Избранный

      Петунья Дурсль ненавидела магию с самого детства. Она помнила, как начались первые стихийные выбросы Лили и как она из старшей дочери превратилась в удобную няньку. Родители и до этого момента просили ее приглядывать за младшей сестренкой, а после и вовсе стали считать это ее прямой обязанностью. До знакомства со Снейпом все было не так уж и плохо: Лили делала необычные вещи, но хотя бы не вредные. По большей части. Да, она могла вылить молоко из стакана прямо на скатерть. Не любила она его, что поделать. Могла также расплескать вишневый сок, вылить суп, взорвать не понравившийся ей десерт. Перекрасить и уменьшить новое платье Петуньи так, что его тут же отдавали Лили. Или заправить постель, не касаясь ее руками. Ничего действительно вредящего, хотя и полно обидного.       Петунья мирилась с чудачествами сестренки, тем более родители постоянно говорили ей, как чудесны способности сестры. Уже после смерти родителей, Петунья размышляла о том, почему же они были так рады рождению ведьмы. Только ли потому, что воспринимали магию, как волшебство из сказки, способное решить все их проблемы? Или же у них были родственники в том, чуждом ей, мире? Быть может, именно поэтому мать с отцом всегда выбирали сторону Лили в их конфликтах? Потому что именно она была их волшебной гордостью, которую всегда и во всем ставили Пет в пример. Но когда она задумалась об этом, было уже слишком поздно: отношения с сестрой окончательно испорчены, а родители мертвы.       В любом случае, до знакомства с тем противным мальчишкой, Лили была безопасной. Самое страшное, что она делала, были взрывающиеся чашки с едой. После знакомства все стало хуже. Очень быстро Лили стала воспринимать старшую сестру не иначе как злобную надсмотрщицу, завидующую ее способностям. И да, смотря с высоты своих лет, миссис Дурсль могла признать: да, она следила за сестрой и завидовала ей. Вот только причины были немного другими. Папа когда-то поговорил с ней очень серьезно по поводу необычных способностей Лили. И после этого она отчаянно боялась, что кто-то из посторонних заметит, как Лили эти способности применяет. Бурное воображение рисовало ей лаборатории и жуткие эксперименты. Не только над сестрой, а над всей семьей. Конечно, Северус мгновенно успокоил Лили рассказом о том, что простым людям просто стирают память, если они случайно станут свидетелями колдовства. Младшая сестренка восприняла этот аспект мира волшебников, как нечто совершенно чудесное. А Петуньи было страшно: она волшебницей не была и даже в детстве дорожила своими воспоминаниями. К тому же, после этого Лили окончательно перестала сдерживать себя. И могла творить волшебство прямо рядом с соседями: «ничего страшного не произойдет, Туни, они всего лишь магглы».       Да, драгоценная и любимая Лили очень быстро переняла от Северуса пренебрежительное отношение к обычным, нормальным людям. И это, по мнению Петуньи, было абсолютно ненормально. Она продолжала следить за сестрой и ее новым другом, надеясь помешать им демонстрировать чудеса всем окружающим. По детской наивности она думала, что людям, увидевшим волшебство, стирают всю-всю память, а не только фрагменты. К тому же, родители все так же настаивали, чтобы она приглядывала за Лили.       Тот период — с момента знакомства Лили со Снейпом и до ее отбытия в Хогвартс — был одним из самых неприятных из детства Петунии. Она жила в постоянном страхе. По ночам ей снились люди в белых халатах с огромными шприцами в руках, безумные соседи, не помнящие кто они такие, родители, которые говорили о том, какая же Петунья бесполезная, плачущая Лили и отчего-то смеющийся Снейп. Днем все становилось еще хуже. Старшим Эвансам совершенно не нравилась дружба их чудесной девочки с диковатым мальчишкой с плохого района. Ей они этого не говорили, а вот Петунью просили повлиять на сестренку. И она пыталась, все больше отдаляясь из-за этого от сестры. Северус очень быстро нашел ответы на все вопросы Лили о том, почему сестра так странно себя ведет. Зависть — только этим они объясняли поведение Петуньи. И да, она завидовала. Многому.       В детстве ей тоже хотелось уметь левитировать чашки и заставлять цветы летать. Хотелось, чтобы у них сестрой было больше тем для общения — она ведь любила ее. И чтобы родители ей, Петунией, гордились не меньше, чем Лили. А еще, чтобы ей никто ни в коем случае не мог стереть память. Так что то, нелепое в своей наивности, письмо директору волшебной школы, она писала совершенно серьезно. И его ответ — написанный сухим канцеляритом — очень ее обидел. Особенно после того, как его обнаружила и высмеяла со своим дружком Лили. Наверное, именно тогда она перестала любить сестру. Обида залегла слишком глубоко.       Тем более, что даже на каникулах перед ней никто не извинился. Напротив — Лили вспоминала то письмо при каждой крупной ссоре. А их было не мало. Никто не запрещал девочке колдовать на каникулах. И если родителям она демонстрировала поразительно полезные очищающие и ремонтирующие чары, то на Петуньи испытывала совершенно другие заклинания. Ей казалось забавным склеить ей ноги, приклеить язык к небу, запутать волосы в колтун или облить водой с ног до головы. Что-то серьезное она снимала минут через пять, давая Петуньи прочувствовать всю свою беспомощность. С возрастом эти шутки становились все более редкими, но и более обидными.       Неудивительно, что с пятнадцати лет Петунья предпочитала проводить лето в доме бабушки, избегая встреч с сестрой. Там было спокойно: бабуля Дейзи не особо любила папу и всей семьей они встречались крайне редко. Лили к бабушке совсем не ездила, предпочитая проводить время с родителями и Снейпом. Для Петуньи крохотный одноэтажный домик с розовым садом стал тихой гаванью и настоящим домом. Там она отметила свое совершеннолетие и там же познакомилась с Верноном. Даже после смерти бабушки и родителей, в отчий дом она не вернулась. Они с Верноном создали свое уютное гнездышко, где не было место ничему, выходящему за грань нормальности. До появления племянника, конечно же.       К Гарри Поттеру Петунья относилась двояко. С одной стороны, это был ее племянник — родная кровь, которую было бы странно не принять в свой дом. А с другой стороны — он был сыном волшебницы Лили и ее муженька Джеймса, чистокровного волшебника. Уж эту разницу между магами Лили растрепала дома еще летом после первого курса. И если тогда Петунья только радовалась, что сестренку, возможно, не примут полноценно в волшебном мире, то позже ей стало страшно. Маги даже среди своих, обладающих силой, выделяли высшие и низшие касты. Стоило ли после этого говорить об их отношении к простым людям? Даже не второй сорт, намного ниже. Едва ли имеющее право на существование. И все действия волшебников эти мысли Петуньи только доказывали. Она помнила знакомство Вернона с Лили и Джеймсом. Это было перед самой их свадьбой. Родители настояли на необходимости приглашения на праздник родной сестры с мужем. Они успешно игнорировали нежелание Петунии общаться с сестрой. А она раз за разом уступала им — родители, ведь. Свой первый разговор с Верноном относительно магии она помнила до сих пор. И до сих пор не понимала отчего столь приземленный и обстоятельный мужчина вообще остался с ней. Иногда она порывалась спросить не жалеет ли он об этом, но всегда трусила и откладывала на потом. Ответа она боялась до дрожи.       Как бы там ни было, на встрече с родителями и будущими супругами Поттер, Вернона и Петунью унизили десятки раз. Родители, казалось, не замечали грубые шуточки Джеймса и его друга. Парни словесно прошлись по излишней полноте Вернона и худобе Петунии. Посмеялись над вопросами Дурсля об экономической системе магического мира — в ведь ему действительно было интересно. Категорически отказали в ответном приглашении на свою свадьбу: не место магглам на традиционном, магическом празднике. Тем более что для них это опасно: в магической Британии шла гражданская война. Об этом Лили и вовсе сообщила только как о существующем факте. И никаких подробностей. «Все равно никто из вас не сможет помочь» — заметил тогда Сириус Блэк. А на вопрос Петунии не опасно ли это для родителей, волшебники только посмеялись. Нормального ответа они в тот вечер так и не получили.       На свадьбу Петунии они все же пришли, хотя она в тайне надеялась на отказ. Громко шептались о том, какие странные и дикие наряды выбрали гости. О том, что украсить зал можно было бы и получше. Что клятвы у них абсолютно нелепые. И что на мероприятии очень и очень скучно. Они взорвали какую-то странную хлопушку, из которой помимо конфетти вылетели живые мыши. Прямо время речи Мардж, которая в тот день была удивительно сентиментальна. С того момента их с Петуньей отношения испортились безвозвратно. Она зачем-то защищала сестру и парней, которые «просто шутили». Эти веселые ребята несколько раз зачем-то перекрашивали свадебный торт: Петунья потом так и не смогла съесть свой кусочек. И все это время заливались смехом, словно это действительно весело. Даже Лили, которая призывала их к порядку, делала это посмеиваясь. Словно такое поведение — норма. А Петунья все мероприятие думала: а как объяснять вот это все другим гостям? Объяснять не пришлось: Джеймс и Сириус просто стерли память. «Они авроры, что-то вроде полиции, имеют право» — пояснила тогда Лилс. Память стирали всем, кроме близких родственников. Петуния потом как бы между прочим задала своим подружкам пару вопросов о церемонии. Они помнили ее мелкими урывками, без ключевых деталей. Петунья совсем не желала, чтобы ее Дадли пережил нечто подобное. И сама не хотела переживать свое детство заново.       Гарри был проблемным ребенком. Когда его только принесли, он отказывался есть. Все время плакал, звал маму, папу и Сириуса. Отказывался сидеть в кроватке или манеже. И в руки тоже не давался. Совершенно. Но хуже всего было то, что магию он использовал уже в этом возрасте. Лили начала колдовать лет в семь-восемь. С ней тогда уже было договориться. А вот с ребенком полутора лет полноценного диалога никак не получалось. Гарри было страшно — Петунья это понимала. Но ей тоже было страшно и с каждым днем становилось только страшней. Она горевала по сестре. Скорее по инерции, чем из-за реальных чувств, но горевала. Вернон сходил с ума, разрываясь между работой, оформлением документов на опеку и помощью супруге. Он действительно стремился помогать. Кормил, купал и укладывал Дадли спать. Пытался прибираться дома, даже готовил. У него это особо не получалось, но Петунья тогда была благодарна за любую помощь. С Гарри он не помогал. Даже не пытался. Но это было понятно — племянник к себе подпускал крайне неохотно, чуть-что, заливаясь истеричным плачем.              Магические выбросы начались в середине декабря. С люстры, которая разлетелась вдребезги, мелким стеклянным крошевом. К счастью, детям это никак не повредило. Дальше хуже. Летали игрушки, падали горшки с цветами, покрывались сеточкой трещин стекла на окнах, тлели ковры и занавески. Гарри сначала пересилили в другую комнату, подальше от Дадли. Позже заметили, что, когда мальчишка упрямится и не ест, выбросов намного меньше. И стали сокращать порции еды. Дальше больше. Стали постепенно нагружать работой. Заставляли заправлять детские кровати убирать игрушки, протирать пыль, сортировать белые и цветные вещи. Утомленный мальчик быстро засыпал, мало ел и совсем не чудил. Так они выработали свой рецепт спокойной жизни. Меньше кормить и больше нагружать работой. И с взрослением мальчишки не стали ничего менять. Возможно, можно было как-то с ним договориться, но для этого нужно было пересилить себя и начать разговор о волшебстве. Легче было делать вид, что ничего подобного не существует. И до недавнего времени это работало.       Но в последние дни Петунии стало казаться, что все идет не так. Когда Дадли упал с лестницы подозревать мальчишку было глупо. Он был постоянно на глазах и ничего не делал. Но что-то подсказывало миссис Дурсль — Гарри был в этом замешан. Слишком уж испуганно смотрел ее сынок на мальчишку после возвращения с больницы. Обошлось без серьезных травм, но Дадли хромал еще пару дней. И старался не оставаться с Гарри один на один. Петуния попыталась поговорить с сыном, но тот ничего ей не рассказал. Иногда он просто бросал на Поттера странные взгляды. Испуганные и в тоже время очень злые. Вернон ничего такого не замечал, но он и не проводил с детьми столько времени, сколько Пет.       А еще ее мучили странные и жуткие сны. С мальчишкой Поттером в главной роли. Сны были разными, но неизменно оставляли после себя ощущение липкого ужаса. Мальчишка в этих снах то истерично плакал, то буквально вымаливал еду, то умолял не причинять ему боли. Внешний вид его при этом всегда был разный. Испуганный до полусмерти, отощавший до безобразия, посиневший от побоев. И при этом она — Петунья — всегда была его палачом. Порой в этих снах к ним присоединялась Лили. Она молча смотрела на нее с осуждением и обидой, совсем как в детстве. Лучше бы кричала или проклинала. Иногда мальчишка просил призрак Лили забрать его с собой. Говорил, что хочет умереть — лишь бы не жить так, как сейчас. И эти слова, этот несчастный, болезненный вид мальчишки, отчего-то ранили. Хотелось что-то изменить. Исправить. Но Петунья совсем не понимала, как и чем может помочь. Ведь если начать мальчишку жалеть и хорошо кормить, он обязательно начнет чудить. И чем дальше, тем сильнее. Опаснее. Что если он по-настоящему навредит Дадли? Или взорвет что-то в доме? Подожжет? У нее не был ответов на эти вопросы. Как и на еще один, который с каждым днем становился актуальней. Мальчику скоро должно было исполниться одиннадцать. А значит, он отправится в школу. Они определенно не смогут этому помешать. И там его научат использовать свои силы. В том числе и во вред им. Все же у паршивца не было никого повода любить и жалеть их семью. Гарри Поттер был магом, а все маги презирали людей. И Петунья Дурсль, будучи нормальным человеком, платила им тем же. Она терпеть не могла магию и с удовольствием бы избавилась от нее в своем доме. Никакая общая кровь не могла этого изменить. Жаль только, что племянник никому из таких же как он ненормальных не был нужен.       И все же, поговорить с Верноном стоило. В самое ближайшее время. Мальчишку надо было хотя бы переселить из чулана. Чтобы какой-нибудь залетный маг, не проклял их за это. И, быть может, купить ему немного нормальной одежды. Тоже только ради приличия и собственной безопасности. Может тогда ее перестанет мучить совесть и эти странные, слишком реалистичные, сны наконец-то исчезнут.