«Просто признай, что их любовь необходима тебе так же сильно, как им — потребность любить своего монарха.» — Зоя Назяленская.
* * *
Своими ногтями Зоя вцепилась в предплечья Хэршоу. Кожа его покрывалась мурашками от каждого её прикосновения, ему казалось, будто жар, что по-странному отдавал холодом, собирался сжечь его тело дотла. Но он стиснул зубы, считая, что боль — это не то, ради чего стоит останавливаться. Он не гребаный новичок, так что ему следовало засунуть свои опасения и ощущение дискомфорта куда поглубже, как делала Назяленская, не щадя себя, хоть Хэршоу и не мог понять причины такого самоистязания. Для того чтобы то утро можно было назвать приятным и удачным, ему бы хватило просто полежать обнаженным рядом с Зоей, имея возможность касаться девушки, где ему заблагорассудиться, однако то, что они делали тогда, разумеется, было не просто ничегонеделанием в обнимку. Он почти и не пытался через физический самоанализ понять был ли жар, который возникал на кусках его кожи, которую терзала Зоя, признаком сильнейшего возбуждения или же выступающей крови на его коже. Он стерпит боль. Проигнорирует собственную кровь. Позволит себе выпасть из мира осознанности, критического мышления и объективности. В нём не проснется рассудительность, не запоет желание разобраться, владеть информацией до малейших подробностей, нет... единственное, что сейчас им руководило и то не поддавалось базовой логике. Хэршоу не был дураком, что лишь стремится обладать чьим-то телом. И хоть его молчание, когда Зоя Назяленская насаживалась на его член с присущей лишь мазохисткам интенсивностью, говорило об обратном, на деле всё было не так. Секс с женщинами Хэршоу ощущал не просто, как физический контакт или снятие психоэмоционального напряжения, для него это было нечто большее, но при это то, чему он не предавал большого значения. Блаженство, сладостное послевкусие, когда два тела в один чудесный момент достигают наивысшей точки удовольствия… но даже, если ниже пояса у него всё изнывало в предвкушении чего-то большего, то душа его ныла от тревожного предчувствия, ожидания, когда же карты вскроются и станет ясно, что это за таинственная любительница жесткости, которая будто вызывала у Хэршоу эффект зловещей долины. Глядя на девушку, что равномерно дышала, скача на его половом органе с прогибом в спине, который не сопровождался пыхтением, при этом зная, что красивая картинка перед глазами лишь фарс, Хэршоу все равно ничего не сказал. Он знал, что ей было неприятно. Понять это можно было по тому, как она почти на него не смотрела, не отводя глаз от смущения или не впиваясь в него ими от омерзения, просто казалось, что мысли её далеко и сама она вовсе не с ним. Занимаясь сексом с Хэршоу, сама девушка лишь видела перед собой озадаченного, потерянного в пространстве и времени человека, который запутавшись в сетях красоты и изящества, считая, что именно он управляет ситуацией, в итоге полностью отдал себя в ее власть. И власть определялась здесь другими словами, не как при обычном совокупление. В выигрыше был не тот, кто кончил и достиг оргазма со всеми этими прилагающими «мир его раскололся на сотню кусочков» и «белая точка взорвалась перед глазами», а тот, кто обладал видением общей ситуации. Сквозь собственные хриплые стоны Хэршоу хотел просить девушку прекратить, с четким осознанием неправильности происходящего. Эта ломанная система их совокупления, которая впервые встречалась парню… от нее у него перед глазами мир мерк, освещая лишь девушку с ее смуглой, гладкой, шелковистой кожей… обнаженная грудь, худые бедра, идеальные пропорции тела… да что это такое, нельзя быть такой непоколебимо идеальной! Да даже если и можно, это все равно не объясняет красные полумесяцы на предплечьях и спине Хэршоу… вся эта интенсивность и глубина проникновения… он хотел просто минуту на подумать… неважно о чем, просто сам он уже так ослаб… Хэршоу захотелось начать всё сначала. Можно даже подумать, что это желание медленно, но уверенно в нем пробуждалось… не резкий порыв окончить процесс соития, а накопившееся непонимание и страх, к чему вообще продолжать то, что так его настораживает? Слова, что были произнесены Матиасом около месяца назад, вспыхнули в его сознании, приближая Хэршоу к кульминации собственных рассуждений… — Как такового дома у меня не было, но иногда с некоторыми людьми в некоторых местах я резко начинаю думать о нём. Как бы оказаться в том месте, которое люди называют своим домом, — на это Инеж ответила ему тогда: — Твоя ошибка в том, капитан, что ты считаешь, что «дом» — это место. Но он может быть абсолютно чем угодно… Хэршоу тогда рассмеялся, обронив фразу, над которой совершенно, в тот момент, не задумался: — На мой взгляд, вы не о том думаете, да какая разница вообще с этим «домом»? Тратить свою жизнь на пустые рассуждения, ерунда какая. — Ты — циник, Хэршоу, знал об этом? — спросила Инеж. — Да я такой и не вижу в этом ничего зазорного. Хэршоу до сих пор слышал отголоски слов Инеж и Матиаса и своих собственных… глупых… Была ли это его мысль? Но он в спешке начал моргать, стараясь, как можно быстрее прийти в себя после того, как случился момент кульминации с его телом. Зоя слезла с него и Хэршоу хотел протянуть к ней свою руку, но был слишком обессилен. Капельки пота блестели на её коже, блестящие, густые и темные волосы разлохматились, он настолько потерялся, лицезрея порождение самого понятия искусства, что свои эмоции и чувства, что накрыли его с головой, когда настал момент кульминации уже с его жизнью, Хэршоу осознал слишком поздно. Результат метаморфозы был ошеломляющий. Человекоподобное существо с темной кожей, заостренными ушами и бездонными глазами… прежде такие прекрасные, теперь были чуть ли не пустыми глазницами. Тело вытянулось, а ногти выросли и стали острыми, как иглы. Их можно было использовать, как орудие убийства. И когда шок должен был завладеть Хэршоу, женская особь медленно растянула рот в пугающей улыбке. А затем раскрыла свою пасть, демонстрируя парню широко открытый рот и выходящий наружу язык…* * *
Инеж Гафа не обратила внимания на вошедшего в библиотеку бортинженера, так же как и он проигнорировал её присутствие. Сидели они на диванчиках, расположенных напротив друг друга. И хоть печатные издания стали чем-то странным, глупым и бессмысленным еще лет сто назад, некоторые космические пассажирские корабли, капитаны и владельцы которых чаще всего стремились именно к большому заработку, имели собственные библиотеки. Для некоторых единичных случаев, когда встречались редкие клиенты, которые в двадцать третьем веке читали бумажные книги, владельцам суден было очень выгодно иметь на своём борту комнату, отведенную под книги и для книг, ведь им удавалось заполучить хвалящие отзывы. В конце полета каждый мог поставить бал от нуля до десяти и оставить свой комментарий. Таким образом создавались рейтинги и, очевидно, что чаще люди выбирали те рейсы, на которых балл стоял не меньше девяти. Нередко встречались и другие различные уникальные комнаты на суднах с туристическими рейсами. Это могли быть бассейны с экзотическими рыбами, залы с картинными галереями и скульпторами величайших мастеров нынешнего века, а также комнаты-джунгли. Книг здесь было около четырех тысяч, на разных языках и разного характера. От научной до художественной литературы. Приятный желтоватый свет, вид на открытый космос и наушники с нейтральными успокаивающими мелодиями. Помещение небольшое, но если все девять пассажиров захотят вместе с шестью членами экипажа устроить здесь книжный вечер, то проблем не возникнет. Если Инеж моментами отрывалась от текста и думала о вещах, несвязанных с книгой, то Давид был сосредоточен всем своим естеством и даже почти не моргал. И единственное, что стало причиной, по которой он оторвал глаза от букв, внезапный ярко-рыжий цвет, который полыхнул перед его глазами. Он читал на китайском книгу о Десяти Величайших Научных открытиях двадцать первого века и там автор рассказывал о рыжеволосой женщине, однако, понятное дело, ей не было бы отведено место в книге только из-за цвета волос. Алис Вальян. Именно она является символом научного прорыва в изучение космоса третьего тысячелетия нашей эры. Да вот только вспомнил Костюк вовсе не о Алис Вальян, а о Жени Сафиной. О девушке, что казалась ему такой же жалкой, как и он сам. И только её красота… только её красота проводила между ними черту различия. Шёл второй день и тем утром мисс Сафина пребывала в ужасном состоянии. По стечению неблагоприятных для Давида обстоятельств, он как раз был в помещении, где оказывалась медицинская помощь Ниной Зеник. Ну вот. Костюк прочитал две страницы, но почти ничего не понял. Пришло время сделать это ещё раз, чтобы разобраться в тексте, однако тут теперь-то уже и другой рыжеволосый подоспел. — О, а вот и два наших «книжных червя», — воскликнул Хэршоу, ворвавшийся в библиотеку. Бешенный и слишком энергичный, как и всегда. — Что за историзм, Хэршоу, — бросила ему Инеж, не поднимая глаз. Давид же молча глянул на него, а затем сказал: — У тебя дел разве нет? — Давид, сейчас у него их и в правду нет. Я предложила свою помощь и до ужина заменяю его. Костюк ждал. Хэршоу же сделал вид, что не слышит их. — Не смотри так на меня, свою часть обязанностей я уже выполнила и сейчас заслуженно набираюсь сил перед экскурсией, которую должна провести и которую мне навязала Нина. И кстати, Хэршоу, ты бы мог управляться со всем намного быстрее, не понимаю, почему ты постоянно так возишься? Но он решил сменить тему, так как не хотел вдаваться в подробности о своих вредных привычках и некоторых женских особ, с которым проводил время… — Что читаешь? Инеж с каким-то укором глянула на него. И следующие слова Давида стали пояснением такого взора: — Инеж, читай что хочешь. Даже если это сказки и выдумки, я не стану тебя критиковать, то, что в твоих руках бумажная книга — уже многое для меня значит. Хэршоу закатил глаза. Он не понимал их обоих. Для него не имело значения художественная это литература или научная, то что они сидели здесь и, по его мнению, теряли драгоценные минуты своей не бесконечной жизни, уже было идиотским решением. Но ему нравилась отведенная для Гафы роль рассказчицы. — Это сборник рассказов тех, кто остался в живых после встречи с Особой Категорией Неземных Рас. Давид выдохнул: — Что за бред? — а потом сжал губы. Он только что ведь сказал, что не будет её критиковать. — Не понял, мистер Костюк, чё не так-то? Это ведь о-че-вид-цы. Где тут выдумка? На слова Хэршоу Давид ответил так: — После встречи с Особой Категорией Неземных Рас никто не выживает. Вот в чём проблема. Так что всё это просто фантазия автора-графомана! Инеж провела подушечкой пальца по странице. Подумала о том, прав ли Давид. — Не нуди, Костюк… Инеж, давай, рассказывай, мне интересно! Хэршоу взял стул с мягкой красной спинкой, что стоял почти у выхода, и сел перед девушкой, закинув ногу на ногу. — Что именно ты хочешь услышать? — и хоть она делала вид, что ей всё это в тягость, глазки-то все равно блестели… — Какой инопланетянин больше всего напугал тебя? — С чего ты решил, что Инеж может кто-то напугать? — Умник фигов, отстань уже, — бросил ему Хэршоу. — Думаю, это — Самозабвенный Самозванец. Стоит уточнить на каких языках говорили в двадцать третьем веке люди. В 2056-м году родилась на свет русская девочка… История эта существует не для зевка и скуки, она полна трудностей и при этом неповторима. Пока все писаки мира жаждали, чтобы о них заговорила вся планета, необходимо было всего-то вырасти в семье эмигрантов, знающих на двоих шесть языков, к четырехлетнему возрасту уже всеми ими владеть на высочайшем уровне, а в свои шестнадцать спокойно переключаться между двадцатью шестью языками… Удачно было бы еще, если бы имя было дано тебе Марина Лукина. В свои двадцать она написала рассказ на двести слов. Особенность этого художественного текста была в глубине, простоте, но не в той, которую предпочитают те, кто читает лишь самую популярную литературу, а в той, которая поражает самых заядлых читателей. Сам факт, что русский язык может быть содержательным и исчерпывающим, но при это оставаться взбудораживающим, снес голову половине населения Земли. И как только люди со всей планеты прочли этот текст, почти все начали изучать данный язык. Английский и китайский даже стали уступать ему. Но в нынешнее время за общий язык принимают все тот же английский, однако на русском говорят примерно столько же людей сколько и на китайском, и число это впечатляющее. Инеж, Давид и Хэршоу считались носителями русского языка. Матиас же говорил на нем неуверенно, а английский, который знал в совершенстве или родной норвежский были ему неприятны. Всё что напоминало Матиасу о смерти родителей и о том, как он попал в американский приют, а дальше и о войне — было ему нестерпимо отвратительно. Американское правительство приняло решение о вторжение в Китай именно тогда, когда в России началась революция, не просто так. До этого Россия считалась главным союзником Китая и напасть на второе государство означало нанести удар самой России. США не были готовы идти на такое. Но вот революция сыграла всем на руку. Нина владела шестью языками, включая американский и британский английский, норвежский, русский, китайский и другие. — Но ведь существование этой расы даже не доказали! — возмутился Давид. Инеж проигнорировала его: — Самозабвенные Самозванцы третьи инопланетяне, известные людям, имеющие способность к воплощению человеческого облика. И если две другие расы могут лишь копировать людей, то эта способна лепить из себя человека. — «Лепить»? В каком смысле? — Если будешь меня перебивать, я не стану рассказывать. Девушка продолжила, обращаясь к Давиду: — Мистер Костюк, к слову, Самозабвенные существуют и думаю, вы о них знаете. Но вот Самозванцев среди них не так уж и много. — Я ничего не понял, — раздраженно бросил Хэршоу, наблюдая, как Давид задумчиво склоняет голову набок. — Да, Самозабвенные — одни из главных врагов человечества. — Но Самозабвенные Самозванцы — настоящий кошмар для нас, — поспешно добавила Инеж.* * *
Язык, длинный и гибкий, так быстро добрался до парня, что у него даже возможности не было спасти себя. Он лишь на мгновение ощутил боль. Хэршоу даже не успел понять, о чем же он подумал напоследок, как был убит. — Ах, смерть, смерть, смерть, ах, как же она сладка, не правда ли, Хэршоу? — находясь уже в человеческом обличии, спросила Зоя у трупа. Все ее тело покалывало от удовольствия. Кровь возбуждала ее намного больше, чем человеческий мужчина. Последствия метаморфозы были налицо. Голос ее звучал жутко, глубинно и словно бы заполнял собой всю комнату, зрачки невозможно было увидеть, но глаза уже не казались бездонными колодцами. Если островатые кончики ушей и гибкий, длинный язык и глаза достаточно скоро приобретут человеческий вид, то от ногтей можно избавиться единственным способом — срезать. Но перед тем, как лишиться их, Зоя Назялеская, приблизившись к трупу Хэршоу, вырвала голыми руками его сердце из обожжённой груди. Оно еще будет биться минут восемь. Этот монстр, чудовище, убившее работника судна, больше всего на свете любило ситуации, где получается почувствовать что-то уникальное, что-то, что не встречается в повседневной жизни. Например, когда держишь в руках сердце только что убитого тобой же человека, эмоции переполняют настолько, что кровь в собственных жилах кажется опаленной дыханием огнедышащего зверя, а в сердце словно ввели наркотик, который заставил биться его в сумасшедшем темпе. Зоя прикинула в голове и заметила, что сердце Хэршоу может быть всего чуть-чуть больше его собственного кулака, однако проверять она не стала. Края сердца, правый и левый, неодинаковой конфигурации: правый более острый; левый край закругленный, более тупой вследствие большей толщины стенки левого желудочка. Она пыталась запомнить вид этого органа до мельчайших деталей, чтобы после иметь возможность перенести картинку в голове на бумагу и, смотря на изображение, облизывать губы в желании испытать оргазм. Зоя впервые убила человека. До этого были гуманоиды, ее соотечественники, те Самозабвенные, которые совершили государственную измену и попрощались со своей жизнью. Ее учили анатомии разных рас, но видеть настоящее сердце человека вживую — это просто не сравнимо с муляжом, хоть и очень хорошим, но все же. Зоя раздраженно выдохнула, когда приступила к самой скучной части работы. Сердце она оставила на дне унитаза и, взяв труп за подмышки, потащила его к выходу из комнаты. Нужно было найти где-нибудь ему место. Струя горячей воды смывала с ее человеческого тела пот и кровь, немного оставшиеся на теле. Зоя Назяленская чувствовала усталость, но не имела особого понимания, что с ней делать, ведь в ее истинном обличии вымотаться фактически невозможно. Разобравшись с трупом Хэршоу, девушка не обнаружила, придя в комнату, своей соседки, что вполне можно назвать базовой предусмотрительностью женской особи. Зоя не стала бы совершать необдуманные шаги. Однако из-за того, что никто из их небольшой группы до сих пор не начал избавляться от ненужных лиц, она действовала с некоторым нетерпением и, возможно, даже неосторожностью. Зое хотелось больше смертей. Хотелось, чтобы следующая ее жертва хоть немногим была интересней парня с кухни. Тот даже ничего не сказал перед смертью. Хотя, наверное, виновата в этом была Назяленская, которая не стала превращать убийство в напряжённую шахматную партию, где у проигравшего могли бы появиться какие бы то ни были шансы на победу, окажись он совсем безрассудным придурком, готовым сплясать на своих костях. Она не могла рисковать. И пока Зоя обо всем этом думала, обтирая махровым белым полотенцем тело, ей даже в голову не пришло, что Тамара могла вернуться. Она должна была вернуться по подсчетам Назяленской на двадцать минут позже, но, видимо, Зоя просто слишком увлеклась рассуждениями, что этот промежуток времени уже успел пройти. Выйдя обнаженной, с покрасневшей в некоторых местах от обжигающей воды кожей, Зоя столкнулась со своей соседкой, говорившей со светловолосым, показавшимся еще в первые дни ей слишком смазливым, помощником капитана. Назяленской было плевать на отношения между людьми, будь это даже самые пикантные истории с изменами, инцестами или чем-то более аморальным и мерзким, что, по большей части, человеческой расой осуждается и порицается, однако ее заинтересовало не то, что они сразу же притихли, ведь не услышать и не заметить, что в душе кто-то моется — было невозможно, однако почему они все равно решили переговорить именно здесь? Да и насколько казалось Зое (она вполне могла строить собственные теории, хотя что там, информацией Назяленская обладала в большом количестве) эти двое должны были скрывать свои отношения. У Самозабвенных нету чувства неловкости за свое тело. В своем настоящем виде Зоя на своей родной планете разгуливала, не прикрываясь какими-то дурацкими тряпками. Их кожа, чей реальный цвет может колебаться от различных оттенков синего, была способна растягиваться и увеличиваться в размерах, если представить этот орган, как что-то плоское, что можно растянуть на столе. И мода у них вся состояла из различных способов сотворять из собственной кожи то шарфы, то юбки, то даже шляпки. — Ты, кажись, забыла, что абсолютно без одежды, — без злобы вымолвила Тамара, обращаясь больше к Николаю Ланцову, чем к ней. Помощник капитана прошептал азиатке что-то на ухо, а затем нацепив ослепительную улыбочку, воспел, как певчая пташка: — Добрый вечер, мисс, у Вас же холодная вода есть? У нас на корабле раньше таких проблем не возникало, но Вы если что скажите. Мы мигом все исправим, — как бы к тому, что такие покраснения могут вызваны ничем другим, кроме как горячей водой. «Неужто рассматривал мое тело? Странно, я бы заметила на себе чужой взгляд», — Зоя ощутила прилив сил. Когда неловкие ситуации вызывают у людей чувство тревожности и обречённости, для нее это было сродни торжеству и празднику. Тамара с секунду поглядела на темноволосую девушку, а затем вывела помощника капитана из каюты, выйдя вместе с ним в коридор, оставив Зою наедине с собой. — Ей должно быть очень неприятно со мной жить… — стоило двери захлопнуться, как Кир-Батар, для которой лишь создалась видимость того, что то, что она говорит, является конфиденциальным, выплюнула слова, что раздражающим образом повисли на ее совести. — Хочешь поговорить об этом? — и прозвучало это вполне уместно, но, учитывая, что у них были совершенно другие проблемы, уровень которых можно было оценить как «от решения данных вопросов зависит судьба целого государства», Тамара отрицательно помотала головой в своем сдержанном тоне. — Слушай, я понимаю, что тебе тяжело… Надя, Толя… я и сам уже несколько раз успел пожалеть о том, что мы не взяли их с собой… — А мы ведь могли, Николай, — бросила Тамара. То что Матиас Хельвар, капитан корабля, от которого зависело девяносто процентов их миссии, бывший участник боевых действий, политически им полезный, было уже известно почти всему судну. — Прости, — если ему придется еще хоть сто раз произносить подобное, он сделает это, как полагается. Между ними повисла тишина. Тамара ждала, когда Николай предложит место, где они смогут продолжить свой диалог, начатый в каюте, из за которого было нарушено личное пространство Зои Назяленской, а сам парень пытался понять в чем причина его внутренней, появившейся совсем недавно тревоги. А ведь стоило лишь посмотреть за собственную спину, совершить несколько шагов и там можно было обнаружить дорожки крови, оставленные женской особью Самозабвенных Самозванцев…* * *
Женя знала о том, что обмануть босса невозможно. Это что-то из фантастики, что-то, что не имеет места в её реальности. И именно поэтому она не удивилась, когда тот заглянул к ней в каюту и оповестил её о местонахождение механика. Он застал её, когда та укладывала свои рыжие локоны с помощью специального геля для волос. Александр знал о Жене всё и в какие-то моменты от этого ей становилось тревожно. Окружающие видели её аккуратно уложенные волосы, гладкую и чистую кожу, а он видел, как она ежедневно отказывала себе в сладком, жирном, мучном и использовала множество средств для достижения этой картинки. В этом было нечто интимное, но от того, что она делила эту сокровенность с ним, ей становилось не по себе. О таких вещах друг о друге знает супружеская пара, вот только их отношения представляли из себя совершенно другую историю. Женя постаралась выбросить из головы мысли о Александре, когда ворвалась в кабинета медика и, соблюдая все правила, которых придерживается хороший актер, стала отыгрывать свою роль. Первой ночью на судне из ее головы не могли выйти не космические пейзажи, а слова босса и сожаления о том, какой образ она решила применить в этом случае. Ей показалось, что такому человеку, как Давиду Костюку, будет легче привязаться к похожей на самого себя особе. Именно поэтому она решила, что будет выглядеть в его глазах неловкой и пугливой, но красивой и ухоженной девушкой. Однако его равнодушие… «Но я не могу взять и перемениться так резко», — так что Женя продолжила гнуть свою линию с женщиной, которой требуется помощь и защитник. «Да я ведь и не отказалась бы от такого…» Для нее, несомненно, существовала одна угроза. На секунду, ворвавшись туда, мисс Сафина замешкалась. Ее воротило от того, что она собиралась делать. Но Александр дал задание и не выполнить его Женя не могла. — Дышать… не могу дышать… — она позволила языку отяжелеть. У этой особы была еще одна особенность, которая отличала ее от нормальных людей. Целительский дар. Дан ей каким-то из божеств или каким-то совершенно другим образом, но факт остается фактом. У нее есть самые настоящие сверхъестественные способности к манипулированию человеческим телом. Она могла бы исцелять людей, но, вероятнее всего, в ее стране и так хватало того, что не назовешь нормальным, так что ее бы просто сочли за угрозу для общества и что-нибудь с ней сделали нехорошее, однако она стала работать на Александра и вместо излечения людей предпочла травмирование. Так и сейчас она стала приносить вред своему организму. Сердце стало биться чаще и быстрее, на ногах было трудно устоять, они ослабли, колени задрожали, голова закружилась и были также другие соматические признаки панической атаки. Как только Нина Зеник в своем белом распахнутом халате, из-под которого виднелся комбинезон темно-синего цвета, чем-то напоминающий одежду механика, убедилась в правдивости слов Жени, та позволила себе отпустить собственное тело, но играть не перестала. Давид Костюк и полотенце подал Нине, и стакан с водой преподнес самой девушке, и даже предпринял попытку заговорить с ней, хоть явно предпочел бы всему этому просто свалить. — Вы первый раз покидаете Землю? — спросил он у нее, присев на стул вместо Нины рядом с кушеткой, где расположили Женю. Сама же врач подошла к своему столику и стала что-то помечать в своем рабочем журнале. Она шепотом ответила ему, что так и есть. — Должно быть это вас и напугало, — прокомментировал он. — Мисс Сафина, верно? — обратилась к ней Нина Зеник. — Да. — Как Ваше самочувствие сейчас? И парень, и девушка — оба смотрели на нее. Они показались ей такими душевными и сочувствующими, такими, что обманывать их было Жене ужасно совестно… «Да что со мной не так?» — при всех своих рассуждениях возмутилась девушка. Возможно, из-за применения дара на самой себе произошел какой-то сбой, ведь Женя почувствовала, как слеза скатывается у нее по щеке. Ей стало так мерзко от того, что они оба думали, что ее печаль вызвана панической атакой и слишком большими нагрузками на нервную систему. — Я могу дать вам таблетку, она особо серьезного эффекта не окажет, так что, если не поможет, можно уже… — Просто поговорите со мной, — это оказалось неожиданностью для самой Сафиной. В ее планы входило принять любое лекарство, которое ей предложит врач, чтобы никто не мог усомниться в её спектакле, однако все пошло коту под хвост, стоило ей предаться своим эмоциям. — Но мисс Зеник не имеет образования по специальности психотерапии или неврологии, да и психологического тоже, — самой Нине захотелось ударить его головой об стенку. Ей казалось, что, если они просто дадут выговориться этой девушке, то хуже точно не сделают. Однако тот настаивал: — Вы не отказывайтесь лучше от лекарства. Нина не могла начать спорить с ним, когда ее пациентка могла вновь начать задыхаться. Если в глазах Жени, которая сама же и вызвала у себя паническую атаку, по сути-то имитируя и играя, все выглядело недостаточно драматично, то на взгляд Нины это было ужасно. Рыжеволосую красавицу трясло, и Зеник казалось, что та могла потерять сознание. При мысли, что на этом все и кончится, Сафина разревелась. Ее пронзил страх. Если и в этот раз не выйдет, Александр может уже больше и не рассчитывать на неё, но подобный расклад означал бы только одно — и упоминание о Жене Сафиной не останется в человеческой истории. Все эти списки имен должны мелькать перед глазами белым шумом, однако Александр имел власть не просто заставить людей не вспоминать о своей подчинённой, но насовсем вычеркнуть её из их памяти. Вся жизнь Жени зависела от него, так можно ли осуждать девушку, что просто хотела оставить за собой право выбирать умереть ей или нет? Пренебрежение. Словно ты ничего не значишь. Вот к чему она привыкла… Он никогда не делал это с ней в постели. Брал ее на столе или прижав к стенке. Не давал пустить в ход свои руки, не позволял ей сделать то, что, возможно, могло оказаться приятным для них обоих. Просто в какой-то момент говорил ей о своем желание и, выждав пару секунд, когда она даст ответ, поднимал ее юбку, стягивал нижнее белье и входил своим членом в нее. Это помогало ему опустошить голову. И Женя соглашалась. Каждый раз. Ее не заставляли, но это все равно было насилием. Если в этом нету любви, хотя бы малейшей симпатии к партнеру, то это — насилие. Жени не могло просто стать наплевать на последствия, однако в глубине души она так сильно хотела притвориться, что на деле сможет справиться со страхом наказания и позволить себе говорить и чувствовать то, что вполне является уместным. И она молча встала, так же без слов глянула на Нину Зеник, утерла слезы и покинула комнату. У нее наверняка будет еще время, чтобы втереться в доверие к членам экипажа, но наверняка еще и удастся осознать, как было опрометчиво и глупо посчитать, что ее желания хоть чего-то стоят.* * *
Каз Бреккер мог бы начать еще вчера реализовывать свой план, но он прекрасно понимал, что не стоит действовать, не подумав хорошенько, ведь от этого напрямую зависел успех операции. И пока в его голове складывалась идеальная картинка со всеми деталями, он решил, как фоновым действом, тайно проникнуть в апартаменты Джеспера Фахи и обокрасть его. Ловкость рук и осторожность — все, что от него требовалось, да никакого мошенничества. Уличить Джеспера Фахи в богатстве было просто, исходя из его внешнего вида, повадок и других характерных деталей. И даже, если тот не взял с собой на борт ничего ценного, в его каюте должна была быть какая-нибудь недешевая антикварная ерунда, которую можно будет потом продать на черном рынке. Да и дело-то не в деньгах, если быть честными. Чтобы продать какой-то антиквариат, скорее всего, нужно быть человеком узконаправленных интересов, который любит обводить всяких старых зажравшихся личностей вокруг пальца за чашечкой горького чёрного кофе. В недалеком будущем Каза ждет чудесная возможность разбогатеть с помощью Уайлена Ван Эка, так что сейчас главной задачей он для себя ставил разработку действенного плана. Однако собственный мозг казался ему слизняком, которого нужно пнуть под зад, чтобы тот начал шевелиться и что-то делать, именно поэтому он сейчас был здесь. Небольшая кража могла бы расшевелить его. Каза Бреккера или его мозг? В стандартные каюты можно было попасть благодаря ключ-картам, которые были у соответствующих пассажиров. В случае премиум-каюты нужно было еще вести четырехзначный код. Десять тысяч возможных вариантов. Если учитывать, что после третьей неудачной попытки система безопасности оповестит об этом отвечающей за подобные вещи экипаж, то у него было на девять тысяч девятьсот девяносто семь меньше. В этом была своя особая прелесть. И ее можно было вполне сравнить с предвкушением наркомана перед новой дозой, только вот чувство более притупленное, однако не менее опасное. Затылком он ощущал, как объектив камеры мог бы быть направлен на него, однако та была выключена. Вероятнее всего, Матиас Хельвар просто никогда раньше не сталкивался с проблемами экзистенциального характера. Но насколько Каз заметил, напротив его номера, который он делил с Уайленом, камера слежения была действующей. Так что, в комплект к премиум-каюте шла еще и дополнительная приватность, помимо самих стен. Сам Джеспер Фахи сейчас должен был быть на экскурсии с той девчонкой, Инеж Гафой, и Казу удалось незаметно стащить у него ключ-карту, когда они пересеклись в коридоре. — Прошу прощения, сэр, — сказал он тогда. Этим двоим не стоило переключать свое внимание с самого главного действа на самое незначительное. — Я принимаю Ваши извинения, — и хищно улыбнувшись, Джеспер Фахи, с темно-коричневой кожей и серыми глазами, высокий и худой, в темно-бордовой кофте, черной водолазке и свободного кроя брюках, собирался было уже развернуться и забыть о угрюмом, на первый взгляд, даже чуть уродливом парне, как внезапно, словно вспомнив о чем-то, спросил у него, — не хотите присоединиться к нам? Эта милейшая особа, — Бреккер не смог уличить его в сарказме, но не мог же он по-настоящему считать темноволосую девушку «милейшей особой», — проводит для меня экскурсию по Голубю. — По Голубю? — Сэр, корабль так именуется, — пояснила для него Инеж Гафа Странным образом ее голос словно вводил Бреккера в транс. Сама она выглядела спокойной, но Каз чувствовал ее настороженность. — Благодарю за приглашение, но вынужден отказаться. — А что так? «Достаточно нагло с его стороны», — подумал Каз, подходя к девушке, чтобы провернуть свой следующий шаг. — Слышал на корабле есть библиотека, не подскажите где она? — и в то время, пока Гафа объясняла, как до нее добраться, Каз заставил этих двоих крутиться в пространстве, как ему надо, делая шаг назад, шаг вперед, а те следовали за ним, чтобы видеть его лицо, в то время, как он своими длинными пальцами в черных перчатках выкрал у Джеспера Фахи ключ-карту, вытащив ее из его заднего кармана брюк. — Там часто проводит время наш борт-инженер, так что Вы можете обратиться к нему с вопросом по поводу нужной вам литературы. — Да, конечно, — бросил Каз и ушел. Он так их обхаживал все это время, что в конце они и не поняли, что Бреккер обокрал господина Фахи. Хотя, может Джеспер и заметил это… В любых случаях у него теперь была ключ-карта и оставалось только правильно ввести код. «У меня три попытки», — мысленно напомнил он себе и стал вводить свой первый вариант. Один — Два — Три — Четыре. Да ему должны аплодировать все самые знаменитые хакеры мира. Если иметь хоть какую-то толику честности, то стоит отметить, что Каз Бреккер просто играл в некую азартную игру. У него было три варианта, один из которых должен был подойти, однако парень, что вырос под крышей криминального общества, пробовал вовсе не их. Сейчас он просто пробовал наугад. Если, что возможно почти на все сто процентов, вторая рандомная комбинация цифр окажется не той, то его шансы будут равны единице к трём. Это не половина, а значит данная игра окажется для него провальной. Но почему же он занимается подобным? Восемь — Девять — Девять — Один. Бреккер не был эстетом, но тогда он вбивал это число чисто из соображений красоты и при этом близости к безобразию. Те, что были ближе к десяти, показались Казу успешными и выигрышными, однако единица, откуда же она взялась? «Не бывать в моей жизни белой вороне», — подумалось ему, прежде чем он нажал на зеленую кнопку подтверждения. Единица не могла привести его к правильному ответу, что означало, что, являясь белой вороной, она не станет для Каза ключом к победе. Но жизнь — штука забавная. Белая ворона всё же ненавязчиво, но так, что умудрилась задеть какие-то установки в голове Бреккера, взмахнула своими крыльями, приняв на себя словно облик бабочки. Подошло. Оказавшись в апартаментах Джеспера Фахи, Бреккера постигло разочарование, что брало своё начало, скорее, от совершенно рандомного числа, оказавшимся верным. «Бред», — вот и всё, что он сам мог об этом сказать. Если подобное бы произошло в казино, он бы… хотя, не так это и важно. Стоит начать придавать таким совпадениям какой-то смысл, да Бреккер начнет верить в то, что из грязи в князи вполне возможно попасть. — Пам. Пам. Пам. Ух ты, какая встреча! А ты как так здесь оказался? Голос, что своим тембром и интонацией, заливался в уши Каза, как сладкий и липкий мёд, вызывал у парня странное желание принять душ и там жёсткой мочалкой вычистить всё своё тело. Но стоило Джесперу Фахи подойти сзади и своими длинными руками, что казались слишком неуместным образом прикрепленными к туловищу, обхватить талию Бреккера, как тот чуть не поперхнулся собственной рвотой. И господин Фахи будто специально играл на телесных ощущениях, почти при это не шевеля пальцами, заставляя Каза сто раз пожалеть о том, что он наведался сюда. — Воришка значит? — почти у самого его уха вопросил Джеспер. Да, Бреккер и в правду «воришка», да вот отрицать он этого точно не собирался, однако, если господин Фахи хочет обменять своё молчание на… на время, проведенное особым способом, о котором не принято говорить, но который все прекрасно понимают, Бреккер либо придумает способ, как избежать этого, либо лучше сам выскочит в открытый космос, естественно задохнувшись и замёрзнув. Держа свою трость с вороньей головой, Каз взмахнул ей и, ткнув противоположным от себя концом в живот Фахи, отстранился от него, вздохнув с облегчением в своём воображении. На деле могло показаться, что он вообще не дышит. — Да ты не особо тактильный у нас? Мог бы заранее предупредить, — промямлил юноша. Господин Фах стоял на своих двух, как ни в чем не бывало. И Каз Бреккер не мог его просто не заметить. Этот парень обыграл Каза, однако каким образом было ему неясно. В прихожей, где они находились, властвовал алый красный цвет и королевский белый. Казалось, что все апартамент были оформлены, как под эпоху монархии. Капитану Хельвару самому бы лично не удалось насобирать нужную сумму для подобного интерьера, но большая часть мебели и конструирование каюты достались ему от одного богатого сынишки друга отца Ханны Брум, его предыдущей помощнице, который был до потери сознания влюблен в девушку, однако та вместо того, чтобы отвечать парням взаимностью, хотела быть с Ниной Зеник. Простая истина — в большинстве своем, люди хотят того, что им недоступно. — В любом случае, тебе не стоит переживать, ты не в моем вкусе, слишком бледный, болезненный и угрюмый, — бросил ему Джеспер, внимательно наблюдая за реакцией, однако за этими словами ничего не последовало, кроме едва слышимого смешка. — Все равно красть особо нечего, — это по-настоящему удивило смуглого паренька. — Это когда ты успел понять? — Пока твои поганые руки были… — гримасе, полной отвращения, даже почти самой удалось вызвать у Фахи подобные чувства, однако Каз, говоря сухим, безэмоциональным тоном, словно призывал Джеспера к ответственности за свои действия. И кто здесь ещё вторгся на чужую территорию без спроса? — Ну все, спокойно… — Каз бы ударил его за подобные слова, но он был не в том положении, которое позволяет срывать на оппоненте свои эмоции. — Мне это надоело, — тоном, нетерпящим возражений, объявил Бреккер. — Ты тот еще шутник, конечно, учитывая, что это мне должно надоесть присутствие какого-то левого парня в моей каюте. Приведи своего соседа и я, быть может, обо всем забуду. «Какого черта ему нужен мальчишка?» — вопрос стал бешено обрабатываться в голове Каза, криминальный юноша пытался найти в этом решении проблемы плюсы для себя и, когда они обнаружились, он галантно наклонился и совершенно спокойным голосом, без капли злости, стал нести чушь, которая должна была быть чем-то, вроде извинений. Стоять в таком положении с больной ногой являлось затруднительным действом, однако эта ноющая боль сейчас была для самого Бреккера наказанием за то, что он оказался таким непутевым вором. — Мне нужна расписка, что после того, как я приведу его, ко мне не будет никаких претензий, — это заставило Джеспера рассмеяться. Но стоило ему успокоиться, как он согласился.