Get me through the night

      В жизни Венздея довольно часто происходили случайности, которые совершенно точно не казались ему случайными. Роковые совпадения, мелкие закономерности, встречи, переворачивающие жизнь с ног на голову. Последнее, впрочем, случилось лишь однажды – и до сих пор болезненно откликалось внутри, стоило только об этом вспомнить. А вспоминать приходилось намного чаще, чем хотелось бы. Чаще, чем он в принципе мог бы себе позволить. Последний год так вообще невыносимо, как ты ни старайся отвлечься, растрачивая себя на алкоголь, музыку и случайных доступных девиц. Все равно голову разъедал один и тот же вопрос, словно поставленная на репит паршивая песенка – почему его просто выбросили, словно ненужную вещь?       И ладно бы, будь это очередное мимолетное общение, никак не запавшее в душу – у него таких призрачных приятелей вагон и далеко не маленькая тележка. Но это был гребанный лучший друг. Человек, подобравшийся к нему ближе всех, даже не прилагая особых усилий. Вот с первого разговора по телефону в душу запавший и на первой встрече ее же с концами и похитивший. Венздей как сейчас помнил этот диалог, в котором сразу же не было вот этой вот натянутой неловкости, когда не знаешь, как себя вести с собеседником и нервно думаешь, с какой стороны себя лучше показать. Все было настолько непринужденно, словно они были знакомы, как минимум, лет сто.       — Любимый фильм?       — «‎Техасская резня бензопилой»       — Чувак, мы точно поладим.       И поладили. Даже слишком. Венздей, прямо говоря, нашел свою родственную душу в человеке по имени Джои Джордисон. И это было взаимно. Он это чувствовал, хоть напрямую ему в этом никогда и не признавались, ну, оно и немудрено – такой горделивый и, к тому же, упертый баран, как Джои, до высоких признаний мог бы снизойти разве что на смертном одре, да и то вряд ли. А потому Венздею пришлось учиться его читать, на ощупь пробираясь по потемкам чужой души. Учиться видеть двойное дно в словах и истинные мотивы в действиях, то и дело натыкаясь на расставленные ловушки и шипы, что до крови раздирали тонкую кожу. Набив с несколько сотен шишек и покрывшись шрамами, он смог вырастить на себе хитиновый покров из осознания, что чаще всего за колкостями Джои прятал неумение выражать собственную боль, за молчанием – боязнь попросить о помощи, а за грубыми животными укусами, украшающими тело Венздея – желание полной, беспрекословной близости, будто бы это был единственный возможный способ ее постичь. Впрочем, для такого, как Джои – да. Определенно.       И вот сейчас, зная этого человека едва ли не наизусть, Венздей все еще не мог понять мотивов, сподвигших Джои исчезнуть из его жизни. Без прощаний, без объяснений – он просто ушел, в очередной раз сменив номер гребанного телефона. Просто сделал вид, что ничего не было, что вся их, как он любил это называть - "особая связь", в сущности не имела никакого значения. Как и не имели значения их бесконечные ночевки на студии, сумасшедшие гастроли, вечеринки, плавно переходящие в обжимания по углам и долгие ночные разговоры, законспектированные яркими отметинами по всему телу. Словно они не знали они друг друга, как облупленные. Как совсем чужие люди. Аж противно от этой мысли.       Джои оставил их общую историю оборванной на полуслове – и продолжил жить спокойно, в то время как Венздей, поглощенный своей зацикленностью, каждый новый день начинал с пачки одних и тех же, уже порядком набивших оскомину, мыслей. Он ненавидел себя, ненавидел его. Обижался и, о, Дьявол, скучал. Как же он скучал. Но, пожалуй, самым болезненным было полное непонимание – что он сделал не так? А Венздей был железно уверен, что это именно он сделал что-то не так, иначе… ну, не было просто повода бросать его. Они же лучшие друзья, они же одно целое почти что. Две последние клетки мозга единого организма, если хотите. Да, тур закончился, совместная работа тоже, но дружба-то от этого не зависит. Во всяком случае, он считал именно так.       Все два года тишины, каждый чертов день, Венздей мечтал еще хотя бы раз посмотреть Джордисону в глаза, в надежде найти в них ответ – ведь как бы искусно он ни натягивал на себя маску отстраненности, глаза всегда были его уязвимостью. Если уметь их читать, конечно же. А Венздей умел. Безошибочно умел. Еще лучше – спросить прямо, какого, собственно, черта произошло? Узнать ответ, каким бы он ни оказался – это возможность наконец-то отпустить, прекратить себя жрать, убиваться, тонуть в этом липком и темном, снова и снова гасясь алкоголем и случайными связями.       Поэтому, очередное странное совпадение, произошедшее в его жизни, показалось той самой ниточкой, ведущей к спасению. Когда менеджер сообщил, что группа Венздея будет выступать в один день и на одной сцене фестиваля с теми самыми Slipknot, он воодушевился – вот он, долгожданный шанс. Шанс встретиться с Джои и наконец-то поговорить, как взрослые люди. Высказать все наболевшее до последнего патрона, курком языка вылизать душу обоймы. Разоружиться раз и навсегда.       Однако, чем ближе становился день фестиваля, тем больше Венздею делалось не по себе от предстоящей встречи. Он совершенно не представлял, как себя вести, как подойти, когда и с чего вообще начать разговор. Это только в фантазиях все просто – подошел да спросил, делов-то, бро. А в реальности – все размыто и, черт возьми, страшно. Страшно услышать ответ – он же, блядь, разорвет и без того измученное сердце. И можно сколько угодно бравировать, убеждая себя, что готов услышать любую правду, даже самую неприятную, только вот на деле – проще убить себя, если честно, чем услышать то, чего боишься. Или просто исчезнуть. Поддаться примеру Джои и уйти из жизней всех людей, что его окружают. Вернуться в свою деревню и до конца жизни развозить унылые глянцевые журналы, вот только даже там едва ли найдется спасение. Венздей знал наверняка – тень Джои его непременно догонит. Прямо как тогда, в день их первого телефонного разговора, когда его отрешенная белая маска смотрела на него с первой полосы очередного журнала, который ему предстояло отвезти до адресата.       Венздей сидел в гримерке в обнимку с бутылкой старого-доброго Джека, в глупой надежде, что алкоголь сможет расставить его мысли по полочкам, добавить смелости и, конечно же, благословить на серьезный разговор. Такой вот своеобразный способ переложить ответственность. Сначала сильно напиваться Венздей не планировал, но его буквально вынудили. Вынудил. Гребанный Джои Джордисон. А что еще оставалось делать, если Венздея буквально колотило от одной только мысли, что они с Джои сейчас находятся в одном помещении?       Осмелев не без помощи виски, он решил подловить Джои в общем коридоре перед выступлением – наверное, это не самое подходящее время и место, но это определенно лучшая идея, которая только могла родиться в его здорово захмелевшей голове. Это же как припереть его к стенке – просто не оставить возможности сделать вид, что его, Венздея, не существует. Не будет же он при свидетелях, которые, вдобавок, прекрасно знают его бывшего согруппника, морозиться и делать вид, что впервые видит это бледное дредастое недоразумение. Это не мое, мне подбросили – как же.       Венздей курил, когда из той части коридора, где находилась гримерка Slipknot послышался целый хор голосов во всех возможных тональностях. «Ну, что, приятель, настал твой звездный час» – мысленно подбодрив сам себя, он сделал последнюю затяжку и, бросив бычок прямо на пол, повернул за угол, тут же едва ли не проваливаясь прямиком в Преисподнюю – на него стремительно двигались девять знакомых фигур в обновленных черных костюмах. И все бы ничего, вот только та, что отзывалась болью по всему телу, с каких-то хуев подозрительно ластилась к цветноволосой, что немного повыше, и, проходя мимо, даже не посмотрела в его сторону. А Венздей – остолбенел, пригвожденный равнодушием, и даже окликнуть его не смог. Так и стоял бледной тенью самого себя, пока сквозь него один за другим проходили музыканты и их техники. Впрочем, этого он уже и не заметил, как и не заметил того из них, кто грубо ткнул его плечом, вероятно, случайно. Отлетев, он споткнулся об огромный горшок с абсолютно уродливым искусственным деревом и вжался в стену. Он отчаянно пытался ловить частички его разбившегося мира.       Пазл в голове сложился моментально – ему, видимо, просто нашли замену. Вот так просто, элементарно почти, странно, что сам не догадался раньше. Конечно, Кори же всегда под рукой, не то, что турящий со своей группой Венздей, который, как ему когда-то говорили, "особенный". Такой особенный, что совершенно не нужен оказался. Такой особенный, что заменить его большого труда не составило. Раненный до глубины души – блядь, ну хотя бы поздороваться-то мог, – Венздей не запомнил, как добрался до пустой гримерки и заперся в ней, не желая слышать даже отголоски выступления сраных Slipknot. Пошли они к черту. Пошел ты, Джордисон, к черту.       Единственное, в чем сегодня Венздею повезло – так это в том, что согруппники рассосались еще сразу после их дневного выступления. Рассосались, кто куда, но, конечно же, бухать. А небольшую захламленную комнатку с парочкой столов с зеркалами и диваном оставили Вензу в полное распоряжение. А еще, видимо, догадываясь, что вечер может быть не из легких, приятели толком не тронули ящик пива, любезно предоставленный организаторами. Пару бутылок Джека он раздобыл уже сам. Ему не оставалось ничего, кроме как вновь приложиться к бутылке, даже несмотря на то, что он и без того уже был порядком пьян. Накатить и любоваться пустыми лицами в уродливых масках, брезгливо поглядывающих на него с висящей на стене афиши. Какая ирония. Уехать бы отсюда по-хорошему, да только рейс домой через два дня. Сам же хотел целиком фестиваль послушать, вот и страдай теперь, Джозеф Пул.       Венздей сделал еще один глоток – маска Джордисона на дурацкой фестивальной афише начала потихоньку искажаться, становясь еще более ужасающей, холодной и безжизненной, а следом, видимо, почувствовав на себе пристальный взгляд болотных глаз, она и вовсе ехидно улыбнулась черными губами и насмешливо подмигнула пустой глазницей:       — Так тебе и надо, Джозеф Пул, — откликнулось в его голове голосом Джои.       Выдержав поистине театральную паузу, маска продолжила:       — Ты, что ли, правда еще не понял? Ты никогда не был особенным, ты просто был удобным и я, уж не обессудь, тобой воспользовался. Грех не воспользоваться, на самом деле, когда такая куколка сама идет тебе в руки. Так глупо и наивно разбиваясь, но каждый раз склеивая себя заново – знаешь, какое наслаждение за этим наблюдать? Вот только наскучило. Наскучило, и мне пришлось игрушку поинтересней. Или, может, не игрушку? Что, если я скажу, что больше не играю, что в самом деле его люблю? И ему, в отличие от тебя, я смог открыться. Ему я рассказал обо всех своих самых темных мыслях, рассказал каждую тайну, поделился всеми страхами и, в конце концов, доверил свое сердце? Ему, а не тебе, дурачку деревенскому. Неужели ты правда думал, что достоин хотя бы минуты моего искреннего интереса? Ты ужасно наивный, Джозеф Пул. Ты и сам ужасен ничуть не меньше, Джозеф Пул.       Венздей взревел, с силой швырнув недопитую бутылку в стену – та разлетелась крупными осколками по немытому полу. Он подлетел с дивана следом за ней, со всей переполняющей дури вмазывая кулаком по афише и с кипящей ненавистью сдирая ее прочь. Сжав зубы до дрожи в скулах, Венздей повалился на усыпанный осколками пол прямо так, со смятым куском цветной бумаги в руках. И, вот же ж блядь, как на зло – маской гребанного Джордисона вверх.       Ты отпустишь меня или нет, черт возьми?       Ублюдок. Козел. Эгоист.       Согнув костлявые колени, Венздей уперся в них локтями и обхватил дрожащими от ярости руками голову, до боли оттягивая дреды. Заглушить физической болью разрывающие изнутри эмоции… это так, блядь, по-Джординосовски. Какая злая ирония. Опять. Как же глубоко он пророс в его тощем теле. Сейчас, в уязвимом состоянии, он особо остро ощутил, как на самом дне шевелились эти корни, неприятно щекоча внутренности. Вот и как убежать от того, кто является частью тебя? Просидев в коматозном состоянии несколько минут, по ощущениям длящихся бессчетные эоны, Венздей все-таки заставил себя подняться, пусть и с опорой на потрепанную стену. Выход, помимо окна, был один – и тот стар, как мир, но ему больше и не осталось ничего, кроме как, давясь и морщась, приложиться ко второй бутылке, вливая в себя крепкий, прожигающий внутренности, алкоголь. Впрочем, прожигать уже было и нечего – все, что было, было грубо вырвано голыми руками, растоптано и выброшено на угощение бродячим собакам в ближайшей подворотне.       За методичным распитием алкоголя и смакованием собственной ничтожности, он не сразу заметил нарастающий шум в коридоре – хотя сооруженные из говна и палок стены предоставляли возможность услышать все в мельчайших подробностях. Лишь только когда из общей какофонии получилось различить смех и знакомые голоса, Джозеф встрепенулся – за стенкой, без сомнений, были гребанные Slipknot. Отстрелялись, видимо, и теперь чертовски довольные шли отмечать очередной триумф. Тьфу, аж противно. От своих мыслей в первую очередь.       Порядком надравшийся – это если мягко сказать, Венздей кое-как поднялся на ноги, похлопал себя по карманам в поисках пачки сигарет и обреченно вздохнул – опять проебал где-то. Как обычно, именно тогда, когда курить хотелось, без толики преувеличений, смертельно. Еще и комната, будто издеваясь, куда-то поплыла. Нет, эта жизнь определенно его отторгает, как не прижившийся орган. Ты попытался, ты молодец, а теперь, извини, но исчезни и не отравляй и без того ослабший организм, тебе найдут замену. Замену уже нашли.       — Козел, — плюнул Джозеф, толкая дверь гримерки от себя и щурясь от непривычно яркого искусственного света в коридоре.       Вдалеке еще были слышны утихающие голоса, и среди них все еще отчетливо выбивался один, тот самый, который всего пару лет назад называл его "особенным", в перерывах между всхлипами и стонами. Отыграл отличный концерт и идет довольный бухать в компании друзей до глубокой ночи, пока ему, Венздею, израненному и брошенному, и податься некуда – ни от себя самого, ни от заточения в гримерке, если, конечно, коллеги и техники неожиданно не вспомнят о его жалком существовании.       — Несправедливо, — он добела сжал разбитый кулак, пытаясь уцепиться хотя бы за одну мысль из закрутившегося издевательского хоровода. Одна другой злей – ну вот Дьявольские пляски, не иначе.       Пройдя по памяти тот же маршрут, что и пару часов назад, Венздей остановился у того самого угла, в который его больно толкнули, и, спьяну не удержав равновесие, осел на задницу прямо там, где стоял, встречаясь воочию с еще одним забавным совпадением – сигареты он выронил именно здесь. Правда, отравлять себя табаком, как назло, уже расхотелось – с новой силой закипающие внутри эмоции оказывали куда более токсичный эффект. Ужасно хотелось заявить о себе, хотелось отомстить, хотелось, чтобы Джои тоже было больно. Хоть на толику так же сильно, как и самому Венздею.       Он слабо помнил, каким образом смог подняться на ноги и поднять вместе с собой не пачку упавших сигарет, как вообще-то собирался, а гребанное уродливое растение в потрескавшемся белом горшке. Он совершенно не помнил, как и с чьей вообще помощью он доковылял до дверей гримерки Slipknot. Но что он помнил посекундно в мельчайших деталях, так подробно, что при должном старании мог бы изобразить на бумаге: резко распахнувшуюся с его ноги дверь, чуть не убившую кого-то из группы; злобный, отчаянный крик "Эй, Джои!", вырвавшийся сам собой, и растение, резко полетевшее прямиком в не успевшего сориентироваться барабанщика, который как раз подошел поближе, чтобы понять, что вообще происходит.       А дальше Венздей бежал. Бежал так быстро, как даже в детстве от хулиганов не бегал. Он даже не знал, что так умеет – это все подлетевший до запредельных показателей адреналин, а еще, конечно же, страх. Страх быть пойманным кучкой поистине отбитых мужиков, которые с ним церемониться точно не будут, а Джои… а Джои теперь уже точно не заступится. Вылетев из помещений, он, запинаясь о собственные ноги и то и дело поскальзываясь на влажной от капнувшего грибного дождя траве, убежал прочь в противоположную сторону от сцены, подгоняемый голосами – это точно они, они уже рядом. Считай, что ты труп, Джозеф Пул. Вот только его не убили. Кажется, даже и догнать особо не пытались. Так, для виду прогнали, как охотник неинтересную ему добычу. Или попросту адекватными оказались – кто ж, блядь, в здравом уме ночью в лес побежит? Кроме самого Венздея, но он, справедливости ради, был все еще в доски пьян и мало что соображал. В его случае "бей или беги" сработало одновременно, не оставляя возможности подумать о последствиях.       Осознание произошедшего настигло также внезапно, как и вспышка ярости. Патовость ситуации сжала виски и гулким эхом разнеслась по стенам черепной коробки – это конец. Мало того, что Венздей застрял где-то в лесу, так он еще и опозорился напоследок. Браво. Филигранная работа, но на бис, пожалуй, не стоит. Казалось, ниже в глазах Джордисона уже не упасть, но вот оно – гребанная пьяная истерика, вместо серьезного разговора, о котором он так долго думал, который считал решением всех проблем. Какое теперь разоружение – тут русская рулетка с полной обоймой, и Венздей, как единственный игрок. Не сдерживая себя, он взревел загнанным зверем, с криком выпуская из себя не меньше, чем саму душу. Изувеченную, уродливую – ему так казалось. А дальше – глухая слабость, заставляющая безвольной тряпочкой опуститься на влажную траву. Опустошение. Тяжесть, бесконечная тяжесть. Тишина. Темнота.       — Эй, чувак, какого хрена?