй выполнять”, и, нащупав ручку, вываливается в общий кабинет. Капитан Серебряков даже головы не поднимает на звук, Кошкин тревожно пялится, не решаясь спросить, какого хера там вообще происходило за закрытыми дверями, и тактично выжидает, когда Петя сам откроет рот, а вот Светочка, заинтригованно прищурившись, интересуется: - Ну и как это понимать? Тебя уже уволили или пока только выговор? - и, хмыкнув, добавляет уже серьезнее: - Ни разу не слышала, чтобы Сурков на кого-нибудь так орал. - Все потом, - торопливо бормочет Петя, подхватывая свою куртку с вешалки и заводя машину с брелока. - Я к Фридману на вскрытие уже опаздываю походу. Завтра обсудим. И нет, нихуя он, конечно, не опаздывает пока, но непременно опоздает, если сейчас попрется с Гавриловой в курилку, чтобы посекретничать, или, того хуже, всем сразу вывалит на головы сенсационную новость о серии заказных убийств, которые им предстоит расследовать в ближайшие месяцы. Дай бог, конечно, чтоб не годы. И уже выскочив в коридор, Петя слышит, как Макс мрачно ворчит: - На Кириллыча он так орал за пару недель до того, как… - Ну уж нет, блядь. Я на венок снова скидываться не собираюсь, у меня весь бюджет до конца мая расписан, - перебивает его Светочка громко, а потом кричит Пете вдогонку. - Слышал, Хазин? Так что не смей убиться там ненароком. И Петя, шагая к лифту, по-дурацки широко улыбается. Сегодня он точно не убьется. Завтра… Кто знает? Но мысль о том, что в бюджет лейтенанта Гавриловой до конца весны никак не вписываются похороны коллеги, достаточно веская, чтобы не проебаться до того момента, как она сможет себе позволить заказать самую уебищную черную ленточку на самый пошлый венок. К вечеру, вваливаясь в квартиру, Петя не чует под собой ног. На часах всего около семи, детское время, в сущности, но Пете кажется, что он сегодня по меньшей мере вагоны разгружал, а не простоял несколько часов за плечом у Михаила Карлыча в прозекторской, а потом не заполнял чинно в его же кабинете протоколы вскрытия. Болело все - от напряжения, от отвращения и от хуй пойми чего вообще, - но зато теперь Петя точно знал, что захороненный осенью за счет государства неопознанный труп был именно Олегом Яковлевичем Смирновым и никем иным, и это несколько примиряло с действительностью. Да что там, на самом деле, Петя был чертовски доволен. Разумеется, не процессом получения этого сакрального, сука, знания, а тем, что теперь в прокуратуру можно отправить сразу два стремных убоя и с чистой совестью про них забыть до суда. Первым делом он стаскивает с себя одежду и, закинув ее в стиралку, запускает цикл, а после забирается под душ и киснет там почти полчаса, остервенело сдирая с кожи въедливый запах формалина и смерти. Фантомный, скорее всего, ведь химзащита не ради прикола используется, но тем не менее. И лишь когда кожа краснеет от горячей воды, Петя закрывает кран и выбирается из кабины. Он перепсиховал утром, ходя по тонкому льду в кабинете Суркова, заебся вкрай после обеда, борясь с тошнотой и слабостью в коленках в судебном морге, а потом окончательно спекся, пока добирался домой по пробкам через центр, и по-хорошему, сейчас бы стоило забраться под одеяло и выпасть из реальности часов на десять, но Петя не может. Не может больше игнорировать Игоря, который за сегодняшний день отправил, наверное, десятка два сообщений и ни на одно из них не получил ответа. Петя чувствует себя последним мудаком, пролистывая чат. Сначала Игорь интересуется у него, что за дела такие срочные были, что не отвлечься никак. Потом скидывает идиотский мем про миллениалов и коливинг, добавив, что оказывается, пол-Питера живет в коливингах и ни ухом, ни рылом. А после трех часов, когда до телефона в кармане джинсов добраться уже было затруднительно, сообщения становятся встревоженными. “Петь, ты в порядке?” “Ты не можешь говорить или не хочешь?” “Блядь, да отправь ты мне хоть стикер какой-нибудь сраный, чтобы я знал, что ты жив и здоров, а не в морге”. Петя смотрит на последнее сообщение и нервный гогот сдержать не удается. Как раз в морге он и был, когда Игорь в последний раз писал. Благо, что по работе, а не в качестве клиента, как Игорь там себе воображал. И становится так похуй на собственные ночные душевные метания, что даже не смешно. Он соскучился. Просто ужасно, смертельно и невыносимо соскучился по Игорю за те жалкие пару дней, что они не разговаривали. По Игорю, который шлет ему всратые мемы, часть из коих приходится гуглить, чтобы не сойти за дремучего деда, и который беспокоится за Петю так, как никто не беспокоился никогда. Даже Нина начинала искать его со всеми собаками день на третий, здраво рассуждая, что петина молчанка с равной вероятностью может оказаться как загулом со шмарами, так и очередным внедрением, про которое он забыл рассказать. И похуй, блядь, если этот секси-мужик с кладбища окажется кем-то другим, на самом-то деле. Кристально поебать, потому что Петя не настолько конченый, чтобы цепляться тупо за внешку. Эту хуйню он уже перерос, раз вообще умудрился на Игоре зациклиться ни разу его не увидев. С Игорем все было совсем по-другому, не так как прежде. По-новому, сука. Волнительно, крышесносно и по-идиотски наивно, но тем и ценно. И стоит ли сейчас все испоганить исключительно по собственной глупости? Да, он может спросить Игоря, был ли тот на Южном накануне, но небо не упадет на землю, если Игорь ответит, что нет, нихуя подобного. А вот если Игорь устанет от этой детской молчанки и решит, что игра в одни ворота его не устраивает, Петя точно проебет свой шанс узнать, как Игорь улыбается и с какой самодовольной рожей шутит эти свои уебские шуточки, от которых ржать хочется до икоты. И вместо того, чтобы долго и нудно пытаться придумать, что же написать, чтобы с порога не сесть в лужу - в эпистолярном жанре он все еще сосет с причмоком, - Петя просто набирает его номер. У Игоря сегодня, вроде бы смена, и нормально поговорить вряд ли выйдет, но Петя отчаянно хочет услышать его голос и убедиться, что все по-прежнему. Что он своим дебильным гасиловом не успел ничего испортить. Игорь берет трубку не сразу, гудка после седьмого, когда Петя уже почти приседает на очко, и, чуть задохнувшись, рявкает: - Ты охуел или да? - а затем, не позволяя Пете и слова вставить, спрашивает быстро: - Петь, у тебя все хорошо? - Теперь да, пожалуй, - честно отвечает Петя, прикрывая глаза и с незнакомым прежде удовлетворением смакуя игоревы встревоженные интонации. Раньше его такое пристальное внимание от пассий скорее напрягало, а нынче нихрена подобного. Было приятно. Однако, чтобы не прослыть мудаком, он поспешно добавляет: - Последняя пара дней выдалась так себе, но все уже закончилось. Я закрыл дело. И нет, он ни в чем пока не сбрехнул, но на душе все равно гадко делается, поэтому Петя, не давая себе передумать, тихо интересуется: - Ты сейчас не занят или попозже набрать? - Не занят, - все еще слегка набыченно отзывается Игорь, но потом все же сменив гнев на милость, ворчит уже мягче: - Смена почти закончилась, только в дежурке отмечусь и свободен, как ветер. Повисишь пару минут? - Повисишь, - соглашается Петя покорно и ждет, что в трубке воцарится гробовая тишина мьюта, но Игорь не заморачивается этой херней. Он топает по лестнице, потом коротко переговаривается с дежурным, а после, уложившись в три с небольшим минуты и хлопнув дверью, оказывается на улице, судя по задувающему в динамик ветру. - Ну так что, расскажешь, что у тебя там стряслось? - наконец спрашивает Игорь, поняв, что Петя первым заводить беседу не собирается. И можно было бы сделать изящную подводку, пожаловавшись на сегодняшний незабываемый опыт в морге, а потом как бы между делом упомянуть, что труп откапывали вчера на Южном, но Петя в такую хуйню никогда не умел. Он либо пиздел по всем фронтам, либо говорил честно и без обиняков, а золотая середина так и осталась для него недостижимой. Поэтому, прикинув, что лучше момента уже не случится, чтобы все прояснить окончательно и бесповоротно, не оправдываясь потом за то, что сразу не вскрыл нарыв, он решительно говорит: - Стряслось много чего, и я потом обязательно в красках расскажу, какое дерьмо я повидал за последние полтора суток, но это сейчас вот вообще не то, что меня парит, - и, набрав в грудь побольше воздуха, спрашивает в лоб: - Это ты вчера на Южном был или я обознался? Он ждет чего угодно в диапазоне от равнодушного “не, не я” до какого-нибудь злобного высера в игоревом излюбленном стиле, когда он, не разобравшись в ситуации, сгоряча порет всякую дичь, но Игорь молчит. Только ветер откуда-то из центра города свистит у Пети в ухе да оглушительно, как взведенный курок, щелкает зажигалка. Пауза затягивается, и Петя совсем было собирается пробормотать что-нибудь в духе “забей, мне показалось значит” и сменить тему по-быстрому, пока не рвануло, однако не успевает, потому что Игорь, шумно выдохнув дым, с каким-то досадливо-жгучим разочарованием интересуется: - Ну и давно ты за мной шпионишь? И сердце пропускает пару ударов подряд. Выходит, Петя не ошибся, нутром Игоря почуял, мать его так. Но радость его быстро угасает, стоит только осознать, что Игорь ситуацией не очень-то доволен. Более того, Игорь уверен сейчас, что Петя забил на их договоренности и… - Не шпионю, - быстро мотает головой Петя, усаживаясь на высоком стуле и тоже закуривая. - Даже не думал, Игорек, просто… Но договорить ему Игорь возможности не дает. Перебивает решительно и почти со злостью: - Просто это ужасно легко было - случайно узнать меня в ебальник в городе миллионнике, хотя ты даже не видел меня ни разу, правда? - и, все больше заводясь, бросает мрачно: - Я, конечно, понимаю, что после нового года меня срисовать стало дохуя просто. И любопытство твое тоже понять могу, но, если честно, я не думал, что ты до такого опустишься, Петь. - Да я не… - едва не задохнувшись от возмущения бормочет Петя, с ужасом осознавая, что все прямо сейчас покатится в пизду, если Игоря не вразумить, однако Игоря несет, и он язвительно уточняет, резко выдохнув дым: - А чего не в управлении подловил? Так же проще, и мне деваться было б некуда. И вот он явно собирается спиздануть что-нибудь еще столь же тупое и обидное, но терпение у Пети все-таки не бесконечное. Не его, сука, сорт добродетели, поэтому Петя, опомнившись, со злостью вминает недокуренную сигарету в и без того переполненную с прошлой ночи пепельницу, а потом от души рявкает, едва не наебнувшись со стула: - Да потому что не подлавливал, блядь. Ты что, реально что ли меня таким конченым считаешь? - и, глубоко вдохнув, все еще сердито, но уже куда спокойнее спрашивает: - Игорек, скажи честно, я тебя допек и ты ищешь повод психануть на портянку? Да, я был дохуя неправ, что не отвечал на сообщения, сорри, но это не значит, что сейчас на меня нужно всех собак спустить, окей? - Да с чего ты вообще решил, будто я злюсь из-за сраных сообщений? - вскидывается Игорь, не сбавляя оборотов, и явно намеревается еще какую-нибудь хуйню выдать, но Петя его опережает: - С того. Ты из кожи вон лезешь, чтобы посраться на пустом месте. Взбеленился буквально, как будто только и ждал моего звонка, чтобы высказать все, что накипело, блядь. И бомбануло тебя явно не из-за моего простого, сука, и невинного вопроса, ты или не ты вчера у входа на Южное стоял, - и, выдохшись, прижимает телефон плечом к уху, чтобы трясущимися руками прикурить. Да, наверное, стоило бы как-то помягче сейчас - в конце концов Петя реально накосячил и с игнором этим дурацким, и вообще, - но игорево баранье упрямство и привычка не разобравшись в ситуации устраивать Вьетнам на ровном месте выбесят даже святого. А Петя, нахуй, вообще не святой. - То есть, если бы я заявил тебе, что видел тебя утром на проходной, ты бы это схавал и порадовался? - обманчиво спокойно уточняет Игорь, но в голосе его столько яда, что отравиться можно не сходя с места. А Игорь меж тем, видимо, сворачивает куда-то в переулки, потому что ветер становится тише, и добавляет с тщательно сдерживаемой яростью: - Ты бы решил, что это вот нормально - если бы я залез в твое личное дело, посмотрел бы фотки и сталкерил тебя в управлении, хотя мы вроде договорились держаться пока друг от друга подальше? - Да ебаный ж в рот, как с тобой сложно, - безнадежно вздыхает Петя, торопливо затягиваясь, а затем продолжает, лишь огромным усилием воли не перейдя на отборный мат и повышенные тона: - Игорь, ну ты мозги-то включи, плиз. Стал бы я спрашивать, ты это был или не ты, если бы имел представление, какова твоя рожа пятнадцатилетней давности в фас и в фуражке? Реально думаешь я побежал в кадры твое личное дело клянчить? Да меня б там в жопу послали без вариантов, сам же знаешь. Закрытая инфа без веских причин, и хрен ты канцелярию подмажешь, там Церберы ебучие. - Тогда как ты… - растерянно и как-то беспомощно бормочет Игорь. Ага, начинает доходить потихоньку, что хуйню спорол. Ну вот и чудно. А то в какой-то момент Пете почти показалось, что вот так все тупо и закончится, не успев толком начаться. А теперь, когда он точно знает, что в Игоре под два метра роста и дохуя ебучего магнетизма, притягивающего взгляд даже вот так походя - а ведь Петя его и не разглядел толком, - это было бы весьма обидно. - Как понял, что это, скорее всего, ты? - понятливо подхватывает Петя и, закатив глаза, ехидно тянет, вмиг обнаглев: - Сердечко, блядь, екнуло. Да, Игорь все еще угрожающе сопит в трубку, жаждая объяснений, но буря точно миновала, а значит, можно немного расслабиться и попытаться разрядить обстановку. Но Игорь, не оценив прикола, по-прежнему молчит, и Петя, сдавшись, поясняет: - Часы и куртка, ты на фотке их запалил. Ну, помнишь, той которую скидывал, - а после, шумно затянувшись и стряхнув пепел, добавляет негромко: - Я сразу не сообразил, что именно меня цепануло, и только когда отъехал уже, понял, что где-то такое дедовское ретро-комбо уже видел. Ну и сам понимаешь, маловероятно, что его собрал кто-то еще, кроме тебя даже в городе миллионнике, дядь. - А то, что на фотке был вообще не я, тебе в голову не приходило? - быстро спрашивает Игорь, и Петя, тяжко вздохнув и прекрасно понимая, что пока Игорь не выяснит все подробности, не уймется ни за что на свете, такая уж у него натура, терпеливо отвечает: - Была такая мысль, твоя правда, - и, решив опустить подробности и не посвящать Игоря в детали своих ночных пиздостраданий, решительно заканчивает: - Я ж не совсем тупой. И собственно поэтому я тебя спросил, был ты на Южном или нет вчера. Ну просто чтобы убедиться, что не принял брата, свата или какого-нибудь хахаля твоей Юльки за тебя. - Ладно, а на Южном ты какого хера забыл? - по-прежнему настороженно уточняет Игорь, будто бы все еще рассчитывая подловить Петю на брехне, но тут Пете скрывать совершенно нечего, поэтому он честно признается: - Да не кипеши ты, по работе я там был, Игорек. Эксгумация, мать ее. Если хочешь, можешь даже пробить, что я не пизжу, копия протокола во внутренней базе висит, - и, неловко усмехнувшись, бормочет: - Заодно и сочтемся, будешь знать не только имя и звание. А там, глядишь, и мой ебальник случайно запалишь у дежурки или когда я к вам в отдел сраться из-за очередного жмура нагряну. Ты ж теперь при делах, значит шансы случайно пересечься выросли кратно. Игорь снова замолкает, и в трубке какое-то время раздается его громкое дыхание да хруст тонкой наледи с луж под его ботинками. Где-то вдалеке лает собака, совсем неуловимо почти доносится гул большой дороги, от которой Игорь укрылся во дворах-колодцах, а еще, если прислушаться, можно различить детский смех. Город живет своей жизнью, и они тоже с Игорем, как ни странно, живут. Сначала говорят по душам, после - неловко флиртуют, а затем срутся и орут друг на друга едва ли не до хрипоты, и в этом, пожалуй, есть какое-то очарование. Все как у людей, блядь. У них с Игорем все будет нормально, даже если кажется, что вот-вот случится какая-то жопа. Просто потому, что иначе быть не может. Невозможно притереться друг к другу, не стесав бока, и Петя готов, на самом-то деле, еще не раз вот так с Игорем пошкубаться, лишь бы в итоге все сложилось если и не идеально, то хотя бы в нужном направлении. В направлении поебаться, например, и, желательно, не раз. Улыбнувшись собственным мыслям, Петя философски прикрывает глаза и наощупь тушит сигарету в пепельнице, едва не рассыпав окурки по столешнице. Игорь не привык доверять людям и во всем видит подвох, но лучше так, чем как Петя, который доверял всем кому ни попадя и в итоге оказался в полной заднице. Нужно просто набраться терпения и дождаться того момента, когда Игорь перестанет подозревать его во всех смертных грехах и беситься на ровном месте. Отчего-то Петя уверен, что когда это наконец случится, он не будет разочарован. Все его мучения, сто пудов, окупятся сполна, ведь Игорь хороший мужик и несмотря на все недостатки стоит того, чтобы засунуть свое эго и свою гордость куда подальше. Кому другому Петя, пожалуй бы, таких предъяв и выебонов не спустил с рук, но Игорю - легко. Это ново, непривычно и слегка пугает, но Пете откровенно похуй. И да, в конечном итоге Игорь может не оказаться именно таким, каким Петя его себе выдумал. Может оказаться мерзким и душным скандалистом с манией преследования, а не тем интересным чуваком с отменным черным юморком, на которого Петя безнадежно запал если не сразу, то, по крайней мере, очень скоро. Однако лучше попробовать и разочароваться, чем, как прежде, легко вычеркнуть кого-то из своей жизни и пойти дальше, задрав нос, нянча свою независимость от других. Человеку нужен человек. Жаль, что к этой мысли Петя пришел так поздно. И одновременно просто невероятно пиздато, что он допер до нее именно сейчас, когда на горизонте маячит Игорь. Есть шанс на практике закрепить теорию. Поэтому Петя не подливает масла в огонь, лишь умиротворенно вслушивается в звуки города и игорево дыхание, сидя посреди своей кухни с закрытыми глазами, и ждет, когда Игорь сам с ним заговорит. Ждет, что именно Игорь ему ответит. Снова полезет в бутылку или?... Или. Игорь останавливается, пару раз шумно выдыхает, чиркает зажигалкой, а потом как-то жалобно тянет: - То есть, я сейчас опять мудак, да? И Пете лишь огромным усилием воли удается не рассмеяться в голос от облегчения. Этот раунд он определенно выиграл, но не у Игоря, нет, а у самого себя. Сумел достучаться, нашел правильные слова и смог Игоря переупрямить. В очередной раз доказать - пусть и всего лишь словом, - что ему можно доверять, потому что все факты на это указывают. И это дает нихуевую такую надежду, что когда-нибудь со временем Игорь научится ему верить без этих вот ебучих допросов с пристрастием. Пусть не сразу, но Петя никуда и не торопится. - Ну, получается, что так, - спокойно соглашается он, а потом, все же усмехнувшись, добавляет успокаивающе: - Но я, цени мое великодушие, выебываться и строить из себя обиженку не стану. - Правда? - растерянно уточняет Игорь, будто бы удивленный таким раскладом. И в принципе, его можно понять: любой на петином месте оскорбился бы до глубины души от таких предъяв и был бы прав, однако Петя просто не видит смысла выходить на новый виток разборок. Посраться сейчас опять чтобы что? Чтобы встать в позу, заработать себе бонусных очков для следующего разбора полетов и потом ткнуть в них Игоря носом? Да ну нахер. С Игорем не хочется воевать и просчитывать ходы наперед, всегда держа наготове козыри, с ним хочется по-нормальному. По-человечески. И если вопрос исчерпан - а он исчерпан, - лучше просто забить и все. Поэтому Петя закатывает глаза, нащупывает сигаретную пачку и фыркает: - Ну нет, блядь, кривда, - а после, раскурив предпоследнюю сигарету, вздыхает с совершенно уебской и неконтролируемой нежностью: - Игорь, не будь дураком. Я тебе вообще когда-нибудь врал? - Ни разу, - немного подумав, признает Игорь, а затем, покумекав еще чуть-чуть, справедливости ради добавляет: - Только недоговаривал. Вот же зараза, почти с восхищением думает Петя, вот же засранец дотошный. А ведь мог бы и не выебываться, коли прокосячился, но Игорь так не умеет, и, если быть откровенным с собой, именно это и цепляет в нем больше всего. Дерзость, честность и неуемное желание в каждом вопросе докопаться до сути. Это внушает надежду, что рано или поздно постыдных и сомнительных секретиков между ними не останется вовсе. И раньше бы Петю такая хуйня напугала до усрачки - ведь когда-нибудь ему и о себе придется заговорить начистоту, - но теперь кажется единственно верным решением, если он действительно хочет с Игорем чего-то серьезного, а не застрять на уровне флирта или, быть может, двинуться чуть дальше и застрять на левеле увлекательных потрахушек, если обломится. Да, Пете ужасно страшно, что Игорь, узнав его настоящего со всем говном, брезгливо скривит ебало и съебется в туман, но еще страшнее становится от мысли, что, обманув игорево доверие, он может и вовсе остаться у разбитого корыта. Поэтому он, сделав пару затяжек, с достоинством парирует: - Это не считается, - а затем, немного помолчав, добавляет честно: - Я реально многого не договариваю. Ну, просто, чтоб ты знал. Не потому, что хочу скрыть от тебя что-то, а потому, что пока не готов все это дерьмо из себя вытаскивать. Как-нибудь потом, ладно? - И не нужно, если не хочешь, - говорит Игорь поспешно. - Не на исповеди. - Не на ней, - вздыхает Петя в ответ горько, а после, подумав, просит негромко: - Но если вдруг всплывет какая-то херня, пообещай мне, что ты не будешь меня хуесосить без суда и следствия и позволишь сначала рассказать, как было дело. - А она может всплыть? - несколько удивленно уточняет Игорь, на что Петя лишь хмыкает почти равнодушно: - Да пес ее знает. Я много всякой дичи в Москве накосорезил, и, как выяснилось, Сурков вполне себе в курсе дел, так что я понятия не имею, что и каким образом может стать достоянием общественности. Я не хочу сейчас все это ворошить, но… - он запинается, жадно затягивается, а потом все же заканчивает: - Но если ты придешь с конкретным вопросом по фактам, я обещаю рассказать все, как было. Без пиздежа. Игорь молчит какое-то время, быстро шагая по подмерзшей к вечеру слякоти, а затем шумно выдыхает и коротко бросает: - Договорились. И это, ну, если не индульгенция на все петины прежние грешки, то хотя бы некое ее подобие, а это уже немало в случае с Игорем. Это значит, что если случится прорыв дерьма из петиного прошлого, Игорь его хотя бы выслушает, а не рубанет с плеча. А если вдруг не выслушает - то и пошел бы он нахуй. И, окрыленный своей маленькой победой, Петя наглеет. Непрошенная ухмылка наползает на его лицо неконтролируемо и стремительно, а с языка прежде, чем он успевает додумать мысль, срывается: - Ну вот и славно, что мы наконец договорились сначала спокойно перетирать проблемы, а потом уже бычить, если будет из-за чего. Так что имей в виду, Игорек, что если ты еще хоть раз вот так на меня наедешь, не выслушав по-человечески, я приду к тебе в отдел и откушу тебе ебало. Ну, если допрыгну. Усек? Он выпаливает эту тираду едва ли не на одном дыхании и не успевает даже испугаться собственной дерзости и слабоумия, как Игорь, подхватывая на лету его хамоватый тон, с удовольствием отшучивается, видимо, тоже порядком заебанный звериной серьезностью: - Я даже наклонюсь ради такого дела, - и, усмехнувшись, добавляет, явно пытаясь Петю подловить: - Ну, если понадобится. Петя ведется на это дерьмо моментально и с удовольствием. - Точно понадобится, - заверяет он, а затем, не сдержавшись, почти мечтательно хмыкает: - Ты себя видел вообще? Ты ж натурально шпала, дядь. Ему всегда ужасно нравились высокие мужики, и теперь, когда с чистой совестью и без всяких там сомнительных предположений можно было сказать, что именно Игоря он видел вчера мельком на кладбище, Петю размазывает пуще прежнего. Особенно сейчас, когда напряжение почти отпустило, а адреналин все еще не рассосался. И не стоило бы думать об этом прямо сию секунду, лучше было бы отложить на потом, но, блядь, мысль о том, как охуенно будет с Игорем целоваться, залетает в голову и расцветает внутри пышным буйным цветом. До него придется тянуться - это факт. Но еще можно обхватить ладонью затылок и впечатать в себя сладким собственническим жестом. Некоторым это нравится, а Игорь без предрассудков и, к тому же, обещал наклониться, если понадобится… - Ты, то есть, мелкий? - с какой-то странной и совершенно несвойственной ему нежностью негромко уточняет Игорь, будто бы поймав петин настрой, и Петя, очнувшись от своих влажных фантазий, выныривает в суровую и унылую реальность. Рано, сука, вот так мозгами кипеть. По крайней мере, отчаянно палясь. Да, можно неспешно, прикрыв глаза, подрочить в своей постельке потом, но сейчас явно не стоит настолько откровенно палиться. Потому что, во-первых, это жалко - заводиться из-за сущей ерунды, а во-вторых, Игорь нихуя не заслужил такое вот шоу после сегодняшних предъяв. Возможно, будь обстоятельства несколько иными, Петя не застремался бы намекнуть на свой привставший хер и поплывшую голову, но сейчас это казалось несколько не к месту. - У меня нормальный средний мужской рост, - тряхнув головой и колоссальным усилием воли слегка поостыв, с достоинством отзывается Петя, а затем, прикрыв глаза, ехидно заканчивает: - Размер ноги, кстати, тоже среднестатистический. - Значит, все-таки мелкий, - слегка самодовольно хмыкает Игорь в ответ. Впрочем, проворчать, что рядом с пожарной каланчой любой мелким покажется, Петя не успевает, потому что Игорь неловко откашливается и, враз посерьезнев, добавляет непривычно мягко: - Петь, ты прости меня, ладно? Я был не прав. - Ты слишком часто извиняешься, - покачав головой, отвечает ему Петя, улыбаясь уголком губ и крутя в пальцах зажигалку. Здорово, что Игорь умеет признавать свои косяки; а не заметать говно под ковер; мелочь, а приятно. В противном случае, Петя уверен, ему бы каждый раз после вот таких безобразных разборок было бы не по себе, будто он терпила какой, а так можно почувствовать себя человеком, идущим на разумный компромисс. Можно почувствовать себя человеком, который на пороге тридцатки наконец научился договариваться с другими людьми словами через рот, аргументируя свою позицию и не срываясь в безобразную истерику, как бывало прежде. А еще - человеком, на слова и чувства которого кому-то не насрать. - Да потому что слишком часто несу хуйню, - как-то смущенно бурчит Игорь, но Петя лишь глаза закатывает: - Не без этого, да, - а потом, тряхнув головой, уверенно продолжает: - Забей, Игорек, я уже смирился с тем, что ты предпочитаешь говорить, а не жевать. - И ты правда не злишься? - продолжает допытываться Игорь. Вот же пристал, как банный лист к жопе. - Да ну что ты заладил-то в самом деле, - не сдержав смешка, отмахивается от него Петя, слегка польщенный этим игоревым вниманием и желанием оставить инцидент без недосказанностей. Поэтому он улыбается чуть шире и, выбив из пачки последнюю сигарету, добродушно хмыкает: - Угомонись уже, все окей. И Игорь послушно затыкается. На долгие несколько минут в трубке воцаряется молчание, а потом Игорь, будто бы опомнившись, задумчиво тянет: - У тебя черный джип, да? Здоровый такой и вечно замызганный. Я видел его несколько раз на служебной парковке, - и когда Петя согласно мычит, интересуется тихо: - Почему ты ко мне не подошел? И Петя, почти словивший благостный дзен, едва не задыхается от возмущения. - Ой, дядь, тебя хуй поймешь, - вскидывается он, опасно качнувшись на стуле и стряхнув пепел мимо пепельницы, а потом восстанавливает равновесие на своем насесте и, закатив глаза, ворчит без особого энтузиазма, а скорее ради справедливости: - То я уебок, потому что тебя якобы выслеживаю, а через четверть часа я уже виноват в том, что не полез ручкаться при дохуя случайной встрече. Сам поймешь, где логика просела, или подсказать? - И все-таки? - продолжая допытываться, уточняет Игорь. Будто бы ему и впрямь дохера интересно, что там в петиной голове вчера творилось, когда они волею случая оказались в одной точке времени и пространства. - Со мной Гаврилова была, как бы я ей объяснял потом, что дал ебу, развернулся на Московском и полетел обратно? Да, пожалуй, я бы мог тебя подкараулить у ворот на выходе, если бы был один и поехал обратно сразу, как в голову стукнуло, но с ней без палева бы не получилось, - пожав плечами, говорит Петя спокойно, а потом, все же поторговавшись с собой, продолжает: - Да и потом, ну скажи, положа руку на сердце, что ты бы мне рожу не расквасил, если б я на кладбище полез к тебе знакомиться и подкатил с неприличным предложением подбросить до города. Лейтенант Гаврилова - отличная отмазка, спору нет. Железобетонная в своей логичности и единственно верная в сложившихся вчера обстоятельствах. Однако, если не врать себе, вполне очевидно, что даже будь он накануне один, Петя все равно, скорее всего, не решился бы выйти из тачки и сделать несколько шагов. Труханул бы, как пацан, и сбежал бы, поджав хвост, вовсе не от возможных разборок и вероятного мордобоя, а от уебской мысли, что мог ошибиться. - Я не знаю, - тем временем, поразмыслив, глухо отвечает Игорь, и Петя, будто бы очнувшись, с легкой усмешкой заявляет: - Зато я знаю. Судя по тому, как тебя выбесил сам факт, что я тебя узнал, ты б мне точно накостылял, Игорек, - а после, тихонько фыркнув и отчаянно сглаживая углы, заканчивает: - А у меня не то чтобы все гуд с физподготовкой в последнее время, так что это было бы избиение младенцев. - То есть, если бы не Гаврилова, ты бы все равно ко мне не подошел? - спрашивает Игорь непривычно напряженным тоном, и Петя, не подумав - а стоило бы, пожалуй, - брякает незамедлительно: - Скорее всего. Ты ж отбитый, а мне не нравится, когда мне ломают нос, - и, негромко шмыгнув, добавляет: - На место он уже вряд ли от этого вернется, а усугублять как-то не хочется. И да, быть может, это и не единственная причина, но Игорю-то об этом знать не обязательно. Петя даже не врет, блядь, он просто в очередной раз не договаривает, а Игорь вроде бы и не слишком возражает против такого расклада, раз не задвинул телегу, что полуправда - это тоже своего рода пиздеж. Игорь меж тем замолкает ненадолго, будто бы тщательно обдумывая услышанное, а потом тихо и очень серьезно говорит: - Я, может, и отбитый и репутация у меня так себе, но я не настолько мудак, Петь, - и, видимо прикрыв телефон от ветра ладонью, потому что слышно его становится куда лучше, заканчивает уже громче: - Я бы не полез в драку. - Ты же сказал, что не знаешь, - напоминает ему Петя безжалостно, однако Игорь, на удивление ни капли не смутившись, отвечает уверенно: - Теперь знаю. Прикинул на секунду сейчас, что бы я делал, и ну… - он мнется немного, будто бы пытаясь сформулировать свою мысль, а после, чиркнув колесиком зажигалки, продолжает уже без всяких сомнений: - Наехал бы я точно, это факт, тут даже спорить не стану, характер у меня говно, да и херню нести я начинаю прежде, чем в голове какие-то здравые мысли появляются, но Петь… Руку я бы на тебя поднять не смог. И никогда этого не сделаю, как бы ты меня не выбесил, обещаю. - Это обнадеживает, потому что бесить я умею, - чувствуя, как отпускает дурацкое напряжение, негромко смеется Петя, а затем, в приступе непонятной откровенности, добавляет: - И отхватывал за это не раз, дядь, так что ты б не зарекался. - Я вообще-то серьезно сейчас говорю, а тебе лишь бы зубоскалить, - ворчит Игорь, судя по звукам из динамика выбираясь наконец из глухих дворов, на что Петя, разом прекратив веселиться, покорно кивает. - Ладно, я понял, - говорит он примирительно и, отправившись на поиски непочатой сигаретной пачки, бубнит: - Я постараюсь тебя не провоцировать с места в карьер, а ты постараешься думать башкой, прежде чем полезть в бутылку. Закрыли тему, лады? - и, дождавшись от Игоря согласного воодушевленного мычания, осторожно спрашивает: - Расскажешь, за каким чертом тебя на Южное именно вчера понесло? То, что ты у Юли был, я уже понял, но годовщина-то вроде уже давно прошла. Или я не в свое дело опять лезу? - В свое, - неожиданно спокойно отвечает Игорь, а потом вздыхает: - Я не хотел с юлькиными родителями столкнуться случайно, не вывез бы. А четырнадцатого мы ее хоронили, так что, вроде бы, тоже повод наведаться. - У тебя с ними траблы? - мягко уточняет Петя, все еще опасно щупая границы и в любой момент ожидая, что Игоря снова бомбанет на ровном месте, но тот и ухом не ведет. То ли потому, что виноватым себя до сих пор ощущает за срач, то ли потому, что попросту начинает смиряться с петиным любопытством и желанием сунуть свой нос в чужую жизнь. - Да нет, конечно. Просто я как-то не готов с ними видеться. Гадкое ощущение, понимаешь, что я сделал недостаточно. Сначала за Юлькой не уследил, а потом еще и дров наломал с расследованием. В общем, стремно мне, - а затем, еще раз вздохнув, резко меняет тему: - В общем, это неинтересно все, лучше расскажи, что там у тебя за эксгумация была. И нет, Игорь неправ, Пете чертовски интересно, однако он все же тормозит себя. Игорь и так сейчас наизнанку вывернулся, так что не стоит дергать его еще больше и бередить душу. В жопу не послал в своей излюбленной манере - и то хлеб, так что Петя, тряхнув головой и вскрывая свежую пачку парламента, с энтузиазмом подхватывает: - Ну разумеется, расскажу. Во всех подробностях. Ты же не успел еще поужинать? - Как раз собирался шавуху взять по пути домой, а что? - рассеянно отзывается Игорь, снова сворачивая куда-то в тихие проулки. - То, что лучше бы тебе ее не жрать, пока я не закончу, если у тебя все окей с воображением, - назидательно тянет Петя, а затем, торопливо прикурив и захлопнув крышку зиппо, начинает с самого начала. И уже подбираясь к моменту, когда тело Смирнова перекидывали в ящик, он слышит шуршание целлофана и негромкое чавканье. - Ты что, реально там ешь свою шавуху и ничего тебя не смущает? - пораженно интересуется Петя, едва не содрогнувшись, на что Игорь лишь невнятно бормочет: - Смущает, но не слишком. Я с утра не жрал ничего, - и, дожевав кусок, почти светски уточняет: - Так что, Карлыч его и впрямь целиком умудрился вытащить или не подфартило? И Петя, закатив глаза, качает головой. Когда-нибудь он тоже отрастит такой похуй, как у Игоря, и это будет очень кстати с их-то работой. Когда-нибудь. А пока его максимум, чтобы не сблевануть - это обсудить с коллегами за парой пышек баллистику или то, как лежало тело. Желательно, без лишних подробностей и фотографий с места. И да, это, разумеется, прогресс по сравнению с тем, как Петя раньше едва ли не зеленел, стоило кому-нибудь в кухне разложить материалы дела и горячо их обсуждать за обедом, но все же не та степень устойчивости к мерзостям, которую Петя хотел бы себе заиметь. - А то ты Фридмана не знаешь, - хмыкает он в ответ, - разумеется, целиком. А потом, опустив прочие не слишком-то интересные кладбищенские мероприятия, переходит к главному, и едва не надувшись от самодовольства, делится подробностями вскрытия, подтвердившего, что неопознанное тело - и есть одна из жертв Бурковского и его подельника. Игорь слушает внимательно, то и дело задает уточняющие вопросы и изредка сочувственно вздыхает, а Петя пиздит без умолку и впервые, наверное, за всю свою жизнь чувствует, что кто-то слушает его рабочие байки с интересом, а не просто потому, что выбора нет. Ощущение новое и, чего уж скрывать, ужасно приятное. Ощущение такое, будто рядом с ним наконец-то - спустя столько бездарно проебанных лет, - оказался правильный человек. Одного поля ягоды, думает Петя почти с нежностью; они с Игорем все же отлично подходят друг другу, хотя на первый взгляд так и не скажешь. И пусть порою с Игорем пиздец как тяжело, оно все же того стоит. Стоит того, чтобы ждать. К обеду понедельника Петя уже отчаянно мечтает, чтобы поскорее наступила среда и можно было без зазрения совести полдня чиллить в незастеленной кровати с тарелкой, залипая в нетфликс, а не вот это все. Ему очень нужен этот выходной, трепетно внесенный в график в конце прошлой недели, а лучше - два подряд. Тем более, за февраль и март накопилось аж целых четыре дня, о которых то и дело ненавязчиво напоминал Сурков, жаждая отчитаться перед канцелярией и заверить местных тетенек, заполняющих табели для бухгалтерии, что он вовсе не держит своих сотрудников в бескомпромиссном рабстве на кофеине и спидах. И сейчас, кажется, просто отличный момент, чтобы воспользоваться этой оказией, списать один из неотгулянных выходных и на пару дней испариться из отдела, чтобы выдохнуть. Дело Бурковского и Малинина подбить оказалось до смешного просто, Петя управился за полночи позавчера и сегодня первым делом передал материалы в прокуратуру с Кошкиным. Ничего серьезного за последние несколько дней не случилось, чтобы рвать жопу на износ, а висяк со снайпером, рисующим на физиономиях своих целей мишени, зашедший в тупик, и вовсе не заслуживал того, чтобы из-за него торчать в управлении. По сути, на повестке у Пети оставалась лишь бесконечная бюрократическая каторга по Урушанову, на которую Сурков, стиснув зубы, дал добро, но вот ее-то как раз можно было и отложить ненадолго, чтобы потом закопаться в бумажки с новыми силами и посвежевшей головой. Папки, которые Петя забрал из архива еще в субботу, высятся на его столе здоровенной стопкой, грозясь вот-вот рухнуть либо на клавиатуру, либо на пол, и Петя, вздохнув, поправляет их. Половину он даже еще не открывал ни разу, а вторую половину - проглядел мельком и уже жопой чуял, что связать все эпизоды именно с Урушановым вряд ли получится, особенно самые давние. Ни улик, ни свидетельских показаний - а при таком раскладе, хоть усрись, нихуя ты не нароешь спустя пару лет. Разве что только очень сильно повезет. Как доказать, что не вдова покойного Саранцева, отбывающая наказание в колонии-поселении, организовала своему муженьку сердечный приступ, подменив пилюли в таблетнице? На основании чего объявить, что гражданин Шаров вовсе не был случайной жертвой вдупель пьяного соседа-охотника с дробовиком? Зато в делах посвежее еще можно было что-то откопать. Например, повторно осмотреть невостребованный никем металлолом, в который превратилась тойота Сергея Юнусова, разбившегося прошлой зимой на КАДе при невыясненных обстоятельствах. Или еще раз перевернуть с ног на голову по неясным причинам до сих пор опечатанную квартиру супругов Аржановых, в которой случилась поножовщина с летальным исходом. Урушанов, мудила такой, был дохуя изобретательным и почти не повторялся, но Петя почти уверен, что идеальных преступлений не бывает. Бывают только ленивые менты или неочевидность вещдоков. И эти две проблемы задним числом, конечно, уже во многих делах не решишь, однако Пете оно и не нужно. Ему, в общем-то, кристально похуй, кого именно, кроме Пчелкиной укокошил Урушанов и каким образом умудрился замести следы. Петю гораздо больше интересует, кто ему скидывал заказы и где теперь этого предприимчивого ушлепка искать. Ведь пока тот на свободе, он запросто может найти себе нового карманного решалу чужих проблем, если уже не нашел, а значит, убийства, тщательно замаскированные под фатальные стечения обстоятельств, так и будут продолжаться. Но даже это Петю не слишком сильно бы заботило по большому счету, если бы не личный интерес. Вернее, заботило бы, конечно, но не настолько сильно, чтобы жопу рвать изо всех сил, но в этом уравнении все еще оставался Игорь. Игорь, который нужен был ему в добром душевном здравии, а не убивающийся по незакрытому гештальту и накручивающий самого себя. И отчего-то Пете кажется, что такого Игоря есть все шансы заполучить в свое безраздельное пользование только тогда, когда тот сможет вспоминать о своей подружке без уебанского чувства вины за то, что так и не нашел ее настоящего убийцу. И Петя ему поможет, чтобы раз и навсегда закрыть эту тему. Просто наизнанку вывернется, но отправит всех причастных на зону. Ну, а если получится по итогу еще и снять обвинения с нескольких человек, осужденных ни с хуя, это тоже будет весьма недурно. Кошкин подкрадывается незаметно, и призадумавшийся Петя едва к кобуре не тянется, когда из-за его правого плеча доносится заинтересованное: - А что это у вас тут за папки такие, Петр Юрич? Мысленно отвесив себе леща, Петя выдыхает, оборачивается и, состроив зверскую рожу, тянет почти угрожающе: - Михаил, тебя, блядь, не учили не подкрадываться сзади к вооруженным нервным коллегам? - Никак нет, товарищ майор. Нас на юрфаке многим полезным вещам не учили, приходится самостоятельно и на практике осваивать материал, - ничуть не смутившись, докладывает тот, слегка приподнимая уголки губ, а потом кивает на внушительное фортификационное сооружение на петином столе, практически отгородившее его от остального кабинета, и предлагает: - Может, вам помочь? - А у тебя своя работа, что ли, кончилась? - все еще сучась, вяло огрызается Петя. Помощь ему, разумеется, совсем бы не помешала, с этим даже спорить глупо, но вот незадача - он все еще не придумал, с какого именно боку подъехать к коллегам на кривой козе, чтобы втянуть хоть кого-нибудь из них в эту мутную историю. Сурков прав, использовать человеческий ресурс вслепую - днище полное, а как именно презентовать дело Урушанова и все личные риски следственной группы, Петя еще не придумал. В голову приходит лишь “ты пожалеешь, но тебе понравится”, но есть нюанс: Петя вовсе не уверен, что коллегам понравится ходить и оглядываться. - Вообще-то и правда кончилась, - скромно потупив взгляд, сообщает Кошкин, а затем, заметив, что Петя сомневается, быстро добавляет: - И потом, я же вижу, что у вас тут сплошная канцелярщина, а вы ее терпеть не можете. И Петя, задумчиво покусав губу, вынужден признать - хоть и мысленно пока, - что тот прав на все двести процентов. К чему-чему, а к тупой бумажной работе Петя привыкнуть так и не сумел. Делать - делает, конечно, но во-первых, с глухой злобой и все еще иногда с тупыми ошибками, а во-вторых, гораздо медленнее, чем следовало бы. Кошкин, окончивший юрфак с красным дипломом, например, уже наверняка б больше половины папок перелопатил - вечно он эту срань как орешки щелкает, - а Пете приходится напрягать мозги до скрипа и скрупулезно перечитывать страницу по несколько раз, чтобы в голове картинка сложилась. А без картинки в голове хер ты поймешь, на основании чего дело заново возбуждать. Тяжко вздохнув, Петя чуть откатывается от стола вместе с креслом и, едва не отдавив Михе ногу, быстро оглядывает кабинет. Сегодня в сборе почти все, не хватает только Серебрякова, дежурившего ночью, да Сурков в прокуратуре застрял с самого утра, а это значит, что лучшего момента и не подгадать. Макс все равно вряд ли впишется в это говно, слишком уж он не азартный, а отсутствие подполковника Суркова добавит беседе некоторую непринужденность. Петя подумывал вынести вопрос на летучку ближе к выходным, после того, как хотя бы проглядит все материалы и сообразит бриф, но, кажется, и сейчас вполне можно, раз уж речь зашла. Поэтому он прочищает горло и, заметив, что Светочка с Козецким и даже немного Филимонов отчаянно греют уши, громко говорит: - Ну, раз работа кончилась, сейчас я подгоню новую, только потом не жалуйся, - и, нервно усмехнувшись, добавляет: - Всем желающим подгоню, кстати. - А нежелающим? - ворчит Филимонов себе под нос, и стоило бы не цепляться к словам, но Петя все равно цепляется, как распоследняя паскуда. - А нежелающих я запишу в свой блокнот ленивыми сволочами, но карандашиком, - и, осознав, что ебу дал, тут же поправляется, резко серьезнея: - Шучу. На самом деле, за отказ от следственных мероприятий никаких санкций не последует. Ни личных, ни служебных. Приказ Суркова привлекать только тех, кто понимает, во что лезет. - У нас новое дело? - оживляется Светочка, выныривая из-за своего монитора, а потом, прищурившись, тянет мечтательно: - Надеюсь, это внедрение, и я наконец-то смогу выгулять свое леопардовое платье, купленное в порыве долбоебизма на распродаже и полтора года висящее в шкафу. - У нас старое дело, и платье тебе не понадобится, - спешит ее разочаровать Петя, едва не заржав и делая себе мысленную пометку, что когда в следующий раз придется мотаться по клубам за каким-нибудь долбаном, нужно будет непременно прихватить с собой Гаврилову в этом самом платье чисто по фану. - А что понадобится? Кружевное белье и клофелин? - скалится Светочка, явно прикалываясь, но Пете, как бы ни хотелось подхватить это веселье, вовсе не до смеха. - Броник скрытого ношения и, возможно, вторая пара глаз на затылке, - отрезает он спокойно, и Гаврилова моментально прекращает паясничать. - Все так серьезно? - тихо спрашивает она, и Петя кивает. - Типа того. Я занялся делом Пчелкиной и открыл портал в ад, - виновато говорит он, закусив губу, а затем, не давая себе времени передумать, выпаливает: - В итоге у нас два десятка трупов, которые почти со стопроцентной вероятностью дело рук того же киллера. - Так его же этот, как его… Ну, короче, майор бешеный из убойки грохнул, - вклинивается Козецкий, хрустнув шеей и почти равнодушно отпивая из своей кружки. - Что там еще копать? Нет киллера - нет дела. Прошлой весной весь главк на ушах стоял из-за этой истории, вы что, не в курсе, Петр Юрич? Петя еще как в курсе, блядь. И даже если бы не был с Игорем знаком, все равно бы уже к текущему моменту просветился на тему волей-неволей, потому что Игорек своим чудесным возвращением на службу в прежнем звании наделал немало шума в управлении. Про него чесали языками в курилке, тихонько перемывали кости в дежурке и даже ебучие пэпсы на выездах считали своим священным долгом обсудить сложившийся парадокс, если выдавалась свободная минутка. Словом, в главке только слепоглухонемой мог бы остаться в неведении, поэтому Петя присваивает этому вопросу разряд риторического и недостойного дискуссии. Цепляется совсем за другое, справедливо раздражаясь на легкомысленность и нежелание видеть дальше своего носа, и обманчиво ласково уточняет: - А Урушанов, по-твоему, сам выбирал, кого ему угандошить? - а затем, повернувшись вместе с креслом, сверлит Санька недобрым взглядом, и тот, резко усосавшись, тушуется. Петя же тем временем глубоко вдыхает и продолжает спокойно: - Есть координатор и есть заказчики убийств, их я и собираюсь искать. Отдел официально возобновляет расследование по двадцати одному делу из архива и убойки. Если кто-то захочет присоединиться - я буду рад помощи, воздержавшихся осуждать не стану. Это не обязаловка ни в коем случае, так что каждый решает сам за себя. В отделе на несколько минут повисает тишина, напряженная и настолько звенящая, что кажется, будто бы если прислушаться как следует, можно различить, как натужно скрипят извилины у всех присутствующих в кабинете, и Петя не выдерживает. Извиняется, подхватывает пальто и, помахав сигаретной пачкой, вываливается в коридор, очень рассчитывая, что никто из коллег не увяжется следом. Даже Гаврилова. Вернее, особенно, она, потому что Пете нужен тайм-аут. Впрочем, спускаясь по лестнице, он все равно невольно делает ставки, кто сольется, а кто впишется. Светочка вне всяких сомнений, полезет в самое пекло, тут и думать нечего, она на всю голову стукнутая, как и сам Петя. Кошкин тоже наверняка не отвяжется, почуяв манящий запах пыльных архивных бумажек. А вот воображаемые Козецкий с Филимоновым как-то в его голове не желали принимать однозначное решение, метались туда-сюда, как флюгер, и порядком бесили. Отойдя немного от служебного входа, Петя закуривает и раздраженно вздыхает. Не так он планировал вербовать себе напарников для этого дела, да и вообще, по совести говоря, никак еще не планировал, но уж как вышло. Теперь остается только импровизировать и не обосраться. И подмывает, конечно, набрать Игоря и спросить у него совета, но во-первых, у него сегодня какая-то жутко важная слежка намечалась до самой ночи, а во-вторых, ну камон, Игорь и тема напарничества… Как Петя уже успел понять, Игорек скорее в ногу себе выстрелит, чем будет работать с кем-то вместе, а значит, советчик из него выйдет весьма предвзятый. Так что, придется выкручиваться как-нибудь самому. Самому сообразить, что говорить, как говорить и каким образом удержать лицо, если коллеги единодушно и благоразумно не польстятся на сомнительный движ. Когда Петя возвращается в отдел, на своем законном рабочем месте обнаруживается лишь Козецкий, остальную же троицу как корова языком слизнула, и Петя, повесив пальто, нервно интересуется: - А где все? - В переговорке, - как-то напряженно отзывается Санек, не поднимая головы, а потом добавляет уже тише: - Спиздили папки с вашего стола и развлекаются. Клянусь, я пару минут назад слышал оттуда такой гогот, будто вы из архива сборник анекдотов принесли, а не пачку висяков. - Понятно, - кивает Петя слегка отстраненно, прикидывая, что же могло так развеселить коллег. Неужели те ржали, как дети малые, над гражданином Каховским, отдавшим богу душу прямо на кладбище, словив пулю в затылок во время похорон приятеля? Или же восторг вызвала безвременная кончина какого-то там хмыря, чьего имени Петя не запомнил, который выжил после трех покушений и помер от банального инсульта в новогоднюю ночь, когда у него под ногами разорвался десяток петард разом? Впрочем, неважно это, думает он, тряхнув головой, и, прищурившись, спрашивает у Козецкого спокойно и почти непринужденно: - А ты почему здесь? Не интересно или анекдоты не любишь? - Интересно пиздец, - честно признается Санек, по-прежнему на Петю не глядя, а затем хмурится и заканчивает: - Просто у меня свадьба в конце апреля и… - Можешь не объяснять, - понятливо кивает Петя и, заметив, что Козецкий, кажется, все еще чувствует себя виноватым, быстро добавляет: - Я ж сказал, осуждать не стану. Конечно же, он не ждал, что именно Санек останется в стороне. Подозревал, что скорее Филимонов сделает рожу кирпичом и отморозится, а оно вон как вышло. Козецкий же, воспрянув духом, наконец поднимает взгляд со своих сцепленных в замок рук на Петю и с надеждой уточняет: - Вы это серьезно, Петр Юрич? - Серьезнее некуда. Готовься к своей свадьбе и не забивай всякой ерундой голову, - отмахивается Петя добродушно, а после, подмигнув, замечает чуть насмешливо: - Тем более, что помощничков у меня теперь хоть отбавляй, справимся как-нибудь с горем пополам. Улыбается уголком губ и, направившись к переговорке, думает: это сейчас он не станет никого осуждать и говниться, а еще пару лет назад разорался бы, назвал бы Козецкого ссыкуном, подкаблучником и еще черт знает кем. Теперь же Петя его понимает. Сомнительная история и опасная, вляпавшись в которую можно не то что до свадьбы не дожить, но и до следующего понедельника, если не повезет. Если бы дело не касалось Игоря, Петя и сам триста раз подумал бы, прежде чем лезть в эту заваруху. Ему нынче тоже есть что терять, но отступать уже поздно да и некуда: сам заварил кашу, самому и расхлебывать. Благо, что хотя бы в неплохой компании. - Служебку на вас, что ли, накатать за кражу подотчетных документов со стола старшего по званию? - бодро начинает Петя, распахивая дверь в переговорку, а затем, плотно ее за собой прикрыв, чтобы понапрасну не травить Саньку душу, с наслаждением оглядывает нихуя не виноватые лица своей команды по спасению мира. Светочка ожидаемо закатывает глаза и не ведется на подначку, Филимонов тоже не выглядит слишком впечатленным, а вот младший лейтенант Кошкин демонстративно спадает с лица и изо всех сил изображает раскаяние за всех троих. Впрочем, достаточно хреново, чтобы Петя ему ни на йоту не поверил. - Ой, не заводись, - первой подает голос Гаврилова. - Это не кража, а перемещение служебных документов внутри отдела с целью анализа данных. Мы тут, короче, немного папки рассортировали пока и ознакомились с выборкой, и, стоит сказать, что фантазия у этого говнюка была что надо, если всех этих бедолаг порешил именно Урушанов. - С вероятностью девяносто девять и девять процентов убийца в этих делах Урушанов, - вздыхает Петя, присаживаясь за стол на место, обычно занимаемое Сурковым, и поясняет спокойно: - Не я собирал эти кейсы, список подготовили техники, а они редко проебываются. Совпадают даты, в некоторых случаях имена и орудия убийства. - Как это - в некоторых? - непонимающе хмурится Филимонов, и Петя, устроившись поудобнее, пожимает плечами: - А вот так. В телефоне Урушанова был установлен сигнал, в который ему написывали заказчики. Некоторые были прямыми, как рельса и скидывали сразу имя и фамилию. С этими все ясно, понятно и без сомнений. Но были и те, кто указывал на цель весьма туманно, и с этими убоями все не так очевидно, можно связать с другими случаями только по совокупности фактов, - он закидывает ногу на ногу, подъезжает вместе с креслом поближе к столу, а затем добавляет: - А с орудиями вообще странная штука. Урушанов их закупал под каждый заказ, но использовал лишь в восьми случаях. Лично я считаю, что огнестрел и ножи шли в ход только тогда, когда по-другому не выходило. Что-то вроде запасного плана или типа того. Поэтому и имеем такой вот винегрет из откровенной мокрухи и несчастных случаев. Урушанов был осторожным уебком, но используя сводку техотдела, я уверен, мы сможем связать его хотя бы с некоторыми убийствами, потому что теперь знаем, в какую сторону рыть. И, заметив, что все притихли и ловят каждое его слово, Петя продолжает. Рассказывает, что именно накопал в телефоне Урушанова в январе, прежде чем передать его техникам для дальнейших изысканий. Коротко и почти сухо сообщает, что число выполненных заказов сходится с купленным оружием, не забыв упомянуть, что каждый ствол или нож уже был замазан в каком-нибудь криминале, когда попадал к Урушанову в руки, и именно это здорово путало следаков. Делится соображениями о том, что судя по чатам, точно был посредник, который решал финансовые вопросы, а заканчивает свой невнятный экспромтный бриф предположением, что, мол, Урушанов, скорее всего, был не единственным наемником у своего координатора, и нужно жопу порвать, но выяснить, кто именно подгонял ему заказы и держал руку на пульсе в процессе переговоров. И этого, конечно, мало. Чертовски мало в общем и целом, но вполне достаточно, чтобы хоть с чего-то начать дохуя увлекательный квест по поимке серого кардинала, обеспечивавшего Урушанова работенкой. Следующие полчаса своей жизни Петя тратит на то, чтобы ответить на многочисленные, посыпавшиеся будто из рога изобилия вопросы. Тупые и не очень; лежащие на поверхности или напротив, весьма неочевидные. Такие например, как осторожный интерес Филимонова о том, проверял ли кто-то уже финансы киллеровой вдовы. И нет, сука, никто не проверял, а ведь, действительно, стоило бы, потому что в криминальных кругах не принято бросать детей, матерей и вдов своих мертвых подельников. Не по понятиям, хули. Мысленно сделав себе пометку тщательно изучить счета гражданки Урушановой, Петя качает головой и переключается на Гаврилову, которая, прикусив губу, вздыхает, что было бы неплохо не только ознакомиться с содержимым петиных папок, но и по возможности побеседовать с операми, которые эти дела вели. Ну так, чтобы убедиться, что никакие детали не были слиты мимо рапортов. И в этом тоже есть резон, как ни крути. В процессе бурных обсуждений папки на столе кочуют из стопки в стопку, перекладываемые Светочкой на основании одной ей ведомой системы, а Петя, уже совершенно выпустив из рук бразды правления, лишь отстраненно поглядывает на это все и не пытается призвать коллег к порядку. Да, он старше по званию и, вроде как, еще и старший в общем и целом в этой стихийно сложившейся опергруппе, но какого хуя вообще? Субординация может отсосать с причмоком, потому что за последний час Светочка с Филимоновым высказали больше свежих идей, чем он сумел в одну каску сочинить с января, и это нужно было уважать. Пусть перебивают, пусть не дают и рта раскрыть, зато теперь Петя почти нутром чует: их зацепило, и он в этом говне в одиночку больше бултыхаться не будет. - Ну вот как-то так, - объявляет Гаврилова, кивнув на стол и откинувшись на спинку кресла с крайне удовлетворенным видом, а потом, уловив на петином лице совершенно беспомощное выражение, поясняет, по очереди тыкая в стопки подшивок: - Эти жмуры наши, ОБОПовские. Эти вот - хвосты от убойки. Эти пятеро - погибшие при подозрительный обстоятельствах, но якобы без криминального следа по результатам расследований. - А вот тут что? - коротко кивнув на последнюю из стопок, интересуется Петя осторожно, предчувствуя какой-то пиздец. В ней всего две папки, но толстые и внушительные. До них Петя добраться еще не успел. - А это - последнее дело Кириллыча, - как-то отстраненно отзывается Светочка и, прикусив изнутри щеку, добавляет глухо: - Технически тут два убоя с похожим почерком, но… Короче, мы и тогда были уверены, что оба трупа - дело рук одной и той же паскуды, а теперь даже сомневаться не приходится. И расклеиться ей, пожалуй, не позволяет только репутация бесстрашной ехидной девицы и нежелание распускать нюни перед мужиками. Поворот неожиданный, конечно, и, чего скрывать, не самый обнадеживающий. Павлов, насколько Петя мог судить, был опером от бога, и то, что он не сумел докопаться до правды говорило лишь о том, что Пете с его дилетантским подходом вообще не светит. Но, с другой стороны, в те времена, когда майор Павлов землю носом рыл, и Урушанов еще не гнил под землей, а держал руку на пульсе, а значит… Додумать мысль Петя не успевает. Не успевает ни преисполниться надеждами, ни погрязнуть в пучине самоуничижительных мыслишек о собственной бездарности и том, что все мероприятие, в общем и целом, скорее всего, обречено на провал. Не успевает потому, что Филимонов, поковырявшись в первой стопке и демонстративно сквасив недовольную мину, интересуется мрачно: - Петр Юрич, признайтесь честно. Вы меня ненавидите, да? И он явно отвлекает внимание на себя, не уловив петиной заминки и спеша перевести тему, но Петя на него не в обиде. Топорно, грубо, но Ромка явно старается сгладить углы и позволить железной лейтенанту Гавриловой удержать лицо. Может, даже не перед Петей - не слепой же он, чтобы не замечать шушуканий, совместных перекуров и внезапно прорвавшегося панибратства с “тыканьем”, - а, скорее, перед Кошкиным, но тем не менее. И Петя, бросив на Светочку быстрый взгляд, с готовностью подхватывает эту театральщину, для виду тяжко вздохнув: - С чего ты взял? Миха парень отличный, исполнительный и инициативный, но слишком зеленый не только для Пети, но и для всего отдела. Да, его ценят; да, ему помогают и учат его премудростям ментовского ремесла, но в душу его, походу, пока никто из коллег не готов пускать. Держат незримую дистанцию с мажориком с юрфака, пока не нюхнет пороху и не станет совсем своим. Как ни странно, даже Петя быстрее и органичнее вписался в разношерстную компанию питерского ОБОПа, чем Кошкин, и кто он такой, чтобы отрываться от коллектива и ссать против ветра. Миха парень отличный, но перед ним лейтенант Гаврилова не готова заниматься душевным эксгибиционизмом и проявлять свою человечность. Это чувствует Ромка, это жопой чует и Петя, поэтому он без зазрения совести подыгрывает и уводит разговор в безопасное русло, привычно ввязываясь в дискуссию с Филимоновым и позволяя Светочке перевести дух. - Сопоставил факты и сделал соответствующие выводы. Я, значит, говно закапываю, а вы его методично откапываете. Ну, фигурально, - чутка переигрывая, ворчит Филимонов, а потом, пожевав губу, добавляет уже почти с искренней обидой: - На этом столе четыре моих жмура, чтоб вы знали, а это статистически немножко больше, чем следовало бы. - Хуево быть тобой, - легкомысленно брякает Петя, пожав плечами, а затем, спохватившись, примирительно заканчивает: - Разберемся как-нибудь. И если это тебя утешит, я понятия не имел, что с делом Пчелкиной связано столько висяков, тем более, именно твоих. Ничего личного. - Не утешит, - бурчит Филимонов. - Не переживай, там и моих парочка затесалась, - внезапно вклинивается Светочка, ободряюще ему подмигнув. Выглядит она уже совершенно нормально, а не так, будто вот-вот расклеится, и, помолчав, резюмирует с легкой усмешкой: - Так что вместе краснеть будем, хули. -Хули в Туле, - бормочет в ответ Ромка ворчливо, а потом, поморщившись, заканчивает уныло: - А нам пиздец. Валерьяныч по-любому люлей выдаст, если выяснится сейчас, что улики-то были, чтобы дела раскрутить, но мы просто оказались слишком тупыми. И резон в его опасениях, конечно, есть - порою у Суркова реально весьма крутой нрав, - но в целом Петя уверен, что даже если тот будет рвать и метать, петиного красноречия хватит, чтобы убедить начальство не спускать всех собак на младших коллег. Даже если проебались тогда - что уж теперь сраться? Делу нихера же не поможет, как ни крути. Да, можно построжиться, можно отчитать, можно даже премии лишить, если совсем очевидный идиотизм выплывет вдруг, но тотальное моральное уничтожение - вообще не выход, иначе как потом работать-то вообще? Старший в опергруппе - это не только привилегии, но и ответственность. Петя знает, ему об этом рассказывали в академии когда-то хуеву тучу лет назад, поэтому он намерен, если потребуется, встать между Сурковым и любым из сидящих сейчас в переговорке. Принять удар на себя, так сказать, чтобы не ронять боевой дух коллектива. И причем, желательно так, чтобы никто в отделе и не прознал. Поэтому он улыбается уголком губ и спокойно говорит: - Выше нос, не было у вас улик наверняка, - а затем, чутка подумав, добавляет справедливости ради: - Ну, по крайней мере, очевидных. Я успел просмотреть шесть папок и на первый взгляд не нашел особо, к чему приебаться. Все по протоколу. - А неочевидные я, как выяснилось, тупо игнорирую, - кисло отвечает ему Филимонов и под удивленным петиным взглядом поясняет: - Я перечитал дело Пчелкиной еще раз. Второй том. И я реально должен был понять, что бесследно в Питере исчезнуть невозможно. Но я не сообразил, а вот Гром заморочился и расширил радиус по камерам. Кошкин смотрит на них не то с охуеванием, не то с благоговением, и в разговор старших по званию встревать не спешит. Мотает на ус, впитывает информацию, как губка, и судя по загоревшимся глазам, уже ждет не дождется, когда же ему удастся изучить материалы. Петя делает себе мысленную пометку еще раз словами через рот четко и ясно озвучить риски персонально для Михи, чтоб не ввязался в эту авантюру чисто по фану и из большого любопытства, а потом собирается было объяснить Филимонову, что не он первый и не он последний, кто игнорирует очевидные вещи не из злого умысла, но не успевает, потому что Гаврилова, и без того молчавшая слишком долго, подает голос. - В лесу что-то сдохло, да? - с подозрением уточняет она, подперев щеку рукой, а затем, поймав непонимающие взгляды примерно всех присутствующих, включая Петю, поясняет: - Во-первых, Ромка признает, что проебался, и я что-то такого за все время, что здесь работаю, не могу припомнить. А во-вторых… Ну, походу, майор Гром не такой уж и мудила, а вполне себе образец для подражания? Бравый опер, у которого всем нам поучиться бы, как мозги включать? И от того, как часто Игоря стали упоминать в отделе, Пете на мгновение становится не по себе. Создается неприятное такое впечатление, будто границы между работой и личным стираются все сильнее, а Петя к такому не привык вообще, однако ему придется привыкнуть. Вернее, смириться и куда жестче фильтровать базар, чтобы ненароком не спалиться ни перед коллегами в том, что он знает Игоря, ни перед Игорем в том, что он взялся наконец за дело Юли всерьез. Work-life balance, мать его так. - Да разумеется, он мудила. Мудила и убийца, что б там особисты не говорили, - хмуро отмахивается Филимонов и, подумав, добавляет явно нехотя: - Но вот мент он реально крутой, тут я даже спорить не буду теперь. - Ну, тогда, может, попросим мастер-класс в рамках межведомственного повышения квалификации? - ехидно предлагает Светочка, и Петя, представив на мгновение этот цирк, где Игорь с порога безапелляционно назовет всех тупицами и позором доблестной полиции, а потом разведет очередной срач на тему вынужденного деанона с последующим искренним покаянием, вздрагивает и быстро вклинивается: -Ну уж дудки. Никакого Грома в этом кабинете, - а потом, опомнившись и осознав, что реакция может показаться слишком бурной со стороны, почти занудно объясняет свою категоричность: - Мы подняли из архива дело, к которому ему нельзя даже приближаться, так что не будем дразнить гусей. В идеале, лучше бы майору Грому вообще не знать, чем мы тут занимаемся, пока документы в прокуратуру не уйдут. И да, немного стыдно, конечно, пиздеть коллегам и скрывать свои истинные, куда более серьезные и личные мотивы не сталкиваться с Игорем нос к носу, но в целом как-то похуй. Игоря и вправду стоит держать подальше от юлиного дела хотя бы на бумаге до самого конца, чтобы им особисты снова не заинтересовались, и Петя сделает все возможное, чтобы так и было. Чтобы ни одна падла не нашла к чему прицепиться и развалить линию обвинения в суде, когда будет решаться судьба заказчика юлиного убийства. Но, в основном, конечно, ему не хочется на Игоря давить. Позавчера тот вполне ясно дал понять, что не горит желанием пока с Петей познакомиться. Ни с Петей, с которым коротает за болтовней ночи, ни тем более с Петром Юричем Хазиным, майором главного управления полиции по городу Санкт-Петербургу. Не готов, не очухался еще, и каким же нужно быть мудаком, чтобы с этим не считаться и буквально заставить Игоря самому к Пете прийти. На службе, блядь, где отвертеться не получится, если начальство обоих отделов согласует. Ну уж нет, Петя уверен, если все случится именно так, то он говна пожрет и пойдет нахуй первым же экспрессом, потому что Игорь, несмотря на свой явственно обозначенный дохуя романтичный настрой, совершенно не переваривает, когда его кто-то гнет до хруста. Даже Петя. Особенно Петя, от которого Игорь ждет понимания, соразмерного проявленному доверию. И Петя жопой чует, это доверие стоит оправдывать, потому что Игорь хоть и резкий, как понос, но совершенно потрясающий. Возможно, он самый идеальный мужик из всех, что Пете попадались в принципе, а это стоит того, чтобы немножко подождать и не форсировать события. Когда Петя, вынырнув из своих неуместных размышлений, возвращается к реальной жизни, Светочка с Филимоновым уже отчаянно спорят, за какие дела есть смысл хвататься в первую очередь, а какие с учетом всех обстоятельств, стоит отложить в долгий ящик. Петя не вмешивается, только делает себе мысленные пометки и, как ни странно, мысленно же соглашается. Выводы кажутся логичными, обсуждения не вызывают дурацких вопросов, и в итоге сообща они откладывают три папки, которыми стоит заняться в самое ближайшее время. Например, завтра. Кошкин, по второму кругу выслушав петину пламенную речь о том, что вписываются все желающие в это дерьмо на свой страх и риск, разумно соглашается, что оперативная работа не для него, однако он все так же готов колупаться в бумажках и всячески помогать опергруппе из кабинета, и Петя удовлетворенно кивает. Правильная оценка своих сил дорогого стоит. Он был готов к любому раскладу - и к этому, и к менее радужному, в котором Миха слабоумно попросится в поля, пылая энтузиазмом, - но мысленно видел Кошкина только лишь на подхвате пока, чтобы лишний раз не светить, покуда тот не научится защищать себя. Молодой и зеленый, Кошкин в тире в молоко чуть ли не половину обоймы расстреливает, каким-то чудом проходя переаттестации, и Петя бы себе не простил, если бы его бесславно шлепнули в темной подворотне у дома. Зато его помощь с бюрократическими заморочками будет неоценимой - это факт. На этом и расходятся, возвращаясь наконец в кабинет к изнывающему от любопытства Саньку и включаясь в свою рутину. Половина папок со стола переговорки оседает на михином столе, Светочка принимается за запрос в колонию-поселение на встречу с осужденной гражданкой Саранцевой, а Филимонов, заручившись согласием, уволакивает в свой угол четыре убоя, которые сам же и вел. Видимо, для работы над ошибками, если таковые были. Петя не рассчитывал, что коллеги с таким рвением придут ему на подмогу, но он, чего уж скрывать, до пизды рад. В омут с головой почти не страшно, когда есть хорошая компания.