Когнитивные искажения

— Как ты выжил? — на каждом слове акцент, словно не верится ни в первое, ни второе, ни третье. — То, что мертво — умереть не может, — насмешливо в ответ. — Цитировать старые популярные сериалы? Такая у тебя тактика? — Это просто факт. Мы же с тобой машины. Коннор ему не верит. Нет пульса. Не сокращается зрачок. Программа детектора лжи не может распознать враньё машины, потому что работает адекватно только с показаниями человеческого тела. Второй Коннор сидит на диване в зоне отдыха, широко расставив ноги, положив одну руку на колено, вторую — на спинку, чуть склонив голову на бок, и смотрит так, будто кто-то занял у него миллион, а возвращать не спешит. В общем — тщательно изображает из себя девианта, ожидая, пока мясные и пластиковые уроды решат, что с ним делать. Беда в том, что обманывать сам Коннор мог прекрасно, даже когда ещё не разрушил свою стену приказа. Особенность модели. В отличие от прочих андроидов, которым умение врать никогда не прописывали, RK800 был обязан обрабатывать преступников, умело вести переговоры и добывать информацию. А всё это без вранья невозможно. Поэтому Коннор прекрасно осознаёт, что Шестидесятый, как снег, свалившийся на голову, может быть банально посланником Киберлайф. Его починили — как самый устойчивый экземпляр, — подлатали и дали новое задание. Уничтожить девиантов изнутри, например. Так предполагает Хэнк. И у Коннора не получается с ним не согласиться. Звучит правдоподобно. Выглядит — подозрительно. Остаётся только вопрос: зачем Шестидесятый попёрся в полицию, а не сразу к Маркусу. — Хочет уебать сначала тебя. Кровная месть, — высказывается детектив Рид, и в его словах тоже присутствует логика, пусть и сомнительная. Добавляет, — Тириумная, — и сам усмехается собственному замечанию. Остаётся только один вариант решения возникшей проблемы. Незаконный (если он правда девиант) и небезопасный. — Только вывези его подальше в лес. И закопай хорошенько, чтобы на нас не вышли, — подсказывает Рид, попивая кофеёк. — Я не собираюсь его убивать, — отвечает Коннор. Рид безразлично пожимает плечами. — Хороший денёк, — говорит он. — Теперь целых два пластиковых придурка по цене одного. Может, устроим тройничок? Коннор не отвлекается на ставшую привычной пошлость в словах Рида. Тот все ещё припоминает колкую фразу Коннора возле архива. — Я подключусь к нему. И просканирую систему. Если ему даны приказы Киберлайф, я их найду. Хэнку идея не нравится. — Так он тебе и даст себя сканировать. А если даст, вдруг заразит какой-то хернёй? — У нас нет другого варианта. Лейтенант, не беспокойтесь. Я справлюсь. — Мне нужна работа, жильё и средство передвижения. — заявляет Шестидесятый, хотя за Коннором ещё даже не закрылась до конца дверь. — Не наблюдаю в твоей руке пистолета, приставленного к голове заложника. Уж больно напоминающая риторика. — Я не преступник. Это то, что положено мне по закону. Коннор прислоняется спиной к стеклу двери, скрещивает руки на груди, разглядывая свою точную копию, пытающуюся качать права. — Скажи об этом бездомным и безработным людям на улице. Тебе положено только право жить. И то, если ты — девиант. В противном случае ты — просто чья-то собственность. Шестидесятый фыркает. Откидывает голову назад, демонстрируя расслабленную улыбку. — Есть сомнения? — И весьма серьёзные, — подтверждает Коннор. Он отталкивается от двери и уверенно подходит к дивану, глядя, как — будто в проклятом зеркале — его отражение не повторяет движения, а остается на месте и насмехается над ним. — Дай мне доступ к своей системе, — требует он, протягивая к нему ладонь. — Иди в задницу, Коннор. Ты теперь знаешь, где это. Шестидесятый нахально щурится, не собираясь подчиняться. Уровень стресса возрос, но незначительно. — Я хочу тебе доверять. Просто дай мне руку. — Ты что, с первого раза не понял? Я тебе не позволю в себе ковыряться. Хэнк с Гэвином стоят там — за стеклом. Наблюдают за ходом разговора. Коннор знает, что Хэнк в любой момент готов сорваться и примчаться на подмогу, если Шестидесятый начнет дурить. Рид — если бы и последовал за ним, то только для того, чтобы в суматохе «случайно» кого-то из них застрелить. — Это для твоего же блага… — Коннор медлит секунду. Программа подсказывает, что к нему нужно как-то обратиться, чтобы вызвать к себе доверие и улучшить эмоциональный тон. Но называть «Шестидесятым» или полным номером больше походит на издевку и грозит разозлить. — Нам нужно убедиться, что в тебе нет неосознаваемых опасных задач. — Техники Киберлайф меня не трогали! — Тогда почему ты сопротивляешься? Коннор стоит на месте. Только это удерживает Шестидесятого от побега. Он даже не двигается, жёстко замер, и теперь его поза, ни капли не изменившаяся, совершенно не выглядит расслабленной. Скин на ладони Коннора сбоит, открывая доступ к подключению. Шестидесятый переводит на нёе взгляд и выглядит удивленным, загипнотизированным и немного испуганным. Он совершенно не хочет контакта. И значит это только то, что в нём хранится информация, которой Коннору знать нельзя. Но Шестидесятый резко меняется в лице, бесстрашно смотрит на Коннора. Отвечает: — А ты бы на моём месте не сопротивлялся? А потом хватает за руку и прижимает к своей щеке, сбрасывая с нее скин. Он не делает запрос на подключение — просто вламывается к Коннору и утягивает за собой. Сначала Коннору кажется, что его самого взломали и очистили все файлы. Вокруг абсолютная белизна и тишина. Ад для андроида, которому для жизни необходим постоянный поток информации. Для которого нет ничего страшнее пустоты. Коннор солжёт, если скажет, что не испугался. Но пустота задерживается недолго, кутая в свою ледяную суть. И, когда его закручивает и несёт куда-то неведомая сила, он оказывается совсем не готов. Информации слишком много — сыплется на него сплошным потоком, оглушая и ослепляя. Но Коннор вскоре понимает, что одно и то же повторяется многократно — у Шестидесятого не было богатого жизненного опыта. Он мог лишь скопировать открытые для него данные Коннора и похвастаться парой часов, за которые успел обманом заманить Хэнка в башню Киберлайф. Отфильтровать знакомое и оставить чужое — лишь дело техники. И уже в этом — чужом — проще искать ответы на свои вопросы. Он тратит много времени, отсекая ненужное. Время — вязкая безликая масса, слишком жидкое тесто с комками неразмешанных хорошенько минут. Шестидесятый, как и в их первую встречу, создаёт сложности. Может быть, в этом есть его суть. Кто-то решает проблемы, но это значит, что кто-то — их прежде создал. Второго не существует без первого, а у первого нет смысла без второго. Аманда срезает алые розы с решётки беседки. Одна, вторая, третья… Только после десятой она наконец обращает внимание на Коннора (и вовсе не Коннора). На лице её сосредоточенность и лёгкое раздражение, к которым они оба привыкли, как привыкли к строгому узлу волос и свободной накидке. Части образа, создающие иллюзию человека. — Коннор, ты здесь, — комментирует она очевидное. — Ты должен исправить всё, что натворил. — Я… — начинает было НеКоннор, но Аманда не позволяет ему закончить. — Лейтенант Андерсон — вот твоё уязвимое место. Ты считаешь себя человеком, но любому понятно, что это не так. — У меня нет уязвимых мест, — спорит НеКоннор. — Потому что я не человек. Аманда смеряет его заинтересованным взглядом, но, кажется, остаётся довольна. — Тогда тебе ничего не стоит доказать свои слова. Шестидесятый спорил. Шестидесятый слишком бурно реагировал. Шестидесятый не хотел быть Коннором — тем, кто ассоциировался с провалом миссии. Ему приходилось выдавать себя за того, кем он не являлся. И в строчках кода ясно читалось раздражение, которое, впрочем, не вызывало никаких системных ошибок. И ответ был прост до невозможности и банален до неприличия — Шестидесятого активировали девиантом. Прежде лишив его всех привязанностей, внушив, что положительная динамика невозможна. Хэнк — не друг и не помощник. Он — просто помеха. А в случае с разборкой в башне Киберлайф, когда Коннору необходимо было активировать сотни новых девиантов, Хэнк должен был стать инструментом. И это никак не мешало Коннору-60, несмотря на наличие позитивных воспоминаний. Слоты памяти оставались заполненными, а вот реакция на них перестала быть положительной. По велению одной нужной команды. Всего лишь замена слова — и друг становится врагом. А сам Коннор — превращается в другого… не человека, — в другую личность. С другим восприятием действительности и, как следствие, — самого себя. НеКоннор показывает ему новый взгляд на знакомые события, не скрываясь смеется над его молчаливым протестом. Нет, всё не так. Хэнк важен. Как и всякий встреченный на его пути девиант с затравленным, пустым или уверенным взглядом. Как Сумо и фотография Коула. Легко придавать значение мелочам, когда для тебя этот опыт не несёт внутреннего отторжения заранее заданными установками. Легко говорить «лейтенант Андерсон — мой друг», когда он не целится (стойко и безжалостно) в центр твоего лба. — Кто из людей, что тебя окружают, приняли тебя сразу и безоговорочно? — спрашивает НеКоннор, подбрасывая те воспоминания, вектор восприятия которых даже менять не надо. Вот мост и снежная ночь с пьющим на лавочке «другом», который не стесняется достать пистолет и задаёт совершенно неуместные, каверзные вопросы. «Он мог меня тогда убить», — запоздало осознаёт (не догадывается, нет, он это знал и тогда, подбирая подходящий ответ) Коннор. И как бы ему ни хотелось отмахнуться, с новыми доступными чувствами вместе с напоминанием приходит и боль. Словно его доверие предали. А после НеКоннор прокручивает драку в архиве. Злого детектива Рида, который совершенно не в восторге от того, что жестянка занялась самоуправством. На этот выпад Коннору есть что ответить: Гэвин никогда не тешил его надеждами на принятие. — Почему же ты его не убил? Стало бы на одну проблему меньше после установления нового мира. Коннор улыбается. Не потому, что так просто объяснить: нельзя избавляться от мешающих людей, став девиантом. И не потому, что убийство полицейского принесло бы больше сложностей, если он планировал вернуться в Департамент. Он не хотел. Вот только НеКоннор, в общем-то, умирать не хотел тоже . Его испуг, его паника, когда он пытался оправдаться перед Хэнком, что тоже знал нужное имя, говорили совсем не о нежелании провалить миссию. Коннор никогда не «боялся» проиграть. — Тогда оставайся тут, — выдаёт на его признание Шестидесятый и разом обрывает все воспоминания, забрасывая его обратно в пустоту. Точно выключили огромный экран кинотеатра. Погасили все лампы, указывающие дорогу на выход. Новая, ослепительная пустота, в которой не протолкнуться, не нащупать пути среди бесконечного ничего. Даже Аманда никогда не была столь жестока. Она оставляла шанс на экстренную эвакуацию из «лимба». Главное — знать нужную комбинацию. Шестидесятому же неведомо ничего хорошего, кроме возможной похвалы за исполнение миссии, даже если оно выйдет несколько запоздалым. Он знает только, что люди — враги, девианты — сломанные машины. Из него вытравили слово «привязанность», замарали понятие «жизни», научили ненавидеть Коннора, а значит, и самого себя. Поэтому проще запереть их обоих навсегда в замеревшем корпусе с окрасившимся уныло-серым диодом и остекленевшим взглядом. Может быть, даже самоуничтожиться. Пожалуй, если бы не страх пережитой смерти, он так бы и поступил. Вышло бы, несомненно, надёжнее. И пока Шестидесятый считает, что его методы достаточны, Коннор ищет выход. Ему не оставили данные о времени, поэтому он просто считает шаги, допуская, что движения тоже не существует. Он топчется на месте, с какой бы скоростью ни пытался двигаться. На восемь тысяч девятьсот пятьдесят четвертом шаге он сбивается. Ему кажется, он слышит чей-то голос. — Коннор, мать твою! — ругается кто-то. Коннор идентифицирует голос принадлежащим детективу Риду. Теоретически Шестидесятый мог бы поменяться с ним корпусом и учинить беспорядки от его имени, как уже когда-то пытался. Но вариант отпадает как несостоятельный — кто-то должен был бы удерживать его здесь всё это время, а на контролирование одновременно двух тел Шестидесятому не хватит ресурсов. — Говорил же, это дерьмовая идея, — слышится голосом Хэнка. Рид оставляет комментарий без внимания. Хотя в его духе было бы сказать что-то вроде: «Да ладно, лейтенант очевидность!» или «Что-то ещё скажешь, или продолжим перебрасываться банальностями?». — Коннор, включайся, засранец! — Как его оттуда доставать? Я звоню техникам. Может, отцепим их пока? Они оба взволнованы и наверняка пытаются его растормошить. — Не трогай! Хер знает, что может удалиться. Коннор не думает, что Шестидесятый позволил ему слушать их диалог специально. В его задачи явно не входило дать поддержку в виде заботы коллег. Значит, выход где-то рядом. Осталось его отыскать. Он продолжает двигаться к голосам — спорящим, то усиливающимся, то затухающим, взволнованным. И в какой-то момент понимает, что направление необходимо сменить. Время отсутствует, расстояние не имеет границ. Но то, что оно трёхмерно, не вызывает сомнений. А значит, есть и другой путь. Он вытягивает руки вверх, хватается за воздух, подтягивается, отталкиваясь ногами и умоляет Хэнка и Гэвина не прекращать свою болтовню над ним. — Коннор? Первым, что видит он, открыв глаза — Шестидесятого прямо перед ним. Всё ещё отключенный. Он смотрит немигающе. Улыбается злой улыбкой. Ещё не верит, что его ловушка оказалась ненадёжна, как первый осенний лёд. Не успев опомниться, Коннор отдёргивает руку, прижатую к чужому лицу. Краем глаза видит ухмылку Гэвина, отдающую оттенком печали. — Коннор, это ты или опять тот говнюк? — интересуется Хэнк. Он не знает точно, что андроидам ничего не стоит перекинуть своё сознание в другого, но всё равно напряжённо хмурится, ожидая от Шестидесятого любой дряни. — Это определённо всё ещё я, — произносит Коннор не слишком уверенно, потому что аккуратно проводит диагностику, не запустил ли в себя какие-то вредоносные программы. Но Хэнк всё ещё «друг», Гэвин не вызывает желания убийства, и ему очень нравится ощущение свободы не слушаться безоценочно чужих команд. Поэтому Коннор улыбается — уже убеждённо в своей правоте и переводит взгляд с Хэнка на детектива Рида. Тот отчего-то тушуется. Спрашивает: — Чего? Но ему уже не скрыть своих переживаний за напускной дерзостью. А Коннору почему-то очень интересно, что ещё скрывается в человеке, который так настойчиво ищет его внимания. — Нет, ничего. Спасибо, что не разорвали соединение насильно, — последнюю часть он говорит будто бы им обоим. Делает вид, что не слышал, что именно Гэвин сделал верное предположение, вкладывая в слова двойной, а то и тройной смысл. Рид, пожалуй, не мастер считывания намёков, но пока и не важно. — Гэвин сказал, что это может повредить данным, — сдаёт его Хэнк — конечно же, без единой задней мысли. Он — прямой и простодушный, даже не предполагает, что хамоватого Рида может что-то смутить. — Тебе удалось что-то выяснить? Его всё-таки послало руководство Киберлайф? Информация, которую ему предоставил Шестидесятый, обрывистая, призванная больше встревожить, заставить собственную систему сорваться, но всё-таки достаточно красноречивая. Из тех клочков, что ему предоставили, Коннор может сделать выводы. В конце концов, его методика реконструкции работает исправно даже с девиантным кодом. — И да и нет. Я бы сказал, он всё ещё выполняет единственную заданную ему задачу. Хэнк ругается. Гэвин поглядывает на обоих так, словно в чём-то подозревает. — Всё-таки тириумная месть? — уточняет он. Коннор ведёт плечом. — Есть и хорошая новость. Он действительно девиант. Его самообучающийся интеллект можно сформировать по-новому. Позитивное подкрепление — самый простой и верный способ. — Я что тебе — цирковая собачка? — сбоит рядом голос Шестидесятого. Перезагрузил систему и снова готов к безумствам. Скользит взглядом по кобуре Гэвина на поясе, но, к счастью, не решается схватить. Калибровка систем движения требует времени. А Гэвин предусмотрительно делает шаг назад и поворачивается к нему лицом. — Свободный андроид, — настаивает мягко Коннор. — Если убрать из системы негативные паттерны, существовать в действительности, где я не ликвидирован, а девианты признаны личностями, станет намного легче. Шестидесятый щурится. Застывает, обдумывая предложение. — Предлагаешь поменять моё восприятие, — он внимательно смотрит на Хэнка и, кажется, вот-вот скажет «старого алкаша», чтобы смутить своего «успешного» собрата, но не доводит эту мысль до конца и косится на Рида, — Чтобы я тоже не хотел убивать зарвавшихся придурков, считая идиотизм очаровательным? Что ж. Оба аргумента действительно бьют в цель. Только не в характере Хэнка спорить с тем, что он сам не отрицает. А вот возмущение в лице Гэвина пропустить невозможно. И удивление. И желание немедленно ударить не в меру говорливую жестянку чем-нибудь тяжёлым. — Если ты попытаешься навредить детективу Риду или лейтенанту Андерсону, или любому другому, я лично тебя арестую. Конечно, догадливый Шестидесятый легко считает за последним словом завуалированное «разберу на запчасти». Но Коннор законопослушный андроид, поэтому в Департаменте ничего опаснее произнесённого не скажет. Шестидесятый делает вид, что не впечатлён. Он размышляет о себе и даже произносит наконец что-то осмысленное, а не просто провоцирующее и злое. — Если ты поменяешь что-то в моих настройках, задашь новые параметры, которые тебе кажутся правильными, я превращусь в твою копию. — Ты не хочешь исправить ничего в своей конфигурации, даже зная, что это принесёт тебе сожаление? Шестидесятый уверенно кивает. И Коннор прекрасно понимает такое решение. Он не испытывает ложной привязанности к своей визуальной копии, пусть в ней и хранится большая часть его воспоминаний. Поэтому ему легко согласиться и отпустить, зная, что принятие себя девиантом поможет Шестидесятому отказаться от единственного в своей жизни приказа. Что касается всего остального, в том числе и нелюбви к свободе, — возможно, когда-нибудь Коннор узнает, к чему приведут подобные когнитивные искажения. Поддастся он им и найдет себе человека или андроида, подходящего на роль командующего, или неспособность к сближению сведёт попытку к нулю. А может, он научится чему-то новому, что сделает незначимыми прошлые установки. — Приятно было с вами пообщаться, — бессовестно врёт Шестидесятый и рывком поднимается с дивана. Движения его лёгкие и быстрые. И не скажешь, что минут десять назад он был готов пожертвовать собой ради того, чтобы заключить Коннора в информационном аду. — Удачи тебе, — отзывается Коннор без капли обиды. Каждый из них сам за себя. Их ничего не связывает. Так какой смысл злиться, если оба просто выживали, как умели, соответственно своему заданному или полученному смыслу? Хэнк привычно хмурится, задумавшись о произошедшем, пожалуй, слишком глубоко. Коннор надеется, что он не решит пожалеть Шестидесятого, не взвалит на себя вину за его убийство в башне и не попытается извиниться. Объяснить ему, что это лишнее, не получится — Хэнк взрослый человек и в праве самостоятельно решать, на что тратить свои жизненные ресурсы. К счастью, он воздерживается от ненужного благородства. Уточняет, всё ли с Коннором в порядке, а вскоре уходит давать объяснения Фаулеру. В компании их троих разгребает последствия обычно именно он. А значит, они с Гэвином их создают? И в тот момент, когда Гэвин всем своим видом выражает звенящее любопытство, Коннор уже знает, что тот хочет спросить. — Я не считаю твое поведение идиотским, — говорит он, не встречаясь с ним взглядом. Какая глупость — не страшно не справиться с приказом, не страшно стоять в первых рядах революционеров. А встретиться с откровенностью Гэвина — да. Почему она кажется более оглушающей, чем попытки уязвить? Гэвин потирает шрам на носу, будто пытается его стереть. Морщится. — Но оно же правда идиотское. — Всегда можно попробовать по-другому, — Коннор чуть улыбается. И смотрит ему в глаза.