Без страха

      — Владыка желает видеть Вас. Служащий исчез, не дождавшись ответа. Очевидно было, что Генерал не откажет – не имеет права отказать. Никто из них его не имел. Когда тебя желает видеть Император, выбор невелик: явиться к нему в ту же секунду или потратить время на путь пешком. А у Му Цина на языке разлилось ядовитое «Обойдётся», и «Пусть хоть обжелается», и «Почему это должен быть я?!». Хотя последнее смысла не имело: он прекрасно знал ответ. Владыке был нужен кто-то достаточный близкий к Его Высочеству, достаточно осторожный в своих решениях и достаточно одинокий в своём упрямстве. Му Цин оказался идеальной жертвой – и с каждым новым прошлым днём это становилось всё очевиднее.       Вот уже две недели Му Цин приходил в покои Владыки, скалился, а после шипел от боли телесной и духовной – с проклятыми оковами на запястье.       Вот уже две недели Му Цин сходил с ума и не мог разорвать этот проклятый круг.       Вот уже две недели, пытаясь сделать хоть что-нибудь вопреки воле Цзюнь У, Му Цин лишался последних сил, проваливался во мрак – а, открыв глаза, понимал: он снова в Этом Самом Проклятом дне. Его рука вновь была бела, а сила клокотала в ожидании битвы... Битва случалась – и он неизменно проигрывал.       Он пытался бороться. Тогда, в тот первый день, когда он вдруг проснулся в прошлом-с-известным-исходом, когда выдохнул, неверяще прислушиваясь к телу, когда поверил, что то был лишь дурман... Когда Владыка пожелал его видеть, Му Цин попытался сбежать. Он тогда ещё не думал, куда – шагнул с Небес и укрылся в своих лесах от храмов подальше. А вечером Сиятельный возник за его спиной и полюбопытствовал: — От чего это ты бежишь, Сюаньчжэнь? Их сражение тогда повалило многие деревья, испепелило треть леса, а закончилось всё тем же – стальной хваткой на руке, насмешливой хладной яростью и кипящей болью, лишающей всяких сил. Му Цин лишился чувств, истощённый и измученный, а глаза открыл в стенах своего дворца – снова безвинный и могучий до срока.       Он пытался укрыться во владениях иных небожителей.       Он пытался предупредить Его Высочество.       Он пытался спорить, пытался найти путь к подобию согласия, пытался отвоевать хоть немного времени.       Пытался даже от канги избавиться, все силы, бьющиеся в нём в беспомощном озлобленном ужасе, направляя в неё – ведь любые оковы можно разбить, если приложить достаточно усилий. Но Му Цина было достаточно лишь для того, чтобы быть предателем. Не для свободы. Владыка ласкал подрагивающее запястье, великодушно придерживая едва стоящего на ногах небожителя, и повторял ему снова и снова: — Смирись, Сюаньчжэнь. Мне жаль мучить столь достойного воина. Подумай ещё раз – может, в твоём сердце найдётся немного верности для меня? В разбитом предательством сердце тлело лишь отчаяние. Эти слова он выслушивал день за днём, и стало понятно, что даже сам Цзюнь У не знал о ловушке, в которой тщетно трепыхался Му Цин. Наверно, он навлёк это на себя, пытаясь противостоять силе, когда-то свергнувшей старых богов.       В один из Дней он попытался обратить это себе на пользу – застать Владыку врасплох. — Я не стану этого делать, – твёрдо заявил он раньше, чем Император вымолвил хоть слово. – Я не стану заманивать Его Высочество. Тогда в глазах Сиятельного отразилась льдистая растерянность. В тот День, окольцевав его проклятием вновь, Цзюнь У заставил рассказать ему всё, и окровавленный и разбитый Му Цин не смог противиться канге – напрасно кусая губы и язык, он выполнил приказ. Кровожадный восторг вспыхнул в том, кто казался Богом, а ладонь с почти затянувшимися уже следами от Чжаньмадао приласкала его щёку. — Так зачем ты противишься неизбежному, Сюаньчжэнь? Я избавлю тебя от этих мук... надо лишь согласиться. Подчинись. Я буду снисходителен. Му Цин увернулся от ядовитой ласки. Разозлённый непослушанием Бог отвесил ему пощёчину, и всё померкло, чтобы после начаться вновь. Но Владыка был прав – противиться неизбежному не имело смысла. Безнадёжная идея отравляла разум, и только лишь.       Израненный зверь ищет укромное место. Отчаявшийся – выходит к людям. Человечным в глазах Му Цина на Небесах был только один небожитель. — Подожди. Фэн Синь отказал бы и был бы прав, но что-то в голосе зовущем его остановило. Он обернулся. — Чего тебе? Просить о помощи было бесполезно. Предупреждать об угрозе – тоже. Фэн Синю было не до застрявшего меж прошлым и настоящим Му Цина – ему было дело до всего, кроме Му Цина, и тот это знал. Но ноги вдруг ослабли, и он уткнулся в плечо совладыки, ухватившись за сильный локоть. — Я сдаюсь, – шепнул он неслышно. – Пожалуйста, постой так немного. Я сдаюсь, я сдаюсь тебе. Ты был прав в своих обвинениях: раз Зло обратило на меня свой взор, значит, и впрямь во мне что-то есть злостное. Пожалуйста, не уходи. Я устал, а мне нельзя уставать: мне надо беречь силы для сражения. Мне надо быть сильным. Мне надо сохранить себя. А найти себя я могу только рядом с тобой – спрятав в твоём презрении крохи своей приязни. — Ты что удумал?! – рыкнул самый человечный из богов; рыкнул, но не оттолкнул. Тёплая рука привычно подхватила под спину, не давая и шанса упасть – на совместных миссиях они пришли к этому жесту невраждебному, потому что словами так не умели. – Кому ты там сдаёшься? Му Цин молчал. Обострившаяся до параноидального интуиция предчувствовала приближение служащего Дворца Шэньу. Но жизнь Фэн Синя была спокойна, лишена временных ловушек и безнадёжного сопротивления, и он это молчание понял по-своему. Его голос упал, а смутное раздражение сменилось хмурым сомнением. — Что ты натворил? – спросил он тихо, приблизившись к уху напарника. Тому вдруг стало так горько... А взгляд остекленел: проклятый служащий появился на другом конце улицы. — Что ты сделал? Му Цин! – шептал на ухо Фэн Синь всё злее и беспокойнее; краем глаза заметив одежды подчинённого Владыки, он опешил. – Что, мать твою, ты натворил?! Голос отнялся. В глазах потемнело. Руку обожгло фантомно. Пальцы вцепились отчаянно в одеяния Наньяна. — ...там враг. Но голос не прозвучал. Фэн Синь разобрал страшное признание по губам. — Ты рехнулся? Служащий приближался. Что-то потухло в глазах Му Цина, и он опустил взгляд, готовясь снова столкнуться с судьбой. Щелчок – и улица исчезла. — Ты не в себе, – уверенно заключил Фэн Синь и уронил его на кушетку. Вышло жестковато – сам он прибегал к постели только когда на восстановление требовалось больше пары часов, а доходило до такого редко. Му Цин медленно обвёл окружение взглядом. Здесь пахло Фэн Синем, а у окна даже висело потрёпанное временем знамя их родины. Выходит, это были его личные покои? Осознанию это поддавалось с трудом; растревоженный рассудок, денно и нощно ищущий выход из ловушки, был скован отчаянием. — На, – впихнули в руки пиалу с травяным запахом. – До дна. На поверхности чая медленно распускал лепестки цветок из сбора. На долю секунды Му Цин ужаснулся: он мог больше никогда не застать весну. Пиала выпала из рук; пальцы перехватили мокрый цветок. Выругавшись, Фэн Синь отодвинул осколки ногой и опустился напротив напарника, чтобы взять ледяные ладони в свои. — Ты слышишь меня? Му Цин кивнул. — Ты меня узнаёшь? Что за нелепый вопрос? Он закатил глаза и кивнул. — Ты скажешь мне, что произошло? Нелепая, кривая усмешка растянула губы. Он покачал головой. Оно не "произошло". Оно только произойдёт. Снова. Когда до него доберутся. Фэн Синь закипал; жар от его рук бежал вверх по коже. — Зачем тогда я? — Больше некого. У меня больше никого не осталось. Даже себя, считай, почти потерял. Подавшись вперёд, Му Цин прижался лбом ко лбу и закрыл глаза. Время. Всего лишь немного времени в покое. Ему так мало теперь было нужно, чтобы чувствовать благодарность. «Владыка желает видеть Вас», – прозвучал вдруг в голове голос Линвэнь. Фэн Синь обхватил его плечи, не давая подняться, и заглянул в глаза. — Что я могу сделать? Наивный, как и всегда. Разве я бы пришёл к тебе, если б хоть что-нибудь можно было сделать? — Жди меня, – хмыкнул Му Цин безнадёжно. В руке он бездумно сжал так и не раскрывшийся цветок.       — ...смирись, Сюаньчжэнь. Мне жаль мучить столь достойного воина. Подумай ещё раз – может, в твоём сердце найдётся немного верности для меня? Интересно, насколько сумасшедшим надо быть, чтобы хранить верность этому безумцу. С рассечённого виска по щеке текло тугое, горячее. Отвратительно ласково Цзюнь У стёр это и крепче сжал руку генерала. — Всё равно ты сделаешь так, как велено. — Иди к чёрту... Зашипело клеймо непокорного; запахло палёным мясом. В глазах потемнело.       Вернувшись в сознание, он увидел потолок собственных покоев. Голова была тяжёлой, тело – неповоротливым... Чтобы закрыться от света, Му Цин поднёс руку к лицу – и увидел чернильный узор, обвивший запястье. Проклятая канга. Он вскочил. Невозможно. Она должна была исчезнуть! В двери постучали. Явившийся подчинённый поклонился, закрыв глаза на поспешное движение шокированного Генерала, и с явным сомнением сообщил: — Вас... ждут. Генерал Наньян ждёт Вас. Что передать его посланнику? Как безумно, должно быть, это выглядело для их служащих. Му Цин кивнул. — Что я помню о нашем уговоре и скоро буду. Ведь если тебя кто-то ждёт, то ты обязан вернуться к нему.       И в будущем, где его ждали, для него теперь было место.