***
Сильно дернувшись, когда ее макушки осторожно коснулась тяжелая рука, она шарахнулась в сторону: — Не трогай меня! — Тихо завыла, давясь слезами. — Это все ты виноват, все из-за тебя! Моя сестра! Моя сестра… — Я то, что я есть, — он покачал головой, — не нужно было вести корабль в эти воды. — Лжешь, — Китана вцепилась дрожащими пальцами в виски, — Милина слышала зов, поэтому и повернула корабль по этому курсу! Ты ее звал, и она пошла на твой чертов голос! Но что толку теперь было обвинять, когда все уже было сделано и спасения не предвиделось. Она вдруг четко осознала, что получила небольшую отсрочку, но уже было ясно, чем все закончится. Вздрогнула, когда с верхней палубы снова послышался одновременный вопль из многих глоток, а кто-то в ужасе закричал в ночное небо молитву Старшим Богам. Оглушительный треск оповестил, что ломается мачта, и визг усилился, дойдя до наивысшей истеричной ноты. Они все умирали там, наверху, и рано или поздно настанет и ее очередь, это было вопросом времени. Спасения не было, а голова просто разрывалась от криков боли и ужаса, охвативших корабль. Слезы покатились по щекам, когда она подняла руки и потянула через голову цепочку с амулетом: — Не хочу доживать последние часы в страхе, не могу больше, — она положила подарок колдуна на пол и отодвинула от себя рукой в сторону. Подавила истеричный всхлип, прощаясь с собственным трезвым рассудком навсегда и попросила: — Скажи мне успокоиться, я знаю, ты можешь. Помоги. Куай Лян нахмурился, смотря на нее озадаченно и с какой-то непонятной тоской. Потом сдвинулся ближе и потянул на себя, заставляя ткнуться в горячую кожу его ключиц щекой, и обернул вокруг нее сильные руки: — Бедная принцесса, — тяжелая ладонь легла ей на волосы, успокаивающе гладя по прядям. — Будь по твоему. Она даже не поняла сперва, что он зашептал ей на ухо. Будто не расслышала слова, а потом туманно осознала, что не слышит уже больше ничего, кроме бархатной мелодики голоса, низкой горловой вибрации незнакомого языка. Исчезли крики с верхней палубы, исчез треск ломающегося дерева и страшный топот напрасно пытающихся сбежать от смерти ног. Все растворилось в переливчатых интонациях, теплым дыханием касавшихся уха и медленно стекающих на шею, словно скользящий шелк. — Забывай о своих бедах, принцесса, отпускай боль. — Нежная рука гладила ее плечи, ласкала спину. — Нет ничего, ни угрозы, ни горя. Китана с придыханием прикрыла глаза и обхватила руками мужчину, скользя по гладкой коже больше не дрожащими пальцами. Сердце наконец-то покинула боль, выжигавшая до того все нутро, разносившая по венам агонию животного страха. Нет, больше не было ничего, что бы тревожило ее, лишь теплая кожа под щекой и сладкое дыхание у виска. Она откинула голову назад и, посмотрев в его прекрасные золотые глаза, благодарно улыбнулась. — Лучше? — Он не улыбнулся в ответ, только хмуро отвел глаза в сторону. — Хорошо. Переждем тут, пока все не успокоится. Почему-то в груди больно кольнуло от вида хмурой складки меж его бровями и она, потянувшись к ней пальцами, чтобы разгладить, тут же их отдернула, увидев, что руки ее все в подсохшей крови. Став тереть ладони о халат, надетый ею еще в каюте сестры, тогда, в прошлой жизни, она вдруг поняла, что вся ткань заляпана кровавыми пятнами и растерянно опустила руки. Потом пожала плечами и потянула ткань с плеч. Ее запястья тут же перехватил Куай Лян, и она спокойно и коротко объяснила: — Грязное. А потом потянулась к нему и поцеловала, наконец-то способная позволить себе распробовать эти пухлые губы на вкус. Глухая ко всему, что происходило с ней последние дни, с заткнувшейся совестью, забывшая обо всем на свете. — Я не говорил тебе этого делать, — тихо сказал он ей в губы, — тогда почему? — Потому, — она задумчиво закусила губу и положила руки ему на грудь, провела пальцами вверх, — что хочу? Он сощурил глаза: — С каких это пор? Говори правду. Ее рот будто сам по себе открылся, и слова сами послушно сорвались с губ: — С тех пор, как увидела здесь без сознания. О, это было странно. Иная сторона силы этого проклятого голоса вдруг предстала пред ней во всей своей красе. Ну конечно, стоило ему попросить ее выцарапать себе глаза, и теперь, сняв талисман, Китана бы моментально подчинилась и запустила ногти себе под веки. Но все же, обдумать это у нее не хватило времени, потому что Куай Лян нахмурился еще больше и снова потянул ее на себя. — Я собирался отдать тебя брату, потому что твоя сестрица теперь ни на что не годится, — честно прошептал он ей в губы, и Китана должна была бы испугаться, но не смогла, все еще повинующаяся приказу. Только чуть вздернула подбородок, показывая недовольство. — Будешь продолжать в том же духе, и испортишь мой подарок. Она могла бы поспорить, ведь до вручения подарков ей было точно не дожить. Милина, почуяв знакомую кровь в ее венах, наверняка набросится на нее, как и случилось совсем недавно, стоит ей покинуть это клетку. Но спорить не стала. Какой в этом был смысл? Вообще ни в чем больше не было смысла. Все уже закончилось для нее, и сейчас эта мысль совсем не тревожила, а даже наоборот, успокаивала, потому что можно было больше ни о чем не беспокоиться, наперед зная итог. Осторожно высвободив запястья из его хватки, Китана стянула с плеч халат, слегка поежившись от прохладного воздуха. Так откровенно предлагать себя ей еще не приходилось, но робости не было, стыда тем более. Понимание скорой смерти и отключенные страх с эмпатией замешали в ней невероятное, глухое и эгоистичное стремление забыться. Можно было бы напиться вдрызг, но в клетке не нашлось бы ни единой бутылки вина, зато не менее опьяняющий мужчина был настолько близко, насколько возможно. Куай Лян склонил голову на бок, рассматривая в неровном свете масляной лампы ее аристократически бледную кожу, тугую грудь и узкую талию. Потом все произошло очень быстро, она даже не успела понять как, но внезапно оказалась спиной на полу, а халат полетел в сторону. — Не только принцесса, — выдохнул ей в рот ее пленник, сильными пальцами чертя по ее крепким бедрам круги, — еще и ведьма. Запустив пальцы ему в волосы, она содрала с них сдерживающую ленту и, дав прядям рассыпаться вокруг лица, улыбнулась: — Значит, нежить для меня — хорошая компания. Он улыбнулся ей так, как улыбался, когда они впервые смогли поговорить. Ласково и лукаво одновременно, нежно. А потом все это внезапно исчезло, будто задули свечу, и голос его прозвучал низко и бархатно: — Ты пока еще не знаешь. Я покажу. Она приняла это обещание, вместе с языком, раздвигающим ее губы. В конце концов битва уже была проиграна, так глупо и даже без боя, так почему было не взять в самом финале то, что само шло в руки? Где-то на краю сознания она понимала, что надень она обратно амулет — и наверняка бы сошла с ума, но зачем было мучить себя, продлевая агонию? Пусть этот проклятый пленник, первопричина ее падения в кошмар, станет ей блаженной могилой, согревая ее теплом своих объятий. Как иронично и горько, но по-своему правильно и хорошо. Впрочем, все лишние мысли выветрились из головы, слоило теплому мягкому рту накрыть ее грудь, горячим языком вылизывая покрывшуюся мурашками кожу. Дрожащий теплый свет масляной лампы трепал отсветы по каменным стенам, но ни шел ни в какое сравнение с золотистыми искрами, вспыхивающими в глазах ее случайного любовника. Он наблюдал за ней из-под упавших на лицо темных волос, когда просунул руку под затылок и приподнял ее голову. Пальцы второй руки скользнули по внутренней стороне бедра, задевая ногтями кожу, и Китана тихо застонала, когда ее промежность накрыла ладонь. Эти пальцы вскрыли ее, заставив шире развести колени, а вверх от бедер до самого живота пополз вязкий жар — предвестник набирающего обороты пламени в костях. Голова откинулась назад и Куай Лян прихватил мягкими губами линию ее челюсти, одновременно с тем, как осторожно, на пробу, протолкнул в нее палец, чуть сгибая его внутри и срывая с ее губ первый тихий стон. Он убрал рот с ее челюсти и сместился чуть вверх, крепче сжимая ее затылок пальцами и шепча в ухо: — Я бы продолжил в том же темпе, но времени у нас мало, — внутрь нее скользнул еще один палец, заставив ее задышать чаще, — а успеть еще нужно многое. Поэтому… — Китана не понимала, о чем он говорит, смотря в его полуприкрытые веками изумительные глаза, в жаркой неге любуясь золотистыми искрами, вспыхивающими сквозь темные густые ресницы. Куай Лян же улыбнулся ей и тихо, но четко приказал: — Кончай. Тело дернуло, выгнуло дугой, внизу живота стянуло так резко, что Китана захлебнулась собственным дыханием. Колени ее схлопнулись, а внутренние мышцы туго сжали пальцы, все еще двигающиеся в ней, перед глазами смазалось. Неожиданное, яростное, оно повелительно, беспощадно стянуло нити нервов со всего тела, от запястий и щиколоток к низу живота. Немного болезненное, вырванное из нее силой, но все еще сладкое, оно утащило ее в чистое удовольствие на несколько ослепительных, острых, как лезвие, секунд. А потом медленно отступило, словно волна отхлынула с берега, перерезало стянутые нити, оставляя ее хватать открытым ртом солоноватый морской воздух и цепляться дрожащими пальцами за плечи мужчины над ней. Тот осторожно убрал из нее пальцы и сместился, коленом вновь раздвигая ее дрожащие бедра и устраиваясь между ними: — Теперь знаешь. Теперь она знала. Чертова нежить. Горячий твердый живот прижался к ее животу, пальцы сжали грудь, и сквозь шум в голове она поняла, что сама приподнимает бедра, приглашая его больше не медлить. Но Куай Лян лишь сжал пальцами ее бедро, заставляя замереть, и скользнул горячей бархатной твердостью члена по все еще слишком чувствительным, слегка пульсирующим складкам входа, еще раз, и еще, с каждым плавным движением крепких тугих бедер задевая горошину клитора горячей тяжелой головкой. Взмокшая, тяжело дышащая, Китана схватилась за его бедра, сама не понимая, чего хочет — остановить его или наоборот заставить двигаться быстрее. Сколько он еще собирался мучить ее, она не знала, но в позвоночнике неумолимо натягивалась раскаленная добела струна, почти причинявшая ту самую боль, которую слишком легко было спутать с наслаждением. Он снова сдвинулся, и вдруг огонь рыжего золота радужек оказался прямо напротив ее глаз. Что-то защелкнулось, словно захлопнулся капкан с острыми зубьями, впился в плоть, фиксируя все ее внимание на этих глазах и четкой линии шрама и, будто под гипнозом, Китана уже не смогла отвести взгляд. Сердце билось о ребра, дыхание рывками срывалось с губ, пальцы на ногах поджались — медленно, слишком медленно, до ноющей, изводящей, томительной боли, медленно он погружался в нее и, когда дошел до конца, ткнувшись в тупик, приказал сквозь сжатые зубы: — Кончай. Наверное, она кричала, потому что ему пришлось заткнуть ей рот своим ртом. Распятая под ним на полу, не имея возможности двинуться, она выгнулась, вжимаясь своей грудью в его, а ее бедра сжали его бедра так крепко, что их свело судорогой. Кажется, она рвала ногтями гладкую кожу его спины, кажется, тянула его за волосы, умоляя дать сделать хоть глоток воздуха, кажется, она бы не выдержала больше ни минуты, а ведь он еще даже не начинал двигаться в ней. Куай Лян разорвал поцелуй и рвано выдохнул ей в скулу. Она чувствовала, знала наверняка по движению его губ на ее коже, что он улыбается. Рука его скользнула вниз, вдоль ее тела, осторожно втиснулась между ее бедром и его, ласково отвела в сторону и надавила, молча прося дать ему больше места. Тугие крепкие мышцы его спины под ее пальцами перекатились — плавное движение бедер вышвырнуло из реальности куда-то за борт, обостренная чувствительность била прямо в центр живота вспышками ослепительного, белого от жара удовольствия. Полуслепая, утопающая, она едва смогла уловить тот момент, когда он взял ее руки в свои и поднял их над ее головой. Дрожащие ладони коснулись металла прутьев клетки и сильные пальцы обернули ее пальцы вокруг железа, ласково сжав. Китана краем плывущего сознания уловила, что ей нужно делать и сжала пальцами перекладины, мутным взглядом смотря на Куай Ляна, который отклонился от нее и скользнул ладонями под колени, приподнимая их. Наверное, в этом был смысл, потому что точка опоры теперь была единственным, что спасало ее от провала в бессознательную пустоту. С каждым толчком ее тело будто все больше теряло привязку к земле, становясь эпицентром шторма, храмом сенсорной бури, пронизанной белыми раскаленными молниями. Низкие стоны, перемешавшиеся в пыльной темноте комнаты с его быстрым дыханием, стали самой лучшей, чистой, самой святой молитвой за упокой, на которую она только могла надеяться. Нежность и трепетная ласка постепенно отступала, исчезая в тенях, растворялась, словно и не бывало. Кожа билась о кожу, влажно, горячо и быстро, пальцы Китаны сжимали металлические прутья за ее головой до побелевших костяшек, залитая жаром грудь дергалась на каждом толчке, а стянувшая живот тянущая нужда грозила начать причинять боль, если не дать ей пролиться через край. Глаза Куай Ляна потемнели до рыжего, до пламенного, до невозможного. Темные пряди липли к вискам, к шраму, а губы из бледно-розовых стали почти красными, зацелованные ее губами, искусанные ее зубами. Как же красив он был сейчас, идеально и почти пугающе красив, глубоко и быстро толкаясь снова и снова в ее горящее в лихорадке истомы тело. Ему даже не пришлось говорить ей, в этот раз все случилось само собой, мышцы сжали его член с такой силой, что свело судорогой поясницу, а пальцы сжали прутья клетки с такой силой, что острая ржавчина вспорола кожу, Китана запрокинула голову, широко распахнув рот, с рыданием выстанывая его имя вперемешку с невнятными мольбами непонятно каким богам. Все ее тело обернулось вдруг пульсирующей звездой, вот-вот готовой взорваться и обратиться черной дырой. И она взорвалась, распалась на звездную пыль и осколки сияющей в темноте пульсирующей россыпи метеоритов. Но сильные пальцы вдруг схватили ее подбородок и, не переставая быстро двигаться в ней, он хрипло приказал: — Еще раз. Воздух выбило из легких и тело Китаны послушно сжалось, глаза широко распахнулись. Судорога прошла по каждому нерву, вырывая из нее громкий скулеж. Между ног у нее снова все стянуло в узел, крепче и туже, чем прежде, заставляя глаза Куай Ляна закатиться, а уголок яркого рта дернуться вверх. Пальцы сжались у нее под коленями так крепко, что наверняка оставили следы, но это было не важно, вообще не важно, потому что на последних, самых глубоких и резких толчках он успел простонать сквозь сжатые зубы: — Еще. Наверное, это инстинкт самосохранения заставил ее напрячь руки и, скуля и цепляясь за прутья решетки, попытаться отодвинуться от него, но его руки держали ее слишком крепко. Слезы брызнули из глаз, те самые, которые приходят не от боли или горя, а когда слишком много. Когда уже просто невозможно. Когда через край и еще немного и сломаешься. Она сжимала его внутри так туго, что он уже почти не мог двигаться, но ему уже и не нужно было. Голова Куай Ляна откинулась назад, мышцы шеи сократились от хриплого тяжелого выдоха, капля пота скользнула по золотистой коже от подбородка вниз к ямочке между ключицами. Она чувствовала жар его семени внутри сквозь пульсацию члена и собственных мышц. Потом он опустил голову, посмотрел на нее мутным взглядом, тяжело дыша, и наклонился. На секунду плывущее сознание предположило, что он поцелует ее, но Куай Лян аккуратно отцепил ее скованные судорогой пальцы одной руки от металлической перекладины, опустил ее руку и положил вдоль неспособного двинуться тела. Сжал ее подбородок пальцами и опустил голову к шее. Тело рефлекторно дернулось, когда кожу горла прокусили внезапно острые зубы. Ну вот и всё, подумала Китана и приготовилась к боли, но ее не было. Только расползался от шеи по венам густой, словно мёд, жар. Непохожий ни на что, этот пылающий яд быстро разносило пульсацией крови по телу, а когда он достиг сердца, глаза ее смогли таки сфокусироваться на нависшем над ней мужчине. Куай Лян оторвался от ее шеи и провел языком по своим губам, стирая с них кровь. Погладил ее по щеке, потом надавил большим пальцем на основание подбородка, заставляя чуть запрокинуть голову. Поднял к ее лицу вторую руку и ноготь на указательном пальце вытянулся, формируя остро-заточенный коготь. Быстро и точно он полоснул два раза по ее шее с одной стороны, потом еще дважды с другой. Китана должна была бы испугаться, но не смогла. Более того, яд в крови шептал ей, что все правильно, все так и должно быть. Словно безвольную куклу от поднял ее с пола сильными руками и прижал к себе, гладя по волосам. И вот, когда ей казалось, что она потеряет сознание от усталости и яда в крови, корабль вдруг сильно качнуло — налетела волна. А потом еще одна, мотнув судно в другую сторону, и еще. Соленые брызги влетели в окно, расплескавшись по полу, с шипением затушили масляную лампу. Одновременно с этим тишину разорвал оглушительный визг ярости и боли с верхней палубы. Китана сонно спросила, едва ворочая языком: — Что это? Куай Лян, настороженно прислушивавшийся, расслабил плечи и ласково улыбнулся ей: — Это мой брат пришел за мной. Пора домой.***
Закутав Китану в ее же плащ, который она когда-то оставила ему, он пронес ее в сильных руках через темный трюм и вверх по лестнице на палубу. Повсюду валялись растерзанные тела матросов и поломанные балки мачты, изорванные лоскуты парусов покрывали пятна уже подсыхающей бурой крови. Уцелевшие масляные лампы выхватывали из тумана не многое, но достаточно, чтобы Китана поняла: в живых не осталось никого, кроме них. Да нет же, был еще кто-то… высокий бледный нагой мужчина, стоявший к ним спиной. Глаза Китаны расширились, когда она увидела в одной его мощной руке сотканное изо льда длинное копье, на самом конце которого, проткнутая в плечо, свисала ее сестра. Куай Лян позвал на незнакомом языке, мелодичном и переливчатом, но Китана внезапно для самой себя поняла смысл: — Брат! Тот обернулся через плечо, мокрым шелком скользнули по спине влажные черные пряди. Сумрачный взгляд странных глаз, глубже медного купороса в своей потусторонней синеве, скользнул по ним. Бледные губы недовольно поджались: — Вот, ты где шляешься. Убери свой пар, ничерта не видно. Его низкий, почти хриплый голос прошил Китану до затылка, яд в ее крови нашептал про правителя, перед которым надо склонить голову. Но Куай Лян повел подбородком, отвлекая ее внимание и, внезапно, туман, столько дней окутывавший их судно, будто втянулся обратно в воды океана. — Что это за чертовщина? — Спросил высокий мужчина, чуть качнув ледяным копьем и заставив Милину в беспамятстве зарычать от боли. — Я такого еще не видел. — Я собирался увести ее к тебе, Би-Хан, — ответил Куай Лян, — но колдун помешал. Его стараниями она была испорчена. Тот снова качнул копьем и дернул чуть на себя, заставляя тело Милины проползти вниз по древку, оставляя за собой кровавый след на блестящем льду. Та лишь обессилено заскулила. — Любопытно, — Приподняв черную бровь, Би-Хан протянул руку и раздвинул длинными пальцами губы некогда наследной принцессы, постучал по изогнутому клыку ногтем. — Заберу себе вместо питомца, пригодится. Китана, которую окончательно покинули силы, тихо застонала. Сознание постепенно гасло, а яд в крови звал куда-то вниз, туда, подальше от приближающегося неминуемого рассвета. Куай Лян вернул свое внимание к ней и сильнее сжал в нежных объятиях. Оставив брата разбираться самому, он подошел к поручням и легко запрыгнул на них, улыбаясь Китане ласково: — Не задерживай дыхание, принцесса. А потом над их головами сомкнулось соленое гладкое полотно океана.