Taste

Хан никогда больше на это не поведется. Потому что в коробке звукозаписи душно, душно, что пиздец, потому что кондиционер, видите ли, нельзя, шумы на записи лишние будут, потерпите уж, хотя казалось бы — чтобы петь, дышать, как бы, нормально нужно. Вообще дышать нормально нужно, Джисон то знает. Потому что дверь в студию не заперта совершено, и если кто-нибудь решит сюда вдруг зайти, то точно увидит, как Минхо прижимает его к стеклу мутному, шею выше футболки вылизывая, и Джисон думает пиздец. Потому что он пальцами хватается за дорогущий микрофон, который сломать ну точно нельзя, иначе ебать, причем их обоих, причем абсолютно метафорически, что не радует совершенно. В маленькой комнатке душно невероятно, и никакая звукоизоляция не радует, потому что стекло за спиной грозит не выдержать такого напора, потому что блять. Кто вообще придумал поставить сюда стекло? Неужели кому-то реально нравится смотреть, как люди в душной комнате поют в микрофон, как ебанутые, пытаясь вытянуть для студийки максимум нотного диапазона? Это же наверняка выглядит тупо. Стоит кто-то за звуконепроницаемым стеклом, орет что-то в микрофон и за наушники держится, как будто это петь лучше помогает. Но сейчас Джисону все равно, он думает только о незакрытой двери и о том, что хуй он еще раз купится на «Хан-а, а пойдем запишем песню?» Потому что нетнетнет, ни о каком полноценном сексе в кабинке звукозаписи и речи не идет, ни за что, Джисон потом не будет пояснять за разбитое стекло, сломанный микрофон и ободранную спину, но он чувствует, чувствует, как руки Минхо спускаются вниз по джинсам, и думает, что похуй, ладно. Каждый же хоть раз дрочил на работе, правильно? Ну или как там говорят, Джисон не разбирается в современных секс-течениях и трендах. Потому что, вообще-то, это самый тупой развод на секс в жизни Джисона. Даже «кис-кис» от мужиков на улице не сравниться с «эй, детка, пойдем запишем песню». Песню они запишут. Ага. Как же. Джисон просто тупой по выходным, чтобы быть альфа-самцом ему нужно работать, понимаете, за окном утро воскресенья, он чувствует себя желейной невинной амебкой, которую вообще силой привезли и заставили… Нет, он не против, особенно, если ему парню нравится трахаться с расплывшимся по батарее желе. И как они будут объяснять это Чану? Слишком много сексуальной энергии, а стей маленькие? Да, стей точно маленькие для таких повов, которые щас с Джисоном происходят, когда Минхо коленом на пах давит, пытаясь на шее укусов не оставлять, потому что стилисты уебут, и Хан задыхается, тут же сильно ударяясь головой о не такое уж и хлипкое стекло. — Хей, слушай, я тут написал кое-что, ты свободен сегодня? Чан сказал, что студия свободна. Нет, Джисон не свободен, у Джисона выходной и очень много дел, между прочим, он собирается лежать и никуда не вставать, максимум, на что хватит его энергии — это посмотреть в миллионный раз «Твое имя» и «Ходячий замок» и съесть весь холодильник, но Минхо просит, так еще и песню… — Ты написал? Джисону кажется, что это ебанная подстава, причем подстава максимальная, потому что сегодня выходноооооой, но его просит Минхо, и Джисон сдается, потому что ладно. — Ты должен мне обед, понял? Джисону все еще кажется, что все это какой-то пиздеж, и, может быть, он забыл про свой день рождения или какую-нибудь годовщину нахуй, и его агрессивно разводят на какой-то странный сюрприз, но ему прилетает какая-то простая музыкальная аранжировка, под которую черт знает, что вообще можно спеть, особенно в ебанное воскресенье в ебанные семь утра, но Джисон спит лишние тридцать минут, пока едет в таки, и он, конечно, знает, что искусство не спит, зато спит Джисон. В студии действительно подозрительно тихо, хотя казалось бы, кого вообще когда-либо ебало, какой сегодня день недели и все такое, но Джисон слишком хочет спать, чтобы об этом думать, и никакой айс-американо ему здесь не поможет, поэтому он устало вызванивает Минхо, потому что и куда мне, блять, идти, а. Студия маленькая, для одиночных синглов, где работы то на пару часов, не больше, особенно, если уже записана демка. Черт, Джисон так надеется, что уже есть демка, и что его позвали просто так, за компанию, сказать, где нужно выше, а где и побыстрее… почему вообще он, а не Чан, он, в отличие от Джисона, наверняка не спит в такую рань в выходные… Но когда Минхо откровенно пинает компьютер и подключает микрофон, Джисону кажется, что так просто это не закончится. Ну потому что, ну, серьезно, ну, не надо, пожалуйста, он хочет спать, он не хочет распеваться и петь непонятно что, и вообще, почему нельзя записать отдельно и свести все вместе… Но Минхо совершенно не слушает его лепет про отсутствие настроения, распевки и хорошего кофе, загадочно затаскивая его в маленькую комнату и включая отложенную запись. — Ну и что это? Джисон заебался, он хочет вредный рамен из кипятка и слипшихся пластиковых макарон и джипанги, а еще смотреть какое-нибудь новое аниме, потому что уже даже Феликс обходит его по новинкам, и это срочно исправлять нужно, поэтому он решительно отказывается что-либо понимать. Искусство, конечно, требует жертв, но не жертв в виде Джисона. Но когда Минхо пихает ему в руки листочек с каким-то текстом, Джисон на секунду даже радуется, потому что ура, адекватность, логика, стабильность… Но он едва-едва скользит взглядом по слипающимся буквам, потому что видит, как Минхо смотрит на него, и понимает, что, кажется, пиздец. Джисон не планировал, Джисон, как бы, работать собирался, он в гребанной пижаме, и если Минхо щас трахнет его в гребанной студии звукозаписи в гребанной пижаме, он будет против. Трахать его, будучи в пижаме, Джисон тоже идеологически против, секс в пижаме — это не хот. Почему Минхо не позвал его «записываться», когда Хан был в том-шикарном-костюме после гребанного концерта? Ах да, потому что после концерта, несмотря на запал адреналина, хочется в душ и сразу сдохнуть. Потому что на распечатке какие-то сплошные стоны, над головой слышится знакомый звук начала записи, и Джисон даже не замечает, как его к стеклу прозрачному прижимают, тут же целуя сразу грубо, поэтому и не успевает конкретно охуеть. Руки автоматически в волосах медных, от которых краской пахнет так сильно, запутаются, когда он чувствует ладони на собственной талии, и черт. Ну ладно. Наверное, как-то так и приходят к дрочке на работе, и нет, Джисон не про карантин, хотя, судя по дурацкой пижаме, так подумать вполне и можно. Как будто бы «Taste» по-другому записывалась. На нем футболка дурацкая с каким-то принтом про аниме, и она действительно от пижамы, потому что нечего было его так рано будить, но как только он чувствует жар от ладоней, задерживающийся прямо на ребрах на уровне сердца, ему становится максимально похуй, потому что ой, кому вообще важно, в чем трахаться, правильно? Не всем же шмотками Versace по коридору раскидываться. Джисону по утрам даже немного активничать лень, поэтому он может только пытаться глубоко вдыхать чересчур жаркий воздух, пока влажные губы совсем не нежно проходятся по его шее, задерживаясь на кадыке, и едва слышно стонать, потому что какой бы звуконепроницаемой не была бы комната, после общежитий со стенами толщиной с лист бумаги любой разучиться стонать вслух. Он едва успевает обвить руками шею, задевая рукой конденсаторный микрофон (лишь бы не упал, Джисон не хочет объяснять, какого черта его нужно чинить), как его легко поднимают в воздух, еще сильнее прижимая к холодному и наверняка грязному стеклу, поэтому чужую талию ногами обвить приходится и голову назад откинуть, снова и снова ударяясь затылком, потому что прижаться ближе и спрятать лицо в обыкновенной, совершенно не хот толстовке, в которой в такой духоте, наверняка, невероятно жарко, не дают совершенно. Руки деть куда-то хочется невероятно, и Джисон одной за волосы сильно оттягивает, улавливая едва-едва различимый стон, а другая находит крепеж чертового микрофона, потому что коробка гребанная слишком маленькая, а царапать стены и чужую шею нельзя. Вряд ли доказать получится, что кошка в порыве агрессии может так провокационно и неглубоко вцепиться в шею. Толстовка под пальцами лишняя совершенно и мешающая раздражающе, и Джисон еле находит в себе силы за ворот дернуть, прежде чем выдохнуть на грани слышимости: — Блять, блять, просто сними ее уже. Смех в ответ какой-то чересчур хриплый, и Хана на пол ставят так неожиданно, что он путается в собственных неслушающихся ногах, тут же опираясь спиной о стекло и ткань плотную наверх дергая. Толстовка на полу где-то отказывается, и Джисон надеется, что они не споткнутся об нее, потому что будет максимально не очень, но его футболку пижамную резко через голову сдирают, и ему уже точно похуй совершенно, как и где это все отстирывать придется. Потому что дыхание чересчур тяжелое где-то над ухом, пока руки безостановочно по талии водят, абсолютно не задевая пояса драных джинсов. Потому что счеты сравнять хочется, а под толстовкой майка какая-то здесь совершенно ненужная, которую Джисон задирает так резко, по чужой груди проводя так сильно, потому что подавитесь, только ему можно трогать, едва-едва царапая, и бедра те самые сжимать, штаны эти кожаные незаконные сдирая. И у него совершенно точно нет кинка на асфиксию, но после этих гребанных бедер он не против, если бы он появился. Дыхание перехватывает, и от воздуха жаркого и жара прямо под кожей голова начинает кружиться невероятно, и Джисон не выдерживает и стонет от раздражения, когда руки крепкие с груди пропадают, переставая медленно-медленно ребра пересчитывать, потому что куда, блять. Он не готов к часовому дразнению в утро выходного в гребанной студии звукозаписи, где, по-прежнему не заперта ебанная дверь. — Такой красивый, — Джисон стонет, лицо ладонью закрывая, потому что блять. — Такой, я дышать не могу. У Хана нет сил сказать, что не может дышать он не из-за этого, а из-за того, что нужно было давно открыть эту ебанную дверь, но он может только еще раз закинуть голову назад (у него точно будет болеть голова после такого) и схватиться за свои спутанные после геля, который ему было лень смывать, волосы, потому что Минхо наконец дергает за пряжку ремня и падает прямо на колени, видимо, совершенно не заботясь, как потом будут выглядеть его гребанные ноги в этих гребанных черных драных джинсах, открывающих вид на эти гребанные бедра. Поэтому он думает, что пошло все к черту, нахуя нужно было запариваться со звукоизоляцией, если этим не пользоваться, когда чувствует, как по его члену скользит теплый язык, и стонет прямо вслух, пытаясь схватиться хотя бы за чужие волосы, потому что ебаться только с работой выматывает невероятно, и это точно хуже секс-марафона, потому что и там, и там встать потом не можешь, только в случае с работой еще и без удовольствия практически. И смотрит снизу-вверх так по-блядски абсолютно, как будто специально головки избегая, и Джисон отчаянно стонет, за волосы дергает, потому что понимает, что быстро отпускать его никто здесь не собирается. Потому что его за бедра крепко держат, не давая даже немного вперед толкнуться, и стон выходит едва ли не болезненным, когда свободная рука снова к лицу прижимаются. — Блять, пожалуйста. А Минхо только отстраняется немного, одной рукой волосы назад убирая, и в глаза смотрит так серьезно, что Джисону задохнуться хочется от этого воздуха горячего, откуда-то изнутри уже обжигающего. — Нет. И Джисон стонет, тыльную сторону руки прикусывая, потому что Минхо голову обратно опускает, как ни в чем не бывало, и похуй абсолютно, что и спина уже болеть начинает, и в конверсах трахаться неудобно абсолютно, и может только на грани слышимости какие-то ругательства шептать, собственные волосы окончательно убивая (он так надеется, что не будет выглядеть, как гребанная жертва изнасилования) дрожащими пальцами. Поэтому когда Минхо резко берет глубже, языком обводя головку и сглатывает, Джисону кажется, что он сдохнет прямо здесь. Он уверен, он прославится как артист, если умрет в студии звукозаписи от крышесносного оргазма. Ему нужен такой фанфик про него немедленно. У него голос хриплый настолько, что, кажется, не переживет сегодняшний день, и ему придется пить что-нибудь теплое, чтобы его хотя бы слышно было, но его это вообще не волнует, он готов его сорвать сейчас к чертям, особенно, если его гребанный парень, стоящий на гребанных коленях перед ним, перестанет, блять, его дразнить. Потому что его чертов парень лишает его рабочего инструмента — гребанного голоса. И совсем-совсем немного разума. Поэтому, когда Минхо наконец-то набирает темп, начиная головой двигать увереннее, Джисон чуть не плачет, с силой за волосы дергая и на грани слышимости выдыхая «пожалуйстаблять» без единой остановки, прежде чем его накрывает настолько сильно, что он не знает, говорит он что-то, потому что голова кружится, дышать нечем, и если бы не сильные руки, он бы точно оказался на полу с трясущимися руками и приступом асфиксии. У него пальцы дрожат, когда он пытается за ворот чужой майки потянуть, поднимая с гребанного пола, и за губы опухшие и влажные кусает с силой, пытаясь нашарить гребанную молнию джинсов, потому что пиздец, блять, ебанный. Дышать нечем, и он может только что-то без остановки бормотать, выдыхая жар прямо в чужие губы, пока ладонью двигает быстро, хотя хочется подразнить, отомстить, но блядская дверь в студию все еще не заперта, хоть это и последнее, о чем он, блять, думает. Джисон плечом микрофон задевает, когда Минхо к противоположной стене прижимает, и свободной рукой его на себя тянет, пытаясь откровенно не трахать языком рот, потому что дышать нечем, нечем, нечем… Адреналин где-то под кожей такой, который никогда не сравниться ни с каким из предыдущих раз, потому что как будто только лучше можно, только апгрейд, никакого нон-стопа. У Минхо взгляд затуманен и плывет настолько, что Джисону кажется, что он, блять, выиграл в ебаную лотерею, когда напротив него задыхаются, потому что отдышаться не получается, некогда, негде, никакого гребанного тайм-аута и работающего кондиционера. Жар и адреналин не спадают даже тогда, когда Джисон все еще дрожащими, но хотя бы чистыми, руками свой стаканчик из-под кофе, в котором уже давно растаявшая вода одна, со стола забирает, пока Минхо как-то задумчиво компьютер выключает, но Хану сейчас так все равно, ему бы на гребанный свежий воздух и несколько стаканов воды. А еще желательно расческу и зеркало, потому что он наверняка выглядит так, как будто трахался сначала в такси, потом в лифте, а потом и на какой-нибудь гребанной встрече, и ему мало. Минхо обещал ему обед, и Джисон получит свой ебанный обед. Он пинает его по голени, щипцами мясо на гриле переворачивает и смотрит недовольно, потому что ну если запланировано то, блять, почему нельзя было сразу закрыть дверь. — Потому что если бы я запер дверь, ты бы сразу все понял, — и улыбается так хитро-хитро, как будто не у него смущенно только что поинтересовались, каким плампером и тинтом пользуется, из-за чего Джисон слишком активно уткнулся в свой телефон. — Я был не против, но дверь можно было бы и закрыть! — Это неинтересно. Джисон пароль на телефоне вводит, потому что ах, ну, раз уж неинтересно, то сам и дрочь за незакрытыми дверьми. — Да тише ты, — Минхо смеется тихо, прикрывая лицо ладонью, и незаметно находит его руку под столом, мягко сжимая. — Я запер дверь на этаже. Джисон все еще смотрит недовольно, потому что адреналин схлынывает так постепенно, наполняя грудную клетку свежим воздухом и зачатками адекватности. — И сегодня, вообще-то, санитарный день. Хан наступает его на ногу, потому что ну нихуя себе любитель адреналина, блять. — Что ты там слушаешь? Джисон смотрит на Минхо поверх телефона, потому что твитты про новые аниме сами себя не посмотрят, и палочками в готовой еде водит недовольно, потому что опять все холодное. Минхо смотрит на него задумчиво-задумчиво в ответ, и Джисону кажется, что ну не понравится ему ответ, ну вот совершенно, потому что ну не говорят с таким выражением лица «Ой, да просто Twice» или «новую песню Yungblud». Поэтому когда ему протягивают один наушник, Джисон несколько секунд решает, надо ли оно ему, мало ли, что там. Может быть что-то серьезное от Hozier, а может — и какие-нибудь новые стоны от Enhypen. Но Джисон видит эту улыбку слишком хитрые, и глаза дурацкие полумесяцами, и понимает, что точно будет какой-то пиздец. Потому что он угадывает с гребанными стонами. — Ты ебанулся?! Он буквально сваливает на противоположную сторону дивана, наушник из уха вырывая, и с силой парня (своего) в плечо пихая: — Там серьезно это все записалось?! Минхо протягивает ему телефон, и Джисон думает, что он его, нахер, убьет, когда видит двадцать три с лишним минуты среди аудиофайлов. А еще, что пусть, блять, все-таки изобретут какие-нибудь бесшумные кондиционеры в коробки звукозаписи, невозможно находится в них без приступов нехватки кислорода.