The heart wants what it wants

…Декан Чженьюн уже не первый час высматривал Чу Ваньнина в толпе пребывающих, так что, когда молодой доцент Чу наконец явился, первым делом он направился к нему. — Юйхэн! Чу Ваньнин и сам собирался найти Сюэ Чженьюна, но теперь, когда тот опередил его, внезапно почувствовал себя в ловушке, зажатым с трёх сторон между столиком с закусками, колонной из бокалов с шампанским и боссом. Такой расклад не предвещал ничего хорошего. — Декан Сюэ, рад вас видеть. — Ещё бы! Ты больше не бываешь в главном корпусе — некоторые даже решили, что ты уволился. Сюэ Мэн спрашивал, всё ли у тебя хорошо. Если бы интонация фразы была вопросительной, Ваньнин бы решил, что это вопрос, но, поскольку декан лишь молчал, словно ожидал чего-то, было неясно, как на всё это реагировать. — Профессор Цзян не обижает тебя? — помолчав ещё немного, продолжил декан Сюэ. — Если тебе снова нужно перевестись, не стесняйся, так и скажи. — Благодарю, но у нас с профессором Цзян Си хорошие деловые отношения, — Чу Ваньнин натянуто улыбнулся, предчувствуя подвох. — Рад слышать! — Сюэ Чженьюн кивнул, и лицо его, смуглое и открытое, словно просияло. — Я очень рад, что на нашей кафедре есть человек, способный так быстро адаптироваться к новому! У нас как раз уходит в декретный отпуск профессор литературы, но я уже сказал, что у меня есть отличный кандидат ей на замену! — И кто же это? — без особенного энтузиазма поинтересовался Ваньнин, обречённо понимая, что, даже если он не задаст этот вопрос, ничего уже не изменить. — Ты! — Чженьюн просиял, сверкая белоснежными зубами, и крошечные морщинки в уголках его глаз сделали улыбку ещё более добродушной — такой, чтобы ему совершенно точно не отказали. — Я?.. — Чу Ваньнин решил сделать вид, что недопонял. — Разумеется! Ты уже знаком с младшими группами, и, хоть и не будешь куратором, всё же тебе будет намного легче подхватить первокурсников. К тому же, Сюэ Мэн говорил, что многие спрашивали о тебе. — Но мне ведь придется ездить в оба корпуса, — напомнил Чу Ваньнин. — Не лучше ли взять кого-нибудь, у кого и так пары в главном здании? — Увы, это невозможно, — Чженьюн вздохнул. — Кроме тебя, преподаватели уже давно имеют полную нагрузку. К тому же, мы сделаем тебе такое расписание, чтобы в один день всегда были пары только в одном корпусе. Так что ты скажешь? — Это… интересное предложение, — кивнул Чу Ваньнин, делая вид, что тщательно обдумывает его. — Я скажу свой ответ после зимних каникул. — Ох! Но я ведь уже пообещал в отделе кадров, что это будешь ты! — Чженьюн всплеснул руками. — Как неудобно… — Всё в порядке, — Чу Ваньнин обречённо вздохнул. — Я согласен. Здесь нечего думать. — Ах… ахахах, ты меня испугал, — Сюэ Чженьюн расслабился. — Хорошо, если всё решено, почему бы тебе не познакомиться поближе с делегацией иностранных профессоров? Я слышал, ты отлично владеешь английским?.. Чу Ваньнин согласно кивнул, позволяя Чженьюну увести себя в сторону собравшихся у сцены гостей. Вереница имён, коротких рукопожатий и ни к чему не обязывающих вопросов захватила всё внимание Ваньнина на следующие полчаса. Мягкая музыка доносилась со сцены, лёгкие алкогольные напитки согревали и развязывали язык, а новые знакомые с удовольствием слушали о том, как зарождалась традиционная поэзия в Древнем Китае. — Вы пишете стихи? — юная учёная явно ожидала от Ваньнина, что он не ограничится цитатами и продекламирует что-то своё, но он отрицательно покачал головой, всё так же вежливо улыбаясь. — К сожалению, поэтическим талантом я не обладаю — разве что, играю на гуцине. Говорят, там, где поэзия говорит метафорами, цинь — лишь намекает. — Ах, как хотелось бы услышать ваше исполнение! Чу Ваньнин смущённо улыбнулся, пожимая плечами: — Возможно, однажды. Я не настолько хорошо играю, чтобы демонстрировать свой талант на публике — куда лучше послушать других более талантливых исполнителей. — Да что ты заладил — недостаточно хорошо он играет, ты посмотри!.. — декан Сюэ, успевший к тому времени осушить не один бокал, указал на сцену, где как раз музыканты делали перерыв. Живая музыка некоторое время назад сменилась монотонными рождественскими мотивами из колонок. — Группа будет отдыхать ещё час — я думаю, ты вполне мог бы развлечь гостей своим исполнением. Что скажешь? Чу Ваньнин, из которого Чженьюн и так весь вечер верёвки вил, собирался уже хоть в чём-то отстоять свои границы, но передумал, как только заметил воодушевлённое выражение на лице молодой учёной. Не то, чтобы она ему нравилась — по правде, европейские женщины почти все были высокого роста и наталкивали на мысли о древних валькириях, способных сокрушать одним ударом целые армии. Вот только он ведь сам совсем недавно решил, что ему стоит обратить внимание на женщин, а противоположный пол им практически не интересовался… кроме, вот, пожалуй, этой краснеющей скандинавской леди. Если подумать, она была очень обаятельной: светлые локоны были уложены в высокий пучок, длинное платье из лазурного шёлка струилось до самого пола. К тому же, у них определённо находились общие темы для разговоров — не хотелось ей отказывать прямо. — Хорошо. Я узнаю, есть ли здесь подходящий инструмент, — он поклонился и отправился на поиски ответственных за развлекательную программу. Разумеется, он до конца надеялся, что гуциня для него не найдётся — ровно до тех пор, пока хост не намекнул, что в чайной напротив наверняка выйдет его одолжить и предложил сходить попросить у них цинь в аренду на час. Уже спустя десять минут Чу Ваньнину принесли инструмент: старую полутораметровую семиструнную деку, даже смотреть на такую было страшно. Судя по всему, габариты этого гуциня были несколько большими, чем стандартные, как и расстояние между тугими струнами, так что оставалось только надеяться, что затея не провалится. К тому же Чу Ваньнин не играл на цине с самого окончания университета, так что пальцы его совершенно отвыкли от жёсткости оплётки. Пока он в панике размышлял, какой предлог подойдёт, чтобы отказаться от выступления, декан Сюэ и группа иностранных гостей всяческие его подбадривали. Выбора, кроме как выйти на сцену, не оставалось. Чувствуя себя совершенно неловко, Чу Ваньнин снял пиджак, закатал по локоть рукава рубашки и поднялся за сцену, до конца не уверенный, что сможет вспомнить хоть что-то из прежде знакомых мелодий. Пальцы казались ему деревянными и неуклюжими — к тому же, успели отечь от слишком тёплого воздуха в помещении. Кто-то уже поставил для него стул и установил инструмент, так что по крайней мере ему не пришлось класть цинь себе на колени — арендованный костюм совершенно не предназначался, чтобы в нём выступать и только мешался. Свет на сцене приглушили, и, стараясь не думать о прикованных к нему взглядах коллег, Ваньнин кое-как вспомнил первые аккорды “Высоких гор и бегущей воды”. Мелодия требовала мастерства и играть её было ещё сложнее на незнакомом инструменте. Струны поначалу откликались нехотя, так что пришлось приноровиться с тем, сколько усилий нужно прикладывать для необходимого уровня звука. Мягкие приливы волн и гулкое эхо сменялись энергичными переливами мелодии, навевающими мысли о прохладном солнечном утре и бескрайних пейзажах, подёрнутых дымкой, где каждый звук гудел в выхоложенном воздухе, словно тишина. Чу Ваньнин продолжал играть, мысленно переносясь из душного зала, где мешались запахи тяжёлых парфюмов и алкоголя, в свежесть едва родившейся весны и тихий шёпот одинокого чистого ручья на пустынном склоне. Музыка так захватила его, что он сам не понял, как расслабился, переходя в импровизацию. В конце концов, лишь боль в пальцах напомнила ему о том, что пора остановиться. Гости вечеринки начали вежливо аплодировать ему, и Чу Ваньнин поднялся, благодарно кланяясь. В какой-то момент взгляд его, подсознательно пытавшийся выхватить в толпе лицо той самой молодой учёной, ради которой он и ввязался в эту затею, остановился на пустом месте — а затем упёрся в компанию у дальнего столика с закусками. Иностранка была высокой, но даже при всём её росте она оказалась куда меньше, чем официант, с которым она о чём-то тихо переговаривалась. Похоже, ей было вовсе не интересно выступление, и от скуки она решила найти кого-нибудь, кто бы не был таким снобом. Как раз в этот момент официант, с котором она завязала общение, поднял голову, бросая долгий взгляд на сцену — и Чу Ваньнин на мгновение застыл, теряясь. Это… действительно был Мо Жань? Лиловые глаза сощурились в темноте. Студент улыбнулся, кивая Ваньнину — очевидно, он заметил, что тот на него смотрит. Чу Ваньнин тут же опомнился, и, поклонившись ещё раз, покинул сцену. По какой-то непонятной причине у него начало гореть лицо, так что надевать пиджак снова казалось немыслимым. Он бросился в уборную, надеясь, что холодная вода поможет ему остудить голову. Сердце стучало так, словно только что он пробежал марафон. Вода из-под крана помогла охладить лоб и шею, но внутри ему всё ещё было не по себе. Это ведь был всего лишь Мо Жань — студент-второгодка, снова поступивший на первый курс. Допустим, между ними что-то происходило некоторое время назад — но всё ведь закончилось и они больше не общались. Почему же теперь, стоило Чу Ваньнину встретиться с ним глазами в толпе, как он в который раз начал терять контроль? Чу Ваньнин простоял некоторое время перед зеркалом, молча наблюдая за тем, как стекает в раковину холодная вода. Он не знал, хочет ли продолжать этот вечер, потому что опасался, что снова столкнётся со своим студентом — ему было сложно представить, как поступить, если тот решится заговорить с ним. Впрочем, едва он собрался с духом, чтобы вернуться, как за дверью уборной послышался знакомый голос Мо Жаня: — Да не переживай ты, никто тебя не хватится. Здесь одни светлые умы, им друг с другом куда интереснее, чем с такими красотками, как ты… Ваньнин едва успел отойти за угол — в следующее мгновение в комнату вошли Мо Жань и его новая спутница. Сквозь шум так и не выключенной воды слышались короткие смешки, сменяющиеся вполне характерными звуками расстёгивающихся пуговиц и вздохов. Через какое-то время пара уединилась в кабинке. Чу Ваньнин, ни живой ни мертвый, так и застыл на месте. Казалось, его ноги вросли в пол, а желудок и вовсе сжался от волнения. Если ещё пару минут назад ему было ужасно жарко, теперь он словно обратился в ледяную статую. Он был в ужасе. Неужели всё то, что говорил ему Таньлан, и о чём предупреждал его Ши Мэй, было правдой, и у его студента совершенно не было стыда?.. Впрочем, это многое объясняло. Мо Жань так безобразно вёл себя с ним только потому, что это было его обычной манерой поведения — пытаться подкатить ко всем, кто попадал в зону его интереса. Все его слова о том, что его интересует Ваньнин, были его обычными попытками обратить на себя внимание и переспать с кем-нибудь новым. Чу Ваньнин поморщился от отвращения — в первую очередь, к самому себе. Как он мог воспринимать всё это всерьёз? Он ведь в самом деле переживал о Мо Жане, боялся задеть его чувства — опасался, что помешает его учёбе. Правда оказалась совсем иной… По мере того как вздохи становились всё громче, оставаться дальше в уборной было отвратительно. Ваньнин бесшумно закрыл воду в кране, а затем всё так же тихо удалился. В этот момент его как раз перехватил всюду обыскавшийся его Сюэ Чженьюн. — Ты не говорил, что умеешь так хорошо играть! Пойдём, тебя уже все обыскались!.. Чу Ваньнин, который едва держался на ногах и был всё ещё в шоковом состоянии, едва не упал, когда Чженьюн потянул его за рукав, и тот обеспокоенно обернулся, вглядываясь Ваньнину в лицо. — Да что с тобой случилось? Перенервничал? — Да… наверное, — Чу Ваньнин шумно выдохнул, качая головой. — Всё в порядке, правда. — Вот, выпей, — декан Сюэ протянул ему бокал вина. — Поможет расслабиться. Если бы я знал, что ты так будешь волноваться, не позволил бы тебе выступать. — Спасибо, — Чу Ваньнин несколько секунд просто глядел на бокал, а затем осторожно отставил в сторону. Он боялся, что его просто стошнит, если он сделает хоть глоток. — Ладно… приходи в себя. Нам тебя не хватает в нашей компании, — Чженьюн наконец оставил Чу Ваньнина в покое, позволяя тому перевести дыхание. Ваньнина продолжало морозить, поэтому он вернулся за сцену за своим пиджаком — но, к несчастью, его уже куда-то унесли, а расспросы ни к чему не привели. Смирившись, что за аренду костюма придется платить неустойку, Чу Ваньнин направился к бару, чтобы заказать себе согревающий чай. Он в самом деле так замёрз, что его уже буквально трясло. Бармен приготовил ему согревающий напиток с молоком и специями, и, помешивая ароматную субстанцию, Ваньнину наконец удалось хоть немного отогреть ладони. Он не знал, как вернуться к коллегам и продолжить беззаботное общение, тогда как всё, о чём он мог думать в этот момент, сводилось к услышанному в уборной, и тому факту, что Мо Жань, скорее всего, знал, что Ваньнин его заметил со сцены… Что, если он намеренно заговорил с иностранкой, потому что сам Чу Ваньнин проявил к ней интерес? Могло ли быть так, что это была какая-то извращённая игра?.. Ваньнин отпил чай, отказываясь даже думать в этом направлении — нет, Мо Жань ведь не был таким человеком. Он бы не стал так мелочно мстить… или стал бы? И разве Чу Ваньнин перед ним хоть в чём-то был виноват? Кроме того единственного вечера, когда он сказал Мо Жаню убираться подальше, он никогда его ничем не оскорбил. Отчего-то при мысли о том, что всё это могло быть местью, глаза предательски защипало, но, к счастью, если кто и заметил его состояние, всё можно было объяснить большим количеством специй. Чу Ваньнин принялся тереть лицо тыльной стороной ладони, стараясь успокоиться — не хватало ещё дать слабину на публичном мероприятии. Ему следовало собраться с духом и наконец вернуться к коллегам. Внезапно на его плечи опустились чьи-то руки, и Ваньнин оторопело осознал, что кто-то накинул ему на плечи его же потерянный пиджак. — Куратор Чу… Он резко обернулся, встречаясь глазами с Мо Жанем, который как ни в чём не бывало стоял перед ним, выглядя совершенно невинным. По его виду никогда никто бы не сказал, чем он был занят полчаса назад — разве что верхняя пуговица рубашки была расстёгнута, и волосы были немного влажными. Чу Ваньнин с отвращением вспомнил, как ждал Мо Жаня после душа в кровати, и как быстро тот ушёл, прямо с мокрой головой, оставив его ни с чем, и ему пришлось опустить глаза, потому что иначе он бы не смог скрыть свои чувства. Что это было — ревность? Разочарование? Если уж ему и следовало разочаровываться, то только в себе: что Мо Жань, что та иностранная учёная выбрали не его. Неужели он был таким уродливым? Старым? Скучным?.. Он тут же мысленно остановил себя, не желая продолжать — Мо Жань в самом деле обладал выдающейся внешностью, в нём было обаяние, не поддаться которому было трудно. Ничего удивительного в том, что учёная решила уединиться с ним, не было — в конце концов, проделать то-то подобное с Ваньнином ей бы и в голову не пришло, да и… по правде, Чу Ваньнин сам не знал, привлекала ли она его. Его злил скорее сам факт того, что из всех девушек на этом мероприятии Мо Жань, подрабатывающий официантом, выбрал именно её — неужели не мог остановиться на ком-то другом?.. — Ваньнин… — Что тебе нужно? — Чу Ваньнин снова остановился взглядом на лице Мо Жаня. Лучше бы он этого не делал, потому что теперь он разозлился ещё сильнее. У Мо Жаня на шее проступали засосы, и на фоне белоснежной рубашки смуглая покрасневшая кожа выглядела оскорбительно пошло. — Мне? Нужно?.. — Мо Жань улыбнулся как ни в чём не бывало. — Ничего. Просто хотел отдать пиджак уважаемому преподавателю. И поблагодарить. — За что? — Чу Ваньнин уже знал, что не следовало спрашивать, но вопрос слетел с языка раньше, чем он успел остановиться. — Это ведь ты закрыл кран в уборной, — взгляд Мо Жаня вдруг стал пронизывающе-острым, и Ваньнин, вцепившись в чашку с чаем, едва удержался от инстинктивного желания выплеснуть её содержимое прямо на лицо студента Мо. — Убирайся. Мо Жань на это ничего не ответил — лишь пожал плечами и, подхватив поднос, отправился дальше работать. Чу Ваньнин продолжал глядеть ему в спину, пока тот не скрылся среди гостей. Скулы сводило от напряжения, а губы дрожали от злости.