От заката до рассвета

      Сильные, свежие, чуть солоноватые ветра, периодически дующие с моря, вот уже десятилетиями, веками несли перемены и изменения в жизнь всей страны, самого этого города в целом и в жизни каждого его жителя в частности. От них было никуда не деться, как от чередования времён года, как и от любых изменений. Хочешь ты этого или нет, но однажды поднимется ветер, сдувая всё прелое и слежавшееся, как кучка забытых дворниками листьев в конце осени, старое и обязательно принесёт с собой новое. Порой это новое неожиданное и удивительное, но такое затаённо ожидаемое, как самые первые снежинки в ноябре, которых ты подсознательно ждёшь, но всё равно на несколько секунд непременно захватывает дух, когда случайно замечаешь их в воздухе.       Говорят, что конфетно-букетный период самый яркий, запоминающийся и самый трогательный в каждой романтической истории. Но что делать, если дарить цветы объекту своей любви несколько не с руки, а любым конфетам он предпочитает что-нибудь более обстоятельное и, желательно, мясное? Ответ очевиден – радоваться, что меню ресторанов позволяет организовать первое настоящее классическое свидание с соблюдением требуемой для соответствия моменту атмосферой вне зависимости от кулинарных предпочтений. Хотя, по правде говоря, Андрею Петровичу было так глубоко безразлично, что там было заявлено шеф-поваром как блюдо дня, если он мог в любой момент, когда ему этого хотелось, как бы невзначай касаться Жениной руки, любуясь им, сегодня по-особенному, до заходящегося сердца, красивым в этой классической рубашке, выбранной им специально для этого вечера, чёрных джинсах и даже, что было немного непривычным, без кобуры. Если мог видеть его улыбку, отраженную в глазах, которые, благодаря дизайнерскому освещению, сияли особым лучистым тёплым светом. Но что-то настойчиво подсказывало, что это вовсе не было заслугой мастеров-осветителей и удачно выбранного вина. Нет, иллюминация заведения и профессионализм их сомелье были вовсе ни при чём, потому что позже, уже практически совсем ночью, когда они долго прощались возле Жениного дома, будучи совершенно не в силах расстаться и отпустить друг друга, в тёмном салоне машины это сияние во взгляде стало только ярче. Или, может быть, всё дело было в разноцветных огненных искрах перед глазами Андрея, появившихся из-за недостатка кислорода вследствие кажущихся беспрерывными, долгих, очень долгих поцелуев, заменивших им дыхание и остановивших время. Ухватову казалось, что он снова перенёсся во времена своей молодости, словно ему опять двадцать лет и он влюблён впервые. Только сейчас всё было даже гораздо лучше, чем тогда, когда ему на самом деле было двадцать, ведь в те времена не было смартфонов и мобильного интернета, чтобы через неопределённо длительное время, вдоволь нацеловавшись, бережно и трепетно, едва касаясь губ, и страстно, жадно, до полной невозможности сделать даже короткой вдох, всё-таки с трудом сумев проститься, ещё чуть ли не до самого утра переписываться, обмениваясь всем ассортиментом разноцветных сердечек в различных вариациях, которые только мог предложить им мессенджер.       И кто бы мог подумать, что решаемым окажется даже изначально казавшийся таким сложным вопрос с конфетами. Попав через время в очередной раз к Жене домой, не сумев отказаться от его приглашения на кофе после работы – исключительно кофе, никакой иносказательности и двусмысленности – Андрей, находясь в более спокойном состоянии, чем в оба своих первых визита сюда, уже мог замечать детали и окружающие мелочи. И такая деталь, как довольно внушительная коробка сухофруктов в шоколаде на столе, конечно же, не могла ускользнуть от его внимательного взгляда. – Нравятся? – поинтересовался он у Комарова, указывая на неё. – Да, неплохие. Угощайся, – усмехнулся тот, оборачиваясь на секунду от плиты, где всё его внимание сейчас целиком и полностью занимала закипающая джезва. – Но это скорее необходимость. Быстрые углеводы. Когда несколько суток на ногах, весь день не спал, всю ночь не жрал, а даже от мыслей о еде тошнит, то на них последняя надежда, чтобы ещё немного продержаться в вертикальном положении...ну, ты понял. Да, Андрей отлично его понял. Именно поэтому, спустя примерно неделю, получив только к вечеру от него одно лаконичное сообщение с извинением в ответ на все свои, написанные ему в течение дня, в котором говорилось о том, что возможность выйти на связь появилась только сейчас, потому что они всю вчерашнюю ночь и весь сегодняшний день провели в засаде, а теперь ещё придётся до сегодняшней ночи в управлении документально оформлять её результаты, Ухватов не удержался и в каком-то головокружительном неконтролируемом порыве заказал ему самую большую коробку чернослива и кураги с орехами в шоколаде, которую только смог найти на сайте курьерской доставки. Его знак внимания, судя по восторженным стикерам, заполонившим их чат чуть позже, пришёлся как нельзя кстати и вовремя. И Андрею было абсолютно плевать, как расценит подобное Шибанов или кто-либо ещё из Жениных коллег. Он закрыл ровно пятьдесят процентов из обязательной программы ухаживаний, цветы, так уж и быть, можно было пока опустить, сумел порадовать Женю даже находясь от него на расстоянии, а значит, больше ничего не имело значения.       Шибанов тем временем ничего не расценивал, он просто непроизвольно фиксировал почти неуловимые, но очевидные изменения в эмоциональном фоне их уже привычной и давно сложившейся оперативно-следственной группы, пока ещё не анализируя их и не ища им никакого обоснования. Ему оставалось только наблюдать и задаваться вопросом, за чьё состояние ему следует волноваться сильнее – своего непосредственного подчинённого, который стал в присутствии полковника Следственного Комитета вести себя слишком свободно и хохмить в разы больше обычного, или же за состояние полковника Следственного Комитета, который никак не пытался это пресечь или сделать замечание, а лишь изредка укоризненно качал головой, многозначительно смотрел на его непосредственного подчинённого и всё чаще пытался скрыть никак не сочетающуюся со сложностью их очередного дела улыбку, впрочем, чаще всего тщетно. Ухватов же в такие моменты обычно старался замаскировать не столько саму улыбку, сколько свою ещё более яркую, и уж точно совсем неподходящую к рабочему настроению, реакцию на мысль о том, что он точно знает, и уже не раз опробовал на практике, самый эффективный и действенный способ прервать поток остроумия Комарова. И, если бы не все эти понятые, криминалисты, свидетели, участковый и тот же Шибанов, то он мог бы именно так и поступить – притянул Женю к себе и поцеловал прямо здесь, почувствовал его улыбку на своих губах, ощутил весь его профессиональный оперативный азарт и предвкушение скорого окончания дела, а сразу после этого – невербальное, но очень понятное обещание долгого и крайне приятного предстоящего вечера, которые совершенно точно были бы вложены в этот поцелуй. Да к чему упражняться в сослагательном наклонении?! Теперь он был вправе это сделать, он мог это сделать и обязательно сделает, как только они окажутся в машине, так удачно припаркованной чуть поодаль. И тот факт, что в Жениных глазах он чётко видел, что ожидание скорейшего наступления момента, пусть и относительного, но уединения снедает сейчас не его одного, заставлял его лишь упорнее делать вид, что он совершенно не замечает подозрительных вопросительных взглядов, которые Шибанов периодически бросал на них обоих.       Но напряжённость рабочих будней чаще всего не оставляла времени на то, чтобы замечать и давать оценку чужим взглядам. На деле Расходникова, где им снова пришлось работать всем вместе, было уж явно не до этого. – Чего тянем? Кого ждём? – строго поинтересовался Ухватов, оставляя их импровизированный штаб и подходя к Шибанову с Комаровым. – Я бы не торопился. Свет в посёлке отключили час назад. Пусть помёрзнут и реально поймут, что авария на линии, – пояснил причину своего промедления Шибанов. – Вот только не надо усложнять. Спецназ готов к штурму, – не принял её за уважительную Андрей Петрович. – А если с бойцами что-нибудь случится, кто будет отвечать? Может быть, вы? – Я, к вашему сведению, никогда не боялся брать на себя ответственность. В любых ситуациях, – поучительно заявил Ухватов, заметив периферическим зрением, как Комаров скептически закатил глаза. – Так что, давайте не будем спорить, Шибанов. Штурмуйте дом. – Да мы даже не знаем, сколько киллеров там. На трассе их было шестеро. А в доме.. – Вот и будем исходить из того, что там их тоже шестеро, – Ухватов медленно, но верно начал закипать. – Так, мне это надоело. Приказываю начать штурм. – Вашим решением, товарищ полковник, – милостиво согласился с его планом Шибанов, явно вложив в эту фразу предупреждение об ответственности за возможные последствия. Ухватов, окинув его нечитаемым взглядом, снова вернулся к штабному навесу. По выражению лица Комарова он видел, что тот в этом споре определённо принял сторону своего непосредственного начальника, но предусмотрительно помалкивает, опасаясь влезать в склоку полковника с подполковником. Вот и хорошо. Руководство операцией возложено на Андрея единолично, а значит, ему и руководить. Соображения оперативников по этому поводу он учитывать определённо не желал. Шибанов нехотя и раздражённо дал отмашку командиру штурмовиков, и тихий сонный типичный областной дачный посёлок Связист тут же превратился в арену непродолжительных, но весьма остросюжетных мероприятий. Спецназ, выломав калитку, рассредоточился по территории участка. Судя по раздавшемуся вскоре приглушённому взрыву, дверь открывать хозяева добровольно не собирались. – Ну что, скоро там? – нетерпеливо спросила подошедшая журналистка. – У меня эфир через два часа. Ухватов обернулся к дому на звуки перестрелки, раздумывая, как бы потактичней дать ей понять, что ни у него, да и ни у кого из присутствующих здесь, не было чётких ориентиров по времени. – Сейчас узнаем, – ответил он, прислушиваясь к внезапно наступившей вокруг тишине. Шибанов с Комаровым ринулись было к воротам первыми, но Андрей Петрович остановил их взмахом руки. – Здесь ждите. Не было в уставе такого предписания, которое бы обязывало следователя первым, до оперативников, появляться на месте силового задержания злоумышленников, но сегодня он не собирался пропускать их вперёд. Потому что некоторых из них попросту – не мог. Он вопросительно посмотрел на командира спецназовцев, которые как раз покидали дом, и услышал лаконичный отчёт: – Два по «двести». Можете работать, товарищ следователь. Других уточнений не последовало, а значит, в доме больше никого и не было. Двое из шести. И не ясно, где сейчас и чем занимаются ещё четверо. Назвать эту операцию удачной, мягко говоря, было нельзя. Проводив взглядом группу, которая слаженно и централизованно направилась к пустому проёму, на месте которого раньше, до их появления тут, находилась калитка, Ухватов поднялся на крыльцо, умудрившись поскользнуться на занесённых снегом ступеньках, и вошёл в дом.       На кухне, как и ожидалось, обнаружились тела киллеров, принципиально не желавших сдаться добровольно, два охотничьих дробовика рядом с ними, видимо, именно из них и оказывалось сопротивление при задержании, и перевёрнутые элементы меблировки. Особо смотреть здесь было не на что, но хотелось во всём убедиться самому, прежде чем отчитываться о проведённой работе на камеру. Рассудив, что увидел достаточно, Андрей сделал шаг назад и, неожиданно оступившись, налетел плечом на ранее незамеченный стеллаж, стоявший у стены, опрокинув на себя и его, и всё его содержимое в виде каких-то полупустых жестяных банок и прочего хлама. – Да какого ж хрена, – прорычал он, со всей злостью отпинув носком ботинка ближайшую банку. – Что тут происходит? – взволнованно спросил запыхавшийся Комаров, появляясь на пороге, словно воплотившись прямо из ночной тьмы в проёме двери. – Оружие убери, до тебя уже всех убили, – велел Ухватов, кивнув на пистолет, который тот держал наизготове, и пнул уже следующую банку. – Пораскидывают всё, работнички, тоже мне. Может, организовать отдел по уборке помещений и высылать их после группы захвата? Невозможно работать же. – Андрей, у тебя…– начал Комаров, послушно пряча пистолет в кобуру и делая шаг ближе. Но закончить Ухватов ему не дал. Он отодвинул его с дороги, бросив напоследок, перед тем как выйти на крыльцо: – Осмотрите все помещения ещё раз. Подвал, чердак внимательно проверьте. – Андрей, – позвал его Женя, высунувшись из-за двери. – Всё, мне некогда. Работайте, – лишь раздражённо отмахнулся Андрей Петрович, направляясь к выходу с участка. Уже выйдя на улицу, он ощутил, как что-то тёплое медленно стекает по его щеке, на ощупь коснулся пальцами, почувствовав острое жжение, и растерянно посмотрел на свою руку. – Отлично просто, – устало посетовал он самому себе, ведь винить больше было некого, достал из кармана платок и быстрым шагом направился к штабу. – Андрей Петрович, ну что, начинаем? – тут же бросилась ему наперерез корреспондентка, но тут же замерла, несколько опешив. – Ой, у вас кровь на лице. – Да так, ерунда. Царапина, – успокоил её Ухватов. – Может быть, вам обработают рану, и мы продолжим? – предложила она. – У меня нет на это времени. Давайте снимать, как есть, – отрезал Андрей, опустил руку с платком и посмотрел в объектив камеры, начав заготовленную заранее речь. – Следственным комитетом в кратчайшие сроки были обнаружены….       Закончив раздавать интервью телевизионщикам и указания подъехавшим экспертам, Ухватов уже было собирался вернуться обратно в дом, но, резко развернувшись, едва не врезался в Комарова. – Всё, закончили? – спросил он, благоразумно отступая от него на шаг назад. – Ага, почти. Где тебя угораздило-то? – участливо поинтересовался Женя. – Бандитская пуля, – усмехнулся Ухватов. – Не шути так даже, – нахмурился Комаров, пристально его разглядывая. – Да всё, забудь, – поморщился Андрей. – Внимательнее просто нужно было быть. Рассказывай, что-то нашли? – Расскажу, но там, – почему-то проигнорировал его требование Женя, махнув рукой на свою машину, стоявшую за штабом на повороте поселковой улочки. – Идём-ка. Если Ухватов и удивился, то виду не подал, покорно проследовав за ним. Женя зачем-то открыл заднюю дверь машины, жестом велев ему садиться, а сам направился к багажнику, принявшись что-то там искать. – Это ещё зачем? – недоуменно уточнил Андрей Петрович, увидев в его руках аптечку, когда он сел рядом с ним на заднее сиденье. – Чтобы потом никто не говорил, что мы личный состав Комитета не бережём, – с насмешливой улыбкой пояснил Комаров, выливая антисептик себе на ладонь и растирая его по рукам. Затем разорвал пачку бинта, оторвал от него внушительный кусок, сложил его в несколько слоёв и обильно облил перекисью. – Да прекрати, не надо, – попытался отстраниться от него Ухватов, но Женя уверенно и крепко сжал пальцами его подбородок, фиксируя голову. – Не дёргайся, быстрее закончим, – предупредил он и приложил импровизированный тампон к его щеке, плотно прижимая к уже начавшей воспаляться царапине. Андрей тихо зашипел, не от боли, а от неприятного мокрого холода, но тут же забыл про все неприятные ощущения, потому что Женя, продолжая одной рукой прижимать бинт, положил другую ему на шею, подался ближе и поцеловал. С такой анестезией определённо можно было вытерпеть любые медицинские манипуляции. Пропитанный перекисью обрывок бинта давно уже нагрелся и перестал ощущаться холодным, но Андрей этого не замечал, как и того, когда расстановка ролей успела смениться таким образом, что он уже сам целовал Женю, вжимая его в спинку сиденья. Опомнились они только тогда, когда Комаров, полностью забывшись в этом страстном поцелуе, убрал руку от его щеки, завёл её Андрею за голову, притягивая его за плечи ещё ближе к себе. У него же и хватило моральных сил прекратить… оказание первой медицинской помощи пострадавшему при исполнении. – Так, ну, – вынес он вердикт чуть неровным, из-за сбившегося дыхания, голосом и сел ровнее, выбравшись из объятий. – Кажется, всё. Затем снова взял Ухватова за подбородок, повернул его голову к единственному источнику света, в виде стоящего в отдалении уличного фонаря, удовлетворённо хмыкнул, оценив результаты обработки производственной травмы, и потянул из аптечки пластырь. – Что там по результатам осмотра-то? – напомнил Андрей о первоначальной причине сбора, послушно спокойно замерев, подставляя лицо под Женины пальцы, которые заботливо и аккуратно разглаживали пластырь по его щеке. – Ничего интересного. Ещё пару стволов, запас патронов, короче, по мелочи. Следов пребывания в доме кого-либо ещё обнаружено не было. – Паршиво, – вздохнул Ухватов. – Зато закончим быстрее, – утешительно сказал Женя и прижался губами к его скуле, чуть выше наклеенного пластыря. – Ну вот, готово. – Спасибо, – Андрей осторожно потрогал пластырь и благодарно сжал Женину руку, борясь с желанием немедленно вовлечь его в новый поцелуй. – На здоровье, в следующий раз будь осторожней, – улыбнулся Комаров и прищурился, чуть наклонив вбок голову. – Кстати, хотел спросить, на вечер планы есть? – Да ника… Но озвучить то, что сегодня он совершенно свободен Ухватов не успел. Помешал внезапно зазвонивший телефон. Он, чертыхнувшись, вытащил его из кармана и нахмурился, молча читая в пятый раз имя жены на экране. – Может, ответишь? – вывел его из ступора Женя. – Чуть позже, – пообещал Андрей, сбросив вызов, и убрал телефон обратно в карман. – Насчёт сегодня, скорее всего… – Не получится. Тебе нужно домой, – закончил за него Комаров. – Да, кажется, – кивнул Ухватов и виновато отвёл взгляд. – Нет, не то, чтобы именно нужно, но… – Но сюжет, наверное, уже дали в эфир, и она волнуется за тебя. Ухватов потрясённо поднял голову и посмотрел на него, пытаясь разглядеть в его глазах обиду, упрёк или осуждение. – Андрей, всё нормально, – Женя снова улыбнулся, невесомо погладил его по ладони и переплёл их пальцы. – Тебе сегодня, и правда, лучше закончить здесь всё побыстрее и ехать домой. Обработаешь ещё раз порез, отдохнёшь спокойно, выспишься. День дурной был совершенно, и завтра вряд ли выдастся легче. Будь я твоим врачом, я бы порекомендовал тебе покой, а не поездки в полночь по тёмным трассам. Андрей почувствовал, как в горле образуется и быстро разрастается душащий ком, причиняя боль, мешая сделать вдох. То, как Женя его понимал, принимал, да ещё и умудрялся оправдывать его же собственную нерешительность заботой о его здоровье, было просто чем-то из ряда вон и совершенно за гранью любой логики. – Женька, правда, я… – только и смог произнести Ухватов, с трудом совладав с голосовыми связками. – Ч-ш-ш, – мягко остановил его Комаров, касаясь кончиками пальцев его губ, и ещё раз уверил: – Всё хорошо. Пойдём, пока Миша спецназ уже на наши поиски не отправил. Давай уже тут по-быстрому закончим, и по домам. Ухватов вышел из машины, испытывая крайнюю степень раздражения с внушительной примесью стыда. Он сам не понимал, что конкретно его так злит и за что ему так отчаянно стыдно, но осознавал, что искать виновных вокруг себя бессмысленно. Проблема была ни в ком из них, она заключалась исключительно в нём самом, в его неспособности определиться и выбрать между долгом и тем, чего ему хотелось на самом деле, но обвинить в этом хотелось всех сразу. – О, товарищ полковник, уже успели в фельдшерский пункт заглянуть? – заприметив его, с издёвкой подначил Шибанов, намекая на пластырь на щеке. Как же удачно совпало, что искать виновных вокруг себя было не нужно, ведь они находились сами. – А я что-то не понял, – Ухватов с огромным душевным облегчением воспринял возможность выпустить пар. – Вы уже тут всё закончили, да? Протоколы составлены, свидетели опрошены, понятые найдены, всё оформлено? У вас должностные обязанности даже на минуту в голове не задерживаются, если я не напомню? Всё, закончили кофе-брейк, пошли работать. Участкового и всю информацию на владельцев недвижимости мне сюда. Выполняйте. И, не став ждать, пока Шибанов ответит хотя бы на одну претензию из списка, первым направился обратно в дом.       Однообразные рабочие дни потянулись дальше своим чередом, нагоняя апатию и сонливость, и устав однажды от их унылости и одинаковости, а ещё больше – от серого дождливо-снежного пейзажа за окном, Андрей Петрович, оценив объёмы неоконченной работы и сверившись со временем, набрал Комарова. – Привет. Ты на месте? – Привет. Так точно, – отрапортовал тот. – Никуда срочно не собираетесь? – Да нет, вроде бы. – Вот и хорошо. Тогда через полчаса жду тебя. – В Комитете? – Нет, в «Чито-Гврито». – Это где вообще? – не сразу сориентировался Комаров. – На Восьмой Советской. – Всё, понял, недалеко. Сейчас буду. Что планируется? Кого-то ещё брать? – Не надо, сами справимся, – успокоил его Ухватов. – Давай, жду. Ожидание не затянулось, Женя приехал даже раньше назначенного. Рывком распахнул дверь ресторана, вошёл, напряжённо огляделся, сразу же заметив Андрея за столиком у окна, и подошёл к нему. – Андрей, что случилось? – сразу перешёл он к делу. – Ну спасибо, что хоть пистолет с порога не достал. Но Женя не оценил шутку и его весёлый настрой, продолжая профессиональным взглядом осматривать зал и немногочисленных гостей. – Случились хачапури по-аджарски, шашлык из телятины мангале, сациви и всевозможные овощи в ассортименте, – пояснил наконец Андрей, указывая ему на стул напротив. – Постой, – непонимающе уточнил Комаров. – Ты велел мне срочно приехать, чтобы…пообедать? – Имеются возражения по существу? – Да не то чтобы, – удивлённо и несколько настороженно усмехнулся Женя, но за столик всё-таки сел. – А не злоупотребление ли это должностными полномочиями, товарищ полковник? – Возможно, но самую малость, – легко согласился Ухватов, улыбнувшись ему, и махнул официанту. – Надеюсь, ни от чего крайне важного я тебя не оторвал? Поешь хоть нормально, а то я тебя знаю, опять небось который день с сигарет на кофе перебиваешься. – Ну и дедукция у тебя, – подтвердил его догадки Комаров, глядя на него с лёгкой долей восхищения во взгляде. – Но дела делами, а обед по расписанию же? Ну, хотя бы иногда. – Именно, – согласился Андрей, подвигая ближе к нему только что водружённое на стол блюдо. – Работа – не волк, в лес не убежит, а мясо остынет. – Работа – не волк, работа – это ворк, – изрёк нечто непонятно-многозначительное Женя, накладывая шашлык. – Это что, снова твои волчьи мудрости? – спросил Ухватов, с ужасом понимая, что стал уже узнавать их на слух. – Угу, – утвердительно кивнул Комаров. – Всё, отставить разговорчики. На вот, соленья ещё возьми, они сами маринуют по своим старинным горским рецептам. Комаров кивнул ещё раз и пиала с пряными маринованными овощами переехала на его край стола. В стильно-аутентичном зале этого ресторанчика, где кирпичные стены и тёплое янтарное освещение круглых, под ретро, ламп в прозрачных абажурах только добавляли атмосфере домашнего уюта и спокойной расслабленности, Ухватов подробно рассмотрел и запомнил лишь одну достопримечательность – Женю, с аппетитом поглощающего ароматное, идеально прожаренное мясо. Обед в такой приятной, комфортной обстановке и компании, был однозначно лучшей частью этого дня. Комаров рассказывал о том, что им удалось выяснить по последнему делу, избегав вдоль и поперёк почти весь город, Андрей делился своими соображениями по этому поводу и заодно – другими своими, не менее глубокими, познаниями. – Всегда думал, что лучше баранины для шашлыка мяса нет, но телятина – это просто что-то, – оценил таланты местных поваров Женя, накладывая вторую порцию. – Ничего удивительного, – пожал плечами Ухватов. – Телятина нежнее, как и свинина, кстати. Если выбирать из этих трёх вариантов, то баранина была бы в самом конце списка. Быстро застывающий жир, специфический запах, более длительное время прожарки. На любителя, в общем. Лично я не фанат её. – Ого, – ошеломлённо посмотрел на него Комаров. – Да ты просто шашлычный сомелье. – Не преувеличивай, – Андрей попытался не подать виду, что похвала ему очень польстила. – Просто на личном опыте сделал кое-какие выводы. – Ты, оказывается, полон скрытых талантов, – озорно улыбнулся Женя. – Какие ещё в перечне имеются? – Подожди и узнаешь. Всему своё время, – не стал разрушать интригу Ухватов, удовлетворённо наблюдая, как у Комарова от удивления и предвкушения округляются глаза. Но всю прелесть этой картины испортил звук пришедшего на Женин телефон сообщения. Он торопливо разблокировал экран, несколько секунд хмурился, читая текст, а потом положил телефон перед Андреем. – Вот, смотри, как раз по твоему вопросу. И их беседа вновь потекла в деловом русле, но ненадолго. Ровно до того момента, пока Ухватов, задумчиво рассматривавший что-то за окном, на пару минут погрузившись в свои мысли, вдруг не спросил: – Послушай, у тебя вообще выходные на этой неделе планируются? Женя замер с вилкой в руке, то ли удивившись вопросу, то ли что-то напряжённо подсчитывая в уме. – На этой, получается, пятница и суббота, если ничего экстренного не случится к тому моменту, конечно, – спустя короткое время справился он со своими вычислениями. – А что? – У меня эта суббота дежурная, жаль. Да ничего, просто подумал… – Андрей долго не отводил внимательного взгляда от его глаз. – Может быть, проведём вместе ту же пятницу, допустим? Либо Комаров положил вилку на стол, либо она сейчас просто выпала из его пальцев. – Прям целый день? Первый настоящий совместный выходной? – Ну что-то вроде. Если у тебя нет других важных планов, конечно, и ты в целом не против. – Не против? – Женя чуть неровно выдохнул и коснулся его руки, потянувшись через стол. – Конечно я не против! Я очень даже «за». И, конечно же, у меня уже нет никаких планов. Можно было бы и оба дня, но, если тебе в субботу… Звонок телефона оборвал его на полуслове. Он тихо выругался, отпустил руку Андрея и взял надрывающийся на столе аппарат. – Слушаю, командир. Ага, понял. Нет, не далеко. Сейчас буду, да. Сбросил вызов и поднял извиняющийся взгляд. – Миша. Как будто это должно было всё объяснить. И объяснение, действительно, было исчерпывающим. – Служба зовёт? – невесело улыбнулся Андрей, сцепил перед собой пальцы в замок и положил на них подбородок. Комаров поморщился и раздражённо кивнул. – Иди, не задерживаю, что ж поделать, – умудрился одновременно и искренне, как обычный человек, посетовать на сложившиеся обстоятельства, и ввернуть привычный рабочий профессиональный следовательский оборот Ухватов. – А то ещё без тебя всех бандитов переловят. – Спасибо, что позвал. Место обалденное и шашлык у них просто потрясающий, – добавил на словах звёзд к рейтингу заведения Женя, вставая из-за столика. – Это был отличный…я не знаю, так обычно про вечер говорят, но сейчас же ещё день, вроде как. – Всё, езжай, – засмеялся Андрей. – Я понял. Рад, что тебе всё понравилось. Как-нибудь при случае повторим. Комаров уже было сделал шаг к выходу, но резко обернулся, несколько напряжённо уточнив: – Насчёт пятницы же мы договорились? – Договорились, – мягко заверил его Ухватов. Он проводил его взглядом до машины, которая была припаркована почти под окном, и покрутил вокруг оси стакан лимонада. Странно, что Женю, кажется, его предложение взволновало. Выходной, да, первый совместный, но, если так подумать, это просто в несколько раз больше времени, проведённого вместе, чем у них бывает обычно. С того момента, когда они открыто поговорили о своих чувствах, прошло уже достаточно, чтобы такие выходные могли стать привычным времяпрепровождением, но, к сожалению, работа и прочие неурядицы вечно вносили корректировки в их планы. Оставалось только надеяться, что в этот раз ничего не помешает им провести хотя бы день только друг с другом, без раздражающих звонков и срочных вызовов. Хотя, если задуматься ещё глубже, то приходило осознание, что времени им уже вполне могло хватить не только на нормализацию практики совместных выходных, но и на перевод их отношений на следующие, логичные, но пока немного пугающие своей неизведанностью этапы. Но, опять же – работа и прочие неурядицы… А, может, дело было не столько в них, а в том, что мысли об этом переходе, действительно, пугали? Нет, конечно, большего хотелось, и чем дальше, тем всё чаще и сильнее. Бессмысленно было отрицать тот факт, что его чувства к Жене были далеко не исключительно платоническими, и что практически каждый поцелуй, особенно долгий и жаркий, ему бы хотелось перевести в более, скажем так, горизонтальные плоскости. Но почти так же часто Андрей ловил себя на мысли, что боится. В этом было стыдно признаться даже самому себе, но не признать это было нельзя. Да, он именно боялся. Боялся переторопить события, боялся передавить, боялся Жениной реакции, боялся сделать что-то не так. Боялся абсолютно всё сделать не так. Он залпом допил лимонад, надеясь утопить в нём все эти внезапные мысли и назойливые страхи, и жестом попросил официанта его рассчитать. Ладно, пора возвращаться, ещё работать бóльшую половину дня и бóльшую половину недели, надо сосредоточиться на текущих задачах, а обо всём этом можно подумать когда-нибудь потом, когда представится подходящий момент.       Судя по потоку нетерпеливых сообщений в их чате, каждое второе из которых содержало планы на предстоящий выходной, не могли дождаться этой пятницы они оба одинаково. И судьба, наконец соизволив благоволить двум любящим сердцам, милостиво разгребла с их пути все возможные препятствия в виде незапланированных авралов, срочных выездов и негаданно свалившихся на голову громких дел. Даже погода неожиданно решила порадовать ясным, хоть и немного прохладным днём. Они встретились утром в хорошем, на этот раз действительно хорошем, кафетерии, в котором с самого утра пятницы, в преддверии совсем скорых выходных, уже соблазнительно пахло отличным кофе, свежей выпечкой и чем-то неуловимо праздничным. Потом была прогулка по центру. Сложно себе представить, но, обменявшись впечатлениями, они выяснили, что, живя в одном из самых красивых и романтических городов планеты, практически никогда не обращали внимания на его достопримечательности, просто потому, что ни у кого из них не хватало времени на долгие неспешные прогулки и размеренное созерцание. Но сегодня у них и времени, и возможностей вдоволь налюбоваться красотами родного города было предостаточно. И не только ими. В какой-то момент Андрей поймал себя на мысли, что смотрел он вовсе не на яхты у причала, а только на Женю, как раз таки с интересом разглядывавшего те самые яхты, в который раз ощущая, как у него на долю секунды замирает сердце и сбивается дыхание от осознания того, насколько же тот красив, и сколько неподдельной непосредственной радости может заключаться во взгляде человека, когда он действительно счастлив. – Жень, – позвал он, не выдерживая и доставая телефон. – Что? Комаров одним слитным плавным движением поднял солнцезащитные очки на голову, обернулся и, сразу же поняв, что происходит, улыбнулся. Улыбнулся персонально Андрею, тепло и ласково, совсем чуточку щурясь на солнце, от чего задорные лучики морщинок в уголках его глаз стали заметнее, делая его улыбку ещё более весёлой. На фоне насыщенной сизой синевы воды, сливающейся на горизонте с лазурью неба, он стоит вполоборота, прислонившись к кованой ограде набережной, в чёрных стёклах его очков – яркие солнечные блики, морской ветер слегка взъерошивает ему волосы, и смотрит он вовсе не в объектив, а только Андрею в глаза. И именно это запечатлевает камера, отправляя в галерею телефона, наверное, самый художественный и самый лучистый по эмоциональному наполнению фотоснимок, из всех тех, которые довелось сделать хозяину этого телефона в своей жизни. Если когда-нибудь Андрею потребовалось бы вспомнить, как так вышло, что он влюбился в Женю, то достаточно было просто посмотреть на эту фотографию, чтобы сразу всё вспомнить и понять. И, совершенно точно, влюбиться ещё сильнее. Ему начало казаться, что сегодняшний день являлся самой чистой квинтэссенцией счастья, что ему больше вообще ничего не нужно от жизни, только бы ловить во время прогулки Женю за руку, когда хочется обратить на что-то его внимание или что-то показать, задерживая это прикосновение как можно дольше, только бы ждать в сквере, когда он вернётся с кофе, точно зная, что уже без уточнений он принесёт именно такой, какой Андрей взял бы себе сам, а ещё – спорить с ним в магазине по поводу состава выбираемых им продуктов, неизменно в итоге проигрывая, потому что одновременно смеяться его шуткам и спорить не получается, и совместно выбирать меню на ужин в службе доставки. Вот бы было возможно прожить так не один день, а каждый из отмерянных ему. Но пока, не задумываясь о вечном, стоило сполна наслаждаться тем, что уже было у них сейчас. Тем более что этот день ещё вовсе не собирался заканчиваться.       После ужина Женя тоном, не допускающим возражений, уведомил, что они будут смотреть фильмы про Джеймса Бонда, и Андрей совершенно не собирался отказываться. Бондиана была ему не особо интересна, но ему было очень приятно и так сильно грел душу тот факт, что Женя хочет поделиться с ним чем-то, что интересно и важно ему – а то, что этот шпионский цикл ему нравился, Ухватов уже давно успел понять – что он был готов пересмотреть все эти фильмы залпом и запомнить по именам всех без исключения подружек этого щеголеватого Джеймса. Но в процессе просмотра выяснилось, что сила его благородных порывов была несколько переоценена. Он мужественно выдержал весь первый фильм и примерно половину второго, даже почти сумев разобраться во всех хитроумных интригах британской разведки, но понял, что с какого-то момента не особо улавливает сюжет только тогда, когда Женя, уютно полулежавший на его плече всё это время, потянулся выше и поцеловал его в шею. – Не спи. – Я не сплю, – тут же отреагировал Андрей, открывая глаза и коротко огладив его ладонью по спине. – Точно? – недоверчиво спросил Комаров. – Хорошо, и кто здесь главный злодей? Андрей поспешно перевёл взгляд на экран, осознавая, что понятия не имеет. – А, ну этот… Тот в белом френче, который ракеты хотел перехватить. Где он, кстати? – Убили в прошлом фильме, – недовольно цокнул Женя, качая головой. – Это, разве, не продолжение? Он не воскрес чудесным образом? – удивился Ухватов. – Нет. Каждый фильм – отдельная история, с разными антагонистами и спутницами у Бонда, – терпеливо объяснил Комаров. – Какой непостоянный, подумать только. Так, что ж, тогда…– Андрей ещё раз взглянул на экран, обратив внимание на отвратительную попытку героев говорить якобы по-русски, и решил выкручиваться на допросе всеми возможными способами, поэтому чуть приподнялся и вжал Женю лопатками в спинку дивана. – По моим ощущениям, там на злодея сразу несколько кандидатур подходят. Мне нужна помощь зала. – Эй, это фальсификация результатов проверки показаний. – Следствие разберётся. Женя рассмеялся ему в губы, закинул руки ему за шею, притягивая ближе, и на какое-то время про фильм забыли уже они оба.       Этот день был прекрасным, лучше, чем любой из дней на памяти Андрея Петровича за последние годы, но, к сожалению, он неотвратимо подходил к концу. Стрелки часов, будто специально, двигались всё быстрее, и Ухватов понимал, что время их расставания уже подошло. И от этого было так обидно, что даже стало немного больно где-то в груди. С каждым разом, каждым днём, с каждой встречей, каждым прощанием становилось всё сложнее выпускать Женю из своих объятий и уезжать от него. Конечно, их разлука не будет долгой, но окончание этого дня всё равно ощущалось так, словно заканчивалась какая-то часть жизни, одна из самых невероятных и потрясающих её частей. – Пора ехать, наверное, – тихо сказал Андрей и мягко погладил его пальцами по щеке. – Ну, если пора, то конечно, – согласился Комаров, но в голосе его тоже явственно слышалась тоска, как будто с этой минуты они не увидятся минимум месяц. – Ты был прав, надо было подгадать так, чтобы оба выходных захватить. – Подгадаем ещё, – пообещал Женя и притянул его к себе. И снова полутёмная прихожая, и снова тёпло-медовый свет из кухни, изо всех сил пытающийся побороть темноту, но ослабевающий и сдающийся примерно на середине помещения. И опять поцелуи на прощание, только уже не робкие первые, а глубокие и бесконечно долгие, выдержанные и настоянные на острой обжигающей силе взаимного чувства. Андрей отстранился буквально на секунду, чтобы сделать вдох и всё-таки набраться сил, чтобы уйти, но не успел ни сказать ничего, ни даже вздохнуть, потому что Женя сжал его руку и твёрдо, уверенно, как будто напоминал не забыть передать ему недостающее в материалах дела предписание, вдруг попросил: – Андрей, не уезжай сегодня. И вовсе не нужно быть хорошим следователем или обладать хоть какими-нибудь дедуктивными способностями, чтобы понять, что это вовсе не было предложением переночевать на диване в гостиной. – Жень, я…а ты… – Ухватов наконец вернул себе способность дышать, но возможность думать тут же пропала, видимо, для соблюдения равновесия. – Останься, – горячо выдохнул Женя ему в шею и тут же совсем легко, но чувствительно прихватил зубами кожу, под которой бешено билась жилка, вторя такому же ритму сердца. Комаров не раз говорил, что всегда нужно говорить о том, что тебя волнует словами, пытаясь подобрать хотя бы какие-то, пусть и не самые правильные, даже если не знаешь, что и как именно сказать. Но сейчас оказалось, что вовсе не нужны никакие слова. Женя, не разрывая поцелуй, потянул его за собой, обратно вглубь квартиры, и ещё немного дальше. В спальню. «Ты же не собирался ждать ещё пару веков?» – прозвучала в голове Андрея ранее услышанная фраза, только сказана она была чужим, незнакомым, немного срывающимся голосом. Да, конечно же, да. Он собирался. Собирался ждать и пару веков, и, может быть, чуть дольше. Он бы ждал сколь угодно долго, столько, сколько Жене потребовалось бы. Ждал так, как сам раньше не предполагал, что способен, как не ждал никого и никогда. Но теперь, дождавшись, совершенно не представлял, что делать. Нет, технически, естественно, представлял, просто не мог понять и до конца поверить, возможно ли всё это в реальности с тем, о ком он так долго грезил, кого так истово желал. Да и вообще, реальность ли это или его слишком яркий и слишком невероятный сон, самый пьянящий сладкий морок? Наверное, отвечая именно на этот незаданный вопрос, Женя притянул его ещё ближе, увлекая за собой на кровать. Мозг, просигнализировав все красные коды, которые только мог, казалось, засбоил, перегорел и отключился окончательно, перестав контролировать последовательность действий и сами действия, но тело прекрасно справлялось без него, на уровне чистых инстинктов зная, что и как делать дальше, словно между ними всё уже происходило не раз. Ухватов положил одну ладонь Жене на затылок, привлекая к себе, не давая отстраниться, в поцелуе потянулся ближе, укладывая его на кровать спиной, углубил поцелуй и соскользнул второй ладонью с его груди ниже. Комаров самозабвенно отвечал на каждое его действие, притягивая к себе, подаваясь к нему сам, сгибая ногу в колене, чтобы ладони, скользящей по его ноге, ничего не мешало добраться туда, куда она следовала. Андрей медленно, но настойчиво огладил его бедро и, подхватив под него, чуть потянул на себя, чтобы поза стала удобней, укладываясь сверху. Сразу же чувствуя и убеждаясь в том, что Женя заинтересован в продолжении не меньше его самого. Хоть сомневаться в этом и так не было особых причин, учитывая то, как пальцы Комарова быстро и умело справлялись с пуговицами на рубашке Андрея. Ухватов склонился ниже, целуя его шею, но вдруг замер на мгновение, почувствовав Женины горячие ладони на своей пояснице, уже под тканью рубашки, и услышав тихий, то ли стон, то ли всхлип. Не то чтобы он себе часто представлял этот момент, но иногда представлял. Конечно, реальность оказалась куда лучше всех его фантазий, но сейчас, отчётливо осознав, за шаг от чего именно они находятся, Андрей даже обрёл вновь способность мыслить. Он немного опомнился, приходя в себя, и заглянул Комарову в глаза. – Жень, ты... Ему хотелось спросить: «Уверен?». Это был бы самый неловкий и нелепый вопрос в этой ситуации, но не задать его он не мог, а как задать – не знал. Но чувствовал, что должен. Словно и так было недостаточно того, что Женя тяжело и возбужденно дышал, уже лёжа под ним, сжимал коленями его бёдра, гладил по обнажённой спине, пробравшись руками под расстёгнутую, но пока не снятую рубашку. Вряд ли он не понимал, к чему конкретно всё идёт. Но Андрею не было этого достаточно, ему нужно было точно знать, а не просто предполагать, что они оба сейчас подразумевают один вариант развития дальнейших событий. Но Женя не стал дожидаться, пока он облечёт свои мысли в подобающие, по его мнению, слова, он легко провёл рукой по его волосам и сказал уверенно, опережая вопрос: – Да. И поцеловал его ещё самозабвеннее, одной рукой притягивая ближе к себе, а другой – начиная расстегивать пряжку его ремня. Дальше всё было немного как в тумане, Андрей смутно помнил, как стянул с него футболку, как остался без рубашки сам, как Женя стонал под его поцелуями, которыми он неспешно спускался по его груди вниз, и как прогибался в его руках, когда он широко, практически вылизывая, прошёлся языком по его животу. Иногда останавливаясь на несколько секунд, он завороженно любовался – тем, как дрожат Женины ресницы и вспыхивает лицо, тем, как сбивается его дыхание в моменты, когда пальцы Андрея, медленно прочерчивая невидимую линию по внутренней стороне его бедра, следуют ещё дальше, как он шире разводит колени и подставляется под его прикосновения, как шепчет одними губами «Не останавливайся», когда пауза слишком затягивалась. Всё ещё пока было очень трепетно, очень нежно, бережно и на кончиках тех самых пальцев, которые ласково касались сейчас самых чувствительных точек, с отслеживанием даже самой незначительной реакции и короткими перерывами в те моменты, когда они оба понимали, что следующим движением градус необратимо повысится. Пока ещё можно было растянуть эти мгновения, остановиться, встретиться взглядами и, не встретив сопротивления, войти в это ощущение и осознание нарастающего возбуждения. Неозвученный вопрос, без слов полученный на него ответ, дальнейшее продолжение, когда уже точно понятно, что произойдёт, но от этого понимания всё становилось только ещё мягче и аккуратнее. Так важно было не спугнуть эту неповторимо-упоительную атмосферу первой близости. Подобные ночи ещё будут, хотелось бы в это верить, но эта первая – совершенно и навсегда особенная. Тот самый момент истины, та самая точка невозврата, выпадение тех самых флеш-роялей в казино с завышенными до небес ставками. Андрей беспощадно тянул время, потому что хотелось остановить каждую секунду этого переломного момента, остановить и прожить её ещё раз. Последний шаг, последние мгновения до, когда ещё ничего не произошло, но вы уже оба знаете, что вот сейчас всё случится, их повторить будет уже невозможно, поэтому нельзя упустить ничего. Этот момент, действительно, долгожданный и поворотный, повергающий в трепет и навевающий самые нежные и восторженные мысли, должен сохраниться в памяти навсегда. И он медлил, заставляя Женю ждать дольше, чем тот был в состоянии, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что это совершенно точно стало уже не вопросом должных приготовлений, а исключительно вопросом упивания этими мгновениями, эмоциями и той картиной, открывшейся перед ним. Но он не мог отказать себе в удовольствии ещё немного подольше успокаивающе его поласкать, расцеловать каждый квадратный сантиметр его кожи, всё, куда мог дотянуться не прерывая процесс подготовки, восхищённо рассмотреть, как Женя чуть прогибается в пояснице, в рефлекторном ответе на движения его пальцев, как вжимается затылком в подушку, как, словно ища поддержки, хватается за его предплечья, шею, плечи, сжимает в кулаке простынь, ещё раз послушать, как он стонет его имя. И ощущать при этом всю полноту того чувства, когда впервые осознаёшь и убеждаешься в том, что ты и твои действия могут быть причиной такого яркого удовольствия и наслаждения того, кто так сильно тобой любим и для кого хочется быть самым лучшим, особенно сейчас. Медлил он до того самого момента, пока Женя, срывающимся и охрипшим голосом, не позвал его: – Андрей. Он сразу же склонился к нему ближе, взволнованно вглядываясь в его лицо, ища доказательства того, что сделал что-то не то, что-то неправильно, всё испортил. Но Женя распахнул глаза, совсем чёрные-чёрные, облизал пересохшие зацелованные губы и рвано выдохнул: – Андрей, пожалуйста... Я хочу тебя. И, чёрт возьми, это, наверное, было самым чувственным и откровенным признание в любви на памяти Ухватова. Поводов и причин тянуть дальше больше, конечно, не осталось. Как и сил это делать. Он вошёл медленно и осторожно, стараясь улавливать ритм Жениного дыхания и подстраиваться под него, не отводя взгляда от его глаз. Этой ночью важна была каждая миллисекунда и каждый нюанс, и в самый переломный момент видеть глаза друг друга, замечать там отражение всех своих собственных желаний и чувств, конечно же, было необходимей воздуха. Андрей плавно и мягко двинулся первый раз, уже в нём, замечая, как побелела его крепко закушенная нижняя губа, как почти сразу же затуманились его глаза, почувствовал, как в его спину, чуть ниже лопаток, впиваются пальцы. – Женька, хороший мой…самый любимый...самый лучший…мой, – шептал он, снова ненадолго остановившись и покрывая поцелуями его лицо. Комаров всхлипнул и, не выдержав, глаза, после пары первых толчков, всё-таки закрыл. Он обнял Андрея ладонями за шею, притягивая к себе для поцелуя в каком-то отчаянном жесте, словно цеплялся за спасательный круг. Андрей брал его максимально нежно и медленно – целовал его, ласкал, затягивал паузы, давая привыкнуть ко всем ощущениям и выровнять дыхание, ещё бесчисленное количество раз признавался ему в любви, обозначая и декларируя: теперь уже точно мой, без вариантов. Он только сейчас в полной мере прочувствовал всем собой и точно осознал это понятие, и это понимание, кажется, искрилось электрическими разрядами под кожей. Но это было вовсе не собственническое «мой», когда «я имею права на тебя», сейчас это было именно «мой», которое остаётся отпечатком на сердце, когда человек прорастает в тебе так, что твоё тело, душа, чувства сами собой откликаются на каждое его прикосновение, слово, даже мысли. Когда осознаёшь принадлежание другого тебе, но и сам ему принадлежишь. И он знал, видел, чувствовал кожей, что они сейчас оба это ощущают и проживают. Очередное его движение отозвалось в Жене так, что он открыл глаза, подался к нему так резко, что даже пришлось подхватить его ладонью под поясницу, и негромко прерывисто выдохнул ему на ухо: – Андр-рюш-ш… Андрей, почти уже себя не контролируя, крепко сжал его бедро, двинулся резче и сильнее, сперва влажно целуя, а потом и почти кусая его шею. Эта форма его имени, ещё и произнесённая с такими интонациями и в такой момент, спровоцировала какую-то новую, горячую волну эмоций, захлестнувшую с головой. Он постепенно на практике разбирался со всем тем, что изначально было непонятным и несколько озадачивающим, ощущал нарастающую уверенность в своих действиях, утверждался в своём праве вести сейчас. В праве, о котором он даже не просил, которым его добровольно и по собственной инициативе наделили, вложив в его руки всю полноту контроля над ситуацией и все бразды правления. И, судя по тому, как Женя теперь, помимо тех самых бразд, отдавал ему уже всего себя без остатка, изнемогая на сбитых простынях от сладостной истомы, он ничуть не пожалел о своём решении. Это разделённое на двоих таинство, все чувства, все физические ощущения и одно на двоих осознание того, что это наконец-то происходит, подчиняет себе всё происходящее, каждый вздох, каждое движение, каждое касание губ, сводило с ума. Это невозможно облечь в слова, не получится описать, это нужно было только чувствовать, одинаково и одновременно, как это – когда ты любишь до полного растворения в этом человеке, и любим с не меньшей силой, и между вами сейчас происходит что-то до одури логичное, естественное, но вместе с тем важное и всё целиком меняющее, и это ощущается таким головокружительным счастьем, что о большем и мечтать невозможно. Тут уже, даже если бы и появились мысли остановиться, никто бы уже не смог. Но подобных мыслей не возникло и попросту не могло возникнуть ни у кого из них сейчас. Этой ночью можно и нужно было только ближе, только жарче, только быстрее, только крепче. Только вместе.       Утро наступило слишком неожиданно. Андрей проснулся раньше своего будильника, сам не понимая из-за чего, даже не вспомнив сразу, где находится. Шторы задёрнуты, потолок незнакомый, люстра тоже явно не его…и тут же перед глазами стали всплывать обрывочные, но очень яркие образы. В первую секунду после пробуждения он даже успел подумать, что сны у него стали что-то уж слишком реалистичными. И вдруг почувствовал горячее дыхание на своей коже, моментально просыпаясь окончательно и осознавая, и где он сейчас, и что произошло вчера. Он опустил взгляд ниже, к своему плечу, увидев Женю, который спокойно и ровно сопел во сне, уткнувшись носом ему в шею. Он вспомнил всё в деталях, не зря же он их так внимательно запоминал этой ночью, и ощутил, как неотвратимо накатывает беспокойство с лёгким оттенком паники. Что вчера случилось, уже стало понятно, но непонятно, что же теперь будет дальше. Память, будто желая помочь, услужливо подсунула ему воспоминания о том, как Женя, захлёбываясь стонами, просил его не останавливаться, как инстинктивно прижимался к нему теснее, цеплялся за его плечи и царапал спину, крупно вздрагивая в момент оргазма, как счастливо улыбался потом, стараясь выровнять совершенно сбитое дыхание и стереть испарину со лба тыльной стороной ладони, лёжа рядом с ним, когда они оба пытались прийти в себя и хоть немного остыть, хотя казалось, что от близости друг друга распалялись лишь сильнее, как приподнялся на локте, склонился над ним и покрывал частыми невесомыми поцелуями его лицо, говорил, как сильно любит, и что всё произошедшее было куда лучше, чем он себе представлял. Он вообще представлял себе секс с Андреем? С ума можно сойти! В это невозможно было не поверить, о таком невозможно было лгать. Ухватов вспомнил, как позже, когда сил не осталось даже на медленные тягучие ласки, Женя уснул на его плече, пока он сам ещё долго не мог заснуть, прислушиваясь к его дыханию и сам дыша им. Да, по всем признакам, вроде бы, было очевидно, что никаких неловкостей и никакого недопонимания между ними больше остаться не должно. Но так казалось вчера. А как Женя расценит всю эту ситуацию сегодня, при свете дня? Хотелось бы предположить, что все метания и сомнения они прошли ещё до первого свидания, и, если всё то, что последовало после него, включая эту ночь, уже произошло, значит, все с этим согласны целиком и полностью, но…всегда оставалась вероятность «но». Вопрос неожиданно оказался слишком сложным и слишком угнетающим. Но пока ещё оставалось немного времени, Андрей позволил себе помечтать, что всё будет отлично, что его опасения беспочвенны, и что ещё много раз после таких вот ночей он сможет обнимать Женю, доверчиво спящего на его груди, легко целовать его в макушку, гладить по обнажённой спине и осторожно, едва касаясь, обводить кончиками пальцев родинки на его плече. Решив, что ответа на мучавший вопрос в одиночку всё равно не найдёт, он сосредоточился именно на этих действиях. Пока есть время. Пока он может. Но будильник в итоге всё-таки зазвонил. Андрей торопливо вскинул руку, выключая его, ещё надеясь, что, может быть, Женя не проснулся, но его надежды были напрасными. Комаров глубоко вздохнул, чуть потянулся, рефлекторно обнимая его в этом движении крепче поперёк груди, потёрся носом о его шею, открыл один глаз и ещё немного сонно сказал: – Доброе утро. – Доброе, – на автомате и чуть настороженно ответил Андрей таким тоном, будто коллегу в коридоре Комитета встретил, потому что кроме своих сомнений и страхов он сейчас не мог думать ни о чём. Женя тем временем снова закрыл глаза, ещё раз расслабленно вздохнул, плавно огладил ладонью его грудь и вдруг совершенно внезапно спросил: – Ну что, как впечатления, всё хорошо? – Тебе не кажется, что этот вопрос мне бы следовало задать тебе? – не смог скрыть удивления в голосе Андрей. Комаров открыл глаза, посмотрел на него уже осмысленно, фыркнул, перевернулся на живот, уперев подбородок ему в плечо, а потом всё же не выдержал и рассмеялся. Ухватов не сдержал ответную, хоть и немного смущённую, улыбку, видя неподдельное веселье и счастье в глазах напротив. Он почувствовал, как что-то за рёбрами щёлкнуло, словно пружину разжали, и сразу же стало легче. Всё, это, кажется, была последняя возможная преграда, теперь уже точно нет поводов для волнений и переживаний. Он погладил Женю по голове, ещё сильнее взлохматив его волосы, положил ладонь ему на шею, притягивая его к себе, и поцеловал. Поцеловал глубоко и страстно, так, как целовал ночью, только сейчас понимая, что ему этих поцелуев совершенно не хватило и вряд ли когда-то хватит. – А что за ранний подъём? – уточнил Комаров через время, снова улёгшись ему на грудь и медленно обводя пальцем контуры его ключицы. – Я, если честно, пока не готов начинать новый день, меня так, кажется, ни одна сдача физнормативов не выматывала. – Мне на работу вообще-то, – печально напомнил Ухватов, обнимая его за плечи и прижимаясь носом к его волосам. Он не пропустил последнюю фразу, но запретил себе на ней зацикливаться, потому что даже мысль о том, что Женя считает и признаёт, что именно он был способен стать причиной такого его состояния, могло прямо сейчас спровоцировать то, что вымотает его ещё сильнее. – Вот блин, совсем забыл, что второй выходной только у меня, – Женя приподнялся, опираясь на локоть, и разочарованно посмотрел на него. – Ясно. Тогда, пойду кофе варить. И, прежде чем Андрей даже задумался о возможном возражении, резко сел на кровати и строго велел, глядя на него сверху вниз: – Всё, давай, ты – в душ, я – на кухню.       Отголоски повседневной суеты и рутины начали просачиваться сквозь спадающую пелену прошлой ночи практически сразу же. Ухватову пришлось начать отвечать на рабочие звонки и поспешно обрабатывать в мозгу поступающую информацию, едва выйдя из душа. Но запах кофе из кухни был таким соблазнительным, что он не стал дожидаться окончания разговора, направившись сразу туда. Он замер в дверном проёме, прислонившись плечом к косяку, и разом забыл всё, о чём говорил его собеседник, созерцая и запечатлевая в памяти такую необычную, новую, но уже казавшуюся такой знакомой и единственно правильной, картину их совместного утра. – Хорошо, я приеду и обязательно посмотрю. Наберу, конечно, да, – пообещал он и тут же сбросил вызов. Подошёл ближе, обнял Женю двумя руками за пояс, прижался к нему, уткнувшись лбом в его обнажённую спину, провёл вдоль его позвоночника кончиком носа, почувствовав, как бегут мурашки по его коже, как учащается его дыхание, стал целовать его плечи, основание шеи, плавно спустился ладонью по его животу ниже, чтобы самыми кончиками пальцев подлезть под резинку его домашних штанов. Это было невероятное, буквально навылет, ощущение того, что сегодня утром ему всё можно, что он уже в своём праве, что их новый статус окончательно и полноценно вступил в силу. И мысли сейчас были так далеки от работы, все, до последней, снова вернувшись в первую ночь их любви. Залитая светом утреннего солнца Женина кожа, и без того теплая ото сна, а сейчас, дополнительно нагретая извне, была каким-то особенным тактильным и визуальным удовольствием. Особенно – визуальным, когда взгляд задерживался на видимых, неопровержимых доказательствах произошедшего между ними. Андрей, конечно, изо всех сил старался ночью быть максимально аккуратным, но, видимо, в какой-то момент этих сил стало недостаточно, и он немного потерял голову, перестав себя контролировать, и вот теперь у Жени на шее и ключицах можно было увидеть чёткие следы его несдержанности. Как же хорошо, что Комаров упорно решил проигнорировать футболку этим утром, дав Андрею возможность вдоволь налюбоваться своими же собственными метками и испытать странный коктейль эмоций, замешанный на лёгкой неловкости «Как же я так неосторожно?» с добавлением в пропорции девять к одному «Ему было хорошо. Со мной ему было хорошо. И он мой». И эта собственническая мысль, впервые окончательно прочувствованная и распробованная, была одновременно и поразительно умилительно-трогательной, и до дрожи остро-возбуждающей. Вся эта Женина ещё не до конца развеявшаяся сонливость, нежность, податливость – сейчас не было ничего естественней этого состояния, и невероятнее всего было осознавать, что оно вызвано исключительно взаимодействием с ним, прямым следствием действий его рук и губ. И Андрей, обнимая его крепче, мягко и ласково прижимаясь к его спине, ещё раз напомнил: – Я люблю тебя. Комаров обернулся, взял его лицо в ладони и поцеловал, жарко и влажно, чтобы больше не осталось никаких сомнений в том, что прошлая ночь точно повторится, и в самое ближайшее время. Вжимая его в поцелуе спиной в дверцу ближайшего шкафа, Ухватов каждой клеткой своего тела впитывал это утро, эти прикосновения, этот свет, этот запах, уютный и обволакивающий, как тёплое одеяло, эту абсолютно восхитительную смесь: пряный кофе, горький табак, остаточные, ещё не выветрившиеся, нотки Жениного древесного парфюма, свой собственный запах на его коже и запах прошлой ночи, сейчас ставший их общим. Это новое, проявившееся только сейчас, сочетание всех визуальных, осязательных и обонятельных ощущений, создавало прочный и яркий ассоциативный ряд. Сегодня Андрей точно понял, что любовь для него больше никогда не будет абстрактным понятием, теперь он знал, как выглядит это чувство, какое оно на ощупь, на вкус и как пахнет. – Так что, кофе-то будешь, пока горячий? – спросил Женя, всё ещё не спеша покидать его объятия. – Не такой, конечно, горячий, как ты, но уж что есть. – Ну всё, не подлизывайся, – улыбнулся Андрей и подался чуть ближе, прижимая его поясницей к кромке рабочей поверхности и сам вжимаясь в него бёдрами. – Почему нет? К вам что, товарищ полковник, часто опера подлизываются? – прищурился Комаров, наклонился ближе и провёл языком по его шее. – Хотелось бы, чтобы чаще, – неровно выдохнул Андрей, постаравшись, чтобы этот выдох не превратился в стон, и чуть наклонил голову в сторону, предоставляя больший доступ. – Но только один конкретный, других не нужно.       Но, к сожалению, напоминание про кофе было в самую точку. Время никак не хотело играть на его стороне, и уже давно нужно было как-то собраться и уехать на работу. Хотя, честное слово, он бы сегодня вообще не хотел отпускать Женю дальше, чем на расстояние вытянутой руки. Поэтому, наплевав на возможность безбожно опоздать, он ещё долго целовал его в прихожей, мягко прижав к стене, не отказывая себе в удовольствии ещё раз запомнить губами и ладонями каждый изгиб его тела, которое он этой ночью изучил, кажется, идеально. Но Женя был сейчас таким тёплым, таким ласковым и отзывчивым в его руках, разморенным и разнеженным потрясающей ночью – их совместной ночью, их первой совместной ночью, – что Андрей просто не в силах был оторваться от него и уехать на целый день. Это утреннее прощание, пусть и ненадолго – тоже было совершенно новым этапом их недавно обретённого статуса. Во-первых, до этого они вместе ни разу не ночевали, поэтому утром могли только встречаться, и то изредка, а уж никак не прощаться, а во-вторых, после этой ночи всё вообще ощущалось иначе. Женя стал этим утром куда чувственнее, его тело начало совсем иначе реагировать на Андрея и его действия, перестав советоваться с мозгом. Стоило только положить ладонь ему на бок, и он тут же льнул ближе, если переместить руку на поясницу, то он слегка прогибался навстречу. Если до вчерашнего вечера эти прикосновения и были самоцелью, то сегодня они уже инстинктивно воспринимались, как напоминание о чем-то большем и более откровенном. Это уже совершенно другой уровень близости, доверия, понимания и ощущения друг друга. И Ухватов, пребывая в восторге от своего внезапного открытия, на одних морально-волевых удерживал себя от того, чтобы снова не утащить Женю в постель прямо сейчас. Да он и сам тоже чувствовал себя по-другому, ведь больше не осталось опасений и сомнений, он уже был уверен, что всё прошло хорошо и правильно, что никто из них ни секунды не жалеет о сделанном выборе. И все эти медленные глубокие поцелуи, аккуратные продолжительные касания и плавные поглаживания, направленные не на то, чтобы распалить, а на то, чтобы закрепить в памяти все ночные воспоминания, и забрать с собой в рабочий день – лучшее тому подтверждение. – Ох ёлки, тебе же, наверное, надо домой заехать, переодеться, – неожиданно отстранился от него Комаров, уже успев расстегнуть его пиджак, и как будто только сейчас заметив, что Андрей в штатском, как был вчера. – Так я точно никуда не успею. Плевать, уже так поеду. – Подозрений и взглядов косых не оберёшься, – улыбнулся Женя ему в губы. – Полковник Ухватов, и вдруг приехал в Комитет не по форме. – Не их собачье дело. – Ты, по-моему, уже всё равно везде опоздал, – тягуче-лукаво констатировал Комаров, не переставая целовать сам и подставляться под его поцелуи, забираясь руками ему под пиджак, притягивая за лацканы ещё ближе, скользя ладонью ниже, останавливая её на животе, а потом, как бы случайно, опуская пальцы на пряжку его ремня. – Всё, поехал, – не без сожаления оторвался от него Андрей, почувствовав, что, если не сейчас, то через минуту уехать уже не сможет, и потянул на себя входную дверь.       Кажется, этот день обещал быть максимально непродуктивным для него самого, но максимально спокойным и тихим для всех его подчинённых. Подчинённых, к слову, в его дежурную субботу было не так уж и много, как и поводов сидеть в кабинете до конца дня. Но маловероятно, что Мальцев согласится с тем, что его причина достаточно уважительная, и отпустит его после обеда. Поэтому Андрей буквально отсчитывал минуты до окончания самого бессмысленного рабочего дня на его памяти, пока до него вдруг не дошло, что они вообще-то с Женей ни о чём не договаривались, просто он априори, как само собой разумеющееся, предполагал, что этот вечер и ночь они снова проведут вместе. И день после этого стал тянуться ещё медленнее, хотя изначально казалось, что замедлиться ещё сильнее просто невозможно. Только мысли, нелёгкие и угнетающие, неслись вскачь. Позвонить? Написать? Спросить? А что спросить? Может быть, у Жени вообще другие планы? Он бы, наверное, совсем потерялся и запутался в этом, затягивающем с каждой минутой всё сильнее, омуте своих метаний, если бы не пришедшее внезапно сообщение. «Ты же приедешь сегодня?» Ухватов выдохнул, такого облегчения он, кажется, не испытывал уже давно, даже тогда, когда суд по сложному делу заканчивался в его пользу. «Конечно, если ждёшь» – отправил он в ответ. «Шутишь? Я начал тебя ждать сразу же, как только ты уехал» Вдруг подумалось о том, что домой он не попадёт уже второй день подряд. Но, посмотрев за окно, где снова ярко светило такое редкое для их города солнце, он непроизвольно улыбнулся. Второй день, да, но значит, так тому и быть. Разумеется, он приедет, если Женя его ждёт. Ведь сам он ждал его так долго, что больше не собирался томить их обоих лишними ожиданиями. «Скоро буду ❤»