От заката до рассвета

      Чуйка – вещь важная, в работе полезная и, несомненно, достойная всяческого доверия. По крайней мере, Шибанов не раз убеждался в этом на собственном опыте. Это даже не интуиция Брагина, которой всегда требовалась грамотно подведённая база логических выкладок и сложных умозаключений. Шибанов чаще всего ничего не подводил и не умозаключал, он просто чувствовал, что определённые вещи и ситуации являлись таковыми, какими они казались, ну или не являлись. Он с трудом мог припомнить последний случай, когда чуйка его подвела или же он не смог бы благодаря ей увидеть общую картину происходящего. Но можно было и не вспоминать, потому что случай представился совсем свежий.       На очередное громкое задержание он безбожно опоздал, будучи занятым с Юрой на другом деле, но, услышав по сводкам, что там происходит, высадил Брагина у Комитета и помчался к месту событий на всех парах. Но успеть вовремя ему уже было не суждено, всё самое интересное, включая задействование СОБРа, закончилось до его приезда. Шибанов припарковался в переулке, потому что подъехать ближе к нужному ему зданию не представлялось возможным, издалека замечая Комарова, которого сам же и отправил сюда в помощь Комитету, и Ухватова, которые о чём-то спорили на повышенных тонах в начале этого самого переулка. Ухватов был явно на взводе, Комаров тоже активно жестикулировал и пытался что-то тому объяснить, почему-то периодически зажимая пальцами нос и запрокидывая голову. В Шибанове тут же во весь рост поднялся инстинкт вожака стаи. По какому это праву Комитет прессует его оперов? Тем более что операм явно ощутимо досталось. Он заглушил мотор, снова поднял на них взгляд и увидел, как Ухватов резко вскинул руку. Миша тут же схватился за ручку двери, почти прорычав: – Ну всё, ты нарвался! Руки он ещё распускать будет, а. Но дальше произошло странное. Ухватов не схватил Комарова за грудки, не стал трясти его как грушу, даже наоборот – он мягко, почти ласково, легонько постучал костяшками согнутых пальцев ему по лбу, недовольно покачал головой, достал платок из кармана, убрал Женину руку от лица и сам прижал платок к его разбитому носу. Шибанов моментально забыл, что хотел учинить грандиозные разборки, и вообще – выйти из машины, он буквально прилип обратно к сиденью, потрясённо наблюдая, как Комаров покорно и терпеливо снёс все эти манипуляции, как чуть позже забрал платок из пальцев Ухватова, задержав ненадолго ладонь на его руке, и продолжил дальше что-то ему доказывать, но уже спокойно, даже с улыбкой, а Ухватов, устало потерев лоб, просто внимательно слушал его, больше не возмущаясь и не скандаля. Посидев в машине ещё какое-то время, вцепившись в руль, Шибанов всё-таки решился выйти, а то неизвестно, свидетелем чего так ещё можно стать, и подойти к ним, сделав вид, что приехал буквально только что.       Весь остаток этого дня он периодически возвращался в мыслях к подсмотренной картине и непроизвольно начинал тихо, себе под нос, но ёмко и нецензурно характеризовать увиденное. Можно, конечно, было списать непривычное и ранее не фиксируемое желание Ухватова помочь ближнему своему на доселе дремавший, но внезапно пробудившийся, в товарище полковнике гуманизм, но странная реакция Комарова путала все карты и рушила такую стройную версию. Казалось, что он ни капли не удивился такой внезапной заботе, даже нежности, как бы ни было странно и абсурдно ставить это слово в одном предложении рядом с упоминанием Ухватова. Это всё так сильно было похоже на…нет, лучше не продолжать, лучше закончить мысль очередным эмоциональным и ярким фразеологизмом. Он не понимал до конца, что именно он увидел, правильно ли интерпретировал увиденное, не показалось ли ему ничего лишнего. Да, та самая пресловутая чуйка, которой он всегда так сильно доверял, подсказывала вполне определённый и однозначный ответ, но именно сегодня верить ей не хотелось. С одной стороны, Шибанова это совершенно не касалось, чем бы оно там ни было. С другой – он чувствовал некую иррациональную ответственность за подчинённого, Женя ведь ему не чужой, а это, на минуточку, Ухватов, прости господи, нельзя же с ним…или можно?… Хорошо, что набор фразеологизмов в словарном запасе Шибанова был довольно обширен и из него всегда можно было выбрать подходящий для любого случая.       Он всегда искренне считал, что в контексте близких связей и тесных отношений Комаров предпочитает тёл...ба…представительниц прекрасного пола. Или так только казалось? Да нет же, он точно слышал от него упоминание имени какой-то пассии, и оно явно было женским. Только вот, вроде бы, это было давненько и в то, насколько серьёзными были те отношения, да и были ли действительно отношениями, Шибанов не вникал. А теперь что же получается? Нет, его не особо смущал сам факт выбора Женей партнёра из представителей своего же пола, но до крайности напрягал выбор конкретной кандидатуры. И давно это, интересно, продолжается? Почему он не обращал внимания раньше? На это вообще следует обратить внимание? Тут впору уже было звать Брагина вместе с его интуицией. Может быть, действительно, нельзя полагаться только на чутьё, может, следует подвести логическую базу? Но для этого нужно собрать больше информации и фактов, даже для того, чтобы рассказать о своих подозрениях Юре. И Шибанов твёрдо решил раздобыть всё недостающее. Благо, опыта оперативной работы за плечами было достаточно, да и дело на первый взгляд сложным не выглядело. Но только на первый взгляд. На второй же выяснилось, что сложно, даже очень сложно, было держать ухо востро, беспристрастно наблюдать за человеком, которого ты, по большому счёту, можешь записать в свои друзья, но, в то же время, быть не в состоянии сухо и профессионально фиксировать факты, потому что волнение от постоянного ожидания подвоха со стороны полковника никуда не девалось. Ладно, если он самого Мишу подставит, ему не привыкать, но, если Женю, который мог искренне ему довериться…Мог же? Наверное, мог. Об этом было даже думать страшно. Шибанов настолько преисполнился в своём намерении вывести полковника и его коварную сущность на чистую воду, что было даже странно, как на ближайшем же совместном выезде втроём, никто не удивился тому, как он слишком уж напряженно сверлил взглядом Ухватова и как-то очень пристально разглядывал Комарова. – Командир, ты чего? На мне цветы не растут, – заметив его интерес, усмехнулся последний. Миша лишь отмахнулся. Званием ещё не вышел от начальства ответов требовать. Раз наблюдает, значит, так нужно. И его бдительность сразу же принесла первые плоды, а заодно и первый любопытный факт в собираемое им досье. Едва они добрались до места, Комаров тут же, не дождавшись пока затихнет двигатель Мишиной машины, потянул на себя ручку, открывая дверь. – Сейчас смотаюсь в ангар и посмотрю, что там как. Но Ухватов, раньше даже, чем сам Шибанов успел открыть рот, твёрдо в приказном тоне заявил: – На место сядь. Мы дождемся спецназ. Ты никуда один не идёшь! И вдруг Женя, который по обыкновению спорил даже с Мишей в четырёх случаях из пяти, спокойно и безропотно закрыл дверь обратно, пожал плечами, без тени недовольства на лице молчаливо соглашаясь с приказом, и удобней откинулся на спинку сиденья, приготовившись ждать поступления отдельного распоряжения и разрешения начать операцию. – Ладно, вроде нормально, – обречённо и одновременно облегчённо тихо выдохнул себе под нос Шибанов. Может быть, он слишком предубеждённо относится, а на самом деле просто чего-то не понимает? Пока предъявить было нечего, но не могло же не быть никакого подвоха, просто не могло. Он даже, не выдержав, поинтересовался этим же вечером у Брагина, при встрече: – Слушай, а вот Ухватов...он тебе как? Юра оторвался от телефона и поднял на него взгляд больших удивлённых глаз. – В каком смысле, Миш? Так же, как и тебе. Человек он непростой. – Непростой. Ты прям дипломат, – хохотнул Шибанов. – Да нет, ты не понял. Я не про рабочие моменты, я вообще спрашиваю, по жизни. – Откуда мне знать? – ещё сильнее удивился Брагин. – Ты же сейчас, пока Мальцев на обследованиях, под его непосредственным руководством работаешь. Да и потом, вы, следаки, наверняка же больше и чаще между собой общаетесь. Юра чуть снисходительно улыбнулся. – Мы, если даже и общаемся, то всё равно в основном о работе. А всем остальным я не интересовался. Да и зачем? Не на рыбалку же мне с ним ездить и не по грибы ходить. – Молись, чтобы не пришлось, – пробурчал Миша. – Это ты к чему? – всё равно услышал его Юра. – Да так, неважно. Есть кое-какие подозрения. – Какие? – профессионально заинтересовался Брагин. – Беспочвенные, – отрезал Шибанов. – Не поделишься? – Пока нет. Сам пока ничего не понимаю. А ты не замечал, у него, ну…есть кто-то? Брагин убрал телефон подальше и сконцентрировал всё внимание на Мише. – Тебе самому твои вопросы странными не кажутся? Что за интерес вдруг такой? И что значит «кто-то»? Предположим, жена. Тебя устроит такая кандидатура? – Да кому когда это мешало? – задал справедливый риторический вопрос Шибанов. – Ну, тут ты, конечно, прав, но любовниц у него в кабинете я ни разу не наблюдал, если ты это хотел услышать. «А любовников?» – чуть было не спросил Миша, но вовремя прикусил язык. Во-первых, пока, без доказательств, это не более чем сплетни и безосновательная клевета, а во-вторых, вряд ли бы Юра опознал такового в оперативнике Главка. – Хорошо, я тебя понял. – Миша, да что случилось? – уже откровенно заволновался Брагин. – Ты всегда старался его видеть и слышать о нём как можно реже. С чего вдруг такое пристальное внимание с твоей стороны к его персоне? Мне стоит начинать переживать? Он вроде бы и пошутил, но голос его звучал несколько напряжённо. – Нет, переживать не стоит, это не для меня. Мне для друга. – Миш! – Я серьёзно. Подожди немного, если я что-то конкретное выясню, то узнаешь. Но будет лучше, если нет, – задумчиво изрёк Шибанов, решив взять небольшую паузу в своём расследовании.       Но пауза была недолгой, новые улики всплыли как-то сами собой, и игнорировать их не представлялось возможным. Перед одной из обычных вечерних тренировок после работы, на которых Комаров частенько составлял ему компанию, Шибанов, зайдя в раздевалку, приветливо махнул рукой и тут же остановился как вкопанный. Женя как раз переодевался, и характерные, прекрасно идентифицируемые, тёмные отметины, которые сразу же бросились в глаза, не могли не броситься, рассыпанные по основанию его шеи, ключицам, груди, парочка виднелась ближе к плечам, недвусмысленно могли свидетельствовать только об одном. Миша торопливо отвёл взгляд, надеясь, что его слишком уж явный интерес не успеют заметить, на противоположную стену, да там его и остановил. Комаров наконец натянул футболку и позвал его, выводя из транса: – Командир? – А? – Шибанов отмер и потянулся за перчатками. – Чего тормозишь? Пошли уже, десять минут как должны были в зале быть. Сосредоточиться на тренировке в этот раз почти не вышло, потому что и на ней, и уже в машине, по дороге домой, его мысли занимал лишь один вопрос: неужели он с самого начала был прав? Хотя, с другой стороны, с чего он взял, что эти метки доказывали причастность к их появлению его подозреваемого? Ничего они не доказывали, если подумать. Могла же у Комарова иметься в наличии горячая несдержанная подруга? Определённо могла. Даже не одна. Шибанов невесело усмехнулся сам себе, порадовавшись, что в настоящих расследованиях он не притягивает так дилетантски за уши факты, топорно подгоняя их под свои версии. Подруга, конечно же, могла быть, только вот почему-то он ничего о ней не слышал и ни разу не видел. А ведь сложно, наверное, было бы удержаться и не похвастаться такой фурией? Но нет, Комаров за всё время даже вскользь не проговорился о наличии таковой. Даже намёков не было, он не вспоминал выходные с многозначительной улыбкой, не изучал сайты цветочных магазинов, не выбирал огромных несуразных плюшевых медведей, не разыскивал по отделу, у кого бы одолжить на вечер пиджак, чтобы выглядеть презентабельно на неожиданно образовавшемся свидании, не сетовал на то, что ему нужно кого-то куда-то отвезти туда, куда он сам ехать не хотел. Зато Миша лично несколько раз замечал машину Ухватова, на их парковке в те вечера, когда ненормированного рабочего дня не планировалось. Полковничью тачку он бы узнал за километр, обычно этот навык отлично помогал и спасал от лишних встреч с ним. Только вот ни разу в такие вечера они не пересекались, даже случайно, и, если опираться на агентурную информацию коллег, ни к кому из них полковник с визитом тоже не заглядывал. Получается, что Ухватов просто так парковался у них под Главком, видимо, в качестве небольшого привала перед дальней дорогой, а Комаров неожиданно обзавёлся чувственной страстной дамой сердца, бесстыдно и ревностно разукрашивающей его тело собственническими метками. А ещё Ухватов срывался на выездах на всех подряд, за исключением Комарова, не по причине наличия чего-то между ними, а просто потому, что не видел недочётов в его отлично выполненной работе. Комаров и отлично выполненная работа – уже анекдот. Женя же, в свою очередь, всё чаще шутил и улыбался в присутствии одного конкретного полковника исключительно в силу хорошего настроения и предвкушения приятного вечера и неспокойной ночи со своей новой девушкой, поэтому всё ему было нипочём. Логично же? Да ни хера не логично! Шибанов, как бы ему ни было дико это признать, уже мог поставить пару сотен на то, что это всё были совпадающие части одного пазла. Но он состоял и из многих других: неприкрытая, кажущаяся беспричинной, радость в Жениных глазах, его частая задумчивость и рассеянность на работе, та поспешность, с которой он хватал телефон при звуке каждого нового входящего сообщения, то, как он тепло улыбался, читая текст этих сообщений и как запросто мог пропустить мимо ушей всю производственную летучку за этим занятием, то, как неожиданно срывался и исчезал в неизвестном направлении во время обеденных перерывов, как у него всё чаще находились неотложные дела по вечерам, из-за которых он ну никак не мог принять участие в традиционных походах в бар или на стадион в выходные. Кажется, уже, хотя бы для самого себя, можно и нужно было огласить вердикт. Его подчинённый действительно состоит в романтической связи со старшим следователем Комитета. Нет, ну, самому ли Шибанову не знать, как это бывает, но… Но в его голове все эти прямые доказательства упрямо не желали совмещаться с мыслью о том, что всё вот это, логично вытекающее из наблюдений и вполне недвусмысленных доказательств, возможно именно с полковником Ухватовым. Как могут светиться таким счастьем чьи-то глаза после телефонного разговора с ним в коридоре, как можно с такой готовностью и охотой каждый раз ездить к нему в Комитет с разными бумажками по первому Мишиному требованию, как можно хотеть с ним чего-то другого, кроме как дать волю чешущимся иногда кулакам, да и вообще… как хоть что-то с ним можно? Он всё ещё чего-то не понимал. Да ничего он не понимал, если честно. Иные их коллеги загодя начинали ставить себе свечки за здравие, перед тем как к Ухватову на доклад отправиться, да и сам Шибанов частенько лечил нервы известным проверенным способом после встреч с ним, а Женя… Кстати, а что Женя? Ему вспомнилось, что тот порой мог вполне себе по-свойски и запросто позвонить Андрею Петровичу и выдать что-нибудь вроде: «Через полчаса у вас в Комитете буду, поручение мне выпиши пока. Нет, «как в прошлый раз» не пойдёт, на такое я больше не куплюсь, тебя потом найди. Уже начинай писать». Он бы мог спросить. Он бы и хотел спросить, но достаточно давно знал Комарова, чтобы понимать, что врать, если задать прямой вопрос, тот ему не станет. Только вот уверенности в том, что Женя хочет говорить об этом откровенно, у Шибанова не было. Значит, пусть всё остаётся как есть. Расскажет сам, когда захочет. Если захочет. В какой-то степени, где-то в глубине души, Миша теперь даже немного гордился им. В таком звании и на такой должности отхватить себе сразу целого полковника, важняка – орёл, так ещё уметь нужно. Возможно, и воспитание Шибанова здесь не последнюю роль сыграло? Да нет, наверное, вряд ли. Характер у Комарова от природы был…он у него просто был. Палец в рот, в общем, ему точно класть никому не следовало. Даже в состоянии расширенного сознания невозможно было представить себе, что он будет кротко терпеть отношения, в которых ему некомфортно или же молча страдать, боясь сказать слово поперёк или отстоять свою позицию. Наверняка именно благодаря своему характеру он никогда никакого трепета перед эго, самомнением и послужным списком полковника Ухватова и не испытывал, спокойно реагируя на все его недовольства, упрёки и его постоянный раздражённый тон, по мере сил выполняя всё от него требуемое, и давно перейдя на «ты». Кстати, вот и ещё одна улика! Шибанов напряг память, стараясь вспомнить, когда из общения Жени и Ухватова исчез элемент субординации. Точно не вспомнил, но по всем подсчётам выходило, что уже давно. Как тут не признать и не оценить по достоинству его коммуникативные способности? Сам Миша до сих пор был с полковником на «вы», несмотря на годы совместной работы и своё звание. Что ж, по всем признакам получалось, что можно не опасаться, что Комарова в этих отношениях затиранят или нанесут какую-нибудь моральную травму. Да и, судя по всем наблюдениям, складывалось ощущение, что никто и не пытался. Шибанов остановился на перекрёстке, долго разглядывая светофор и продолжая строить свои умозаключения. Подведя самую логическую базу из всех возможных, он убедился лишь в том, что чуйка его снова не подвела и была абсолютно права с самого начала. Существовал, правда, ещё один нюанс, который теперь, когда все выводы выстроились в одну стройную версию, стал казаться неожиданно важным и даже тягостным. Вопрос о семейном положении Андрея Петровича нависал дамокловым мечом над всей этой стройной идиллической теорией о внезапном вмешательстве самого Провидения, чудесным образом объединившего сердца и судьбы двух людей. – Ай, да ну вас, разбирайтесь сами, – вслух озвучил пришедшее к нему решение Шибанов, резко вдавливая педаль газа. Комаров, в конце концов, ему не брат, не родственник, даже не самый близкий лучший друг. Да, он чувствовал за него определённую ответственность, это было правдой, но перегибать с ней совершенно точно не стоило. Женя вполне себе самодостаточный взрослый человек, а значит, обойдётся без его непрошенных советов и комментариев. Порешив на этом, Миша с лёгким, впервые за всё последнее время, сердцем поехал домой.       И стал постепенно учиться не обращать внимания на все те странности, которые, ему хотелось верить, считывал только он один. Ничего необычного, вовсе ничего, просто бывает, что Андрей Петрович вскидывается на самую заурядную Женину фразу, словно тот ею нарушил подписку о неразглашении, просто Комаров берёт папку с протоколом не с того края, который ближе к нему, а с того, который ближе к руке Андрея Петровича, и подумаешь, они пропустили мимо ушей половину Мишиных объяснений, потому что отчего-то слишком пристально и многозначительно смотрели друг на друга. И Шибанов раз за разом не замечал этого всего, хотя порой очень хотелось призвать их к порядку: «Нашли время, у нас тут труп, возможно, криминал. По…поимейте совесть!». Но он молчал и демонстративно смотрел в другую сторону, прислушавшись к своей собственной совести, которая напоминала ему о том, что он сам со стороны какое-то время назад мог выглядеть точно так же в схожих обстоятельствах. Со временем он даже научился видеть в отношениях, развивавшихся прямо перед его носом, некоторые плюсы, быстро приспособившись легко и непринуждённо выкручивать всё так, чтобы отправить на выезд к Ухватову именно Женю и поберечь нервы всем в отделе, в первую очередь – себе самому. Однажды Комаров, прикинув в голове процент таких поездок, подозрительно поинтересовался: – А почему опять я-то? – Потому что глупые вопросы задаёшь, – отмахнулся от него Шибанов. – Езжай давай, там тебя уже этот... Комитет заждался. Спустя несколько недель после триумфального закрытия своего расследования Шибанов неожиданно столкнулся с Комаровым на лестнице. – Всё, закончили на сегодня? Я пойду тогда? – спросил он, но таким тоном, что было совершенно очевидно, он не спрашивает разрешения, а просто вежливо ставит перед фактом. Миша, вспомнив, что последние часа два рабочего дня тот практически не отлипал от постоянно звякающего уведомлениями телефона, даже не сомневался, куда и к кому он так торопится. Комаров смотрел на него с нетерпеливым ожиданием, а Шибанов вдруг осознал, остановив задумчивый взгляд на его, вновь булькнувшем новым сообщением, телефоне, что сам наверняка ведёт себя так же, когда спешит, проклиная любое начальство, которое задерживает его бессмысленными беседами и уточнениями. Но того, к кому торопился он сам, никак и никогда нельзя было сравнивать с Ухватовым. Да что же это он опять, в самом деле? Его благословения тут никто не спрашивает, да и не полиция нравов же он. Какая разница, что ему это всё ещё кажется немного странным? Вот Женя выглядит весьма всем довольным. Иногда даже слишком. Но не напомнить о том, кто здесь начальник он всё же не мог. – А давно у нас пятница сокращённым днём стала? – У меня сегодня работа на районе. Всё, пока, – бросил Комаров уже через плечо, сбегая по ступенькам. – Ты не оборзел ли? На каком ещё районе? Какая, нахрен, работа? – вопросил Миша у закрывшейся прямо перед ним двери. Но ответила ему внезапно не она, а Юра, позвонивший буквально через пару мгновений. – Представь, освободился уже. – Ух ты, бывает же, – порадовался Шибанов, направившись обратно в кабинет. – А давно у вас пятница сокращённым днём стала? Может быть, хоть кто-то по существу ответит на волнующий его вопрос. – Сам удивляюсь, – поддержал его недоумение Брагин. – Андрей вечернее совещание буквально за двадцать минут провёл и всех отпустил. Хоть сегодня пораньше дома буду, почаще бы так. Ты закончил? Шибанов фыркнул, не сдержавшись: – А, ну ясно всё. Вот, что теперь у нас называется «работа на районе». – Что? У тебя ещё на районе работа? – переспросил Юра. – Нет, Юр, это я не тебе. Скоро буду. Раз у вас всех не работа уже, то у меня и подавно.       Да уж, воистину, чудны дела твои… Но создавалось впечатление, что всем всё пока только на пользу от этого причудливого неожиданного союза, даже лично ему. Проскочила, правда, пугающая мыслишка, что такими темпами не пришлось бы знакомиться с полковником Ухватовым заново, уже в совершенно в другом статусе, но Шибанов её молниеносно отмёл, едва машинально не перекрестившись. Нет-нет, никаких совместных посиделок и ничего подобного, это же абсурд полнейший. Он не был уверен, что сам сможет это пережить, да и Юра наверняка на такое не подпишется, ему Андрея и на работе выше крыши хватает. Значит, остаётся надеяться только на благоразумие некоторых своих подчинённых, которые не будут втягивать их в подобное, не забывая, даже в застящем сознание омуте своих чувств о том, что настоящее счастье любит тишину.