Center of Affection

      Уильям Афтон изменяет своей жене.       Ощущение того, как у Майкла скручивает желудок при этой мысли — обычное для него дело. Он думает об этом, чувствует это отвратительное ощущение, когда живот начинает так неприятно ныть. На улице лето, поэтому чаще, чем когда-либо, он помогает отцу в ресторане, «неся свой крест», как говорит отец. В общем, он заметил это, и он почти уверен, что заметили все. Будто секретный ингредиент, столь хорошо зарекомендовавший себя и скрытый от чужих глаз за всей этой радостью.       Если вы худы, молоды, имеете длинные каштановые волосы, то вы получаете шанс трахнуть совладельца пиццерии, самого Уильяма Афтона. Прямо в его кабинете, всего за один коридор от зала, полного детей.       Это странный принцип, потому что, кажется, он никому не по душе. Майкл слышал все их разговоры, поэтому он точно знает, что они чувствуют (честно говоря, даже слишком подробно). Он слышал, что этот секс жёсткий, другими словами — прямое определение слова «экстаз». Но не стоит надеяться, что из этого офиса вы выйдете на 100% целыми и невредимыми.       — Кажется, он выдрал мне волосы… — эта сотрудница продержалась не более пары дней после того, как Майкл об этом услышал. Эту милашку нанял Генри, после чего она вскоре уволилась. Несмотря на все подобные шутки между персоналом, этот офис их чем-то неприятно будоражил.       Итак, Майкл ненавидит своего отца. Ненавидит своего отца за то, что он делает с матерью. С его милой мамой с ярко-зелёными глазами и вьющимися рыжими волосами, не имеющей и понятия о том, что муж уже так долго ей изменяет.       Раз в две недели, может даже и чаще, какие-то родители оставляют своих детей с её супругом. Каких-то подростков, молодых и не обращающих внимания на тот ад, который они собираются для себя открыть. И каждый раз — каштановые волосы и худое телосложение. В основном это парни — и это ещё одна вещь, из-за которой Майклу хочется до боли сжимать свои зубы, это бесит даже больше, чем то, что все эти жертвы — подростки. Каждый раз парни. Но всем всё равно наплевать. И это Майкл тоже ненавидит. Ненавидит то, что ему всегда было стыдно смотреть на парней так, как смотрит он, но его отец, похоже, не имеет каких-либо ограничений и получает полную свободу действий.       Всё это так и продолжается. Сегодня его отец прижал в углу нового сотрудника в дальнем конце зала. Выходные насыщены, на улице стоит жаркое лето, но этот бедный мальчик потеет совершенно по другим причинам. Майкл бросает взгляд на них, проходя мимо. Новый сотрудник — повар; ему следует быть на кухне, уж точно не здесь и уж точно не стоять флиртовать с отцом. Его длинные каштановые волосы собраны в хвостик и просунуты в отверстие служебной кепки. На вид ему около семнадцати, совсем немного старше самого Майкла.       Отец надевает эту очаровывающую маску, которая, кажется, нравится всем и к которой все тяготеют. Ничто иное, как сама невинность.       Парень кажется таким польщённым, краснея и сжимаясь при виде широкой улыбки, когда испачканные сигаретами пальцы касаются локона распущенных волос, чтобы взять его. Уильям накручивает локон на свои пальцы. Майкл чуть не спотыкается о собственные ноги, едва успев схватить поднос с едой, падая прямо вниз. Когда он приходит в себя, оба уже направляются в коридор, к кабинету его отца. Парень смотрит им в спину, на то, как обручальное кольцо отца, кажется, предательски сверкает в его сторону.       Собственная семья для него совсем ничего не значит?       Майкл закрывает на это глаза. Пока что.       Потому что делать нечего, разве что устраивать сцены посреди заведения, а он точно, абсолютно точно не хочет этим заниматься. Даже если его отец этого заслужил.       Поэтому он пытается забыть об этом, погружается в работу и весёлые фальшивые улыбки. В этом нет ничего сложного, это обычное дело. Он может забыть обо всём этом и улыбаться кому угодно, танцуя вокруг бегающих и чуть не ударяющихся об углы столов детей.       Громкий грохот отвлекает Майкла от своего действа — несколько бумажных стаканчиков лежат на полу в полном безобразии. На полу плачет ребенок, пока его мама извиняется за беспорядок и судорожно пытается его поднять. Майкл опускается вниз, чтобы помочь ей, прежде чем один из его коллег зовёт и просит Майкла принести ещё пару стаканчиков, а это всякое лучше, чем стоять на коленях на липком полу.       И вот, он идёт в служебные комнаты, через коридор, в котором находится кабинет его отца.       Он направляется по своим делам — и только. Промчится мимо этой дубовой двери и не остановится ни на секунду. Он полон решимости, и всё же, как только он приближается к двери, за ней раздаётся какой-то звук. Резкий шлепок, кожа о кожу, звук пощёчины — настолько сильный, что всё тело начинает сжиматься, а желудок скручиваться. Исчезает праздничная музыка позади, исчезают голоса детей. Весь мир молчит. Остаётся лишь Майкл и дубовая дверь офиса.       Майкл оглядывается через плечо, налево, направо и, наконец, подходит к двери. Его шаги неуверенны и тихи. Он осторожно переступает с одной ноги на другую, пока не прижимается к этой двери ухом. На какое-то мгновение всё, что слышит Майкл — это биение своего сердца, а затем…       — Сделаю тебе ещё одно предупреждение, дорогой. Заткни. Свой. Рот.       Да, это его отец. Его отец с этим резким тоном, который почти всегда обращён к нему. Раздаётся приглушённый, но не только из-за двери, стон. Ему интересно, какой это стон — приятный ли? Похоже, что да, потому что его отец издаёт точно такой же. Возможно. Он надеется на это.       Несмотря на полное замешательство, Майкл злится. Чувствует, как злоба начинает разъедать его душу и его тело, слушая всё это, но без какого-либо желания оторваться и прекратить. Было в этом что-то такое захватывающее — стоять и слушать, как его отец ворчит, пока бедняга под ним стонет и хнычет из-за чего-то — должно быть, из-за кляпа. Майкл чуть ли не подпрыгивает от звука ещё одного удара — настолько он был громким, что даже заставил его поморщиться от сочувствия этому бедолаге.       Он и не сомневается, что подобное происходит не в первый раз. Приятный и очаровательный фасад его отца с треском разваливается, как только все они попадают в его офис. Совершенно беспомощные, запертые за этой дверью. Где их можно было грубо брать и трахать на его столе настолько жёстко, насколько хотел он.       Майкл встаёт увереннее, игнорируя возбуждение, постоянно мешающее и давящее на шов его штанов. Отец становится громче, как и приглушённые крики, почти что перерастающие в хныканье. Майкл быстро объясняет себе, что всё в порядке, ничего страшного в том, что всё это его так заводит, нет. Пока что-то с треском не прерывает его мыслительный процесс.       — Майкл… — слышится стон, ясный как день, от его отца.       Его имя, его отец называет его имя. Небольшое чувство возбуждения в его животе взрывается. Парень возмущенно вскрикивает, когда, отшатнувшись назад, спотыкается о собственные ноги. Он не остаётся там, чтобы понять, услышали его или нет — просто бежит, пока позволяют ноги.       Весь день проходит с пеленой на глазах, и Майкл думает о том, что ещё никогда он не был столь не рад закрытию ресторана, пока его отец обсуждает с Генри в зале уходящий день. Он с трудом сохраняет самообладание, но как только видит того самого сотрудника, которого папаша забрал на весь день, всё внутри него летит к чертям.       Новый сотрудник убирает со столов. «Всё ещё не на кухне» — до сих пор думает Майкл. Он тяжело опирается на стол, будто ища опоры, медленно ходит вокруг него с мокрой тряпкой в руках. И выглядит… удручённым. Испуганным, с поднятыми бровями вверх и губами, сжатыми в одну тонкую линию. Всё в нём вызывает ужас.       Он оглядывается, встречаясь с Майклом глазами.       Майкл не уверен, что когда-либо видел, чтобы чьё-то лицо бледнело настолько быстро и сильно.       Они оба одновременно отводят взгляд.       Невозможно избавиться от того, что знает он.       Он замечает это каждый раз, совсем не по своей воле. Всякий раз, когда на пороге ресторана появляется новая семья с подростком, в голове Майкла проносится: «Он может затащить тебя туда». А если эти мысли и пронизаны какой-то ревностью, то, что ж, это его личное дело. Парень оглядывается через плечо. Вот у этой — веснушки. Какая хорошенькая дама с волнистыми каштановыми волосам до плеч и с такой же кожей, как у него.       Майкл отворачивается и берёт несколько тарелок. Что ему вообще делать с этой информацией? Вроде как его отец пока не сделал ему ничего такого. Это неправильно — и он знает, что это так. Но что он вообще может сказать? Всё, что он знает — так это то, что у отца есть какие-то крайне сильные чувства к какому-то человеку, которого зовут Майкл — довольно распространённое имя, так? К тому, у кого длинные каштановые волосы, веснушки, кто любит майки и шорты… загорелая кожа… кто выглядит как подросток…       О Боже.       Отец хочет трахнуть его.       Как только в его голове проносится ещё одна мысль, Майкл хмурится и сжимает губы. Возможно, он бы тоже этого хотел.       Майклу приходится избавиться от этих мыслей, прежде чем всё это зайдет ещё дальше и куда не надо, поэтому, пока не стало хуже, он трясёт головой.       Трудно это представить. Перед ним простирается так много доказательств, но он не может представить, что его отец вообще захочет делать с ним хоть что-то, особенно это. В конце концов, бóльшую часть времени отец обращается с ним чуть ли не как с рабом. Жить с ним в одном доме не легко и уж точно не весело.       Тем не менее, он хочет знать, что именно отец делает с ними. Они вечно выглядят такими болезненными и отвращёнными, иногда даже хватаются за свои животы. Особенно парни, особенно подростки. Вот это всё — то, что с ним хочет сделать отец? Причинить ему ещё больше боли? Тогда Майкл хочет усесться на этот стол и дать ему шанс. Эта странная и отвратительная мысль не покидала его, сколько бы он ни работал.       Он не может перестать думать об этом.       Майкл всё ещё сердито смотрит, как его отец тащит в свой офис кого-то нового. Но так нечестно. Несправедливо по отношению к его маме, к их семье, но теперь стыдно и ему. Стыдно за то, что всё это — из-за него? Или из-за того, что он хочет в этом поучаствовать? Он не уверен. Что-то одно из двух.       Одним днём Майклу приходит в голову идея. Наблюдая за процессом, как его отец соблазняет какого-то новенького, пока он убирает пол после пролитых напитков.       Всё достаточно просто. Отец улыбается, и эта улыбка пробирает Майкла до костей, потому что он знает, что за ней ничего не стоит. Мужчина чуть ли не прижимает новенького к столу. Парень наблюдает за этой сценой, внутри начинает кипеть кровь.       — Отец! — зовёт Майкл, выглядывая из двойных дверей кухни. Уильям останавливается, не доводя свою руку до щеки жертвы, и поворачивается в сторону парня. Даже отсюда он ощущает раздражение, исходящее от отца; улыбка на его лице начинает исчезать.       — Что случилось?       — Помоги, пожалуйста. Не могу найти швабру!       «Забавно» — думает Майкл, когда видит, как отец отталкивает незнакомца. Он бы мог сказать «нет», запросто сказать «нет» или крикнуть ему и сообщить, где находится эта швабра, но вместо этого он подходит к нему. Неужели на самом деле он — слабое место отца?       Вот он делает так снова.       И опять.       Каждый раз, когда его отец приближается к какому-нибудь новенькому, похожему на него, он подзывает его. «А где стаканчики?», «Стоп, ещё раз, где лежат жетоны?», «По-моему кто-то потерял ключ от игрового автомата».       Уильям злится. Майкл видит это по его глазам. Однажды, посреди зала, его хватает чья-то рука. Суровый голос, холодный как лёд, звучит сквозь зубы:       — Ты что, тупой? — этот вопрос Майкл уже слышал и раньше.       — Нет, отец.       — Тогда перестань, мать твою, вести себя так.       На голоса оборачиваются несколько родителей — тот, с кем говорил его отец, уже поспешил прочь.       Фасад начинает рушиться.       Отец выглядит безумно злым. Его ухмылка начинает сужаться по краям рта, и он, кажется, не может сосредоточить свои глаза на одном месте. После этого небольшого публичного разговорчика сотрудники начали избегать его, и однажды, в один день после закрытия, Генри давит прямо на больное:       — Может, тебе стоит сделать перерыв, Уилл… Ты выглядишь крайне… очень злым. — «это пугает клиентов» — остаётся недосказанным.       И всё же, Уильям снова пытается сделать это. Майкл снова мешает. На этот раз эмоциональный всплеск внутри него разрывается гораздо сильнее. Хватает всего нескольких шагов, прежде чем он подходит к Майклу и крепко хватает его за руку. Его отец высокий, у него такие длинные ноги.       — В мой кабинет. Сейчас же. — какая прекрасная возможность.       — Отец, отпусти! — кричит он.       Уильям игнорирует эти крики, таща Майкла за собой, пока парень чуть ли не падает лицом вниз каждый раз, когда пытается сопротивляться. Последнее, что видит Майкл перед тем, как его уводят в коридор — вмешавшегося дядю Генри, который успокаивает посетителей.       Уильям резко распахивает дверь своего офиса и заталкивает Майкла вовнутрь, после чего громко ею хлопает.       — Ты — никчёмный, сука, ребенок, Майкл, — лицо Уильяма искажается, пока он рычит. Гнев его отца всегда кажется таким тихим, ледяным. Но сейчас всё было намного хуже… чем хотел Майкл. Он сглатывает и смотрит на него, делая шаг назад, уходя всё глубже в кабинет. — Ты упал и стукнулся головой? Поэтому ты настолько чертовски туп?       Майкл снова смотрит на него. Страшно, конечно, но что его отец вообще может сделать ему в ресторане? Он в безопасности, если всё вдруг пойдёт по плохому сценарию, Генри стоит прямо за дверью. Отец бы не хотел портить свой имидж ещё больше, чем испортил уже. В этом Майкл был уверен.       Парень дрожит. В конце фразы его голос немного ломается, однако у него выходит выговорить это:       — Чего ты так злишься?! Не получается больше изменять маме с моими копиями?!       Шок приносит полное удовлетворение. Майкл выдерживает этот взгляд, сопровождающийся сердитой тонкой линией губ отца.       — Да как ты смеешь… — шаг вперёд — шаг назад. Рука дотягивается до Майкла и настолько сильно сжимается, что он чувствует, как на коже краснеют синяки. — С чего ты взял, что тебя, никчёмного, вообще кто-то захочет? Почему ты думаешь, что мне вообще есть до тебя дело? Твоё эго раздуто до размеров кого-то более-…       Всё внутри Майкла вспыхивает. Он с удивительной силой выдёргивает руку из хватки Уильяма и чуть ли не падает.       — Я всё слышал! Я, блять, слышал тебя!       Не успев ничего осознать, Майкл чувствует, как чья-то рука вновь хватает его за горло. Вот он — Уильям, он был прямо здесь, в уже опасной близости от него. Его лицо оказывается всего в нескольких дюймах от лица Майкла. Эти мутные голубые глаза полны гнева — на этот раз ему трудно встретиться с ними, поэтому сердце Майкла начинает бешено биться.       — И что же ты услышал, Майкл? — рука сжимается ещё сильнее на его трахее, и Майкл начинает задыхаться от резкого движения. — Что ты услышал.       — По-твоему я идиот?! — его голос снова дрожит, кадык поднимается вверх под давлением пальцев отца. — Они все выглядят как я. Все на меня чем-то похожи и… и я слышал, как ты произносил моё имя! Я видел, как они смотрят на меня, когда выходят из твоего офиса!       — Какое тебе дело? — глаза Уильяма словно сталь. — Скажи мне: какое тебе дело до этого, Майкл.       Майкл моргает, открывает рот для того, чтобы что-то сказать, но ничего не выходит.       — Дело в твоей матери? Что ж… — пальцы Уильяма снова сжимаются, Майкл пытается шагнуть назад и высвободиться из его хватки, но отец следует за ним. Медленно загоняет сам себя в угол, словно животное. — Если ты об этом так долго знал, то мог бы уже давно сказать ей, так? — ещё шаг. Спина Майкла стукается о стол. Теперь он зажат, он в ловушке. Майкл медленно поднимает руку и обхватывает пальцами запястье Уильяма. — Так чего ты хочешь? Чего ты хочешь от меня, Майкл?       Наконец, Майкл разрывает зрительный контакт и, вместо этого, сосредотачивает свой взгляд на отцовской коже на шее над его воротником рубашки, где-то покрытой шрамами, уделяя этим местам особое внимание. Он закусывает губу и покусывает её, пока Уильям с дрожащими пальцами ждет ответа.       — Я хочу… Чёрт, хочу… — он сглатывает. Настолько подробно свою речь он не продумывал. — Хочу, чтобы ты перестал…       Губы отца поднимаются, изображая гораздо более знакомую для Майкла ухмылку. Ту, которую почти никто не видел, ухмылку, которую отец иногда показывает только ему.       — Хах? — он продолжит. Майкл слышит это в его тоне; отец не собирается останавливаться. Просто нет никаких причин останавливаться. Уильяму было наплевать на свой брак и на то, как на это отреагируют его дети.       — Я хочу, чтобы ты прекратил… Хочу… — Майкл чувствует, как начинает сгорать под взглядом своего отца. Эти мысли, которые он так старательно подавлял, беспощадно вырывались, придавая его коже приятный оттенок красного. Как же долго Майкл игнорировал их… Это ведь были всего лишь странные мимолётные мысли, которые он безуспешно переносил на других парней своего возраста, будто об этом думает не он.       Мысли, усилившиеся после того, как отец, запыхаясь, произнёс его имя, оставив этот стон в комнате с незнакомцем.       — Хочу, чтобы это был я… — голос Майкла звучит совсем тихо, так негромко и мягко, что сначала Уильям даже не был уверен, что расслышал его как следует. Однако Майкл не смотрит на него; он чувствует учащающийся пульс сына под своей рукой.       Так долго он хотел этого, и вот — этот шанс упал прямо с небес в его руки. Мальчик, о котором он мечтал с тех пор, как он начал расти. Он следил за тем, как Майкл превращался в самого надоедливого подростка, когда-либо известного всему человечеству.       Каждый раз, слушая один телефонный звонок за другим из школы, он узнавал, что Майкл попадал в неприятности, дрался, воровал вещи. Наблюдал, как он возвращается домой, весь злой и в крови, смотрел, как он дерётся со своим братом и сестрой, но вежливо ведёт себя с посетителями ресторана, даже когда кто-то начинает ругаться и возмущаться.       Его сын, созданный из гнева и пламени, само бунтарство во плоти, сиял так же ярко, как и солнце на небе. Его наказание от Бога — за бесстыдную жестокость Уильяма. Тот, кто не побоялся накричать на него и даже дать отпор.       Он так близок.       — Майкл…       Майкл слышит тон, который ещё никогда не звучал из уст отца. Не успев даже попытаться понять, почему наступила подобная перемена, Майкл чувствует, как рука его отца опустилась вниз, после чего он был поднят на этот проклятый стол. Даже не успев моргнуть, он чувствует, как чужие губы касаются его. Горячий, всеобъемлющий поцелуй. Отец даже не дает возможности вздохнуть или ответить должным образом; Майкл сбивается с темпа, игнорируя требования отца, но на этот раз не ему ли жаловаться.       Одна рука обхватывает парня за талию, другая проводит по его длинным волосам. Всё, что сейчас может сделать Майкл, — это ахнуть, пропустив язык Уильяма к своему. Уильям собирается сделать всё, что может, прежде чем Майкл осознает свою ошибку. Ошибку в том, что дал своему отцу именно то, чего он хотел. Но Майкл лишь подаётся вперёд и открывается. Открывается и открывается всё сильнее, постанывая в него, начиная двигать губами и сжимая руками его рабочую рубашку.       И вправду, ничто и никто не мог сравниться с Майклом. Никто не мог сравниться с его настоящим сыном, находящимся здесь и сейчас, в его руках. Он пробовал. Уильям пробовал много раз, но лишь разочаровывался и злился. Они звучат не так, говорят не так, не откликаются на имя «Майкл». Майкл дрожит — дрожит так, как не дрожит никто. Дрожит от предвкушения и, затаив дыхание, постанывает, называя его имя, его титул — «отец».       Уильям открывает глаза. На таком расстоянии он может сосчитать все реснички на глазах Майкла или все его веснушки, почти почувствовать тепло румянца, исходящего от его кожи.       Оторвавшись от губ Майкла, Уильям прижимается лицом к его шее. Он целует его несколько раз, вызывая милый удивлённый вздох, переходящий в тихий выдох.       Находясь в растерянности, он не уверен, что стоит делать, кроме как позволить отцу целовать и прикасаться к нему. Неплохая такая деловая сделка. Он обожает это, обожает ощущение губ отца, прижимающихся к его шее, к его пульсу — снова и снова. Он хотел увидеть, что отец делает со всеми этими людьми, но сейчас у него было отчётливое ощущение — с ним он гораздо нежнее. Он становится более любящим и мягким, лишь для Майкла. Ни один посторонний человек не смог бы добиться этого от него. На грудь Майкла ложатся руки.       Прежде чем парень успевает проморгаться, его рубашка в мгновение исчезает. Он знает, что отец много практиковался в раздевании, но это совсем не мешает Майклу чувствовать себя таким… желанным. Желанным и любимым. Поцелуи продолжаются, иногда прерываясь дыханием отца прямо возле его учащённого пульса на шее. Майкл еще шире раздвигает ноги, позволяет отцу, запрокинув свою голову назад, целовать его ключицы.       После того, как рубашка оказывается стянутой с его веснушчатых плеч, чужие руки снова ложатся на него. Ложатся на грудь, бока, скользят по рёбрам, затем по спине. Отец оставляет засос на коже под подбородком, водя руками по бокам, заставляя Майкла дрожать от предвкушения.       Как же хорошо. Не то чтобы Майклу чужды эти ощущения, он занимался подобным со многими. Он красив, его любят девушки, он нравится некоторым парням. Он точно знал, что это за ощущения, но ещё никогда и никто не заставлял его чувствовать себя таким особенным. Майкл чувствовал себя сокровищем для человека, постоянно желающего ему смерти.       — Какой ты милый мальчик, да, Майкл?       Реакция на это, должно быть, смутила самого Майкла; эти слова прошептали прямо на его кожу, вызвав удивлённый стон из его груди. Ему должно быть стыдно и неловко, но нет — не когда чужие руки скользят вниз по его спине прямо в штаны. Он проводит по его заднице длинными пальцами, после чего убирает руки, чтобы взять его за бёдра. Уильям сжимает их, прежде чем наконец отстраниться и выпрямиться, чтобы как следует рассмотреть парня.       Его сын в полном, мать его, беспорядке.       Майкл не уверен, был ли он когда-либо настолько возбужден за всю свою жизнь. Уильям не уверен, видел ли он когда-либо Майкла настолько растрёпанным. Он тяжело дышит. Чувствует, будто сердце вот-вот выскочит из груди, член в его джинсах начинает болеть от того, как сильно он давит на шов из-за эрекции. Уильям вновь пододвигается к нему, и парень наклоняется к его руке, прижимаясь щекой к ладони, целуя его запястье.       Он может быть хорошим мальчиком, если захочет, но Уильям всегда будет хотеть его, каким бы он не был.       — Отец, я… — Майкл делает паузу, чтобы сглотнуть. Он не может открыть глаза, вместо этого утыкается носом в его руку. — Я хочу, я… Можно ты…?       Майкл мнётся, наконец открывая глаза — точно такие же, как и у Уильяма. Уильям приглушённо усмехается и аккуратно поглаживает Майкла по щеке большим пальцем. После того, как он закончит со всем этим, его сыну не понадобится что-то ещё. Он снова целует его. Небольшой поцелуй, затем ещё один и ещё… Целует снова и снова, пока ноги парня сжимают его бёдра, пытаясь притянуть его обратно к себе.       — Ты так красиво звучишь, дорогой.       Майклу нравится, когда его целуют. Нравится чувствовать ногти своего отца на своей коже. Но что ещё более важно, Майкл обожает, когда ему делают комплименты. Уильям снова скользит руками по бокам Майкла, аккуратно царапая его кожу ногтями. Попутно наблюдает, как парень осторожно кивает и прикусывает губу, чтобы не застонать вновь. Но Уильям всё равно целует его, разъединяя губы Майкла языком, проглатывая каждый его жалкий стон.       Майкл такой податливый, просит большего. Следует за губами Уильяма каждый раз, когда они прерывают поцелуй и стонет каждый раз, когда их губы соединяются вновь. Руки на рубашке Уильяма сжимаются, расслабляются, разглаживают мнущуюся ткань, лишь для того, чтобы через мгновение схватиться за неё, когда мужчина прикусывает его губы.       Такой невинный мальчик доставляет ему такое непринуждённое удовольствие, которым Уильям мог бы наслаждаться каждую секунду дня, если бы Майкл позволил. Он вновь отстраняется и прижимается лбом ко лбу парня, прекращая поцелуи.       — Можно? — его большой палец касается пуговицы на штанах Майкла.       — Твою мать- Да, прошу…       Уильям аккуратно целует его в нос, затем в верхнюю часть скулы и быстро расстёгивает молнию.       — Следи за языком. — отец, как обычно, в своём репертуаре.       Майкл пристально следит за ним, его глаза сужаются, но затем широко раскрываются от шока, и он издаёт самый громкий стон. Парень наклоняет голову в сторону к своему плечу, наблюдая, как отец осторожно вынимает его из штанов. Длинные пальцы проникают в его нижнее бельё и нежно обхватывают член, вынуждая оказаться снаружи, где его обволакивает горячий офисный воздух.       И вот он — его сын, раздвигающий ноги перед ним, с дрожащим членом в его руке. Об этом он мог лишь мечтать. Уильям отстраняется, чтобы вновь полюбоваться Майклом — этим просящим большего затуманенным и стеклянным взглядом с прикрытыми глазами. Он выглядит как шлюха — его личная шлюха. Особенно раздетым, без рубашки и в штанах, готовых слететь с него прямо на пол.       Уильям чувствует свой стояк, чувствует, как он давит ему на брюки, как пустые глаза Майкла скользят по его телу, останавливаясь на этой выпуклости снизу. Но он не обращает на это внимание, ради сына.       — Ты такой красавец, да?       Майкл закрывает глаза, его член вздрагивает от одного лишь комплимента. Такой реакции достаточно, чтобы губы Уильяма снова растянулись в улыбке. Ему так легко угодить, он так прекрасен — и весь только его.       По крайней мере, он станет таким. В конце концов, Уильям был чертовски правильным и никогда не применял силу по отношению к парню. Это было одной из его ошибок — не применять силу по отношению к детям, особенно к Майклу. Но к незнакомцам? Без проблем. Всё это время он был таким правильным. Теперь он хочет поглотить Майкла полностью, до тех пор, пока он не сможет думать только о нём.       — Отец? — тихий голос Майкла выбивает его из размышлений, яркие светлые глаза смотрят прямо на него.       — Хм? — единственный ответ, который выходит из уст мужчины, пока он водит руками по раздвинутым ляжкам Майкла, пробегая вверх по ногам и останавливая их на его бёдрах.       Майкл поднимает руки, лишь на мгновение вздрагивая в нерешительности, и осторожно проводит по воротнику его рубашки.       — Можно я…?       Майкл, его милый, драгоценный мальчик.       — Конечно.       Пальцы сына намного медленнее, чем его. Они так неуклюжи из-за волнения и предвкушения, медленно возятся с пуговицами на его рубашке; дыхание Майкла сбивается. Такая смена темпа кажется ему милой, в конце концов, Уильяму не нравится проводить слишком много времени с теми, кого он обычно приводит в свой офис. Чаще всего он просто затыкает им рот и использует их, как секс-игрушки. Они ничем не отличаются друг от друга, не являются чем-то особенным для него. Они бывали здесь лишь потому, что выглядели как Майкл, а не потому, что говорили или вели себя как он, поэтому во время их секса не было никаких взаимных прикосновений, не было чувств. Он бы просто этого не допустил.       Но Майкл — это Майкл, и Майкл был особенным.       Парень медленно расстёгивает пуговицы на его рубашке, осторожно, дюйм за дюймом, обнажая бледную кожу и уже зажившие шрамы, которые Майкл так обожает. Они всегда нравились ему; первое, что он сказал после того, как Уильям вернулся домой из больницы, — как круто он с ними выглядит. Похоже, что он думает так до сих пор. Он дотрагивается до груди. Осматривает узоры, оставленные пружинными замками, которые появились на его теле в те моменты истерии; далее — те, что были оставлены руками других людей. Царапины были там, где все они дёргали отца за рубашку, вцеплялись в его кожу, боролись за то, что, должно быть, считали своей жизнью.       Майкл едва ли знает о подробностях всех этих историй, но ему всё равно, он просто не хочет спрашивать об этом — наклоняется вперёд и целует его в ключицу.       — Ты… Отец, ты такой красивый. — его голос всё так же кажется таким тихим.       Уильям усмехается, и Майклу нравится слышать этот звук так близко. Он слышит этот гул внутри, чувствует, как чужая грудь в удовольствии приподнимается прямо к его губам. Это заставляет парня покраснеть ещё сильнее, его пальцы начинают опускаться ниже, расстегивая рубашку отца, прежде чем он засовывает пальцы за его ремень. Не хотелось бы быть обнажённым и таким уязвимым одному. Уильям, конечно, не возражает. Ни в коем случае.       Мужчина наблюдает за спиной Майкла, пока с него снимают ремень, оттягивая и вытаскивая его из пряжки, слушая эти металлические щелчки. Ухмыляется, когда видит, как движения останавливаются возле молнии его штанов. Кажется, у его милого мальчика какие-то проблемы. Он почти чувствует дрожь в руках Майкла, когда тот расстёгивает пуговицу, а затем хватается за молнию. Проходит ещё несколько секунд, ещё несколько глубоких вдохов, прежде чем Уильям замечает, как его брюки начинают сползать с бёдер. Как мило.       Мило до невозможности. Все, кого он когда-либо приводил сюда, так отчаянно нуждались в нём, что даже не задумывались ни о чем другом. Но Майкл чуть ли не дрожит до глубины души от того, что просто спускает с него штаны. Это так мило. Уильяму хочется прижать Майкла к себе, целовать и тереться об него до тех пор, пока они оба не кончат в своё нижнее бельё.       Парень убирает руки и смотрит в сторону:       — Я не могу…       Уильям вновь усмехается и качает головой. Ничего страшного, это нормально. Он несколько раз поглаживает спину Майкла, засовывая большой палец за резинку своего нижнего белья. Майкл втягивает воздух сквозь зубы, услышав звук трущейся ткани, быстро оглядывается назад и подавляет стон при виде всего этого. Боксеры его отца сползают с нижней части бёдер, открывая вид на напряженный, желающий наконец освободиться от ткани, член. Майкл чувствует, как во рту становится крайне мокро при виде этого зрелища, всё тело взывает к отцу, прося о большем, о чём угодно, даже несмотря на его тревогу. Парень прячет лицо на стыке плеча и шеи Уильяма, закрывает глаза. Здесь он чувствует себя в безопасности, совсем не пытается унять трепет в своём животе, когда его отец, кажется, уже закончил стягивать с себя нижнее бельё.       Майкл затаивает дыхание, когда отец крепко, но нежно берёт его за руку. Он притягивает его к себе, позволяя в любой момент вырваться, но Майкл этого не делает. Не хочет этого делать. Прикосновение было таким нежным и так отличалось от того, что было недавно, прежде чем между ними всё это началось. Парень подавляет свой всхлип, но не резкий вздох, когда его рука касается разгорячённой кожи. Майкл знал, что делать. Он делал это с собой, он делал это с другими парнями. Он точно знал, что нужно делать.       Обхватив основание члена, парень сжимает пальцы и резко проводит по нему, прежде чем полностью растерять всю свою уверенность. Мизинцем он касается его мягкого кончика, и Майкл стонет.       Его отец был таким… сексуальным. Горячим, сильным, твёрдым. Из-за него? И всё это из-за него. Он смог заставить своего отца чувствовать себя вот так — и всё благодаря ему. Это была мысль, которую Майкл не мог выкинуть из своей головы, его сердце снова бешено колотится о рёбра. Кружится голова.       Уильям стонет. Майкл и всё его тело чувствовало себя так, словно вот-вот разорвётся на тысячу пылающих огнём частичек. Несмотря на то, что к нему всё ещё никто не прикасался, он продолжал стонать и похныкивать, прячась в своем маленьком домике на шее мужчины. Хотелось всего сразу, здесь и сейчас, но никаких сил умолять об этом у него не было.       — Майкл… — голос отца звучал так… чудесно. Более никакие слова не могли прийти парню на ум. Он звучал так идеально, так хорошо, что ни о чем другом Майкл не мог подумать.       — Отец, я не могу, мне нужно… — нужно что? Майкл ни в чем не был уверен, ему нужно было что-то большее, что-то, что заставило бы его отца произносить его имя таким голосом снова и снова. Что-то, что могло бы унять усиливающийся жар в его животе, поглощающий каждый дюйм его тела.       Уильям усмехается — Майкл уже так запыхался, а ведь они только начали. Уткнувшись щекой в волосы парня, он отодвигает его от себя и усаживает на стол. Он не собирался трахать Майкла прямо здесь. О нет, он всегда мечтал как следует оттрахать его в своей постели. В кровати, где он был зачат — высшая форма осквернения его брака, которую он бы осуществил с собственным сыном. Уильям хотел видеть, как Майкл извивается и стонет так же, как и его жена, насколько прекраснее жены Майкл сияет в их постели. Хотел видеть, как Майкл тянется к нему и умоляет кончить точно так же, как умоляла она. Это то, чего хотел Уильям, и он никогда не думал, что ему предоставится такой шанс, однако теперь все желания оказались в пределах его досягаемости, и сейчас он точно не собирался отказываться от них.       К счастью, в их сексе было нечто гораздо большее; просто оттрахать хорошенькую задницу Майкла на его столе было бы недостаточным.       Он тянется к верхнему ящику своего стола и вытаскивает флакон со смазкой, наполовину пустой и липкий от постоянного использования, к большому неудовольствию Майкла, подчёркнутым его недовольным взглядом.       — Что? — Уильям смотрит на флакон в своей руке и выдавливает несколько капель себе на ладонь, прежде чем бросить его обратно в ящик. — Ты ведь понимаешь, что с тобой… — он притягивает Майкла ближе, глаза медленно расширяются, когда они оба смотрят на прозрачную липкую жидкость. — …Мне всё равно понадобится это?       Майкл взглатывает и кивает — ох, как же этому мальчику легко угодить.       У Майкла был не такой уж большой, но, всё же, и не маленький член. Уильям улыбается, обхватывая их обоих своими длинными пальцами. Кожа к коже, разгорячённые и возбуждённые, жаждущие большего. Он бросает взгляд на лицо Майкла, сильно прикусившего собственную губу — так можно и пораниться, — и самодовольно ухмыляется.       Мужчина проводит вверх-вниз один раз, давая парню привыкнуть к этому ощущению, двигая рукой от основания к концу. Раздаётся сдавленный стон — какой прекрасный звук, — когда их кожа наконец соприкасается друг с другом. Майкл наблюдает за происходящим с непревзойденной напряженностью, а Уильям наблюдает за ним. Наблюдает, как эти короткие дрожащие вдохи покидают его трепещущее тело, как каждый раз, когда он трётся об него и останавливается, Майкл снова начинает кусать губу.       У Уильяма перехватывает дыхание — настолько это было превосходно. Ощущения были прекрасными, но именно Майкл был главным действующим лицом этого шоу. Никто из тех, кто бывал в этом офисе, никогда бы не смог сравниться с его сыном. Никто из них не выглядел так же, как выглядит он сейчас. Нет, Майкл был в своей собственной лиге. То, как высоко, чуть ли не до писка, звучит его голос; то, как стекает пот по его лицу, пытаясь охладить разгорячённое тело — ничто не могло сравниться с Майклом.       Он ускоряет темп; звуки, издающиеся из-за движения его пальцев и смазки, звучат так непристойно. Это всё, что слышит Майкл, откидывая голову назад и закрывая глаза, позволяя отцу привести в нужный темп их движения. Уильям сжимает оба члена, стонет от того, как бёдра парня вдруг подаются вверх навстречу ощущениям и хлюпающим звукам. Он подталкивает Майкла к самому краю пропасти.       Затем он снова замедляется, и, в отчаянии, голова парня наклоняется вперёд. Ко лбу прилипают волосы, немного замедляется дыхание; Майкл желает, чтобы его тело наконец успокоилось — не хочется, чтобы всё это закончилось слишком рано.       Парень открывает глаза, брови поднимаются вверх и исчезают под вьющейся чёлкой. Он бросает кроткий взгляд на Уильяма, его стеклянные и мутные глаза изо всех сил стараются сфокусироваться, когда запястья отца двигаются так, как нужно и так приятно. Майкл приоткрывает рот, задыхается, тянется вперёд, и они сливаются в поцелуе. Поцелуй намного сильнее, влажнее, чем был до этого; их языки соприкасаются, зубы обоих случайно стукаются друг о друга. Майкл слегка отстраняется, тяжело дыша прямо в рот отцу, и Уильям без колебаний прижимается к нему обратно. Он издаёт низкий и протяжный стон, заставляя Майкла вздрогнуть всем своим телом.       Рука Уильяма начинает немного затекать, однако ничто не помешает ему выжать эти звуки из своего сына — он вновь сжимает их члены, и Майкл, прижимаясь, глухо стонет прямо в него. Мужчина прикусывает его губы, проводит по ним языком.       У его бедного маленького мальчика на самом деле были проблемы с выносливостью, хотя, быть может, это потому, что сейчас они делают это вместе; несмотря на это, бёдра Майкла вновь начинают отчаянно двигаться вперёд. Он хочет дойти до самого конца, и Уильям не собирается ему в этом отказывать. Губы парня перемещаются от его рта к челюсти, целуя чётко очерченный край его подбородка и чистую выбритую кожу. Он хочет целовать своего отца везде, прикасаться к нему ещё больше, так сильно хочет кончить и выкрикивать его имя. Как многого он хочет — и всё о его отце. Он чувствует себя таким жадным и настойчивым, но его это не смущает — не когда он вновь слышит голос отца.       — Вот так, — его рука движется так быстро, что начинает кружиться голова. — Именно так, Майкл, да…       Майкл едва может думать, едва слышит эти слова сквозь свои отчаянные стоны. Он точно сходит с ума. Кровь громко стучит в его ушах, под рёбрами бешено колотится сердце. Майкл кипит изнутри — и всё из-за своего отца.       Уильям видит, что парень на пределе, хочет, чтобы Майкл распался прямо в его руках и умолял об этом. Он хочет видеть это. Своей свободной рукой он отодвигает Майкла от своего плеча, пропуская её в его волосы, и парень следует за ней без сопротивления.       — Отец… — Уильям бегло целует Майкла в уголок рта и улыбается.       — Папа.       — Папа!.. — раздаётся истошный голос Майкла. — Папа-папа-папочка-папа…       Бедняга стонет, извивается, держась на грани от чистого блаженства, приближающего оргазм, позволяя отцу вновь крепко вздрочнуть их пульсирующие члены. Он уже так близок. Уильям понимает это и видит, как Майкл выгибается под ним дугой. Прислушивается к тому, как вздохи становятся всё короче и короче; настоящий страх того, что Майкл начнёт задыхаться, формирует в голове какие-то далёкие и неважные мысли.       Майкл открывает рот, чтобы что-то сказать, может, чтобы попросить ещё, но всё, что он может издать, — лишь ещё один громкий стон. Всё это нахер сводит его с ума, и пламя в животе парня вспыхивает, словно сверхновая звезда. Всё тело напрягается, и ни один звук не может вырваться из него — это один из охерительнейших оргазмов, который он когда-либо испытывал. Он пронизывает каждый дюйм тела, лишая его любых других чувств.       Майкла разрывает от кайфа, и Уильяму кажется это милым; он осторожно опускает парня на деревянный стол под ним, потому что уверен: если бы не он, Майкл бы просто рухнул и стукнулся об стол головой. Майкл пристально смотрит на него своими невинными глазами, и Уильям хочет кончить от этого прямо сейчас.       Много времени это всё равно не займёт; его мальчик был вне себя, пытаясь привести в порядок хоть какую-то часть мозгов, уцелевших внутри его черепа. Уильям поглядывает на него, лишь на мгновение опуская взгляд на своё семя, оставшееся на животе Майкла, которое он не успел вытереть рукой с члена. Мужчина выдыхает ещё несколько раз, замедляет своё запястье, выпуская из себя последние капли спермы, и расслабляется — он наконец может как следует рассмотреть сына. Он совсем не торопится, любуется каждым дюймом его кожи — от шрамов до веснушек и почти исчезнувших синяков от одной из драк, в которую он успел ввязаться. Майкл вечно вляпывается в одни неприятности.       И Уильям не может ничего с собой поделать — он просто пялится. Смотрит на то, как бешеное дыхание Майкла замедляется, на то, как лениво подрагивают его пальцы, пока он лежит под ним. Он так красив, настолько невероятно красив, что захватывает дух — и весь принадлежит только ему.       Ещё несколько ударов сердца, пара глубоких вдохов, и парень вновь заставляет себя присесть на стол. Уильям помогает ему, хватая за запястье и целуя в лоб.       — Ну привет. — его голос неестественно мягок. Майкл нежно улыбается и отводит взгляд, не справляясь с ощущением своего трепещущего сердца в груди.       Им придётся навести здесь порядок, что, кажется, будет сделать немного сложнее, чем ожидал Уильям. В кабинете не было ни салфеток, ни полотенец. Обычно он кончал внутрь и выдворял всех за дверь, прежде чем они успевали поджать под себя ноги.       Мужчина поднимает сброшенную на пол рубашку Майкла и сворачивает её.       — Пап…       — Ну право, Майкл, там сзади ещё много чистых рубашек.       Они самостоятельно одеваются и, хоть он и не очень этому рад, но делать нечего; Майкл ловит взгляды своего отца всякий раз, когда тот отводит от него глаза.       Пока Уильям достаёт новую рубашку для Майкла (от неё пахнет шкафом), он успевает вновь всё обдумать. Он смущён и даже немного чувствует себя виноватым… может, даже больше, чем немного.       Он ненавидел своего отца за то, что тот изменял его матери. Это была единственная или, по крайней мере, основная причина, по которой он сюда ворвался. Он был полон решимости остановить это, выкрутить отцу руки, но теперь… дело было в нём. На самом деле, он и был единственной причиной всего этого. Парень нервно покусывает губу, уставившись в пол у себя под ногами. Он был проблемой — и Майкл ненавидит это чувство.       Уильям, заканчивая заправлять свою рубашку обратно в брюки, чувствует, как беспокойство волнами накатывает на Майкла. Он подходит к нему с мягкой уверенной улыбкой, которую ранее Майкл никогда не видел.       Парень вздрагивает, когда в поле зрения появляются эти отполированные ботинки, резко поднимает лицо и чуть не ударяется носом о своего отца.       — Ты так прекрасно постарался для меня, Майкл. — его щеки касается чужая рука, и он не совсем уверен, когда она успела там оказаться, но…       Мужчина прижимает большой палец к нижней губе парня и видит, как блеск возвращается в его глаза, прежде чем он закрывает их, чтобы сконцентрироваться на прикосновении.       — Так прекрасно постарался, — он легко целует его, всё ещё держа палец между их губами, усмехаясь про себя. — Я так давно хотел прикоснуться к тебе. Ты справился лучше, чем я когда-либо даже мог себе представить… — за поцелуем следует ещё один и ещё, прежде чем Уильям наконец убирает палец, чтобы их губы полностью соприкоснулись.       Майкл чувствует себя по-настоящему любимым.       — Ты такой симпатичный мальчик. — Майкл не может сдержать свою ухмылку, расползающуюся по лицу, прячется в шее Уильяма, точно так же, как делал это раньше. Тело ощущается таким лёгким, чувство вины начинает отступать; пока отец вот так держит его, всё будет в порядке. Он хочет этого, хочет сделать это снова.       Теперь Уильям не собирается оставлять ему выбора. Он сам попал в хитросплетённую паутину любви и одержимости отца. Ему бы очень хотелось, чтобы парню это тоже нравилось — в своих фантазиях он всегда думал о том, что Майкл хоть немного, но наслаждается этим, чтобы Уильям мог слышать, как тот безукоризненно произносит его имя. Он хочет, чтобы Майкл ждал его возвращения, приползая к нему за «добавкой» каждый раз, чтобы он мог целовать эти запястья, в которых он носит своё сердце, целовать эти разбитые костяшки пальцев, получше их залечивая. Он хотел быть центром всего мира для Майкла.       Следующий раз точно будет, он в этом уверен. Он настолько крепко прижимает Майкла к своей груди, что парень издаёт воодушевлённый вздох, уткнувшись в него.       Он сделает так, чтобы Майкл полностью принадлежал только ему.