День 7
Юнги не уверен, почему именно он решает забраться на крышу корабля. Может быть, для того, чтобы лучше рассмотреть окрестности, а может быть, просто чтобы убить немного времени. Он достает одну из складных металлических лестниц и взбирается наверх, вздрагивая от подозрительных звуков, доносящихся с нее каждый раз, когда он ставит ногу на очередную ступеньку. Он почти испытывает облегчение, когда добирается до вершины без того, чтобы лестница под ним сломалась. Возможно, ему следовало получше проверить ее, прежде чем использовать. Ну что ж. Он идет вдоль корпуса, стараясь не слишком громко топать по металлической поверхности, ему любопытно посмотреть, есть ли на нем какие-либо видимые повреждения, но поскольку с этой стороны корабль ни во что не врезался, он в хорошем состоянии. Юнги задается вопросом, сколько времени потребуется на ремонт корабля, как только его доставят на базу. Над ним определенно потребуется серьезная работа. Тем временем им будет выделен один из запасных самолетов, который всегда будет ждать в ангаре на всякий случай. Вид отсюда, конечно, лучше, чем с земли, но все равно единственное, что Мин может видеть, - это обширное плоское плато, простирающееся во всех направлениях, и горный хребет на востоке. Так что это не очень захватывающе, хотя и радует глаз. Он мог представить, как однажды попытается нарисовать это; ему следовало бы попросить Чонгука сделать еще несколько фотографий, чтобы лучше запомнить. — Что ты там делаешь наверху? Юнги идет на голос Чонгука и смотрит вниз, чтобы увидеть его стоящим на земле у лестницы со смущенным выражением на лице. — Осматриваюсь, — говорит ему Юнги. — Эта сторона совсем не повреждена. — Она и не должна была повредиться. Тебе было интересно, сколько времени потребуется, чтобы собрать нашего ребенка воедино? Юнги ухмыляется. Этот корабль - своего рода их детище, верно? — Да, я думал об этом. Эй, может быть, они внесут какие-то улучшения, пока будут этим заниматься. — Например, что? Заставить дверь в ванную закрываться полностью с первой попытки? — Нет, это слишком сложно. Мы должны быть реалистами. Чонгук хихикает. Эта дверь всегда была такой громкой и ее так трудно закрывать, что они много раз шутили о том, что можно ее вообще не закрывать. Худшее — или лучшее, по крайней мере, с точки зрения веселья, — это то, что дверь уже чинили по меньшей мере четыре раза в прошлом. Каждый раз ремонт, казалось, проходил успешно, и каждый раз дверь неизбежно возвращалась к работоспособности лишь наполовину в течение следующих нескольких недель. Они даже больше не задаются этим вопросом. — Ты собираешься спускаться? — спрашивает Чонгук. В его голосе слышится легкое беспокойство. — А что, ты боишься, что я могу упасть или что-то в этом роде? Приятно, что ты так беспокоишься о моей безопасности, — Юнги ухмыляется, хотя и знает, что его попытки поддразнить редко оказывают на Чонгука такой же эффект, как собственные шутки младшего на него самого. Но он все равно любит иногда пробовать. — Больше всего я беспокоюсь, что эта лестница сломается прежде, чем тебе удастся спуститься. Как ты вообще использовал ее раньше? Она выглядит... — Чонгук хватается за одну из ступенек и налегает на нее всем весом, проверяя. — Она выглядит не слишком надежно. Он хватается за очередную ступеньку лестницы, и Мину остается только стоять и смотреть, как все это ломается надвое с оглушительным лязгом. Именно так. Чонгук смотрит на него широко раскрытыми глазами. Юнги смотрит в ответ. — Я собирался пожаловаться на то, что ты мог подождать, пока я спущусь, — говорит Юнги, — но я думаю, она, вероятно, сломалась бы под моим весом в этот раз в любом случае, так что... — Тогда… Полагаю, не за что? — улыбка Чонгука немного неуверенная, но он не выглядит особенно виноватым, не после того, что только что сказал Юнги. — Да, конечно, — говорит Юнги. Он спускается по единственной ступеньке, ведущей к тому месту, где минуту назад была лестница, и смотрит вниз. — Ты не собираешься принести другую? Ты просто беспокоился о моей безопасности, так что я не думаю, что ты хотел бы, чтобы я спрыгнул отсюда. Это не так уж высоко. В конце концов, корабль довольно плоский, так что, если бы Юнги непременно пришлось спрыгнуть вниз, он бы смог, и даже есть довольно хороший шанс, что он ничего не растянул бы и не сломал. Но зачем рисковать, если у них есть еще одна лестница? Однако, когда он смотрит на Чонгука, на подозрительно довольную улыбку, медленно расцветающую на его лице, он может сказать, что жизнь приготовила для него что-то другое. Ну, не столько жизнь, сколько сам Чонгук, но в любом случае. — Почему бы тебе просто не прыгнуть и не позволить мне поймать тебя? — говорит Чонгук. Он поднимает руки, как бы показывая, что готов к тому, что Юнги упадет прямо в них. Мин чувствует необходимость сказать, что это очень плохая идея. — Это очень плохая идея. — Почему? — спрашивает Чонгук, опуская руки. Он делает это так, что его глаза почему-то становятся еще круглее, чем обычно, что в любом случае не должно быть возможным, и он бросает на Юнги грустный, умоляющий взгляд. Это делает его таким милым. «Я такой безнадежный», — думает Юнги. «Я даже не пытаюсь больше сопротивляться, не так ли?» — Ты сомневаешься во мне, Юнги? Ты что, не веришь в меня, не так ли? Разве я не доказал тебе, что мне можно доверять? — Я пытаюсь быть разумным. Не хочу, чтобы ты пострадал, когда ты мог бы просто достать другую лестницу. — Кто сказал, что ты должен быть разумным? Ты капитан или что-то в этом роде? — говорит Чонгук с совершенно невинным выражением лица. Мин не думает, что ему нужно отвечать. Он просто смотрит на Чонгука мгновение, надеясь, что его глаза смогут выразить глубокое отсутствие веселья, которое он испытывает. Вероятно, так и есть, потому что глаза Чонгука в ответ щурятся. Он улыбается Юнги. — Я мог бы принести другую лестницу, но что в этом веселого? — И вообще, почему ты пытаешься превратить спуск отсюда в веселое событие? — Каждый миг может быть веселым, если мы достаточно постараемся. Юнги не уверен, что толкает его сказать то, что он говорит дальше. Вероятно, на это есть несколько причин. Тот факт, что он все больше и больше влюбляется в Чонгука, наверняка должен сыграть свою роль, но также он наслаждается бесконечным подшучиванием, в которое младший любит его втягивать, и ему любопытно, как далеко они могут зайти. До сих пор он всегда был тем, кто прекращал это и менял тему. Чонгук никогда раньше не отступал. Может быть, Юнги должен стараться усерднее. Честно говоря, на самом деле его не нужно слишком сильно втягивать в это, потому что, несмотря на то, что он, как правило, не очень разговорчивый человек, кажется, что Чонгук способен разбудить какую-то скрытую часть его, которая любит препираться и поддразнивать, и любит, когда ее поддразнивают в ответ. Поэтому он идет охотно, всегда готовый услышать что-нибудь глупое и сказать что-нибудь глупое, и бросает вызов только для того, чтобы насладиться наблюдением за реакцией Чонгука на это. Так что, вероятно, именно поэтому он говорит: — Чонгук, ты просто пытаешься найти предлог, чтобы заключить меня в свои объятия, не так ли. На долю секунды на лице Чона появляется удивление, в его глазах мелькает что-то почти застенчивое, и Юнги тоже думает, что это мило, а потом он думает, что, возможно, ему только что впервые удалось поддразнить Чонгука в ответ. Похоже, младший не ожидал, что он скажет что-то подобное. Но ему определенно не претит то, что он услышал, и он быстро приходит в себя. Мгновение спустя в выражении его лица больше нет ничего застенчивого. Он просто выглядит довольным собой. — Ты видишь меня и мой секретный план насквозь. Это именно то, что я пытаюсь сделать. — Чонгук снова поднимает руки и шевелит пальцами, как будто показывая, что он более чем готов поймать Юнги. — И что? Юнги на самом деле не нужно было думать об этом, потому что ответом всегда было «да» или, по крайней мере, «конечно, почему бы и нет», даже когда он пытался протестовать. Он качает головой и хихикает, стараясь не показать, что внезапно занервничал. Дело не в том, что «я вот-вот переломаю себе ноги», хотя он немного нервничает. Это ближе к тому, что «я не могу поверить, что наконец-то собираюсь сделать это». То, что наполняет его вены волнением и заставляет дрожать руки, но каким-то странно приятным образом. Он задается вопросом, может ли Чонгук сказать. Если он может, то держит это при себе. Юнги осторожно приседает, следя за тем, чтобы не поскользнуться и не упасть, потому что это было бы одновременно неловко и, вероятно, больно, так как Чонгук, возможно, не смог бы поймать его таким образом. Затем он садится на корпус и смотрит на младшего, чтобы убедиться, что тот готов. Чон кивает ему. Он выглядит спокойным и абсолютно уверенным, что сможет это сделать. Тогда ладно. Юнги позволяет себе соскользнуть с борта корабля и упасть в протянутые руки Чонгука. Следующее, что он осознает, - его ноги на земле, а руки обвивают шею Чонгука, и он в безопасности. Не то чтобы раньше ему угрожала какая-то реальная опасность, но сейчас он просто чувствует себя в безопасности. Он в объятиях Чонгука и ни о чем не жалеет, может быть, кроме того факта, что ему потребовалось так много времени, чтобы добраться сюда. — Видишь? Лестница не нужна, — говорит Чонгук тихим, сладким голосом, его губы так близко к губам Юнги. Он перемещает руки с бедер Мина на спину, обнимая его еще крепче, хотя у него больше нет причин делать это. Он должен поступить наоборот, опустить руки и сделать шаг назад. Но, похоже, он пока не намерен отпускать Юнги. — Надеюсь, я не слишком сильно сжал тебя, когда ловил, я не хочу причинять им боль, — говорит затем Чонгук, бросая взгляд в левую сторону Юнги. Туда, где под одеждой его щупальца. — Нет, все в порядке. Сейчас они спрятаны, так что ты им не причинишь вреда. — Хорошо. — Итак, ты собираешься меня отпустить? — Ты хочешь, чтобы я это сделал? Юнги колеблется всего мгновение, всего несколько секунд, прежде чем решает, что у него нет реальной причины лгать. — Нет, не хочу. Чонгук улыбается, и его улыбка настолько яркая, насколько Юнги мог ожидать, но в то же время в ней чувствуется мягкость и облегчение. Она полна радости, как и его глаза, и он просто выглядит таким счастливым. — Да? А что, если я обниму тебя покрепче? — спрашивает он. — Сделай это, — говорит ему Юнги. Возбуждение гудит в его голове, когда руки младшего притягивают его еще ближе. Вот так он может видеть каждую деталь лица Чонгука: родинку под нижней губой, маленький шрам на щеке, его густые ресницы, его круглые, красивые глаза. Он может видеть все это, и ему требуется мгновение, чтобы поглазеть, даже не испытывая смущения по этому поводу. В конце концов, Чон смотрит прямо на него в ответ. — А что, если я... — Чонгук опускает взгляд, его глаза фокусируются на губах Юнги. — А что, если я хочу... Изнутри корабля раздается громкий звуковой сигнал, сообщающий им, что они только что получили сообщение. Это так неожиданно и неуместно, что они вздрагивают и одновременно отпускают друг друга, а затем обмениваются растерянными взглядами. Они не ожидали получить больше никаких сообщений с базы до того дня, когда прибудет их спасательный корабль, а может быть, даже и тогда, но больше нет никого, кто пытался бы связаться с ними прямо сейчас, так что… Не говоря ни слова, Юнги заходит внутрь, стараясь не бежать, потому что он думает, что это может заставить Чонгука нервничать, а он бы этого не хотел. Но у него плохое предчувствие, он почти уверен, что единственная причина, по которой компания отправила бы им сообщение прямо сейчас, - это дать им понять, что им придется ждать дольше, чем те двенадцать дней, которые им были обещаны раньше. Чонгук быстро следует за ним по узкому коридору, его ботинки лязгают по металлическому полу гораздо громче, чем у Юнги. Он, вероятно, уже нервничает и ему не терпится узнать, о чем говорится в сообщении, что более чем понятно. Мгновение спустя они входят в кабину пилота и останавливаются по обе стороны от кресла старшего, уставившись на монитор, где в углу продолжает мигать маленькая красная точка. Юнги нажимает комбинацию клавиш, которая открывает новое сообщение, и они оба наклоняются ближе к экрану, чтобы прочитать его.Хорошие новости. Спасательный корабль будет через 20 часов. До скорой встречи.
Хм. Это сюрприз. Хороший сюрприз, конечно. Конечно, да. Двадцать часов, значит, завтра. Корабль прибудет завтра, примерно через восемь дней, а не через двенадцать. Это хорошо, и Юнги определенно не думает о том, что на самом деле он был бы не против, если бы они остались здесь еще немного. Это была бы странная мысль. Очень эгоистичная мысль. Тоже бессмысленная мысль, потому что они все равно увидят друг друга, когда вернутся в город. Они буквально работают вместе. И все же. — О, — Чонгук переминается с ноги на ногу рядом с ним. По какой-то причине он не кажется особенно взволнованным этой новостью. Это больше похоже на то, что он не уверен, как реагировать. — Это... хорошо, верно? — Да, это здорово. Пришло время убираться с этой планеты, — Юнги наклоняется над клавиатурой, чтобы быстро отправить подтверждение о том, что сообщение получено. — Честно говоря, я ожидал, что они скажут, что нам придется ждать дольше, так что... да. Отлично. — Верно. Они смотрят друг на друга, и кажется, что оба внезапно вспоминают, что делали, когда их прервало сообщение. Глаза Чонгука расширяются, и он первым отводит взгляд, как будто внезапно потерял всю уверенность, которая питала его ранее. Несмотря на то, что они не включили никакого дополнительного освещения, когда пришли сюда, так что здесь довольно темно, единственный свет исходит от мониторов, Юнги все равно видит, что уши Чона покраснели. Он что, стесняется? Сожалеет ли он об этом? Неужели он вдруг вспомнил, что они скоро покинут планету, неужели эта мысль отрезвила его? Может быть, все это было каким-то странным, мы здесь, у черта на куличках, так почему бы и нет, и теперь все кончено? Может быть, Чонгук просто отчаянно нуждался в каком-то физическом контакте, и Юнги, очевидно, был единственным человеком, который мог дать ему это в этой ситуации? Хотя прошла всего неделя. Хватит ли недели, чтобы довести кого-то до отчаяния? Разве Юнги не несправедлив? Чонгук не вел себя как-то по-другому, кроме объятий и... да, кроме этого. Так что Юнги не думает, что в голове Чонгука происходил какой-то странный мыслительный процесс, который подтолкнул его к этому. В любом случае, он, вероятно, слишком много об этом думает. Он должен остановиться. Но собираются ли они когда-нибудь говорить об этом? Есть ли вообще о чем говорить в конце концов, раз ничего не произошло? Ничего не произошло, но это должно было вот-вот произойти. «Он собирался поцеловать меня», — думает Юнги. Он наблюдает, как навигационный экран выключается. «Я не могу себе этого представить. Нам, конечно, есть о чем поговорить». — Ты голоден? — спрашивает Чон, его голос тщательно нейтрален. Он делает несколько шагов в сторону коридора, подальше от Юнги, как будто ему не терпится уйти. — Я собираюсь что-нибудь разогреть. — Да, я мог бы поесть, — говорит Юнги. Разделить трапезу - это хорошо. Это обычное дело, которое они делают постоянно. Это не должно быть неловко. — Пойду принесу эту сломанную лестницу и уберу ее, а через минуту присоединюсь к тебе. Чонгук кивает и идет в направлении кухни. Его движения кажутся странно скованными. Юнги вздыхает. Может быть, это было просто какое-то заклинание, и оно разрушилось навсегда. Остаток дня пролетает незаметно. Они едят вместе, снова и снова поглядывая друг на друга, притворяясь, что это не так, и разговаривая о чем угодно, кроме того факта, что они собирались поцеловаться. Как только они закончат, они пойдут собирать свои вещи, чтобы их рюкзаки были готовы к прибытию спасательного судна. Вскоре делать больше нечего, и Юнги идет в свою комнату, садится и думает. Некоторое время он думает обо всем: о том, как изменились и эволюционировали отношения между ним и Чонгуком за последние месяцы, и о том, что он больше не уверен, что это такое, но он знает, какими бы он хотел их видеть, о поддразнивании и о том, насколько ему это нравится, о том, насколько сильно ему нравится компания Чона, независимо от того, что они делают, о том факте, что, похоже, Чонгук действительно имеет это в виду, когда делает ему комплимент, о том, откуда он знает, что он увидел в глазах Чонгука, когда они стояли снаружи, обнявшись и так близко друг к другу. Он обдумывает все это, а потом решает, что не собирается притворяться, что ничего не произошло. На этот раз, когда он стучит в дверь комнаты Чонгука, это не для того, чтобы сообщить ему, что он собирается ложиться спать на ночь. У него совсем другой план, и он немного нервничает, но не настолько, чтобы отступить. Ему нужно попробовать. Он не уверен, почему чувствует, что должен сделать это сегодня вечером, а не после того, как они вернутся, но что-то в глубине его сознания твердит ему, что нельзя терять времени даром, и он прислушивается к этому. — Ты можешь зайти, — голос Чонгука тих, но Юнги мог бы поклясться, что в нем слышатся нотки надежды. Это тоже заставляет его хотеть надеяться. Он заходит внутрь и останавливается перед дверью, когда она закрывается за ним. Он готов отступить, если Чонгук скажет ему об этом, готов оставить его в покое и оставить все как есть, если это то, чего, возможно, хочет Чон. Но он надеется, что это не так, поэтому, когда он смотрит на Чонгука, сидящего за своим столом под маленькой лампой, склонившегося над блокнотом, который он использует для рисования, с карандашом в руке, без шарфа, и видит, что Чонгук рад его видеть, он испытывает облегчение. Юнги делает глубокий вдох. Он должен просто перейти к делу. — Я подумал, что мы могли бы…закончить тот разговор, который мы начали ранее. В глазах Чонгука светится понимание, за которым следует удивление, а затем в них вспыхивает что-то еще, одновременно довольное и мягкое. Он медленно закрывает блокнот и кладет на него карандаш. — Который из них? — он спрашивает, хотя в этом нет необходимости. — Тот самый, ты знаешь… Когда мы были снаружи. — Ой. Ты хотел бы... продолжить? — спрашивает младший. Да, в его голосе определенно звучит надежда, есть что-то в выражении его лица, что подсказывает Юнги, что он тоже хочет продолжить это. Но есть и этот сюрприз, как будто он не думал, что Мина это больше заинтересует. — Я бы очень хотел продолжить, — говорит Юнги. — Почему у тебя такой удивленный вид? Я сделал что-то такое, из-за чего ты подумал, что я бы этого не хотел? — Я не знаю, я просто... — Чонгук кладет руки на колени, внезапно выглядя потерянным. Выглядит грустным, как будто у него в голове есть что-то такое, о чем не очень приятно думать. — Я подумал, что, может быть, когда мы вернемся, ты не захочешь этого делать.… Что это было просто потому, что мы застряли здесь и... Юнги смеется. Наверное, ему не следует, не прямо сейчас, потому что это может заставить Чонгука подумать, что он смеется над ним, но он не может остановиться. Это рефлекс. Он смеется, потому что думает, что это слишком забавно, чтобы не смеяться. Однако он старается остановиться как можно скорее, прежде чем круглые глаза Чонгука наполняются болью. Они и так слишком встревожены и сбиты с толку, на взгляд Юнги. — Это именно то, о чем я беспокоился, — говорит ему Юнги. — Что ты, возможно, передумал. Чонгук моргает, глядя на него. Ему требуется мгновение, чтобы понять, но как только он это делает, его лицо светлеет, взгляд снова смягчается. — Итак, мы оба были... — Да. Мы оба вели себя глупо. Чонгук хихикает и качает головой. Похоже, он не согласен с оценкой Юнги, не полностью. — Ты слишком строг к нам. Мы просто были не уверены. В конце концов, никому не нравится рисковать тем, что ему разобьют сердце. Юнги скорее переломал бы себе ноги, чем разбил сердце Чонгука, но он думает, что сейчас это заявление может быть чересчур. Он решает выбрать что-нибудь менее напряженное. Он решает сосредоточиться на том факте, что если Чонгук упомянул разбитое сердце, то это должно означать, что он серьезно относится к этому. Что он воспринимает его всерьез. Это очень приятно осознавать. — У меня нет намерения разбивать что-либо твое, и уж точно не твое сердце, — говорит Юнги. Чон смотрит на него с новой напряженностью, как будто не может отвести взгляд, но его ответ прост. — Хорошо. — Ладно, тогда решено. Итак... — Юнги делает шаг ближе к Чонгуку, двигаясь медленно. Теперь, когда они разобрались со своим маленьким недоразумением, они могут не торопиться. Им не нужно ни с чем торопиться. — На чем мы остановились? — Точно, — Чонгук встает и пересекает небольшое расстояние между ними, двигаясь так же медленно. В его шагах нет колебаний, но его глаза прикованы к Мину, как будто он боится, что тот может исчезнуть в тот момент, когда отведет взгляд. Он останавливается перед Юнги и обнимает его, пока его руки не ложатся на его поясницу. — Я почти уверен, что ты обнимал меня за шею, — говорит он затем, и его голос каким-то образом успокаивает и бросает вызов одновременно. Юнги обнимает его, не отводя взгляда от его лица. — А я почти уверен, что ты прижимал меня к себе еще крепче. — Хорошо, позволь мне это исправить, — Чонгук выглядит довольным, когда притягивает Юнги ближе, его руки теплые, нежные, даже когда его улыбка почти превращается в ухмылку. Но затем оно снова смягчается, и Чонгук просто смотрит на него с ошеломляющей теплотой. — Ты хочешь знать, что я подумал о тебе, когда встретил в первый день? — Дай угадаю: что я маленький и симпатичный? — говорит Юнги. Он полностью ожидает, что Чонгук воспользуется этой возможностью и снова подразнит его. — Хотя на самом деле я не маленький, — добавляет он, стараясь, чтобы его голос звучал строго. Младший смеется над этим, но он тоже качает головой, и теплота в его глазах становится еще более очевидной. — Нет, на самом деле первое, что я по-настоящему подумал о тебе, это то, что ты добрый. Юнги должен признать, что он этого не ожидал. Он пытается вспомнить, сделал ли он в тот день что-нибудь особенно доброе, но ничего не приходит в голову. — Добрый? Почему? — Ты терпеливо ответил на все мои вопросы. — Что ж, это то, что должен делать капитан. Ты был новичком на корабле. — Ты не велел мне заткнуться, когда я начал петь. — У тебя... приятный голос. Чонгук одаривает его очаровательной улыбкой. — Спасибо. Ты также поделился со мной своим обедом. — Ты выглядел голодным, я должен был. — Нет, не должен был. Ты мог бы сказать мне пойти и купить что-нибудь. Юнги не знает, что на это сказать. Конечно, он мог бы это сделать, но... он не хотел. Он хотел позаботиться о Чонгуке, как о своем коллеге и технически подчиненном. Вот и все, что было тогда. Хотя по ходу дела это как бы перестало быть просто так. Вот почему они стоят здесь, обнявшись, и между ними почти нет расстояния. — Ты показался мне приятным человеком. Даже несмотря на то, что тебе не потребовалось много времени, чтобы начать быть крайне раздражающим, — говорит Юнги, и даже он сам слышит нежность в своем голосе. Он надеется, что Чонгук тоже это услышит. — Я старался изо всех сил. Спасибо, что заметил. Юнги смеется над тем, что только что сказал Чонгук, а также над тем, насколько то, что только что сказал младший, его совсем не злит. Может быть, он мазохист, может быть, Чонгук просто раздражает очень очаровательным образом. Может быть, это просто потому, что Юнги нравится он такой, какой он есть. — Скажи мне, — говорит Чонгук, наклоняя голову, как будто ему очень любопытно услышать ответ Юнги. — Изменило ли то, что я был чрезвычайно надоедливым, твое первое впечатление обо мне? — Начал ли я думать, что ты ужасен? Чонгук кивает. — Да, начал? — Ты знаешь ответ на этот вопрос. Если бы я считал тебя ужасным, я бы не сказал мистеру Ли, что хочу продолжать с тобой работать. Я бы не стал улыбаться, когда ты дразнишь меня. Я бы не позволил тебе поймать меня раньше. Меня бы сейчас здесь не было. Ты милый, и смешной, и забавный, и у тебя красивая улыбка, и красивые глаза, и мне нравится проводить с тобой время, и мне нравится смотреть на тебя. И ты очень надоедливый, и это мне в тебе тоже нравится. Чон все еще улыбается, когда Юнги заканчивает говорить, но в выражении его лица тоже есть какая-то серьезность, как будто он ловит каждое слово. Как будто эти слова много значат для него. Он хмурит брови, и это выглядит почти нетерпеливо, а может быть, и умоляюще. Ясно, что у него на уме есть что-то, чего он хочет, и слова Мина, должно быть, заставили его еще больше захотеть получить это. Итак, он наклоняется ближе, и его глаза полны звезд, и Юнги знает, что это не из-за маленькой настольной лампы, освещающей комнату, нет: эти звезды всегда в глазах Чонгука, когда Юнги смотрит в них. Они просто часть его, потому что он красивый, вдумчивый и добрый, и о чем бы он ни попросил, Юнги даст ему это. — Юнги, — шепчет Чонгук. Он смотрит на губы Юнги так, словно уже целует их в своем воображении, но пока не пытается сделать это на самом деле. Как будто он хочет, чтобы старший сделал этот шаг, сделал это движение. Как будто он хочет, чтобы его поцеловали. — Поцелуешь меня? Итак, Юнги целует его. Сначала он просто прижимает их губы друг к другу, сохраняя это мягким и почти целомудренным, позволяя Чонгуку решить, хочет ли он большего. Через короткое мгновение младший, должно быть, решает, что да, потому что он приоткрывает губы, и поцелуй легко углубляется, становится более интенсивным, более жарким. Это происходит так естественно, как будто они занимались этим годами, и Мину очень нравится это чувство фамильярности. Не думая об этом, он кладет руку на затылок Чонгука, чтобы притянуть его еще ближе, поцеловать еще крепче, и тихий стон, который Чон издает в ответ, ощущается едва ли не лучше, чем сам поцелуй. Это заставляет Юнги чувствовать себя таким взволнованным, таким нетерпеливым сделать что угодно, чтобы Чонгук снова звучал так же. Все вокруг них — комната, корабль, планета — просто исчезает. Разум Юнги, кажется, не в состоянии сосредоточиться ни на чем другом, кроме Чонгука и того, чтобы Чон был доволен. Он целует Чонгука в щеку, а затем оставляет несколько затяжных поцелуев на его подбородке, и младшему это очень нравится, если судить по его довольному вздоху. Юнги думает, что больше всего на свете он хотел бы стоять здесь или лечь и просто целовать Чонгука часами, слушая звуки удовольствия, которые он издавал бы. Юнги хочет быть причиной этого удовольствия, хочет нести ответственность за эти звуки. Он хочет дать Чонгуку так много, в этот момент и в будущем. Когда он опускается ниже и прижимается губами к шее Чонгука, даже не думая об этом, на этом все заканчивается. Чон выдыхает, но это больше не звук удовольствия. Юнги знает это, и он немедленно поднимает голову, чтобы посмотреть, в чем дело. Чонгук не выглядит испуганным, но ему действительно неловко, почти грустно, выражение его лица напряженное и серьезное, хотя его щеки все еще розовые от возбуждения. Когда он прижимает руку к собственной шее, как будто хочет прикрыть ее, Юнги хочется дать себе пощечину. «Конечно, ему некомфортно, что ты целуешь его прямо там, где—» — Дело не в тебе, — шепчет Чонгук прямо тогда. Может быть, он знает, что происходит в голове Юнги. Другой рукой он обхватывает запястье старшего в знак того, что не хочет, чтобы тот отодвигался. Его глаза сияют честностью. — Не думай так, дело не в тебе. Я просто— с тех пор, как это случилось, я не могу… Не имеет значения, кто это. Даже когда я был болен и наш врач осматривал мою шею, мне было трудно сидеть спокойно и позволять ей это делать. И ты ее знаешь, она милая маленькая старушка. Она совсем не похожа на того парня, который напал на меня. Но это было все еще… Так что дело не в тебе. Хорошо? — Ладно, все в порядке, — говорит Юнги. Это как рефлекс, как будто внутри него сейчас есть потребность успокоить Чона, заменив ощутимую похоть и влечение, которые он только что испытывал. Потребность дать ему знать, что все в порядке. Он нежно гладит Чонгука по щеке, по волосам, и ему действительно становится легче, когда он видит, как смягчается выражение лица младшего, когда Чонгук наклоняется к его прикосновению. — Что бы ты ни чувствовал, все в порядке. Мне так жаль. Все хорошо, Чонгук-а. Все в порядке. Кажется, Чонгуку нужно было услышать эти слова, это простое предложение, которое Юнги вкладывает в это каждой клеточкой своего существа. Он хочет, чтобы Чонгук всегда был в безопасности и счастлив, и он хочет, чтобы он знал, что ему нечего бояться, когда они вместе. Теперь, когда он знает, что Чонгук испугался не того, что он дотронулся до его шеи, а просто того, что к нему вообще прикоснулись, ему кажется, что ему уже позволено показать ему, как сильно он о нем заботится. Он снова обнимает Чонгука, осторожно, медленно поглаживая его затылок успокаивающими движениями. Это работает именно так, как он хочет: Чонгук расслабляется в его объятиях, позволяет себя обнять. Он тоже отпускает свою шею, как будто больше нет необходимости прикрывать ее, и обнимает Юнги в ответ. Он утыкается лицом в плечо старшего и вздыхает, и это звучит неуверенно, как будто он вот-вот расплачется, поэтому Юнги прижимает его крепче. Он думает, что переход от поцелуев с Чонгуком к объятиям и утешению Чонгука даже не кажется странным. Конечно, он предпочел бы, чтобы Чонгуку не приходилось иметь дело со всем этим, с воспоминаниями, болью, страхом, но в то же время глубоко в его сердце живет убеждение, что, в чем бы Чонгук ни нуждался, он даст ему это. В его мыслях нет ни намека на разочарование, ни капли раздражения. Он может целовать Чонгука и прикасаться к нему, он может вытереть его слезы, он может сказать ему, что все будет хорошо, он может слушать его глупые шутки и просыпаться слишком рано, чтобы позавтракать с ним, или просыпаться посреди ночи, если ему снится кошмар. Он может сделать все, что нужно Чонгуку. Это кажется большой мыслью, важным делом, но для Юнги это кажется маленьким, мягким и каким-то знакомым, каким был их первый поцелуй. Это очевидно. Что может означать, что все те месяцы, которые он провел, делая вид, что ему не нравится компания Чонгука, на самом деле были месяцами, которые он провел, обманывая себя. И это также может означать, что мысль о том, что он не хотел проводить свое свободное время с Чоном, тоже была нелепой, но это то, о чем он уже знает. Потому что сейчас он с Чонгуком, и ему это нравится, обожает, и, если быть честным с самим собой, он не хочет, чтобы это заканчивалось. Да, он действительно хочет, чтобы они поскорее покинули эту планету и вернулись к цивилизации, к его прежней жизни. Но он хочет делать все это с Чонгуком. Он хочет пойти с ним в ту забегаловку с лапшой, и он хочет гораздо большего. — Чонгук-а, — шепчет он. Он не хочет отпускать Чонгука и говорит тихим голосом, надеясь, что младший тоже не прекратит объятий. Ещё нет. — Да? — шепчет в ответ Чонгук, в его голосе слышны слезы. Но есть еще и любопытство, и Юнги сосредотачивается на нем. — Когда мы вернемся в город, ты пойдешь со мной на свидание? Знаю, что мы собираемся в ту забегаловку, но… Настоящее свидание. Ты позволишь мне пригласить тебя куда-нибудь? Юнги думает, надеется, что Чонгук скажет «да», но он действительно ожидает, что тот сначала посмеется или пошутит по этому поводу. Или после того, как он согласится. В любом случае, сейчас некоторые шутки кажутся неизбежными. Но после минутного молчания Чонгук поворачивает голову и целует Мина в щеку, и его руки на спине Юнги кажутся немного тяжелее, немного теплее. — Да, — говорит он. — Позови меня на свидание. Ладно, это— более чем нормально. Юнги хочется улыбнуться самому себе, от облегчения и радости. — Знаю милое местечко, где подают потрясающие блинчики, — говорит он вместо этого. — Звучит заманчиво. — Или... — Юнги колеблется, но он думает, что дать Чонгуку больше возможностей с самого начала - хорошая идея. Он также очень хочет готовить для Чона на настоящей кухне, по-настоящему, и наблюдать, как тот наслаждается блюдом, приготовленным его руками. Поэтому он говорит: — Или ты мог бы прийти ко мне домой, и я мог бы испечь для тебя блинчики. Или что-нибудь еще, что ты захочешь. — В самом деле? Ты будешь готовить для меня? Голос Чонгука на удивление тихий, вопрос полон надежды, и Юнги думает, что, возможно, младший ценит делиться домашней едой с друзьями и любимыми так же сильно, как и он сам. — Конечно, я бы приготовил для тебя. С удовольствием. — Это так мило. У тебя есть фартук? Юнги на мгновение задумывается над вопросом, чувствуя ловушку. — Нет? — Я куплю тебе один, хорошо? Держу пари, ты бы так мило смотрелся в фартуке. Голос Чонгука звучит так серьезно, что Юнги на сто процентов уверен, что прямо сейчас он улыбается, и он подозревает, что улыбка выглядит очень самодовольной. Но чтобы убедиться, он ослабляет объятия и убирает несколько прядей волос с лица Чона, чтобы лучше его разглядеть. Да, на его губах определенно играет легкая, милая улыбка, а в глазах сверкают счастливые искорки. Однако никакого самодовольства, что удивительно. Нос Чонгука немного покраснел, как и его глаза, так что ясно, что он плакал, но он смотрит на Юнги в ответ без колебаний, без сомнений. Юнги хочет заставить его улыбаться еще больше. — Какой фартук ты мне купишь? Скажи мне сейчас, чтобы я мог мысленно подготовиться к этому. На нем будут кальмары? Там будут маленькие улыбающиеся клецки? — О, мне нравятся улыбающиеся клецки, я посмотрю, смогу ли найти такие же. Или, может быть, тот, на котором написано: «Лучший капитан в мире» или что-то в этом роде? — Но ты не называешь меня «капитан»? — Это не значит, что ты не один из них. — На кухне? Какой смысл быть капитаном на кухне? Чонгук вздыхает, как будто он расстроен, что Юнги этого не видит. — Смысл в том, чтобы выглядеть мило и в то же время быть крутым. Потому что ты классный и симпатичный. Я пытался отразить это в этом гипотетическом сценарии фартука. — О, я понял. Тогда это очень мило с твоей стороны. — Значит, если я найду такой фартук, ты наденешь его? — Нет. — Юнги, — скулит Чонгук. Его глаза такие круглые, и они так ярко сияют, когда он пытается удержаться от громкого смеха. — Пожалуйста. Ради меня? — Я буду готовить для тебя, разве этого недостаточно? — Но это пища для тела, я прошу тебя надеть этот фартук как пищу для моей души. Мин разражается смехом прежде, чем успевает даже попытаться остановиться. Теперь он тот, кто собирается скулить. — О чем ты вообще говоришь, Чонгук-а? Чон улыбается ему в ответ, выглядя очень довольным собой. Это похоже на то, что он пытался рассмешить Юнги. Вероятно, так оно и было. Кажется, ему нравится это делать. — Я не знаю. Может, тебе стоит поцеловать меня еще раз, чтобы я заткнулся. Юнги на самом деле не хочет, чтобы Чонгук заткнулся, но приглашение слишком хорошее, чтобы его игнорировать, поэтому он все равно наклоняется и целует его, мягко, медленно, и наслаждается теплым чувством, которое наполняет его сердце, когда Чонгук целует его в ответ с тихим, удовлетворенным вздохом. «Это то, чего я хочу», — думает Юнги про себя. «Это все, чего я хочу, просто быть с ним. Просто чтобы он был рядом».День 8
Они стоят бок о бок рядом с закрытой грузовой рампой и наблюдают, как спасательный корабль медленно приземляется на приличном расстоянии от них, его серо-желтый корпус легко узнать. Почти неприятно видеть здесь еще один корабль, особенно такой большой, на этом мирном плато, но они рады, что он здесь. День снова ясный и солнечный, и Юнги оглядывается вокруг, видит бледное небо над их головами и серо-коричневую землю под ногами, и светло-серый горный хребет позади спасательного корабля, и он думает, что благодарен этой случайной планете за то, что она позволила им приземлиться и выжить на ней. Им могло бы повезти меньше, они могли бы умереть. Но эта планета оказалась гостеприимным хозяином, и Юнги очень ценит это. Чонгук переминается с ноги на ногу рядом с ним, и его пальцы касаются тыльной стороны ладони Юнги. Мин не может быть уверен, было ли это случайно или сделано специально, но он смотрит на Чонгука и думает, что тоже очень ценит его, во многих отношениях. Их глаза встречаются, и Чонгук улыбается ему, веселье ясно читается на его лице. Уже очевидно, что он собирается подразнить его из-за чего-то, еще до того, как он это скажет. — Ты выглядишь мило, но как будто вот-вот уснешь. Юнги думает, что смог бы, но сейчас он делает все возможное, чтобы не заснуть. Он прищуривается на Чонгука, просто чтобы заставить его улыбнуться еще шире. — Мы практически всю ночь разговаривали, ты не можешь меня винить? — Я не могу. Мне действительно понравилось с тобой разговаривать, — голос Чонгука становится тише, когда он произносит эти слова, как будто они важны и предназначены только для ушей Юнги, не то чтобы рядом с ними сейчас был кто-то еще, кто мог бы их подслушать. Его улыбка становится скорее теплой, чем удивленной, и он смотрит на Мина так, словно ничего больше не хотел бы, кроме как снова провести с ним такую ночь. Юнги улыбается ему в ответ, думая, что ему повезло, так чертовски повезло, что он даже не уверен, что об этом думать. Но он примет это и сделает все возможное, чтобы оценить по достоинству. — Да, мне тоже понравилось с тобой разговаривать, — говорит он таким же тихим голосом. Для него это тоже важно, и он не боится признаться в этом Чонгуку. Ему всегда нравилось разговаривать с ним, о чем бы они ни говорили, даже если он чувствовал сонливость или усталость. Но теперь их разговоры могут стать глубже, они могут затронуть некоторые вещи, которых никогда раньше не делали, раскрыться так, как не могли сделать в прошлом. Они даже могут обниматься во время разговора, и прижиматься к Чонгуку - это лучшая вещь в мире, по мнению Юнги. — Ты сможешь отоспаться, когда мы сядем на корабль, — говорит Чонгук. Он перекидывает свой рюкзак через плечо и поднимает рюкзак Юнги с земли, прежде чем тот успевает запротестовать. — Я позабочусь, чтобы тебя никто не будил по крайней мере десять часов, ты отдохнешь. — Звучит здорово, спасибо, — говорит Юнги. Пройдет пара часов, прежде чем они смогут взлететь и отправиться в обратный путь на свою базу, но обещание выспаться и присутствие Чонгука помогут ему справиться с ними. Он смотрит вниз и берет Чонгука за руку, точно так же, как он делал прошлой ночью, и они направляются к спасательному кораблю.