- Я уезжаю учиться в Америку. - Отец всё-таки решил сослать тебя? - Нет, это был мой выбор. - ... Вот как. А что насчёт нас?
Эхо голосов само рождается в памяти. Пройдя к барной стойке, Намджун устраивается на высоком стуле и принимается наблюдать за тем, как Сокджин ловко обращается с кофе-машиной, но мысли его далеко. Они в том дне, когда он принял самое верное, как ему тогда казалось, и самое глупое, как понимал после не раз, решение; в том дне, когда утром он сказал отцу, что хочет уехать учиться в Америку, а вечером рассказал об этом Сокджину с бонусом в виде вести о том, что им придётся расстаться. «Идиот», - проносится в голове, пока взгляд оглаживает затянутые в мягкую белую ткань широкие плечи. У Сокджина и в прошлом были такие. Намджун обожал обнимать его, сгребая в охапку, потому что Сокджин всегда был высоким и широкоплечим, но обожал толстовки и худи, и он был как мягкая скала - клочок спокойствия посреди бушующего океана жизни Намджуна. Руки начинают чесаться и в настоящем. Как было бы здорово обойти эту стойку шириной в бесконечно долгие годы, обнять за талию и прижаться лбом к плечу; вдохнуть аромат парфюма и узнать, пользуется ли Сокджин старым или давно сменил свои предпочтения. Но Намджун не имеет на это права, потому что всё разрушил. И даже не сказать, что совсем уж по глупости, но... Их отношения никогда бы ни к чему не привели. Намджун был наследником своего отца. Он должен был жениться и обзавестись уже своим наследником, чтобы передать семейный бизнес дальше по мужской линии, как прадед передал его деду, а тот - своему сыну, отцу Намджуна. Сокджин никогда не настаивал на раскрытии их отношений - половина их друзей и то узнала случайно - но тогда они оба верили, что это на всю жизнь, и Намджун не мог себе этого представить. Как бы это было? Дома жена и ребёнок, а он у Сокджина, будто тот его любовник, как в какой-нибудь мыльной драме? Отказаться от семьи и всех имеющихся благ способны только всё те же герои кино. Отказаться от Сокджина и просто жить своей жизнью дальше Намджун тоже не мог. Поэтому он выбрал уехать. Туда, где не будет соблазна в лице Сокджина. Туда, где не будет давящего авторитета отца. Туда, где всем будет наплевать, чьим наследником он является где-то там, через многие мили. И так начались его «путешествия», что превратились во вскоре ставший ненавистным кажущийся бесконечным бег. Вот только от себя не убежишь. Есть такие люди, их называют однолюбами. Намджун не уверен, можно ли отнести к этой категории и его, но прошло несколько лет, а у него не было ни единой случайной интрижки, хотя где он только ни побывал: Америка, Германия, Финляндия, Новая Зеландия, Япония. Но сколько бы людей ни находило его привлекательным, он никогда не отвечал взаимностью, потому что он мог оставить Сокджина, желая для того лишь самого лучшего, надеясь, что их более ранний разрыв поможет Сокджину быстро оправиться и двигаться дальше, но не перестал любить его и не перестал думать о нём, и не перестал мечтать снова увидеть хоть раз, заговорить, обнять. - Вселенная долбанутая на всю голову и исполняет желания самыми идиотскими способами, - заявил однажды Юнги. И не то чтобы он неправ, потому что в порыве творческого отчаяния как-то раз умолял небеса послать ему «знак», и ему на голову с балкона первого этажа съёмной квартиры Хосока - на тот момент друга только Чимина, который был другом уже самого Юнги - свалился пьяный Чонгук, с которым они до сих пор вместе и даже завели ребёнка в виде щенка по кличке Холли. Это была самая странная история знакомства среди его друзей на памяти Намджуна. А теперь он вдруг и сам оказался в похожей ситуации. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись. Он просто брёл куда ведут ноги и зашёл в эту кофейню спонтанно, но что в итоге? В итоге практика доказывается, что у Вселенной есть чувство юмора и оно крайне сомнительное по своей природе, потому что какова вероятность в многомиллионном Сеуле столкнуться двум конкретным людям, что разошлись годы назад? Намджун уверен, это сотая сотой доли процента, и всё же - она выпала ему. - Ты работаешь здесь или это твоё заведение? - спрашивает Намджун, когда тишина начинает звенеть в его ушах. - Было бы здорово, но нет, это всего лишь работа, - качает головой Сокджин. Кофе-машина шипит и будто плюётся пеной. За этим следует чертыхание и переключение каких-то рычажков. - Как оказалось, для того, чтобы открыть своё дело, нужна куча всего. Образование, деловая хватка, полезные знакомства, хорошее знание рынка, отличная маркетинговая компания и много чего ещё. Когда я мечтал о своей кофейне, то думал лишь о дизайне помещения и о том, как придать ему уют. Мысли о том, что удержаться на рынке будет чертовски сложно, мою голову почему-то не посещали. Намджун знает, о чём речь. На рынке всегда так: тут либо качество, либо цена. Никуда не девается и теория «сырого мяса», так что удержаться на плаву во многих бизнес-сферах целое испытание. Ты будешь покупать хорошее сырьё, которое нужно будет окупить, и ещё кучу всего другого, и твой стаканчик с кофе по итогу окажется золотым, и ты ничего не сможешь с этим поделать. Но людям вечно подавай всё дешёвое, и они уйдут туда, где ниже качество, но лучше цена, потому что по большей части ничего не понимают в том, что именно предприниматели впихивают им в руки в попытках выудить из их кошельков деньги. Уж за кофе Намджун точно может поручиться. Он пил его в разных странах и даже прошёл пару курсов на тему, как правильно его пить. Гурманов и ценителей мало, потребителей много. Сокджин никогда не хотел работать с ориентиром на потребителей. Его кофейня и в самом деле не продержалась бы на плаву и двух месяцев. - Но тебе нравится здесь? - спрашивает Намджун, когда Сокджин оборачивается, чтобы поставить перед ним белую пузатую чашку, полную капучино. - Как на первый взгляд, так идеальное место прямиком из твоих фантазий. - Потому что я занимался его оформлением, - пожимает плечами Сокджин, доставая откуда-то остатки выпечки и десертные блюдца. - Я работаю здесь уже четыре года. Надоело просиживать штаны за монитором компьютера среди белых рубашек после того, как закончил учёбу, поэтому подался в дизайнеры-самоучки. Сюда пришёл на место бариста, но вокруг было настолько уныло, что хоть плачь. Владелец - очень приятная дама средних лет - оказалась приятной болтушкой, так что мы вместе решили всё тут немного изменить. - Это её книги? - с интересом осматривает книжные полки Намджун, цепляясь за «Фицджеральд», «Достоевский», «Кристи», «Мелвилл», «Уайльд» и «Гессе», что стоят на одной полке. - Довольно пёстрая коллекция. - Она знает несколько языков, - отвечает Сокджин, опуская на стойку тарелку с двумя слоёными булочками и одной фруктовой тарталеткой. - Посетители, разумеется, и родной-то знают через одно место - знал бы ты, насколько упал уровень в этой сфере, весь этот современный слэнг просто ужасен - но это место больше для «своих», и многим нравится листать страницы, блуждая мыслями среди иностранных букв, будто это какие-то древние письмена или вроде того. - Звучит романтично, - усмехается Намджун, наконец-то обхватывая свою кружку ладонями. - Ну, я всегда был романтиком, - усмехается в ответ Сокджин. И как же это странно: они двое, снова рядом, пьют кофе и болтают так, будто всех этих лет порознь не было. Но нет, эти годы ушли, и их не вернуть. И они двое снова рядом, но не вместе, знакомые незнакомцы. Намджун чувствует это всем собой, пока пробует свой кофе, прикрывая в блаженстве глаза. Сквозь ресницы его взгляд скользит по рукам Сокджина, что сел по ту сторону стойки со своей кружкой с кофе. Тонкие длинные пальцы с узловатыми костяшками удерживают крошечную ложку с узорчатой ручкой. Эта ложка равномерно постукивает о бока чашки, пока Сокджин перемешивает сахар, и вскоре к этому звуку прибавляется такое же мерное постукивание в окно начавшегося дождя; возможно, последнего осеннего. - Это странно, - негромко замечает Сокджин спустя минуту, две, три... Кто знает точно. Намджун не следит за временем. Эта кофейня в его воображении оказывается отрезана от всего мира пеленой дождя, и он не хочет тратить и секунду на лишние эмоции помимо тихого наслаждения. - Мы не виделись так давно, а теперь просто сидим здесь и пьём кофе. Да... И в самом деле - странно. Как минимум, потому что Намджун только из Японии, а до этого он был в Америке, а до этого - в Новой Зеландии, и у него была учёба, общение, встречи, тусовки, жаркие пляжи и стритбол, и даже что-то вроде уличной банды из чёрных парней, которые приняли его, азиата, как родного, потому что у них было нечто этнически общее в отношении чистоплюев-белых к югам и востоку. Но вот он сидит напротив Сокджина, и кажется, что вся его жизнь до этого момента была лишь причудливым сном; что они не расставались; что Намджун никогда не совершал ту ошибку и никогда не становился причиной маски отстранённости, за которой вскинувший подбородок Сокджин выбрал скрыть боль. - Ты всё ещё носишь кольцо, - негромко замечает Намджун, когда блеск на чужом пальце в который раз привлекает его внимание. Сокджин больше не пытается прикрыть это кольцо. На замечание только поджимает губы, отводит взгляд и неопределённо пожимает плечами. А сердце Намджуна из-за этого вдруг начинает стучать так быстро, так громко. Потому что... Потому что это его подарок. Потому что это его подарок на день рождения Сокджина. Потому что они тогда уже как полгода встречались. Потому что Намджун не просто купил первое попавшееся кольцо, оно было сделано на заказ и украшено по внутренней стороне гравировкой. Потому что Намджун оплатил это кольцо не деньгами отца или матери, а своими собственными, заработанными на подработке на мойке, куда они устроились вместе с Тэхёном, который в очередной раз ушёл тогда из дома и ютился дома у Юнги, при этом мучаясь совестью за свои пустые карманы. Вспоминать об этом тоже странно, потому что Юнги в настоящем успешный музыкальный продюсер, а Тэхён работает моделью. Кто кроме шестерых парней, что когда-то стали его друзьями один раз и на всю жизнь, знает правду о его тяжёлом болезненном прошлом, баллонах с краской и приводах в полицию? Никто. Порой - часто - Намджун думает о том, что они семеро настоящие существуют только друг для друга, тогда как весь остальной мир видит лишь маски, за которыми они прячут, скрывают себя. И, возможно, в его капучино был добавлен какой-нибудь ликёр, потому что Намджун вдруг испытывает острое желание вывалить на Сокджина всё, что держал в своей голове все эти годы. Он не имеет на это права, и он знает это, но хоть одна вещь, всего одна вещь, самая важная... - Я хотел сделать его для безымянного пальца. Струсил в последний момент, - едва слышно признаётся он. Сокджин замирает. Его прекрасные твёрдые-мягкие плечи по-настоящему каменеют. А мгновение спустя он уже медленно поднимается со своего места, и его взгляд на Намджуна сверху вниз само спокойствие полного арктических льдов океана, а потом Намджун чувствует, как его так и не снятая бини начинает стремительно промокать, в воздухе плывёт ещё более резкий аромат кофе, и его лоб и уши становятся мокрыми, и о, это перевёрнутая белая чашка в руке Сокджина прямо над его головой? И казалось бы, после подобного жеста, чрезвычайно мелодраматичного, должен последовать приказ немедленно убираться вон, но вместо этого... - Почему мы расстались? - негромко, вкрадчиво спрашивает Сокджин, с глухим стуком опуская кружку на стойку и вжимаясь в тёплое дерево ладонями, подаваясь вперёд, нависая и пронзая серьёзным пристальным взглядом. - Почему, Намджун? - Потому что я струсил, - разлепляет отчего-то вмиг пересохшие губы Намджун. Хочется, ужасно хочется отвести взгляд, но он не может. Взгляд Сокджина держит его крюком за мясо будто самой души. - Я... Это была ошибка. И я струсил. Вот почему. - Почему я должен поверить, что ты не струсишь снова? Это... Не тот вопрос, которого Намджун ожидал. Сердце в груди уже не просто стучит быстрее. Оно бьётся так сильно, что становится почти больно. Кажется, что на изнанке рёбер, пусть это и невозможно, останутся синяки. Намджун хотел бы сохранить их напоминанием об этом моменте, потому что нет ничего более реального, чем боль, и если он чувствует её, значит, всё происходящее и в самом деле не сон. Он столкнулся с Сокджином совершенно случайно, и тот вообще-то уже закрывался, и в голове вдруг мелькает совершенно неуместная, нелепая, случайная мысль о том, что если с красного листа в его кармане стечёт растаявшее серебро, этот лист всё ещё будет очень красив своей естественной красотой, а они с Сокджином не виделись несколько лет, и у них у каждого своя жизнь, но на руке Сокджина всё ещё его кольцо, и Сокджин угостил его кофе, хотя должен был выставить за порог, а теперь он так просто спрашивает о таких сложных вещах, как чувства и ответственность, и будущее, и выборы, и последствия этих выборов, и... - Потому что тогда я не знал ничего кроме комфортной жизни своей семьи, - честно отвечает Намджун, даже если его всего колотит от своей откровенности. От осознания, к чему эта откровенность может привести. От желания, и неверия, и страха, потому что прошло столько лет, и он был тем, кто бросил Сокджина, а тот просто берёт и... Просто берёт... - Я думал, что не справлюсь. Я верил, что не справлюсь. Дом, деньги семьи, фамилия и влияние. Я верил, что мне не выбраться, и не хотел увязнуть ещё сильнее в том, что связало нас с тобой - потом было бы только больнее. Отец начал говорить о невестах. Мать начала болтать о дочерях знакомых и подруг. Уехать учиться было единственным вариантом отсрочить всё это: отец гордится медалями, мать гордится дипломами, а мне не нужно идти под венец. - И что изменилось? - хмурится Сокджин, склоняя голову к плечу. - Полагаю, я сам, - чуть пожимает плечами Намджун; поднимает руку и стирает со лба потёки кофе, тут же вытирая её о выцветшую джинсовую ткань. - Вдали от дома я многому научился, и многое узнал о себе. Научился верить в себя. Тогда было страшно потерять всё, что есть. Сейчас я понимаю, что даже если отец выгонит меня из семьи, если выгонит из дома, если отречётся, я смогу удержаться на плаву. Тогда любить тебя было сладко и головокружительно. Потом стало опасно, тревожно и под конец страшно. Я думал, что поступаю правильно. Время доказало, как я ошибался. - Вот как... - негромко хмыкает Сокджин. Оттолкнувшись ладонями от столешницы, он больше ничего не говорит, принимаясь за устранение учинённого собой же беспорядка. Пользуясь его великодушием, Намджун доходит до уборной, избавляется от бини и растрёпывает мокрыми руками липкие от вылитого на них кофе волосы, после чего неловко взъерошивает их бумажными полотенцами, прежде чем натянуть на голову капюшон. Когда он возвращается в общий зал, Сокджин уже застёгивает пальто. Оно нежно-розового цвета, и Намджун снова ощущает острое желание подойти вплотную и крепко обнять, но всё, что ему остаётся, это наблюдать за тем, как Сокджин гасит везде свет, а после брести за ним к выходу, пребывая в смятении из-за непонятных итогов их разговора и незнания, что же будет дальше; если что-то вообще будет... - Мой дом в той стороне, - сообщает Сокджин, когда они оба спускаются по ступеням, и на них наваливается разбавленная свистом ветра тишина позднего почти безлюдного вечера. Намджун неопределённо кивает. Его дом в противоположной стороне. Его дом даже не в городе, он взял машину из гаража отца, чтобы добраться до города, и оставил её на платной стоянке. С другой стороны, его «дом» совсем рядом, только руку протяни. У его «дома» розовое пальто до колен и стремительно краснеющие на холодном ветру нос и уши. У его «дома», по которому он так сильно скучал все эти годы, иногда осознанно, иногда нет. У его «дома», на пальце которого в тусклом свете от фонаря неподалёку поблёскивает подаренное им так давно и в то же время будто совсем недавно кольцо. - Я провожу тебя? Выходит больше вопросом, нежели констатацией факта, и Намджун неловко прочищает горло. Судя по гримасе на лице Сокджина, будь у того в руках полная кружка кофе, участь её содержимое постигла та же самая. Но никаких кружек с кофе поблизости нет, так что вместо этого Сокджин просто закатывает глаза, сильно, а после разворачивается и начинает идти прочь, бросая через плечо: - Разумеется, ты меня проводишь. Мы не виделись уйму времени. Я тебя теперь совсем не знаю. - Рассказывать придётся много, - заторможено отвечает, сипит подвёдшим голосом Намджун, не в силах поверить, что это на самом деле происходит, что Сокджин и в самом деле... - Разумеется, - вновь закатывает глаза Сокджин. Со спины этого не видно, но слышно в голосе. - Но я всегда любил тебя слушать, и времени у нас предостаточно. Если только... - он резко останавливается, так же резко оборачивается и одаривает замершего на полушаге Намджуна острым взглядом. - Если только ты и в самом деле собираешься остаться. У Намджуна вообще-то не было никаких планов на своё возвращение. Точнее, он собирался пробыть с семьёй столько, сколько получится, и улизнуть куда-нибудь вновь, как только речь снова зайдёт о женитьбе. Может быть, на этот раз куда-нибудь в Англию. Но, глядя в настоящем в глаза Сокджина, он понимает, что вот он, переломный момент линии его жизни. Либо он вновь струсит и сбежит, навсегда окрестив себя лжецом в глазах Сокджина после всех этих весьма громких слов внутри кофейни, либо... Либо он проводит Сокджина до дома и примет его приглашение подняться наверх, чтобы после остаться там навсегда. - Ты знал, что разговаривать на английском в классе и разговаривать на английском в реальной жизни - это две совершенно разные вещи? - спрашивает он, делая шаг вперёд. Сокджин сначала вскидывает брови, а после всё понимает - по взгляду ли, по решительности движений, по тону ли - и улыбается. Когда с его губ срывается насмешливое: «Конечно, знаю. Как минимум, акцент всех иностранцев ужасен», вместе со словами по воздуху плывёт облако пара. «Зимнее дыхание», да? Впервые за этот промозглый вечер Намджун ощущает сладкое, как бывает долгожданной весной, тепло.|...|