Вместе: Время Ворона

Утро в очередной раз наступает на меня, только теперь прибавляются Сережины старания. Я сижу на кровати, сонно моргаю и пытаюсь вспомнить, какой черт дернул меня просить его побыть будильником на тот случай, если свой я отключу. А, ну да, куча дел. Тряхнув головой, смотрю на Разумовского, который прямо-таки сияет. Расплываюсь в улыбке от того, как он кладет букет разноцветных гербер мне на колени и тянется, чтобы обнять и прошептать: — С днем рождения, любимая. — Спасибо, — отзываюсь, обвивая руками его шею. Я, как и любой самодостаточный человек, который в день своего рождения после определенного возраста не получал столько внимания, сколько хотелось бы, научилась не придавать большое значение этому празднику. Ну, своему. К чужим-то я по-прежнему отношусь ответственно и с упоением готовлюсь. Просто спустя определенное время я перестала ждать что-то глобальное для себя. День пришел, день ушел, живем дальше. Не юбилей же. Ой, да сама знаю, что не окей. — Надеюсь, ты выспалась хоть немного, — говорит Сережа, немного отстраняясь. Я сдвигаю букет в сторону и переползаю к нему поближе. — Еще не решила, но вставать надо. Я обещала Соне сводить ее по магазинам утром, чтобы днем мы могли приступить к совещанию по теме убийства древнего божества. — Птица недоволен, — вздыхает Сережа, поглаживая меня по волосам. — Пусть терпит. Она нам, конечно, и так не за спасибо помогать будет, но… Не знаю. Она ж почти тридцать лет под замком просидела, пусть развеется хоть чуть-чуть. К тому же, моя одежда ей не подходит. Штаны короткие, футболки и остальное висят как на вешалке. — Мы могли бы заказать одежду и все, что она захочет. — Я думаю, она и осмотреться хочет, так что пусть. Ничего другого я все равно не планировала сегодня. К родителям поеду на выходных, Леша и так притащится. Сережа тактично молчит о том, что я не упомянула сестру, и спасибо ему за это. Она со мной все еще не общается, а я настаивать перестала, поэтому вряд ли сегодня что-то изменится. Возможно, стоило рассказать ей раньше. Сразу, как только Рубинштейн поставил мне печать, а не вывалить все нахрапом. Думать об этом поздно, но я все равно регулярно грызу себя. Неизвестно, как было бы лучше, но в любом случае, сейчас решение должна принимать уже не я. Дальнейшие отношения будут ее выбором, мой она знает. — Но ты ведь не откажешься вечером отпраздновать? — уточняет Сережа. — Я бы сказал, что только со мной, но Олег с Шурой и Леша мне этого не простят. — Они уже напланировали? — От и до. Учитывая, что двое из них наемники со стажем, то нам от них не скрыться. — Придется праздновать, — бормочу я, спрятав улыбку у него на груди. И начинать сразу, потому что свой первый подарок Сережа дарит, как только я выхожу. Поначалу я рассеянно держу в руках небольшую банку с металлической закручивающейся крышкой, а внутри порхает бабочка. Синяя с разноцветными пятнышками на крылышках. Я разрываюсь между удивлением по поводу того, где он ее взял, и возмущением из-за ее заключения, но до меня вовремя доходит. Она не настоящая, хоть и двигается. Я помню, что читала про такие шутки, очень забавные. И расцветка прямо такая, как на моей старой картине из пуговиц. — И ты раньше серьезно думал, что в тебя можно не влюбиться? — задумчиво говорю, глядя на то, как бабочка после секундного отдыха перелетает к другой стенке. — Тебе нравится? — робко уточняет Разумовский. — Ничего, если нет, это еще не все. — В смысле не все? — Я удивленно смотрю на него, прижимая банку к груди. — Только не говори, что ты скупил всю корзину на ВБ. — Не всю, — скромно говорит Сережа. И больше ничего не добавляет. Ясно-понятно. Я ставлю банку на свою тумбочку, прямо под герберами, а потом иду обнимать свое чудо и заверять, что бабочка — огонь, особенно цвета. Уверена, что Сережа целое техническое задание составил для производителя и забодал его так, что тот пытался забанить клиента, но все зря, бедняга же не знал, с кем дело имеет. А еще я отлично знаю, как тяжело выбирать подарки человеку, который любую хренотень может спокойно купить. Во-первых, я была в том же положении некоторое время назад, во-вторых, сейчас я и есть тот самый человек, хоть и слабо пользующийся «своими» активами. — Спасибо, солнышко, — шепчу я и целую его в покрасневшую щеку. — Ты чудо. — И еще я сделал завтрак, — говорит Разумовский, улыбнувшись. — Вдвойне чудо, — сообщаю и на сей раз приникаю уже к губам. На кухне нас ждет не только еда, но и Олег, который рычит на меня в ответ на вопрос о самочувствии и обещает гонять по спортзалу до потери пульса, после чего обнимает и тоже поздравляет с днем рождения. Пока Сережа расставляет тарелки, Волков сажает меня на стул и вручает здоровенную деревянную коробку, больше похожую на старинный сундук из сероватого дерева. Я опасливо заглядываю внутрь и нахожу кучу прибамбасов для шитья и прочего рукоделия. — Ты еще в Венеции хотела, я помню, — говорит Олег, пока я с щенячьим восторгом перебираю разноцветные нитки. — Вот развлекайся. Чем дольше ты занята, тем безопаснее. — Спаси-и-ибо, — протягиваю я, обнимая сундук. — Буду честно стараться что-нибудь делать и ни во что не влипать. — Внизу дополнительный отсек, — негромко сообщает Волков. — Там несколько ножей-бабочек. На случай, если не влипать не получится. Он ласково треплет меня по голове, игнорирует многозначительный взгляд Сережи и занимает свое место за столом. Совсем скоро подтягивается и Шура, и мы тихо и мирно завтракаем, после чего я копаюсь в своем новом сундуке и все-таки нахожу, как добраться до ножей. Один беру с собой и сую в сумку. У меня их и так по всей машине на мечту сборщика металлолома хватит, но еще один не помешает. Пока Олег и Шура деликатно выходят в офис, мы с Сережей, улучив момент, бессовестно зажимаемся возле посудомойки. — Скажи мне, женщина, — говорит Шура уже в лифте, где только он и я, потому Волкову с Разумовским спуск запрещен. Они об этом иногда забывают, но правило все еще в силе. — Мы сейчас потащимся с древней зубастой херней в ТЦ? Мне не послышалось? — Нет, ты правильно услышал. — Класс. А в армии меня странным называли. — Они просто не знали, какое сокровище им досталось. Мы, постучавшись, вваливаемся к Соне в комнату и находим девушку возле окна. Чуть ли не влипнув в него, она внимательно рассматривает город, а на наше появление лишь рукой машет. — Слушай, повязка на шее будет в глаза бросаться, — замечает Шура. — Всем все равно, даю гарантию. Дождавшись, когда Соня закончит осмотр достопримечательностей с высоты птичьего полета, я сую ей свое зимнее пальто, которое ей безбожно велико. Девушка пожимает плечами и говорит, что ничего страшного, успеет отъесться, когда словит парочку бандитов. Я смеюсь. Она нет. В итоге мы некоторое время смотрим друг другу в глаза. — Нельзя есть людей, — говорю я наконец. — Не волнуйся, я сожру самых противных, — весело заявляет Соня и направляется к двери. Мы с Шурой переглядываемся. — Ты сама ее сюда притащила, — говорит он и тоже выходит в коридор. Надо бы спросить у майора, где обитают отъявленные насильники и педофилы. На тот случай, если переубедить ее не удастся. Тири объясняла, что я могу… затянуть поводок, так сказать, но это прямо на крайний случай, ибо я ж потом себя загрызу, если придется посадить Соню под замок. Так что надо найти конченного мудака, которого загрызет она. Просто как запасной вариант. Чумной Доктор все равно на пенсии из-за временной нетрудоспособности, а клонов Гречкина у нас завались. Договорившись пока хотя бы с совестью, я присоединяюсь к Шуре и Соне, и вместе мы спускаемся вниз на парковку. Там приходится терпеливо ждать, пока наемник проверит машину, и не напоминать ему, что проскочить через нашу охрану может только одна конкретная мышь, но у нее пропуск. — А вон там что? — спрашивает Соня, указав в дальний конец парковки, где стоит фиолетовый спорткар, купленный, как ни странно, Сережей. Учитывая, что сам он не водит, и я еще ни разу не видела, чтобы эта машина сдвигалась с места, подозреваю, что это очередной закрытый гештальт. — Минутная слабость, — констатирую я. — Не уверена, что она вообще на ходу. Слушай, я понимаю, что все это очень отличается от того, к чему ты привыкла… — Ты имеешь в виду жизнь на цепи или попытку вырваться из нее в девяностых? — насмешливо уточняет Соня. — Перестань уже подбирать слова, я не особенно щепетильна относительно своего прошлого и не забьюсь в угол в слезах из-за напоминания. — Сколько тебе удалось тогда скрываться? — Лет пять. Довольно долго. — По коням, дамы, — заявляет Шура, закончив разглядывать бампер. — Где конь? — уточняет Соня, растерянно оглядевшись. Шура давится жвачкой, но молча заползает на заднее сиденье. — Это он про машину, — говорю я и подталкиваю девушку к пассажирской дверце. Оставлять ее за спиной было нами единогласно признано дурным решением. — Не обращай внимания. Взявшись за руль, я стараюсь не думать о том, что вывожу в центр города смертельно опасное существо, которое спокойно может разорвать человека на две части, если захочет. Радует только, что я уповаю не только на ее «не захочет», но и на связь между нами. Напоминает гадание на кофейной гуще, да. И все же. Если это поможет защитить Разумовского, то пусть. *** — А подождать это все не могло? — уточняет Шура, наблюдая за тем, как Соня с целеустремленным видом лавирует между вешалками. — Я предлагала заказать в башню, но она не захотела. Не ворчи, а? Человек впервые на свободе спустя тридцать лет. — Человек, — хмыкает наемник. — Ты меня понял. — К сожалению. Ты хоть понимаешь, что сейчас что-то наподобие Сирим вон там шляпки примеряет? — Я понимаю, что у меня появилась поддержка против той стервы. — Кстати. Шура роется во внутреннем кармане куртки и достает оттуда черный бархатный мешочек, сует его мне. Я с интересом рассматриваю содержимое, затем и вовсе вытряхиваю на ладонь тонкий браслет с черными бусинками. Выглядит немного странно, потому что выложены они не в ряд, а как-то неровно и с перерывами. — С днем рождения, — торжественно произносит Шура и оттягивает свой правый рукав, демонстрируя мне такое же украшение. — У нас теперь есть парные браслеты в честь нашей нетленной случайной дружбы. Это азбука Морзе, если что. — И что там написано? — уточняю дрожащим от переполняющих эмоций голосом. — Как сильно ты меня задолбала, — любезно отвечает наемник. Я бережно надеваю браслет на запястье, регулирую застежку, а потом кидаюсь обнимать и благодарить своего начальника охраны. Нет, ну серьезно, у меня даже в детстве таких крутых штук не было, а я росла в многодетной семье и вечно в окружении кучи друзей. А вот парный браслет мне не достался, зато теперь какой крутой! Еще и с азбукой Морзе, а надпись вполне в духе наших чудесных вынужденных отношений. — Нас сфоткали, мать, — сообщает Шура, погладив меня по спине. — Жди новые посты про бессовестную вдову Разумовского. — Ну, по крайней мере, меня не подозревают в организации взрыва, — бормочу я, отстраняясь. — Подозревают, ты просто не читала. Ангелина тебя бережет, думает, что ты очень расстроишься. Мудаки газетные. Я иду к кассе, чтобы расплатиться за вещи, которые выбрала Соня, пока Шура с подозрением присматривается к парню неподалеку. С каждым прожитым днем мне все сложнее вспоминать, что писать хрень — это просто работа, и вины журналистов в этом нет. Зачастую нож направлять надо в сторону издателя и другого какого-нибудь начальника, который диктует своим работника, какая именно сенсация нужна. А не обсосать со всех сторон гибель такой известной личности, как Разумовский, было бы странно. — Тебе нужен телефон, — говорю я, когда мы выходим из магазина. Шура вздыхает под весом пакетов. Достав из кармана мобильник, демонстрирую Соне. — Вот такой. Девушка растерянно смотрит на устройство, берет в руки и вертит. Дисплей оживает, и она удивленно стучит по нему ногтем. — И мне нужен телефон, — меланхолично констатирую, глядя на трещины на экране. — Давай так: купим обычный и кнопочный, попробуешь и решишь, что больше подойдет. — Хрупкие они какие-то, — заявляет Соня, хмыкнув, и сует мне мобильник обратно. — Ага, — киваю я. Что ж, она сильная. Это хорошо. — Ты составила список того, что еще хочешь, не считая одежды? — спрашиваю, цепляя ее под руку. На всякий случай. Гром мне башку оторвет, если придется объяснять ему труп посреди ТЦ. — Что ты делаешь? — мрачно уточняет Соня и, скривив недовольную мину, смотрит на мою ладонь. — Людей боюсь. За тебя буду держаться. — Ты боишься людей? — Ну а чего они вокруг? Так что со списком? — А что можно? — деловито спрашивает Соня. — Все можно. И, раз уж ты на нашей стороне, то еще немного сверху. — Тогда туда, — заявляет она, махнув рукой в сторону какого-то магазина то ли с ювелиркой, то ли с бижутерией. — Развлекайся, — говорю я и сворачиваю, куда сказано. — Это какой-то новый уровень кринжа, — констатирует Шура спустя некоторое время. — Мы стоим тут и смотрим, как хищная птичья дочь ободочки выбирает. — Ты еще не привык? — удивляюсь и направляюсь к Соне. — Вот этот, синий, — вообще огонь. — У тебя же день рождения сегодня, я правильно поняла? — Девушка оборачивается ко мне и сует в руки похожий ободок с жемчужными бусинами, только сиреневый. — Давай и тебе возьмем? Я открываю рот, чтобы отказаться, потому что у меня и так ящик скоро сломается от ободков, крабиков и резинок-пружинок, и это с учетом того, что последние регулярно тырит Птица и как ни в чем ни бывало таскает на запястье. Потом они теряются благополучно, либо ими давится робот-пылесос и помирает в муках. И вот смотрю я на существо, которое большую часть жизни было в бегах, а если нет, то в плену, и сейчас светится энтузиазмом и «ободочки выбирает». — Ну давай, — говорю я и наклоняю голову, улыбнувшись. — Это, кстати, Сережин любимый цвет. — А твой какой? — Зеленый. — В жопу тогда этот, подайте вон тот. Это ж зеленый? — бормочет она, разглядывая аксессуар. Я киваю. — Отлично. Чего ты так смотришь? Ты за него на Кутха идти собралась, имеешь право на свой любимый цвет. — Соня пристраивает на моей голове мягкую бархатную штуковину и поправляет, удовлетворенно мычит. — Шик. — А мне ободочек? — тоскливо подает голос Шура, оставляя пакеты возле кассы. Мы задумчиво смотрим на него. — Розовый, — говорю я. — Розовый, — соглашается Соня. — Вон с той пушистой штукой. Осознав свою ошибку, наемник пытается проскользнуть мимо нас, но с силой хищной птичьей дочери сильно не поспоришь. Девушка быстро цепляет его за локоть и водружает на голову указанный ободок. Я смотрю на консультантку, которая с трудом сдерживает смех, глядя на кислое лицо Шуры, который, сгорбившись, стоит перед зеркалом и сетует на тяжелую работу. А потом вдруг смеюсь и сама, и это похоже на глоток свежего воздуха, потому что поводов в последнее время было очень мало. И в итоге я прихожу к выводу, что мне очень нужна вон та подвеска с совой, ну просто потому что цвет красивый. *** Я старательно записываю в блокнотик все, что Соня рассказывает о своих сестрах, особенно о Свартжель, потому что, по ее словам, как раз это худшая из наших проблем, а Сирим так, на побегушках. Мозг начинает выкипать еще на рассказе о вурдалаках и прочих тварях, которых Свартжель с радостью создаст, когда понадобится. Потом Сережа отмечает на виртуальной карте Марго места, где были захоронены доспехи. Мы предполагаем, что их уже все выкопали, но все равно собираемся отправить людей на разведку. Хуже всего становится, когда я спрашиваю о том, за каким чертом Кутху мог понадобится Разумовский. — Что, конкретно он? — уточняет Соня, оценивающе оглядывая Сережу. Я киваю. Она шагает к нему, принюхивается, продолжает рассматривать и обходит вокруг. Разумовский обращает ко мне настороженный взгляд. Олег, доселе стоявший у окна, незаметно двигается ближе. Шура, развалившийся на диване, садится ровно. Тири перебирает браслеты на запястье. Я сжимаю ручку. Печать работает, она не тронет Сережу. Осталось убедить в этом свою подозрительность, которая возросла втрое после знакомства с Разумовским. Соня останавливается перед Сережей, наклоняет голову из стороны в сторону. Смотрит. Одетая в обтягивающие черные джинсы, тяжелые ботинки на шнуровке и широкий бордовый свитер с широким вырезом, она кажется бледным угловатым подростком, не способным причинить вред. Вид портит только повязка на шее. — Что в тебе такого? — задумчиво бормочет она и опять принюхивается, поправляет черные пряди. Волосы она убрала назад с помощью краба, но это не сильно помогает, потому что они неровные. Я отстраненно делаю пометку в уме насчет парикмахера. — Вроде же обычный мальчишка. Но запах такой… — Мне сходить в душ? — бормочет Сережа, незаметно ежась под ее внимательным взглядом. — Что-то есть. За обычной белой вороной не стали бы так бегать… Так что в тебе, а, мальчик? — Сергей, — твердо поправляет он. — Сергей, — повторяет Соня и поворачивается ко мне. — Что в нем? Я не смогу помочь, если не буду знать все. — Покажи, — предлагает Тири и вешает черный браслет с правой руки на левую. Я отодвигаю кресло от рабочего стола, встаю и подхожу к Разумовскому. По предплечью проходит дрожь, печать отзывается еще большим ознобом. С каждым разом эти ощущения все четче, сильнее. Роднее. — Ага, — многозначительно резюмирует Соня, глядя на Птицу, который не пожелал расставаться с полной крылатой формой. Наклонив голову набок, смотрит на меня и деловито интересуется: — Это вот что? Приходится рассказывать. В процессе у меня появляется и шкурный интерес, если можно так выразиться. А может ли Соня научить Птицу ловчее управляться с крыльями и когтями? — Пурга какая-то, — бормочет девушка и указывает в сторону автоматов. — Пить хочу. Это работает? Пока Сережа инструктирует Соню, как пользоваться его навороченными устройствами, я шагаю ближе к Птице. Когтистая ладонь обвивает меня за талию и притягивает ближе. — С днем рождения, мышка, — шепчет он, коснувшись губами моего лба. — Я вручу свои подарки позже. — Скажи, что это не голова Хольта, — прошу я, зарывшись пальцами в перья на его пояснице. — Это не голова Хольта, — ухмыляется Птица. — И не какая-то другая часть. Лучше. Увидишь, душа моя. — Что использовалось? — спрашивает Соня, подбрасывая в руке банку газировки. — Мне надо знать точно. В дело вступает Тири, а я притаскиваю книгу. На Соню она реагирует совсем не так, как на Птицу, током ее не бьет и вообще будто теплеет, встретив наконец настоящее сверхъестественное существо, которое не бурчит, а бережно переворачивает страницы. Ознакомившись с записями Тири, Соня откладывает книгу и несколько минут молча ходит по офису. Затем останавливается, поворачивается к нам, скрипнув ботинками по плитке, и говорит: — Тело. Я чувствую, как по венам растекается холодящий душу ужас. Сглотнув, облизываю пересохшие губы и спрашиваю: — Что ты имеешь в виду? — У отца нет тела, Ася, — произносит Соня, глядя в окно. — Мне, кстати, нравится твое имя. Так вот, ему нужно тело, чтобы возродиться. По всем бумажкам, которые вы собрали, я могу сказать, что Сергея именно к этому и готовили. И плюс, — она смотрит на Птицу, — ты. — Она по очереди указывает на нас пальцем. — Ядро, проводник, сущность. Не сущность только, а сила, энергия, как хотите называйте, воплощение всего того, что нужно Кутху для полного перерождения. Удача для него, что все так совпало, и беда для вас. — Он не знает, что Сережа жив, — напоминаю я, сцепляя дрожащие руки в замок. Разумовский кладет ладони мне на плечи. — Никто почти не знает. Значит… — Узнает, — пожимает плечами Соня. — Не надо его недооценивать. Ни его, ни Свартжель. — Ладно, — выдыхаю я и отхожу от Сережи, чтобы немного собраться с мыслями, пока двигаюсь. — Ладно. Как его убить? — Понятия не имею, — заявляет девушка. — Ты издеваешься? — устало спрашиваю, встав перед ней. — Ты обещала помочь. — И я помогу. Дай мне время, чтобы восстановиться, силу, и я разорву Сирим на части, а потом и до Свартжель доберемся, если армию найдешь. Я не знаю, как его убить, Ася, но речь сейчас не об этом идет. Нам нужно растащить проклятые доспехи обратно и разогнать последователей. Убить мы должны сестер. Если отец возродится… Я не знаю, что делать тогда. В прошлый раз были шаманы, монахи, и мало кто выжил. — Задача: не дать ему вернуться, я правильно понял? — спрашивает Олег, становясь рядом со мной. — Именно, — кивает Соня. Она загибает пальцы. — Выкрасть и спрятать доспехи, убить сестер, убить последователей. — Осталось их найти, — мрачно напоминает Шура. — Я не могу за вас все делать, — усмехается Соня. — Ищите. Ничего предложить я не успеваю, потому что меня бесцеремонно отодвигает в сторону Птица. Нависнув над девушкой, он раскрывает крылья, что выглядит вдвойне угрожающе, и, ухмыльнувшись, спрашивает: — И почему мы должны тебе верить? — У меня не с тобой сделка, — холодно отвечает Соня. — Где гарантия, что ты не предашь нас, чтобы получить благосклонность отца? — Ась, верни его обратно, — просит девушка и собирается обойти пернатого. Птица двигается ей наперерез, я вижу, как он выбрасывает вперед руку, чтобы схватить ее за горло, а в следующее мгновение уже лежит на полу, куда его очень невежливо швырнули. Соня сидит рядом и прижимает его запястье к плитке. — Ты вроде ворон, а не петух, — говорит она, усмехнувшись. — Чего дерешься? На будущее: я сильнее и старше, и крылья тебе не поломала только потому что ей слово дала. Техника у тебя дерьмовая, кстати, совершенно нет равновесия. Соня встает, а я успеваю повиснуть на Птице до того, как он опять на нее кинется. — Перестань, мы на одной стороне, — прошу я, когда пернатый пытается расцепить мои руки, обернувшиеся вокруг его шеи. — Птица! Да хватит! Ты… У меня день рождения, в конце концов! Вот последнее действует, он перестает вырываться, а Марго как раз сообщает, что у нас гости. Я не сразу понимаю, что Сережа велит пропустить их, а сам садится рядом с Птицей и спрашивает: — Ты как? Пернатый не отвечает, только продолжает смотреть на Соню, которая заново собирает волосы крабиком, таким взглядом, будто она от него вот-вот воспламениться должна. Шура тихо хихикает, но это, слава всему, что можно, слышу только я. Олег, хмыкнув, замечает: — А я говорил, что вам надо со мной тренироваться. Обоим. — Олег, — мрачно одергивает его Сережа. А потом двери открываются, и в офис заходит Леша, который застывает на пороге, присвистнув. Из-за его спины выходит Полина, удивленно осматривающая происходящее. Я малодушно прячусь за крыло Птицы, но он опускает его и, усмехнувшись, шепчет: — С днем рождения, мышка.