Визитёр

      Аврора по долгу службы знала, что существуют способы помешать истинно верующему жрецу дозваться до покровителя. Знала она и о том, что степень эффективности подобных средств разнится от случая к случаю и сильно зависит от множества условий, среди которых одним из самых важных будет полнота связи проводника божественной воли со своим покровителем, чьи волю он и проводит. Действительно могучий клирик дозовется до бога всегда, пока он пребывает в сознании и способен звать, да и если нет, то все равно остается множество самых разных вариантов, среди которых не последним в списке будет тот, где небожитель сам попробует дотянуться до пропавшего с радаров и не отзывающегося слуги.       Не впадая в грех гордыни, но отчет о своих способностях Преподобная Матушка всея Теократии Солнцеликого себе отдавала и вполне могла себя ставить на тот уровень, что глубже связь с богом только у Короля-Жреца да уникумов, вроде рожденной от замысла бога Святой Магдалены. Были те, кто оставался равен ей или немного превосходил, были те, кто немного уступал, оставаясь на том же уровне, но Аврора уверенно держалась в своей, как бы это ни звучало богохульно, турнирной категории. Это грело чувство собственной исключительности, помогало в ее работе - признавать перед самой собой собственные достижения, пусть, руководствуясь заповедями, сначала получив признание оных заслуг от других и от Него.       Возвращаясь к теме, если бы Авроре пришлось организовать не просто убийство, но вовсе похищение клирика одной с ней категории, то она бы... засмеялась и либо покарала предложившего подобное наглеца, либо просто и понятно объяснила бы ему причины, по которым высших жрецов нельзя вот так взять и скрасть, словно красивую девицу лихими людьми. Но если очень надо, то придется крайне серьезно озаботится тем, чтобы пленник не сумел позвать и не был услышан, а надежных средств для подобной задачи и применимо к подобной цели, стоит еще раз напомнить, просто нет.       Ну, или не было раньше, до сего дня, потому что Аврора, очнувшаяся отнюдь не в своих покоях или рабочей келье, а в незнакомом и чужом месте, первым делом потянулась своей истовой молитвой к тому маленькому Солнцу, что всегда внутри нее, что всегда поможет, даст сил, защитит от удара и отведет беду. И не смогла к своему шоку и неверию, переросшему во вспышку подавленной железной волей паники. Сие не походило на те способы блокировки связи с объектом веры, какие знала и ведала Преподобная Матушка, что только подтвердило очевидную версию о какой-то новой, ранее не используемой разработке. Не было стены, не имелось оков, отсутствовала жалящая агонией за каждую попытку преграда, не воздействовало на разум и тело туманящее влияние, ничего подобного.       Женщина прекрасно ощущала собственное Солнце, осознавала его наличие, но она и ее заслуженные верной молитвой способности клирика будто бы находились в разных плоскостях. Вместе, но по-отдельности, связанные, но разделенные, - крайне необычное и даже совсем не мучительное, какими обычно бывают средства разделения, ощущение, но приятным его не назвать по понятным причинам. Настоятельница крайне особого монастыря, уже более полусотни лет практически не покидающая его стен и уж точно не покидающая стен Ийастара, невольно призналась себе, что провернутая неизвестными операция по ее похищению являлась воистину высшим классом из возможных.       Достаточно просто вообразить о том, какие силы пришлось задействовать даже без учета блокировки ее связи, как потрудились, чтобы проникнуть в ее покои, обойти всю охрану, чтобы не потревожить ее всегда чуткий сон и отточенную годами и десятилетиями кровавого труда интуицию. Вообразить и стать настолько серьезной, что первой же мыслью было вполне серьезное предположение: а не лучше ли ей будет прямо сейчас остановить себе сердце и выжечь напрочь все тонкие тела, чтобы лишить противника возможности допроса. Она знала цену и себе и своей подготовке, как вполне себе осознавала все проблемы допроса, физического или ментального, кого-то вроде нее. А еще давала себе отчет в том, что у тех личностей, какие засунули ее в эту каменную и лишенную солнечного света коробку, вполне могли найтись способы провернуть такую процедуру быстро и не дав ей времени решиться на обрывание собственной жизни.       Остановило ее два основных фактора, а также куча более мелких, вторичных. Первое: ее не сковали и не связали, просто оставили в этой камере, выглядящей как со вкусом обставленная гостевая комната, будто бы намеренно давая пойти именно по этому пути, который она, как профессионал, не могла не рассмотреть. И они, тоже профессионалы, не могли не понимать, что она это понимает, а потому обязаны были приготовиться. Второе: способ отделения души клирика от Солнца был выше любого иного известного ей метода сходной цели, так почему бы им, решившим проблему быстрого и безболезненного отсечения, не решить и проблему допроса души только погибшего, прежде чем та уйдет к Солнцеликому?       На фоне совсем недавних событий в Главном Храме и того, что последовало за ними, на фоне той историей с беглой демоницей, - а демоны ведь так любят именно что игры с душами, - на фоне непонятно что и как задумавших, а после провернувших, вечноживущих детей Леса, преподобная Аврора опасалась действовать сразу, потому что не была уверена в том, а не окажется ли вся эта история лишь подводкой, вынуждающей ее принять именно такое решение. Ну, и еще жить хотелось, чего уж тут скрывать, ибо свою жизнь Преподобная любила и так быстро от нее отказаться не могла. В крайнем случае, хотелось ей надеяться, она все равно успеет среагировать и уничтожить и себя, и свою память, а уж смерть ее никакая защита не скроет и тогда Солнцеликий как минимум обратит внимание на свою верную жрицу.       Неспешно и спокойно встав на ноги, осмотревшись и размяв тело в привычной утренней зарядке, Аврора, отметившая надетую на себе рабочую одежду (либо она опять заснула за работой в своем кабинете, либо ей заснуть помогли, память этот момент не проясняла), поцеловала свой символ солнца, который был единственной намоленной или зачарованной вещью, какую ей оставили, а после двинулась к выходу из комнаты. И, к ее удивлению, этот выход был не заперт, спокойно поддавшись под ее рукой. Размяв кисти и приведя дыхание и разум в максимальную готовность, женщина покинула свои покои и сделал шаг наружу.       Она оказалась в каком-то совершенно неожиданном месте - долгий и широкий коридор, освещенные магическими светильниками, увешанные зеркалами стены, потолок и пол, что перемежают тонкие полоски бархатных стен, выбеленного потолка и паркетного пола с неровными и намеренно выгнутыми фрагментами зеркал. Странно место для странной ситуации, а также ни единого живого или не очень человека, лишь эта длинная, не меньше пяти сотен шагов, кишка прохода, который поворачивает на конце. Никаких требований, никаких встречающих или хотя бы намеков на то, чего от нее хотят, что действовало на нервы, пусть она и держала себя в руках. Стоило признать - если ее именно что хотели вывести из себя, то у них неплохо получалось. Аврора ожидала попыток вызвать страх, гнев или ярость, но ее именно что сбивали с толку, путали и удивляли, заставляя тратить больше внутренних сил на самоконтроль.       Пожав плечами, Преподобная делает первый осторожный шаг, понемногу переводя его в неспешную и острожную ходьбу, ступая то по зеркалам, то по небольшим пространствам зеркалами не занятом, не чувствуя вокруг никакой магии вообще. И потому едва успевает среагировать, когда сбоку от нее из зеркала вынырнуло зеркально же поблескивающее лезвие, едва не снося Авроре голову. Среагировала, успела, увернулась, разминувшись со смертью в одном волоске, чтобы тут же прогнуться в спине назад, пропуская следующий удар на этот раз полностью прозрачным, словно попавший в стакан с водой бриллиант, клинком, что возник уже не из зеркала, а из чистого воздуха. Тоже увернулась, но уже почти, подвела объемная грудь, по какой и черкнул волшебный клинок, а снизу, по ноге, чуть выше колена, бил следующий и от него она, лишенная магических амулетов и жреческой молитвы, увернуться уже не могла.       Встав на ноги, женщина мрачно осмотрела разрез под грудью и еще один на ладонь выше колена. Идеально ровный, чистый, пробивший и разрезавший ее любимую форму, способную самой по себе держать стрелу или нож, словно эта ткань была из гнилых ниток сделана. Пробив и разрезав только одежду и даже не оцарапав плоть. Впечатляющая демонстрация, стоит признать, причем продолжающая сбивать с толку и удивлять, а не пугать. Ну, не для того, чтобы раздеть ее, превращая одежду в лоскуты, ее вообще похищали?       Она двинулась дальше, пройдя еще четыре шага и снова увернулась от клинка, в этот раз появившегося из паркетной доски, чтобы второй такой прошел сквозь ее сапог и ногу, вообще не ощутившись плотью, но отделив носок обуви от, собственно, обуви. Следующие ситуации повторялись почти зеркально - готовая к подвоху Аврора уклонялась от первой, иногда второй атаки, но следом пропускала одну или две других, получая очередной разрез на одежде и, иногда, клочка той одежды лишаясь. На восьмом повторении, Аврора решила перестать доставлять неизвестному выдумщику удовольствие своими метаниями, прекрасно осознавая, что все равно не сможет среагировать, если атака будет настоящей, а потому просто пошла вперед, и бровью не ведя, пока ее, вернее, ее одежду, били новые и новые лезвия.       Не имеющая поводов стесняться своего тела, а также давно переросшая те года, когда нагота могла ее смутить, она дошла до поворота в конце зеркального коридора, как раз к моменту, когда упал последний клочок закрывающей ее ткани. Символ солнца, кстати, не повредило, как и цепочку, на что Аврора ответила задумчивым хмыком, пытаясь понять, что ей пытаются этими действиями сказать и пытаются ли вообще. Изогнутые и деформированные зеркала показывали лабиринт из отражений, каждое кривее предыдущего, порою складываясь в картинки весьма забавные, будь они часть выступления уличных скоморохов или фокусников, даже заслужили бы одобрения зрителей, а так она лишь обозначила улыбку.       За поворотом оказалась еще одна дверь, и она спокойно ее открыла, пройдя дальше, не собираясь давать очевидно наблюдающим за ней удовольствия от демонстрации своего негодования. За дверью же скрывался еще один долгий, не короче предыдущего, коридор, только уже другой. Здесь, в этом коридоре, не было зеркал, зато все стены были разрисованы крайне качественными и мастерски исполненными гравюрами, на которых изображались всевозможные шуты, паяцы, жонглеры и акробаты, часто сочетающие в себе все эти роли сразу. Исключительно женского пола, да и некоторые картинки этих гравюр были даже слишком смелыми в очерчивании фигурок и облегающих одежд. Глаз Авроры невольно дернулся раз, второй, третий, а после она не удержала на лице улыбки, вроде и искренней и даже незлобливой, но любой из ее подчиненных в этот миг бы предпочел хоть выйти из окна, хоть под землю зарыться и света месяц не видеть, но оказаться подальше от преподобной.       Да, кто бы ее не похищал, подготовились они не так уж и плохо, а ведь Аврора была уверена, что надежно похоронила свое прошлое за новой, более праведной и верной жизнью. Так уж сложилось, что да, в прошлом, до того, как попасть в Теократию Солнцеликого вообще и в Солнечный Город в частности, Аврора промышляла тем, что бродила вместе с труппой скоморохов, настоящих перекати-поле, где выступающих, где на работу нанимающихся, а где и ворующих, что лежит плохо, а что лежало хорошо, то перекладывали плохо и тоже подворовывали. В одну из особенно голодных и неудачливых зим, когда половина лошадей пали, а денег и еды не было вообще, мелкую Аврору, пытающуюся в компании с парой других детишек и взрослых обнести какую-то хату на границе Теократии, поймали за шкирки и поставили пред очи младшего жреца.       Так она попала в ряды сирот-призорников, получила теплую кровать и нормальную кормежку и впервые в жизни помолилась, сначала просто чтобы было что кушать, но уже позже, истово уверовав в подаренный ей путь. Просто потому, что именно поклоняющиеся Ему, дали мелкой и вечно голодной девчушке не одни только обещания и тумаки при попытке обещанное ранее попросить, хоть немножко, хоть капельку, но и то самое обещанное, впрочем, часто тоже вместе с тумаками.       Быструю, подвижную, резкую и хитрую девочку приметили весьма быстро, как и то, насколько ловко она может жонглировать хоть простыми камнями (и метко швырнуть их в глаз недругу), так и с зажженными лучинами или вовсе остро заточенными ножами. Ножами ее и продолжили учить пользоваться, да и не только ими, постепенно продвигая смышленую и верную слову, верную друзьям, верную Солнцу и Свету, девочку, ставшую красивой женщиной, выше и выше. Прошли года, десятилетия, давно уже умерли все призорники, которые были с ней в те далекие дни, стерлись, случайно или намеренно, любые упоминания о мелкой Роре, - просто Ро, для друзей, - и том, как именно она оказалась в рядах солнцепоклонников. Стерлось все, осталась только память, и Аврора верила, что давно забыта та история, что никто ее уже и раскапывать не будет.       Не потому, что прошлое так хорошо сокрыто, но только оттого, что нет в том прошлом ничего, что было бы полезно, что можно было бы против нее использовать. Ну, как оказалось, ее все еще можно неплохо так поддеть, да чуточку разозлить и, чего уж там, рассмешить тоже: в самом начале коридора стоял небольшой пьедестал с десятком разноцветных шариков на нем, будто предлагая Авроре вспомнить юность и продемонстрировать свои навыки. Как будто этого было мало, но цвет, цвет шариков! Три красных, три синих, два зеленых и два черных - один в один, как у тех, какими она жонглировала в детстве.       Аврора пошла вперед, проигнорировав намек и не собираясь строить из себя посмешище, но быстро остановилась, уперлась в незримый силовой барьер, возникший прямо у нее на пути. Намек яснее некуда, и снова хмыкнув, подавляя неестественное и деятельное веселье от вскрытой и забытой памяти о прошлом, обнаженная Аврора взяла реквизит и стала ими жонглировать на ходу, шагая вперед и невольно улыбаясь. Что бы они там не рассчитывали в ней вызвать, напугать, смутить или устыдить, но могучей Преподобной Матушке, настоятельнице закрытого женского монастыря, смертельно опасной и способной организовать смерть едва ли не кого-угодно, не выходя из своего кабинета, было приятно, весело и чуточку грустно вспомнить юность и детство.       Без труда прошагав вперед сотню шагов, не слишком отвлекаясь на жонглирование, она повторно оценила действительно качественные и мастерски сделанные гравюры с шутами и акробатами, про себя примерно посчитав стоимость этой работы. Выходило весьма и весьма немало, ведь это был единый и сплошной рисунок, целая завершенная композиция. Следующий пьедестал и здесь лежали уже не камушки, а ножи, отчего Аврора не удержалась и все же хохотнула.       Ладно, стоит признать, эти уроды были хороши не только в умении похищать и блокировать связь с Солнцем. В чувстве юмора им тоже не откажешь, а потому она, после допроса и всех полагающихся предосторожностей, прикажет их не больно убить и закопать в безымянной яме. Положив камни на место клинков, оценив их остроту и балансировку, подавив рвущуюся на лицо улыбку, Аврора начала вести круг, подбрасывая и направляя каждый из снарядов. То и дело кося взглядом на отдельные моменты гравюры - шуты и акробатки на ней становились все более эротичными с каждым метром, все непристойнее становились сами гравюры, снова заставив женщину хихикнуть от сюрреализма этой ситуации. Не такого ждешь, оказавшись похищенной из собственных покоев настоятельницей с реками пролитой крови за спиной, совсем не такого.       Третий алтарь, но уже пустой, ясный намек на то, чтобы оставить оружие и тогда тебя пропустят, но Аврора оставляет только семь из десяти острейших и прекрасно сбалансированных клинков, сжимая два оставшихся в руках, а последний в зубах - раз уж ее вооружили, то глупо разоружиться самой, не так ли? Увы, пришлось оставить оба зажатых в руках оружия, потому что дальше от нее требовалась продвинутая акробатика. Следующая часть коридора выложена белой плиткой, на полотне которой видны единичные пятнышка плитки красной, а ступать вперед можно, но лишь опираясь на красные квадратики, треугольники и кружки, причем каждый раз разной конечностью, пока не отработаешь всеми четырьмя. Если ошибешься, то силовое поле мягко подвинет тебя на начальную позицию.       Для того, чтобы пройти вперед, все еще сжимающей лезвие в зубах преподобной Авроре пришлось исполнить настоящую цирковую программу, с десятком сальто, прыжков, упоров на отдельные конечности и даже отталкиваний от стен и потолка. Зрелище, как она прекрасно понимала, весьма интересное и довольно абсурдное, особенно если знать, кто именно там трясет грудью в прыжках и пируэтах. Упав на снова деревянный пол, выплюнув изо рта свой сбереженный нож, Аврора снова хихикает, а потом начинает хохотать, настолько это все неожиданно, абсурдно и просто нелепо, во всех смыслах нелепо - чего от нее хотят, чего ждут и зачем медлят? Или ее действительно притащили сюда для того, чтобы понаблюдать уникальную для мира цирковую программу, первое за сотню лет выступление самой преподобной Роры?       Отдышавшись, подняв свой трофейный нож, обнаженная жрица прошла в следующую дверь, оказавшись в комнате со светящимися мягким светом каменными стенами, а также полом и потолком из того же материала. Настоящий каменный мешок, причем без дверей, ведь даже та, через какую она вошла, уже захлопнулась и слилась с камнем стены. В голове успевает промелькнуть мысль о том, что вот это, похоже, тот миг, какой она так ждала - момент, когда пора сжигать свою жизнь в Солнечном Свете, лишь бы не отдать ее в руки врагу. Вот только среагировать она не успевает, ведь комнату уже заполняет даже не газ, а какая-то белоснежная пылевая взвесь.       Аврора приготовилась к боли, удушью или просто отключающему воздействию, но точно не ожидала, что одно лишь касание этой пыли к ее коже будет настолько невозможно приятным. Нож оказался выронен и позабыт в самые первые секунды, когда женщина осознавала, что она буквально кончает кожей, вернее любым участком, которого касалась эта странная пыль. И очень быстро она стала покрывать ее всю, накрывая волной никогда не виданной интенсивности ощущений. Бесполезной оказалась вся ее воля, тренировки, подготовка, способности, просто не имели они никакого толку, потому что происходящее с ней выходило за любые рамки того, что можно контролировать и преодолеть. Она не могла даже начать биться в экстатических судорогах, не в силах была закричать или даже пошевелиться.       Первый вдох она сделала рефлекторно, но это тоже словно запустило реакцию ее тела, заставляя вдыхать и выдыхать снова и нова, как можно глубже и быстрее. Не потому, что не хватало воздуха, нет, тело словно потеряло контроль, как при рефлекторном действии, когда стукнешь по нерву на коленке. Вдох и выдох, жгучее удовольствие и охвативший все тело невозможный и непредставимый жар, угнетающий и рвущий сознание, ломающий любое сопротивление, и погружающий Аврору не в сон, а в некое каталептическое состояние, когда нет ни сна, ни бодрствования, ни мыслей, ничего вообще.       Она пришла в себя рывком, словно моргнула и тут же осознала, что с ней не все нормально, что случилось что-то важное. Пройдя через оказавшуюся прямо напротив нее дверь, - выброшенный в бреду нож куда-то исчез, - преподобная вышла в следующую комнату и оказалась напротив большого ростового зеркала, оценивая произошедшие с собой изменения. Первым, что бросилось в глаза, была, конечно, грудь. Аврора по праву считалась женщиной красивой, но походила по канонам красоты стройной, изящной, а грудь ее была заметной, но не громадной. Именно была, потому что сейчас она смотрела на пусть не вымя тавры, но весьма и весьма объемные сиськи, уже не помещающиеся в ладони. Также нельзя было не отметить набравшие крутизны бедра и ягодицы, впрочем, остающиеся крепкими и сильными, а еще губы, нельзя забыть о губах - несколько более пухлые, ярко выраженные и сейчас чуть приоткрытые.       Уже повод для множества самых разных эмоций, но все это меркло перед тем, что Аврора стала бледной, словно побелка на потолке. Потому что ее и побелили! Она вся, с ног до головы, будто бы была покрыта толстым и не смываемым, не оттираемым слоем белил. Будто бы ее превратили в какую-то пародию на циркового шута и бордельную куклу. Не выдержав, Аврора начала хихикать, а потом и смеяться, сначала от нервов, а после и просто потому, что ей нравилось смеяться, нравилось хихикать, будто каждый смешок стал аналогом юркого язычка на ее сосках и бутоне, каждый взрыв хохота словно долбил ее с двух концов на всю глубину.       Аврора смеялась пока не кончила, а потом смеялась еще немного, прежде чем пришла в себя и уставилась на свое отражение с нечитаемой гаммой чувств. Мысли в голове путались, думать было физически тяжело и, попытавшись преодолеть этот барьер, она снова засмеялась, пока не кончила вновь. После третьей попытки, Авроре стало ясно, что подавить странную пустоту в голове просто так не выйдет. Снова хохотнув, звонко и заразительно, Аврора подавила смесь веселья и возбуждения, вставая на ноги. Куда бы не вел этот путь, но там будут те, кто все это устроил, и она добьется того, чтобы они вернули все вспять.       Придя к таким выводам, женщина шагнула вперед, открывая новую дверь. Еще один долгий коридор, только теперь он был покрыт не клинками и зеркалами, не гравюрами и барьерами, а множеством длинных павлиньих перьев, торчащих изо всех сторон, да и сам коридор был уже, чем прошлые. Как ни старайся, а пройти так, чтобы перышки не коснулись выбеленной и обнаженной кожи, все равно не выйдет. Аврора щекотки не то чтобы не боялась, она на нее реагировала, но была уверена, что даже в таком состоянии, она сможет себя сдержать. Так они и думала до момента, когда первое перо, какое не удалось обойти без контакта, скользнуло под коленкой сзади. - Ихихихихихихихи! - Воля ничего не значила, ничего не могла сделать и ничем помочь, настолько яркие это были ощущения, настолько это было внезапно, чувственно и приятно. - Хахахахахахаха!       Ноги невольно несли ее вперед, но с каждым перышком, с каждым смешком и спровоцированным им оргазмом, все меньше и меньше Авроре хотелось сопротивляться, пока она окончательно не растворилась в своем смехе, в этой восхитительной щекотке, в таких приятных оргазмах и всепоглощающем, не прекращающемся веселье. Хихикая и пытаясь вспомнить, как вообще нужно доставлять себе удовольствие, словно забыв о том, как это делается, как правильно себя тереть, щипать и трогать, она вывалилась, едва не падая, в очередную комнату, где ее уже ждала парочка одетых в развратную версию одеяний нейратских служанок девушек. - Привет, я - Рора. - Представилась она, использовав старое имя, чтобы не засветить свое настоящее в целях такой смешной секретной секретности. - Можно просто Ро.       Служанки лишь улыбнулись и защебетав всякие похвалы в адрес Роры, то и дело поглаживая ее по рукам, ногам и груди, доводя до невольных вспышек смеха и последующих оргазмов, потащили ее прихорашивать. Первым делом ее одели в какую-то очень забавную версию шутовского костюма, с очень большими вырезами, вываленной грудью и не закрытой промежностью. Фактически, это были одни только облегающие тело ленты, к которым, правда, можно крепить всякий шутовской реквизит, а не нормальная одежда. Оценив то, как она в этом выглядит, Рора не выдержала и ее буквально прорвало: - Ихихихихихихих! Шлюшка-попрыгушка, ахахахаха! - Старое оскорбление, еще из времен детства, теперь было особенно смешным и забавным, а еще она опять кончила, забрызгав личико затягивающей ей лентовые сапожки служанки, отчего засмеялась только громче. - Охохохохохох! В этих тряпках мои сиськи видны, они тоже будут, хихихи, подпрыгивать, шлюшка-попрыгушка, сиськи-прыг-прыг-прыгки! Ухухухухухуху!       Одна из служанок достала банку с какой-то странно переливающейся краской, а также рисовальную кисточку и принялась подкрашивать ее белоснежные соски в ярко-алый, а после таким же алым рисовать расходящуюся от сосков спираль - по одной на каждую прыгучую сиську, что заставило Рору засмеяться вообще без тормозов, брызгая соками, пуская слюни и пересказывая все всплывающие в памяти тупые шуточки. Впрочем, она была уверена, что в таком состоянии, она будет смеяться даже если ей просто палец показать. А уж если в нее этот палец засунуть, или даже не только палец!       Разодев ее в этот за-ме-ча-тель-ный костюмчик, служанки, вежливо улыбаясь ее шуткам, подвели ее к одному из углов, где из стены торчал, ну, как бы это ни было банально, большой такой дамский спаситель, от взгляда на который белоснежные губы Роры невольно раскрылись еще сильнее. Она понимала, что происходящее с ней не норма, попыталась что-то возразить, может, даже шутку какую рассказать, но служанка просто чуть надавила на затылок и насадила Рору глоткой на фаллос.       Спаситель скользнул в нее так легко, словно никакого сопротивления тела не существовало в принципе, а на губах появился даже не вкус, а ощущение вкуса, понимание того, что любой отсос теперь будет ощущаться велихихихихихиколепно! Рора одним резким движением снялась с того стержня, на какой насадилась, но вместе с этим пришла такая неприятная пустота в ротике и голове, что она тут же попыталась от нее избавиться, насаживаясь вновь. Избавилась только от пустоты в ротике, - как Ро, только ро-тик, хихихихихи, - а в голове стало только пустее, пущее, пустявие, совсем-совсем пустенько!       Все глупее и глупее, все тупее и тупее, пока все-все переживания, лишения, мысли, страхи, размышления и вся прочая скучная хрень не покинули головку Роры - до тех пор она сосала там, ритмично двигая головой, держа губы идеальным кольцом вокруг такого сладкого члена, сладкого самими фактом наличия в ее ро-тике, а не по вкусу. И когда ее все же оттянули от ее занятия, щебеча о том, какая она хорошая, как все верно сделала, Рора не стала вновь думать о солнышке, долге, работе, крови, плене и прочих глупостях, она просто захихикала вместе со служанками, мощно кончила, засмеялась и пошла смотреться в зеркало.       Ей было хорошо.       Губки, и без того ставшие больше, словно увеличились еще немного, а само лицо, все так же покрытое слоями алебастровых белил, несколько изменилось. На ее щечках теперь было два бледно-красных румяных круга, словно у куколки нарисованных, а сам ротик мог быть только в двух позициях. Рора могла улыбаться и смеяться, с самыми разными улыбками, либо она не смеялась и тогда лицо принимало абсолютно равнодушный вид, а губы открывались идеальным кОлечком, словно охватывая невидимый фаллос. Как ни странно, но слюней в таком состоянии не было, только широкое колечко голодного ротика, готовое тут же начать сосать, как только это будет нужно и можно.       От этой мысли Рора снова захихикала, давая ее ро-ротику закрыться и, с улыбкой на лице, принялась жонглировать несколькими дамскими игрушками поменьше. Сделав невероятно акробатичный пируэт и подбросив пару снарядов под самый потолок, высокий-высокий, а остальные цепляя на петельки к ее новому одеянию, Рора встала на ручки, раздвигая ноги в идеальном шпагате и задирая их кверху. Падающие игрушки входят ровно туда, куда она их и направила, прямо в готовые и влажные дырочки, вызывая два, слившихся в один, оргазма. - Ихихихихихих! Бывайте, дурочки! - Прощается Рора, ставая на ноги, но не вынимая крепко зажатые ее стенками игрушки из своих дырочек, двигаясь к следующему входу. - Рора идет тан-це-вать! Хохохохохох!       Ее встретил огромный, заполненный людьми и не людьми зал, какой она была готова смешить и развлекать столько, сколько будет в силах стоять на ногах, потому что не для того ли она здесь? Смешная, гибкая, красивая, похотливая и, быть может, самую малость туповатая, но это нормально, не так ли? Все же не зря ее сюда пригласили и не зря сделали это вот так, не дожидаясь согласия, потому что Аврора, в отличие от Роры, совсем разучилась смеяться и веселится, все игралась со своими ножиками и бритвами. Сисястая арлекин понимала, что с ней явно что-то сделали, но она ведь осталась нормальной, удержалась под контролем и сейчас может спокойно развлечься на этом большом празднике - здесь явно нет тех, кто будет задавать ей всякие скучные вопросы и требовать ответов.       В этом ее победа, в этом сила Роры: она слишком тупая, чтобы быть в силах рассказать всякое секретное, а еще слишком красивая, так что если ее будут ну очень сильно доставать этими вопросами, то она просто потрясет сиськами, поработает ро-ротиком и все вопросы в головах задающих просто про-па-дут если не навсегда, то очень и очень надолго. С этой мыслью, сменив тон улыбки, она двинулась в сторону какого-то паренька, немного потерянно приходящего в себя после общения с парочкой загорелых островитянок, только-только с него слезших. - Приветики, а что это у тебя за ухом? - Игриво-смешливым тоном она показывает пальцем чуть в сторону, а когда парень повернулся, дергает его на себя, заставляя упасть лицом прямо в ее грудь. - А хочешь, Рора покажет тебе фокус-покус?       Одного касания к покрывающему ее кожу алебастровому нечто хватило, чтобы только что кончивший паренек снова стал тверже железа. И пока он пытался продышаться после этого опыта, Рора встала на колени, быстро стянула так и не застегнутые толком штаны, приподняла свою грудь и быстро-быстро накрыла ею стоящий колом член. От этого ее жертва раскрыла глаза совсем уж широко, выпучив их настолько сильно, что она даже испугалась, как бы не лопнули. - Где твой ножик, где твой член? - Спросила она нараспев, наслаждаясь произведенным эффектом, а после невольно захихикала. - Он попался Роре в плен! Ихихихихи! Понял, в плен, а? - О, святое Солнце, я же сейчас... - Он явно не ожидал такой быстрой реакции, но Рора не стремиться растянуть удовольствие, уже активно сжимая свою грудь, то приподнимая ее, то опуская, то ослабляя хватку, то делая ее еще более тесной, пока жертва не начала выпускать семя в ложбинку между ее сисек. - Оооох! Это было, это было нечто, клянусь Солнцем, ни капли не жалею, что потратил на это приглашение целое состояние!       Рора только похихикала еще сильнее, пытаясь вспомнить, не видела ли скучная бука Аврора вот этого милого мальчика, но вместо этого захихикала еще раз и кончила вместе с ним. Ощущая, как поток семени исчезает между ее грудей, Рора выжимает последние капли из своей первой жертвы и выпускает его на волю. На ее груди нет ни единого пятнышка, белила впитывают и пот, и семя, оставляя только идеально гладкую кожу, к какой так приятно прикасаться любой частью тела. Жертва к тому моменту уже загнано дышит и, кажется, он готов выплеснуть еще немного, но должна же Рора оставить немножко и другим девицам, которых здесь хватает с запасом. - Подождите... твое… то есть ваше лицо, я же вас уже видел и вы... - А глупая Рора думала, что у него тогда глаза сильно выпучились, но сейчас ясно, что он может и больше, у Роры аж новая улыбка на лицо вылезла, а сама она захихикала особенно довольно. - П-преподобная Авр-рора? Стойте, это неправильно, мне нужно вас как-то отсюда вытащи...       Нет, так-то, конечно, приятненько, что ее узнают молоденькие мальчики, но она же здесь ин-ког-ни-то, а не по должности и ей совсем-совсем не нужно, чтобы ее начали узнавать или того хуже - подходить со всякими вопросами. Потому что вопросы, особенно скучные, задают умным девочкам, а не глупышке-попрыгушки вроде всегда готовой раздвинуть ножки Роды. Это может взять да испортить для нее и всех-всех-всех праздник, так что нужно срочно что-то придумать. И она, внезапно, понимает, что вполне может сделать все как надо: - Ихихихихих! Какой глупый мальчик, думает про глупые глупости, а не про сиськи Роры. - Она выпячивает предмет разговора, начиная мерно ими покачивать, ощущая ровный и спокойный жар, идущий вдоль нарисованных спиралей на ее груди, замечая, как становится пустым и тупым взгляд слишком догадливого мальчика. - Смотри на сиськи и кончай, а кончая забывай!       С грудным стоном жертва, так и не натянувшая штаны, выливается прямо на пол, падая на задницу и словно погружаясь в транс. А к нему уже спешит пара служанок, готовясь помочь и направить, чтобы не задавал лишних вопросов. Почему-то Рора точно знает, что тот человек, какого она должна была проведать и показать ему фокусы в самом начале, уже не здесь, на празднике, а где-то в коридорах и комнатах всего этого комплекса, потому что он собирался не фокусы от Роры смотреть, а всякие глупости глупые делать, но это понимание как приходит, так и уходит с очередным взрывом смеха.       Поправив свои сиськи, сделав быструю разминку и растяжку, Рора сделала несколько сальто и понеслась в центр зала, привлекая к себе внимания и предлагая каждому желающему показать свой любимый фокус и исчезновением члена между ее сисек или между ножек. Многие, из зрителей соглашались, многих она удивляла, какие-то из них имели свои особые просьбы, так что Рора хохотала и хихикала почти непрерывно. Какой-то милый дяденька из Сахиб-Нере, судя по цветастому и дорогому халату, попросил Рору согнуться в пояснице, хватаясь ручками за носочки, и так стоять, пока ее драли сзади. Потом ее разделили на двоих два крепких гнома, а она их очень удивила, когда сумела растянуться так, чтобы повиснуть на двух членах, - в киске и ро-ротике, - удерживаясь и балансируя за счет работы тесно обнимающими того, что сзади был, ног и силы собственного отсоса. А ее ножки тем временем были закинуты через спину, так что ступни опустились на ее затылок, а сама Рора извернулась в кольцо, держащееся в воздухе только на паре гномьих членов.       В иной миг она почти узнала какого-то северного вождя, который ее, вернее Аврору, тоже узнал и особенно сильно хотел ее во всяких разных позах. Улыбаясь и отсасывая одному северянину за другим, а их было почти десяток, пришедших проведать Рору-Аврору, она дождалась того, что один из них, вместо того, чтобы лапать или трахать Рору, попытался пробить той кулаком в висок, прямо вот чтоб насмерть. Легко и со смехом уклонившись, она расслабила лицо, убирая улыбку и раскрывая кольцо губ и когда его взгляд невольно прикипел к этому кольцу, не в силах оторваться, даже если бы захотел, просто сделала сальто назад.       Тот самый миленький северянин, который ее и пригласил сюда, и сам пробил своему другу в лицо, что-то говоря про договоры, сделки и безмерно могучих ублюдков, которых не стоит злить, но такие скучные вещи Рора не слушала и не запоминала. Зато запомнились парочка служанок, быстро взявших грубияна в оборот, поцеловавших его в место удара, помогших ему успокоиться, а потом попросивших Рору пройти с ними. Увы, но понадеялась акробатка-насмешница несколько зря, потому что ее попросили не кувыркаться в постели, а просто трясти своими спиральными сиськами пока две служанки что-то шептали на уши кончающему каждые двадцать секунду хаму, как по часах, правда-правда. Она трясла и хихикала, смеялась и сама кончала, так что ей, за послушание, разрешили под конец самой сесть на лицо дурачку, одновременно взяв его все еще напряженные и кончающий член в ро-ротик, и на некоторое время она выпала из реальности.       Когда вернулась, хама уже успели увести, а она вместо члена сосала сладки-сладкий леденец в форме такового, так что не став вынимать удивительно вкусную сладость из ро-ротика, она пошла дальше веселить народ и веселиться самой. Некий полуэльф хлопал в ладоши и откровенно хохотал вместе с ней, когда она показала ему, как умеет ловить падающие вниз игрушки своими дырочками. Правда, пришлось отдать леденец проходящей мимо с недовольным и презрительным видом темной эльфийке, мол, пусть сама развлекается. Она сначала посмотрела на нее, словно на ничтожное насекомое, а потом ухмыльнулась и забрала вкусность, принявшись лениво ее посасывать. А заодно потащила следующего за ней элегантно одетого мужчину с напомаженными усиками за воротник, словно собственную игрушку, время от времени вытягивая леденец изо рта и со мстительным удовольствием рассказывая тому, что она сейчас выжмет его досуха за его дерзость.       Остаток праздника она провела то в одной компании, то в другой, не столько трахаясь с кем-то, сколько развлекая, веселя, а также помогая служанкам с теми гостями, какие портили людям праздник. В большинстве случаев хватало простого вежливого замечания, но некоторые из приглашенных, видя кровного врага и ненавидя его столь же сильно, как и он увидевшего, на увещевания не реагировали. Пару сцепившихся в самой настоящей дуэли на десертных ножах и лопатах для разрезания тортов глупцов были вовсе скручены едва ли не физической силой. Одна из служанок брызнула им в лицо из какого-то флакона и успокоившуюся парочку, вместе со служанками куда-то унесло телепортом.       Появившаяся на праздник четыре часа спустя пара очень грудастых, и очень похотливых зрелых женщин с ярко выраженной мускулатурой в остатках с трудом держащейся на громадных сиськах мужской одежды один в один как у двух бузотеров, заодно и выглядящих родными сестрами пропавших, только очень красивыми и сисястыми, тоже вызвали определенный фурор, после этого она вообще никаких проблемных гостей не встретила. Ах да, еще запомнилось то, что никто особо не горел желанием этим дамочкам помочь с их похотью, даже сама Рора их пожалела и отлизала, чтобы не грустили, но потом один пожилой мужчина с уже седыми волосами и внешностью бургомистра одного из крупнейших вольных городов Нейрата, ранее скрывавшийся в каком-то алькове в компании с весьма фигуристой ящеролюдкой, узнал об этой истории и забрал обоих новеньких в тот самый укромный уголок. Проведавшая тот уголок немногим позже Рора, потом вынуждена была отлизать несколько раз грустной ящеролюдке, которая обижено ласкала себя собственным хвостиком и смотрела на то, как ее бургомистр не отрывался от обеих новых подружек.       Лица и судьбы сливались воедино, от смеха и хихикания срывался голос и даже постоянные оргазмы уже не облегчали усталости, так что Рора снова нашла того смутного знакомого паренька, даже в момент пика поминающего Солнце, дала ему облизать ее сиськи, просто дала, еще раз дала, но уже в зад, а только потом, когда ему не возвращала силы даже магия ее выбеленной кожи, расслабила улыбку, позволяя губам раскрыться в кольцо, в последний раз отсосала, провела его, уходящего в основной зал, довольным взглядом и почти мгновенно выключилась. Сквозь сон она осознавала, смутно и неуверенно, что ее продолжали драть даже спящую, но это ее уже не волновало.       Рора уже навеселилась.

***

      В жизни преподобной Авроры, несмотря на всю ее занятость, все же имелось место для развлечений и в последнее время она, тратящая многие часы на то, чтобы составить или подписать очередную кипу совершенно секретных документов, решила, что неплохо было бы разминать вечно устающие кисти. Невольно она вспомнила детство, решив восстановить не особо-то и забытый навык жонглирования острыми ножами, что, в сочетании с ее более интимными потребностями... острые лезвия, обнаженное тело, отработка акробатических приемов и гибкости в компании верного Фальнара.       Он так смешно старался не подпрыгивать глазами вслед за колебаниями ее груди, что она впервые за долгое время искренне и чисто засмеялась. А еще впервые за столь же долгое время решила не только принимать ласку от мальчика, но и самой показать, на что способны ее большие и нежные губы, острый и быстрый язычок. Судя по всему, Фальнар оказался более, чем просто довольным.       Вообще время было удачным, ведь парочка из ранее доставляющих проблем Теократии личностей, которых сама Аврора могла считать кровными врагами, просто и без затей исчезли, не оставив ни единого следа и оставив без управления крупную воровскую гильдию и малый флот северных налетчиков. Великолепная новость, от которой так и тянуло улыбнуться или вовсе засмеяться.