“My heart has made its mind up And I’m afraid it’s you. Whatever you’ve got lined up, My heart has made its mind up And if you can’t be signed up This year, next year will do. My heart has made its mind up And I’m afraid it’s you.” ― Wendy Cope, Serious Concerns
Т
“Абонент снова в сети”. Зрение расплывается, и почти физически могу ощутить, как мечутся зрачки, то сужаясь, то расширяясь, в попытке настроиться на яркий экран в темноте комнаты. В сети. Он в сети. Возможно, я всё ещё сплю, и сознание лишь подкидывает желаемое в мои сновидения, но даже если так, единственное, что я хочу - это услышать его. Подтягиваюсь чуть выше, подминая подушку лопатками и упираясь затылком в твёрдое изголовье кровати. Ещё раз читаю обнадёживающее сообщение и жму вызов этого самого абонента. Два гудка и… — Тим. Нет, не сон. Невозможно во сне прочувствовать все эти вибрации, что сводят с ума, что заставляют сердце биться быстрее, что жаждал услышать столько часов. — Арми, где ты был? Я столько звонил тебе! Ну вот, совсем же другое планировал сказать ему, когда дозвонюсь. Планировал сказать, как мне жаль за мои слова, и как сильно он мне нужен, и что совершенно точно люблю его. Планировал это, а начал с наезда. Прикрываю на секунду глаза и несильно стукаюсь макушкой о гладкое дерево, словно тем самым надеюсь перезапустить мыслительный процесс в правильном направлении. — Прости меня, Тимми, так получилось, что телефон сломался. Я думал, что прилечу, сразу же куплю новый и позвоню тебе, но сначала вылет задержали в Вашингтоне для дозагрузки, а так как рейс был частным грузопассажирским, то и здесь потом долго продержали на таможне со всякими проверками, поэтому в город уже выпустили ближе к ночи. В съёмной квартире стационарного телефона нет, поэтому пришлось ждать утра, чтобы рвануть в магазин к самому открытию. Тим, я чуть не рехнулся, ожидая, когда появится возможность поговорить с тобой. — Как это телефон сломался? — ну ведь это совершенно не важно, важно, что позвонил, важно, что не отвернулся от меня и говорит сейчас со мной, а я опять говорю совсем не то, что надо бы. Молчит несколько секунд, а я в это время слушаю шум улицы на заднем плане, шум очень далёкой от меня улицы, но когда начинает говорить, голос настолько близко, настолько обволакивает меня в тишине комнаты, что даже не верится, что нас разделяет сейчас целый океан. — Ударился об стену после не помню какой по счёту попытки дозвониться до тебя, — звучит неловко и стыдливо. Ситуация вроде бы совсем не располагает к веселью, но непроизвольно фыркаю, то ли усмехаясь, то ли просто выпуская часть воздуха, что вдохнул, а выдохнуть от державшего меня всё это время напряжения забыл. — После девятнадцатой. — Да, наверное, — задумчивая пауза, и мне бы самое время начать говорить всё то, что хотел, но то ли выпитое перед сном успокоительное притормаживает реакцию, то ли просто не проснулся ещё до конца, потому что Арми опережает. — Тимми, хороший мой, родной, если бы я только мог словами донести до тебя, как мне жаль, что я так поступил с тобой. В момент принятия решения, я был уверен, что тем самым уберегаю нас обоих от катастрофы, уберегаю нас от меня, мне казалось, что я не справлюсь, если ты начнёшь меня уговаривать остаться или тем более начнёшь искать способы уехать со мной. Звонить тебе из аэропорта было подло и трусливо с моей стороны, но я себе нарисовал какую-то идеалистическую картину и совершенно не подумал, не оценил, каким ударом это будет для тебя. — Я так испугался, что ты бросаешь меня. — Ни за что, Тимми, ни за что по своей воле я не оставлю тебя, — было бы настроение пререкаться, так обязательно ткнул бы ему в несостыковки слов и действий, но, во-первых, спорить нет никакого желания, а во-вторых, прекрасно понимаю, что он имеет в виду в более глобальном смысле, и меня это более чем устраивает. — Весь полёт и все часы после я с ужасом представлял, что ты действительно думаешь, что не нужен мне, что наши отношения для меня что-то незначительное, проходящее. Я правда не мог не лететь, и у меня сердце разрывалось, что так и не успел тебе сказать, как сильно я тебя люблю, — глаза, что до этого всё ещё сонно щурились, вдруг широко распахиваются. Я же не ослышался? Кто-нибудь, скажите, что тоже это слышали! — Я не скажу тебе, что влюбился в тебя с самой первой нашей встречи, я не скажу тебе, что сразу потерял сон и аппетит, грезя лишь о тебе, и даже сейчас, по прошествии столького времени, я не смогу назвать тот момент, тот день, когда ты полностью оккупировал мои мысли. Ты всегда был открытым и честным со мной, позволяя глубже узнавать тебя, и знаешь, что я в итоге могу сказать? Ты, Тимоти Шаламе, невероятный! И я совершенно точно, всепоглощающе и безвозвратно люблю тебя, — не вижу ничего перед собой, будто внутри выкрутили вентили, и топит глаза солёной водой, что неслышно прокатывается по щекам и, сорвавшись с подбородка, метит каплями футболку человека, который не просто делает меня счастливым, а который и есть моё счастье. Из носа течёт тоже, и приходится громко шмыгнуть, чтобы не превратиться в совсем уж слезливо-сопливое месиво. — Тим? — спрашивает настороженно, словно не знает, какой реакции от меня ждать. — А я облизывал твои сигареты, — признание в сокровенном равно что признание в любви, но по растерянному молчанию Арми понимаю, что только ещё больше запутал его. Глаза всё ещё слезятся, но одновременно с этим пробивает на дурацкий смех, от радости признания Арми и от нелепости своего. — В отличие от тебя я схожу по тебе с ума с момента нашего знакомства, стоило лишь заглянуть в твои глаза, услышать твой голос и всё, я пропал. Ты мне снился ночами, я пожирал тебя взглядом, мечтал о тебе, и поначалу я думал, что это лишь вожделение, физическое влечение и не более, но, Арми, я хочу с тобой всё - хочу просыпаться и первое, что видеть с утра, это твоё красивое, сонно-припухшее лицо, целовать твои восхитительно-мягкие губы, одновременно царапаясь о щетину, вырастающую с завидной регулярностью в отличие от моей, — слышу тихий смешок и прикрываю глаза от удовольствия, съезжая вниз на подушку. — Хочу вдыхать тебя. Мне кажется, ты даже не подозреваешь, как вкусно ты пахнешь, — сколько раз он шутил над моей маниакальной потребностью уткнуться носом ему прямо над подмышечной впадиной, там, где витой узор тату переходит с груди на руку. Уткнуться и просто дышать им. — Я тебе сказал, что это не только физическое влечение, но господи боже, как же я хочу тебя трогать! — Тимми, родной, прости меня, всё должно было быть совсем по-другому. Прости, что вынуждаю проходить все эти чёртовы испытания, когда единственное, что мне хочется, это делать тебя счастливым, — в его голосе столько отчаяния и боли, что руки непроизвольно сжимаются в кулаки от невозможности просто взять его голову, прижать к своей груди, и успокаивающе поглаживать, пропуская мягкие пряди сквозь пальцы. — Арми, ты стоишь любых испытаний. Если где-то впереди на горизонте будет маячить наша встреча, то я возьму эту цель в захват и буду двигаться к ней с непоколебимым упорством, только дай мне надежду, что мы увидимся, — конец предложения получается сжёванным от волнения, и не потому что боюсь услышать отказ, нет, теперь совершенно точно уверен, что такого не будет, больше не даёт покоя вопрос “Когда? Когда же это произойдёт?”. — Тим, тебе… — голос заглушается вдруг ворвавшейся в динамик телефона пронзительной сиреной, морщусь от обманчивости того, как близко она кажется. Арми продолжает, только когда кричащая машина удаляется на достаточное расстояние, чтобы не мешать нам слышать друг друга. — Тебе нужно закончить практику, сейчас это должно быть твоим приоритетом, и сделать это лучше в этой же больнице, потому что, во-первых, у тебя в наставниках действительно крутые специалисты, которые многое могут тебе дать, а во-вторых, они тебя уже знают, знают, на что ты способен, поэтому чем дальше, тем больше доверяют тебе самостоятельных процедур. Если же ты куда-то переведёшься, ты откатишься на несколько месяцев назад, начиная с нуля доказывать свою компетентность. Ну и в-третьих, Анна мне не простит, если ты сбежишь от неё, — слабая попытка разрядить ситуацию, но я настолько сосредоточен на главном, что просто не считываю шутку и продолжаю молча ждать, когда даст мне всю информацию. — Что касается меня… — пауза не более пары секунд, а сердце успевает отчеканить бешеное тра-та-та. — Боюсь, я никогда не смогу вернуться в Балтимор, и дело даже не в моих загонах, над которыми я обещаю тебе, Тим, я буду серьёзно работать, а в том, что ни спустя год, ни два, ни пять, последствия совершённого Александром не дадут мне нормально жить там. Всегда найдутся те, кто будет помнить эту историю и винить меня в произошедшем не меньше, чем брата. Хочу, чтобы мы могли жить без оглядки. — Арми, пожалуйста, скажи уже, чего мне ждать, иначе я с ума сойду! — возможно когда-нибудь я стану более терпеливым партнёром, но сейчас нервы просто не выдерживают. — Предлагаю тебе закончить практику в Балтиморе, я же этот год отработаю по контракту в MSF. В следующем феврале-марте тебе нужно будет подавать заявления на ординатуру, и я хочу попросить тебя рассмотреть госпитали в любых городах кроме Балтимора и Вашингтона. Я знаю, что это очень эгоистично просить тебя о таком, может быть, ты хотел и дальше продолжить работать в Больнице Джонса Хопкинса, но я просто не вижу другого выхода. Фыркаю, вспоминая бесчисленное количество раз за всю учёбу, когда я мечтал побыстрее свалить из этого города. — Ну да, я же не устаю признаваться в любви к Балтимору, к его серому небу и всем вариациям дождя, от мороси до снеголивня, — теперь очередь Арми ответно усмехнуться, припоминая все мои ворчания по поводу погоды. — И ты поедешь за мной в любой город, какой я выберу? — Да, мой хороший, в любой. Но скорее всего я вернусь в штаты раньше, чем у тебя пройдут экзамены, поэтому получится, что не я за тобой поеду, а ты приедешь ко мне. Как только ты определишься с местом, я займусь вопросом недвижимости, чтобы к твоему приезду у нас уже было своё место, наше общее жильё, Тимми. Сладостное и одновременно горькое ощущение, словно полную ложку каштанового мёда взял в рот, который растекается по языку, сначала балуя рецепторы насыщенной сладостью, - это я представил наш дом, в котором Арми встречает меня, но очень быстро сладость сменяется обволакивающей терпкой горечью от осознания, что до нашей встречи целый год, даже больше. — Больше года, — всё же вырывается вслух то, что болезненно царапает изнутри. — Знаю, любимый, — любимый-любимый-любимый - память прогоняет это обращение несколько раз по кругу и всё, я уже к нему привык и даже весьма зависим. — Послушай, если тебе нужно время подумать, то это абсолютно нормально, я пойму. Ну какой же дурак! Дурак, но такой любимый и самый нужный. Хочется громко возмутиться его словам, но вредный чёрт во мне диктует другое. — Да, возможно, мне стоит обдумать всё это ещё раз, — чёрт злорадствует над растерянным молчанием Арми, другая сущность во мне испытывает испанский стыд за незрелость поступка. Пошутили и хватит. — Боже, Арми, конечно я уверен в своём желании быть с тобой! — в утренней сонной тишине восклицание выходит чересчур громким. — Люблю тебя как никого и никогда, поэтому даже думать не смей, что я откажусь от тебя. — Хороший мой, — облегчённо, на выдохе. Бросаю быстрый взгляд на часы на экране телефона - через тринадцать минут сработает будильник, и, как бы мне ни хотелось обратного, мне придётся попрощаться с ним и собираться в больницу. Близость момента очередного расставания тяжестью ложится на грудь, поднимается к горлу и спирает дыхание до пощипывания глаз. Утро было уже поздним. Пробежка Арми задерживалась как минимум на полтора часа, потому что, проснувшись и в который раз поймав себя на мысли, какой же я счастливчик, что имею возможность просыпаться рядом с этим великолепным мужчиной, просто-напросто не смог его выпустить из своих объятий. Жадно дышать им, рецепторами языка сотый раз исследовать его татуировку, то лишь кончиком обводя элементы узора, то широким мазком метя его своей слюной, оседлать его сильные бёдра, поёрзать, чтобы наши мошонки притёрлись друг к другу, взять в полуобхват уже два полноценных возбуждения, и несдержанно выдохнуть от приятности их соприкосновения, наклониться чуть вперёд, усиливая давление, и начать движения, одновременно плавясь от жара его рук на своих ягодицах. Утро было уже поздним. Мы спускались по лестнице, Арми в спортивных трениках и худи, я как будто ещё сонный и со шлемом в правой руке. На площадке между вторым и первым этажом он резко развернулся и притянул меня к себе. Мы исступлённо целовались, не в силах насытиться друг другом, и губы самопроизвольно растягивались в улыбке прямо в поцелуй. Мы прощались тогда меньше чем на сутки, а получилось, что на долгие-долгие месяцы. Вовремя одёргиваю себя, чтобы не поделиться с Арми этим воспоминанием, не хочу, чтобы он лишний раз мысленно возвращался в тот страшный день. — Расскажи, где ты сейчас, — голос предательски хрипит, выдавая моё состояние на грани слёз, откашливаюсь и продолжаю более ровно. — Какие планы на сегодня и вообще на ближайшее будущее, знаешь ли ты, куда тебя отправят? — Если честно, я не имею ни малейшего понятия, где я сейчас, я вышел из квартиры, в первом попавшемся магазине сотовой связи купил телефон, и пока мы разговариваем, просто иду по улицам. Несколько минут назад свернул в тихий переулок, но оказалось, что там тупик, поэтому пришлось вновь возвращаться на оживлённую улицу. Кругом французская речь, которую я ни капли не понимаю, но успокаивает, что есть гугл-карты, которые доведут меня обратно до квартиры. — Вот тебе факт обо мне, который ты ещё не знаешь, - я вполне неплохо знаю французский язык, — и словно спеша доказать это, произношу. — J’adore quand ta bite me remplit, — лишь только заканчиваю фразу, как тут же становится стыдно, время пять утра, мой любимый человек на другом краю света, и мы не увидимся ещё очень и очень долго, а я, как озабоченный подросток, всё о членах. Утыкаюсь лицом в подушку, будто пытаюсь спрятаться от самого себя, но телефон всё также прижат к уху. — Я понял только первое слово. Так что ты обожаешь, Тимми? — Всё, Арми, проехали! — губы у самой подушки, и каждое слово возвращается дополнительным жаром на лицо. — Это была глупость. — Тимми, — вкрадчиво и маняще, заставляя волоски на затылке привстать от возбуждения. — Тебя, я обожаю тебя, Арми. Je t'adore mon amour. Смеётся и отступает. — Je t'aime, мой хороший. Когда этого совсем не хочешь, время летит невероятно быстро. По уху проходится вибрация телефона, оповещая о сработавшем будильнике, и приходится отстраниться, чтобы выключить его. В последующие несколько минут Арми сжато рассказывает, что сегодня у него назначена встреча с одним из кураторов, по итогу которой скорее всего станет понятно, в какую группу и куда его отправят, и что ему ещё необходимо проставить пару вакцин, а также, возможно, пройти химиопрофилактику от малярии, поэтому ближайшие пару недель он точно ещё будет здесь. Скинуть звонок оказывается до невозможности сложно. Оборвать связь, снова не слышать его. До холодного пота пугать себя, что он снова исчезнет, как только цифры перестанут отсчитывать длительность звонка. Читает мои мысли, или же чувствует то же самое, поэтому пытается успокоить. — Я сейчас заряжу телефон и буду весь день на связи, ты можешь звонить мне в любое время, Тимми. Давай, тебе пора собираться. Люблю тебя. Четырнадцать месяцев. Четырнадцать грёбанных долгих месяцев. Обратный отсчёт пошёл.Май
Т
Принять и свыкнуться с новой реальностью было непросто. Реальностью, где Арми только на экране смартфона, а ещё чаще лишь любимым голосом в динамике. Реальностью, где засыпаешь и просыпаешься один, и просыпаешься от противного писка будильника, а не от приятно-щекочущих прикосновений кончиков пальцев к сонной артерии. Реальностью, что вмиг поблёкла, и лишь ярким светом маячила где-то далеко впереди. — Ненавижу-ненавижу-ненавижу! — Саманта наносит не менее десяти пластиково-вилочных ударов по ни в чём не повинному яблочному пирогу, на что мы с Вэл инстинктивно и совершенно не сговариваясь чуть отодвигаемся от разъярённой подруги. — Тварина такая, знаете, что он доверил мне на сегодняшней операции? Подержать долбанный зажим! Вы, доктор Олссон, всего лишь ученик, и ваша задача смотреть и запоминать, — очень похоже изображает скрипучий голос доктора Морец, пятидесятидвухлетнего детского хирурга с повадками и взглядами столетнего старца, которого экстренно взяли после ухода Арми. — Ненавижу! — кондитерскому изделию достаётся финальный тык четырьмя зубьями. — Как же я скучаю по доктору Хаммеру, — Вэл, которая узнала обо мне и Арми не так давно, кидает на Саманту испепеляющий взгляд, та же, в свою очередь, переводит виноватый на меня. — Прости, Тим, знаю, что тебе тяжелее всех, но не думаю, что если все вдруг сделают вид будто доктора Хаммера не существует и перестанут его упоминать, тебе станет легче. — Всё нормально, Саманта, можешь говорить о нём сколько угодно, мне бы и не хотелось, чтобы все вдруг забыли о нём. — Я же, можно сказать, именно из-за него и выбрала детскую хирургию, увидела, как можно работать, как он общается с ребятами, с персоналом, и поняла, что хочу так же. Он ведь по-настоящему учил, всё всегда пояснял, и уже многое доверял делать самой, а сейчас я будто вернулась в самое начало практики. Доктор Филбин говорит, что Морец это временное решение, и что сейчас ведутся переговоры с несколькими другими специалистами, но вдруг нет? Я тогда, наверное, поменяю направление, пойду в общую. Теперь очередь Валери выставить вперёд пластиковое оружие. — Даже не смей! Доктор Хейс моя! — Она наша общая мать-покровительница, и если ты её младшенькая, это не значит, что она тебя должна больше всех любить, — Саманта дразняще показывает язык, и ситуация один в один начинает напоминать спор в песочнице. Скорее всего, чтобы оставить в данном вопросе последнее слово за собой, она резко переводит разговор на меня. — От Арми нет новостей? — Нет, пока там же, работает в операционном центре MSF в Париже, но есть все предпосылки, что в итоге его направят в такой же центр в Барселоне, так как он отлично знает испанский язык, — и я, блять, готов все пальцы в кресты завязать, лишь бы так и вышло, потому что начитался за последние пару недель о работе “врачей” в горячих точках, и волосы дыбом встают от осознания, сколько всего страшного в мире происходит, и в каком безопасном пузыре по факту живём мы. — Обещал сообщить сразу же, как станет известно, — договариваю фразу, наблюдая, как здоровенный Крис, любитель ломать и вправлять кости, с хитрой улыбой старается бесшумно подкрасться к Саманте со спины. Склоняется у самого её уха, а меня вдруг начинает беспокоить вилка в руке подруги и её возбуждённое состояние. — Крошка моя, а чего это мы прохлаждаемся, будто лекция по позвоночно-спинальным травмам не для вас? Вздрагивает, резко разворачиваясь, но хотя бы не пытается напасть. — Крис, какого чёрта? У меня чуть сердце не остановилось! — Детка, тогда бы я сделал тебе непрямой массаж сердца, а заодно бы уже пожамкал твою грудь. — Придурок, — стукает его по голове, но как-то уж нежно. Понимающе переглядываемся с Вэл, совсем недавно имея спор на тему, будут ли эти двое когда-нибудь вместе. Я больше склоняюсь к тому, что да, Валери же считает, что им суждено только долго и тесно дружить, что Крис до седых висков останется неисправимым соблазнителем, а Саманта встретит своего мужчину, который будет скорее всего старше её и с противоположным темпераментом. — Давайте, подъём! Стивен уже места нам занял. В который раз ловлю себя на мысли, как же мне повезло с людьми, окружающими меня.Лето
Т
Со стоном переворачиваюсь на спину и, морщась от мышечной боли, закидываю ноги на изголовье кровати. — Тимми, пощади, моё тело очень однозначно реагирует на твои стоны, а мне ещё на дежурстве быть три часа. Телефон держу на вытянутой вверх руке, единственной части тела, которая на удивление не болит после вчерашнего. Смотрю на загорелое лицо Арми, на отросшие и выгоревшие под испанским солнцем волосы, на глаза, ставшие ещё ярче в контрасте с бронзовой кожей, глаза, в которых всегда столько любви, нежности и одновременно вожделения, что у самого низ живота наполняется теплом и опускается в пах возбуждающей щекоткой. Но у него дежурство, а у меня подготовка к промежуточному экзамену, поэтому опускаю вторую руку и чуть сжимаю через шорты член, давая понять, что не время. — Это всё Райан виноват! Знаешь, думаю, он имел бы большой успех в сетевом бизнесе, у него просто необычайный талант затягивать людей в свои авантюры, причём так, что ты это понимаешь уже полностью втянутым. Вообще, как-то незаметно все близкие друзья Арми вошли в мою жизнь, и только по прошествии какого-то времени я понял, что он определённо приложил к этому руку. Сначала Ник и Дри затащили меня на их совместные посиделки, где они собирались объявить всем о том, что ждут ребёнка. На той же встрече Тайлер пригласил меня на празднование своего дня рождения. Эштон, под предлогом, что сам с Мо напрямую никогда не общался, сделал из меня связующее звено по вопросам доставки бесплатного неликвида стройматериалов в приют, а после уже мог просто кинуть мне, например, фотку карликовой лисицы, случайно заглянувшей в его новый отель в пустыне Мохаве, и будто невзначай поинтересоваться, как у меня дела. После долгих уговоров и заверений, что со мной всё будет хорошо, Дри всё же переехала к Нику, но с условием, что хотя бы раз в неделю я должен буду приезжать к ним в гости, поэтому теперь мы с Ником частенько ковыряемся в мотоциклах в его гараже. Перебирать масляные железки мне совершенно неинтересно, а вот снять защитный чехол с мотоцикла Арми и в который раз провести пальцами по его элементам цвета самой чёрной ночи очень даже. Ник несколько раз намекал, что я могу взять его и прокатиться, если хочу, но мне почему-то не хотелось, хотелось видеть только одного человека за рулём этого зверя. Как меня Райан завербовал в атлеты, я не понял. Просто в один момент очнулся посреди парка бегущим с красной рожей и сбившейся дыхалкой, а этот демон абсолютно ровным тоном рядом вещал, что со временем будет легче. — Нет ему веры больше нисколько! — продолжаю ябедничать. — Изменил вчера маршрут пробежки и будто невзначай в какой-то момент такой: “О, так это же мой зал! Давай зайдём, покажу тебе всё.” И показал, чтоб ему пусто было, показал так, что я теперь ни ходить не могу, ни на байк без кряхтения забраться. На прогулке с Роком сегодня статус увечного был явно не за псом. Арми забавляет моё нытьё, а я рад видеть его улыбку. — Он мне вчера прислал твоё фото на скамье, пока ты делал упражнения на мышцы спины. У тебя там такая задница, — понижает ощутимо голос, а у меня мурашки резвятся уже по всему телу. — Такая напряжённая, сжавшаяся. Не смог отказать себе пофантазировать, как трахнул бы тебя прямо в таком положении. Стянул бы шорты с трусами до самых щиколоток, ноги развёл максимально на сколько хватило бы резинки, и начал бы покрывать всего поцелуями, начиная с подколенных ямок. Поднимался бы всё выше и выше, и когда я добрался бы до ягодиц, ты бы уже полностью расслабился и обмяк, свешиваясь вниз головой, и тогда началось бы самое приятное, — сглатываю громко, так, что наверняка слышит это, и жду продолжения. — Перитонит. Причины развития и классификация по локализации. Несколько секунд до меня не доходит смысл последних слов, а потом чуть телефон себе не роняю на лицо от возмущения. — Арми, так нельзя! Доведи начатое до конца! — голос срывается на высокие ноты. — Обязательно, любимый, но только после того, как ты сдашь экзамен. Ты же сам в самом начале разговора сказал, что тебе нужно, чтобы я тебя погонял по вопросам. Смотрит так невинно, будто и не собирался использовать свой язык в крайне похотливых целях. — Бесишь! — Знаю, сладкий. Так что насчёт перитонита?Осень
Т
Ненавижу осень. Эту осень ненавижу вдвойне. Каждый день повторяющаяся рутина - работа, которая она же учёба, и дом. И если в больнице чувствовался какой-то прогресс, движение, в связи с возросшим к нам, интернам второго года, уровнем доверия, а соответственно и количеством задач, то дома изо дня в день всё было неизменно: приехать, принять душ, переодеться в домашние штаны и футболку, проверить холодильник на наличие съестного, в который раз пообещать себе не лениться готовить нормальную еду, после чего поставить в микроволновку разогреваться остатки вчерашней пиццы, заварить чай, и со всем этим “изобилием” устроиться в постели с ноутом, вычитывая необходимую информацию по тому или иному диагнозу, перед сном написать Арми, как прошёл мой день, и пожелать ему доброго утра, иногда дождаться его ответного пожелания спокойной ночи, но чаще прочитать его, только когда у него уже время близится к полудню. Все мои ожидания, что мы будем каждый день созваниваться по видеосвязи и трещать часами обо всём подряд, рассыпались в прах. У Арми был совершенно нестабильный график, при котором его могли выдернуть в госпиталь в любой момент, в связи с чем вычислить заранее время, когда мы будем оба точно свободны, было практически нереально. К тому же исследовательская работа, в которую меня втянула доктор Палуцци под предлогом, что это будет жирным плюсом к анкете при подаче заявления в ординатуру, тоже сжирало значительную часть моего времени и сил. Поэтому чаще всего нам приходилось обходиться коротенькими созвонами, а ещё чаще лишь перепиской, в которой я настоятельно рекомендовал Арми пользоваться голосовыми сообщениями, чтобы в любой удобной ситуации, будь то на нашем месте на крыше во время перерыва, на прогулке с Роком или же в кровати перед сном, слушать с упоением его волшебный голос, даже если вещал он о совершеннейшей ерунде. Как же сложно! Как сложно ждать нашей встречи, особенно когда каждый день похож на предыдущий и, по ощущениям, сливается в один бесконечно длинный. Хочется перемен, изменений, чтобы разорвать временную петлю и вырваться из осенне-серого “дня сурка”. Обычно не очень отзывчивая Вселенная в этот раз услышала мой внутренний призыв и решила сделать так, как я прошу, - дать мне перемен. Был ли я им рад? Конечно, нет. Четверг, не сговариваясь, стал у нас днём тишины. По четвергам Арми встречался с психологом, после чего ему нужно было время, чтобы переработать, осознать и принять всё, что они обсудили на сеансе. Поэтому в этот день обычно мы приветствовали друг друга утром по моему времени и в обед - по его, а после связывались уже утром следующего дня. Ближе ко времени моего будильника Арми писал, есть ли у него возможность созвониться, и если да, то я, забив на утренний душ и завтрак, минут пятнадцать, а иногда и все двадцать, болтал с ним ещё из кровати. Вот и в очередную пятницу, проснувшись и увидев от него сообщение, я нажал на него в радостном предвкушении разговора с любимым, но ожидания не оправдались. “Летим в Турцию. Не переживай за меня. Буду писать по возможности.” Пробежавшись по сообщению несколько раз и не получив никаких ответов на свои вопросы, первое, что я сделал, позвонил Арми, но абонент оказался вне зоны действия сети все три раза, что я набирал. После всех неудачных попыток, я ещё раз изучил сообщение и увидел, что оно было отправлено ещё четыре часа назад. И уже тогда я полез в поисковик, вводя запрос “Турция происшествие”, на что вылетело сотни ссылок с новостями о сильнейшем землетрясении на юге страны. Каждый новостной портал вещал одну и ту же информацию: место эпицентра, магнитуду и наличие огромных разрушений, а соответственно и жертв. Арми в сети так больше и не появлялся, и все заметки о том, что в данном регионе наблюдается крайне нестабильная связь, так как многие вышки сотовой связи разрушены, ни черта не успокаивали, ведь это означало, что он находится в самом средоточии катастрофы. Только через несколько часов нам с Ником удалось узнать через доктора Вествика, что с Арми всё в порядке, что их бригада благополучно долетела и сейчас работает непосредственно на местах разбора завалов, что сотовой связи действительно нет, и все коммуникации пока что происходят только через руководителя направления через спутниковую связь. Выдохнуть получилось лишь отчасти, потому что в последующие пару суток постоянно поступали новости о новых, не таких сильных, но всё же тоже достаточно серьёзных, повторных толчках. Сказать, что я переживал - ничего не сказать, больше двух дней в голове накручивались самые страшные представления, эмоции скакали от дикого беспокойства за Арми до бессильной злобы на него, что заставляет проходить меня через всё это. Поэтому, когда в ночь с воскресенья на понедельник, наконец, раздался звонок от него, я до последнего не знал, нападу на него с обвинениями или любовностями, но увидев на весь экран смартфона лицо любимого человека, лицо, заросшее длинной щетиной, лицо с тёмными кругами под глазами, глазами, которые прямо сейчас улыбались мне, улыбались для меня, хотя за последние дни, наверняка, видели много страшного, мне не оставалось ничего, кроме как в не счесть который раз признаться ему в любви. Только почти через месяц Арми вернулся в Барселону, и я ощутил, какой же кайф, когда всё спокойно, скучно и рутинно.Зима
Т
Живая ненавязчивая музыка, не мешающая вести разговоры, красиво оформленный зал, красивые люди кругом и вкусная закуска, а я мысленно веду обратный отсчёт, когда уже смогу сбежать отсюда. — Ещё пятнадцать минут и я сваливаю, — вскидываю удивлённый взгляд на Криса. Оказывается, я не одинок в своём желании. — Вообще не понимаю, какой смысл загонять практикантов на такое мероприятие, — бурчит недовольно и пытается хоть немного ослабить узел галстука. — Чтобы вы, молодые и красивые, разбавляли основную массу уже не очень молодых и не настолько привлекательных докторов, — доктор Палуцци, очаровательно улыбаясь, выныривает из-за спины Криса. — Ну, это точно не про вас, могу с кем угодно поспорить, вы здесь самая красивая и эффектная, — и тут мы с Крисом вновь солидарны. — Спасибо, доктор Маккензи. Кстати, вас искал Майк Майерс, хотел с кем-то вас познакомить. Как бы Крис ни пытался показать, что вполне хорошо ладит с доктором Майерс, всё же любое дополнительное общение с ним было сродни испытанию, поэтому удалялся от нас друг с негромкими проклятиями. — Бедолага, — искренне сочувствую ему. — Ничего, вам совсем немного осталось мучиться с нами, полгода и отправитесь каждый в свободное плавание. И как раз об этом, — поворачивается полностью ко мне. — Ты почитал о той больнице, которую я тебе рекомендовала? — Да, программы там действительно интересные, и финансирование, о каком можно только мечтать, — чувствую, как висок накаляется от пристального взгляда одного конкретного человека, человека, встречи с которым весь вечер старательно избегаю. — Но я пока не решил, есть ещё интересные варианты в Бостоне, Нью-Йорке и Чикаго. Анна лишь кивает, давая понять, что не собирается насильно продавливать свой вариант, а я, на долю секунды расслабившись и забывшись, машинально кидаю взгляд чуть вбок и тут же цепляюсь за ответно-направленный, красивый, но лично для меня неприятный, а если быть честным, то пугающий. Стоит в компании каких-то людей и даже вроде бы ведёт заинтересованную беседу, но когда наши взгляды пересекаются и на пару секунд задерживаются друг на друге, он делает лёгкое движение головой, приветствуя именно меня, в этом нет никаких сомнений, и мне приходится сделать то же самое в ответ. Моргание, и он уже вновь увлечён беседой. Актёр, что ещё скажешь. Анна прослеживает мой взгляд и удивлённо вскидывает бровь. — Он знает? Отвечаю с лёгким вздохом. — Он знает, что я знаю. Я знаю, что он знает, что я знаю. — Арми ему рассказал? — Да, они списываются изредка, типа отчитаться “жив-здоров” и всё такое, а тут Хэл написал ему, что будет снова на вечере в больнице, и Арми посчитал, что будет неправильно, если Хэл не будет знать о том, что кто-то ещё знает его секрет. Ну а в контексте всё равно всплывёт вопрос, кто я такой, поэтому Арми спросил у меня, можно ли рассказать обо мне Хэлу. Ну а я в целом за то, чтобы все знали, что мы с Арми вместе. Так что теперь мы все всё знаем, — лишь краем глаза вновь окидываю приглашённую звезду и возвращаюсь к Анне. — Не понимаю, зачем он продолжает сюда ездить, — звучит с обидой и по-детски, но понимаю это, когда фраза уже вылетела. — Может, потому, что он действительно неплохой человек и хочет помогать, ведь он не только вносит денежные суммы, но и сам лично привлёк ещё несколько новых спонсоров для больницы, — окидывает меня подозрительно-изучающим взглядом. — Подожди-ка, так ты поэтому не хочешь рассматривать больницу в Лос-Анджелесе? Ты думаешь, что там Хэл попробует отбить у тебя Арми? Не так чтобы я плотно думал об этом, но такой страх во мне определённо присутствует. — Во-первых, я не отказываюсь рассматривать вариант этой больницы. Во-вторых, я полностью доверяю Арми и верю в нас. В-третьих, я совсем не знаю Хэла и без малейшего понятия, что можно от него ожидать, — последнее предложение будто признание своего бессилия. — Тим, я всегда относилась к Хэлу с некоторым непринятием, потому что меня расстраивало, что Арми с ним теряет время, потому что сразу было понятно, что их отношения без будущего. Но если говорить о нём, как о человеке, то ни разу он не проявил себя как-то нечестно или подло. Возможно, у него остались чувства к Арми, но даже поэтому, именно поэтому, он не станет рушить его нормальные, имеющие перспективу отношения ради своих скрытых желаний. — Спасибо, мне правда было важно это услышать, а поговорить об этом мне больше не с кем. — Услышь такое Арми, он бы определённо разозлился, — хмыкаю, представляя, что так и есть. — Я серьёзно, Тим, ты можешь поговорить с ним о чём угодно, о любых своих сомнениях, Арми сам сейчас учится этому, но если ты начнёшь умалчивать что-то от него, скрывать, то в итоге ни к чему хорошему это не приведёт. — Я знаю, правда, я обязательно с ним поговорю, просто не хотелось грузить его своими дурацкими переживаниями. — Ага, один тоже не хотел делиться своими переживаниями, теперь торчит на другом конце света. Наверняка, уже меня в испанском перегнал, подлюка, — приобнимает меня за плечи и утягивает в сторону бара. — Пойдём, выпьем шампанского за здоровье нашего супермужчины, а после сделаем какое-нибудь прикольное фото для него.***
Только выйдя из палаты, понял, насколько перенервничал. Все внутренности вибрируют, норовя полностью опустошить мой желудок в ближайшую урну, а улыбка на лице до боли широкая. Ник точно меня прибьёт, вот точно-преточно прибьёт меня, но ничего не могу с собой поделать и уже вытягиваю телефон из кармана. На третьем гудке отвечает любовь моя. — Тим? Что случилось? — по голосу слышно, что спал, и всё равно моментально начинает переживать за меня. — Арми, любимый, наша девочка родилась, Люси родилась, — тишина в трубке, и кажется, будто не услышал меня. — Арми? — Сейчас, мой хороший, дай мне минутку, — опускаюсь на одно из сидений у стены, слушаю его дыхание, неровное, и это оказывается спусковым крючком для моих собственных слёз. Плачем, всхлипываем, смеёмся, потом смеёмся ещё, но уже над собой, над тем, какие мы два сентиментальных дурака. — Как всё прошло? Как Дри? — Всё отлично, никаких осложнений не было, Дри бодрячком, с ней сейчас Ник. Малышка родилась весом 3320 граммов, 53 сантиметра. — Высокая, вся в родителей. — Ага, кстати, об одном из родителей… Он сейчас явно решит тебе тоже позвонить, не мог бы ты изобразить удивление, когда услышишь новость? Иначе, боюсь, мне несдобровать. Смеётся, и я так счастлив сейчас. — Прости, родной, но в нашей, сегодня увеличившейся, семье не врут. Придётся тебе отвечать за свою несдержанность. — Чёрт, но зато ты точно будешь знать, что я любил тебя до последнего вздоха. — Не драматизируй, уверен, что обойдётся без жертв, — и уже намного тише. — Жаль, что я сейчас не рядом с вами. — И мне, любимый. Ничего, осталось совсем немного.Весна
А
— Ты окончательно принял решение? — Да, я приму приглашение больницы Санта-Моники, там действительно интересная и перспективная для меня программа. К тому же, всегда хотел попробовать пожить в вечном лете. Выглядит вроде бодро и улыбается, но грусть в глазах сложно не заметить, и, думаю, знаю причину её. — Из-за бабушки расстроен? Пожимает слегка плечами. — Немного. Знаешь, так здорово было снова побыть с ней рядом, в её небольшой квартирке, окунуться в это детское чувство дома, когда буквально всё, от запахов до тактильных ощущений, возвращает тебя на много-много лет назад, когда не было никаких забот, а одно сплошное веселье. Я, если честно, больше склонялся к Нью-Йорку из-за неё, чтобы быть рядом, но она легко меня раскусила, завела долгую речь о том, что я не должен под кого-то подстраиваться, что должен строить свою жизнь и свой дом так, как хочу именно я. А я хочу работать в Санта-Монике, хочу, чтобы у нас был хоть крошечный, но свой дом, а не бетонная коробка в высотке, чтобы там был задний дворик, окружённый зеленью, где Рок мог бы гулять, пока мы на работе, хочу, чтобы ты ходил по дому без футболки, а лучше вообще без одежды, чтобы я мог щупать тебя всего, целовать, татуировки твои грёбанные изучать заново, — с рыком падает головой на стол, так, что на экране лишь макушка с уже отросшими кудрями. — Я так давно не прикасался к тебе. Как же хочется протянуть руку и зарыться в его тёмные локоны, подушечками пройтись по коже головы, чувствуя, как с щекоткой пробегают волоски между пальцами. Как же хочется расцеловать всё его лицо, каждую веснушку, родинку, нос его до невозможности любимый, губы, к которым стоит лишь приблизиться, как они приоткрываются в приглашении. Прикрываю глаза, а руки сжимаются в кулаки от досады, что невозможно это всё сделать прямо сейчас, прямо сейчас сделать его счастливым, а заодно и себя. — Три месяца, мой хороший, через три месяца мы будем рядом. У тебя сейчас начнётся подготовка в экзаменам, у меня поиск дома и работы, время пролетит очень быстро. — Как думаешь, у тебя не будет проблем с работой? — Лос-Анджелес огромный город, там десятки крупных клиник и сотни более мелких, уверен, без работы я не останусь. — Хорошо, — смотрит на меня с экрана, и на лице растягивается мечтательная улыбка. — Даже не верится, что через три месяца мы встретимся. — Я жду этого больше всего на свете, Тимми.Встреча
А
Теперь уже точно увидимся. Теперь уже точно в самолёте, который прямо сейчас несёт его ко мне на огромной скорости. Теперь уже точно, хотя должен был ещё вчера. Должен был прилететь вчера, но меньше чем за час до вылета, позвонил и, почти плача, сказал, что не прилетит. Я думал, у меня сердце от страха, что он передумал, остановится. Оказалось, что на рейс не пустили Рока, потому что во всей толстенной кипе его медицинских документов и справок не оказалось той, что объясняла бы, почему все его бока усыпаны десятками металлических шариков. Справку сделали, билеты на новый рейс были куплены, и теперь они летят сюда, а я, ровно как и вчера, брожу по нашему дому, проверяя всё ли в порядке и на своих ли местах, и жутко мандражирую, что Тиму может не понравиться этот дом. Он наотрез отказался участвовать в выборе дома и даже смотреть фото уже купленного, объясняя это тем, что он мне полностью доверяет и что хочет, чтобы для него это было сюрпризом до самого последнего момента. Мне же остаётся надеяться, что сюрприз окажется для него приятным. Неделю назад, когда в гости на выходные наведались Анна с Энтони, и я с ними поделился своими переживаниями, мне на трёх языках с применением не только цензурной лексики было объяснено, что загоняюсь я зря, и что дом действительно великолепен. Пятый раз за последние пять минут кидаю взгляд на часы, и, к сожалению, выезжать в аэропорт всё также только через два часа. Да господи-боже, как не сойти с ума от этого мучительного ожидания!?***
Самолёт приземлился тридцать минут назад, и все тридцать минут усиленно слежу за каждым, кто выходит из зала прилёта. Когда глаз цепляется за хаос кудряшек, торчащих из-под бейсболки, уже точно знаю, что это он. Как на автопилоте двигаюсь к нему, а он начинает оглядывать зал с противоположной стороны, поэтому, когда поворачивается ко мне, я уже почти вплотную. Успевает лишь удивлённо охнуть, прежде чем сгребаю его в объятия. Таким тонким и хрупким кажется в моих руках, и не могу понять, был ли таким или изменился. Не обнимает меня совершенно, одной рукой удерживая поводок с разволновавшимся псом, второй же намертво вцепившись в ручку чемодана, словно там всё самое дорогое. Не обнимает меня совершенно, но носом и подбородком тычется мне в шею, размазывая по ней мой пот и свои слёзы. Отпустить его почти невозможно, но желание посмотреть на него, увидеть всего, пересиливает, поэтому размыкаю кольцо рук и чуть отклоняюсь, заглядывая в лицо. Я так сильно по тебе скучал. Я ждал нашей встречи. Прости меня. Я люблю тебя больше всего на свете. Я так счастлив, что ты выбрал меня. Или хотя бы просто - привет. Многое можно было бы сказать, но мы просто улыбались, плакали и смотрели друг на друга, пытаясь осознать тот уровень счастья, что нам привалил. Рок, наконец, осознав, кто рядом с ним, начал нетерпеливо поскуливать, ожидая, когда и ему уделят должное внимание. Опустившись на колени, беру его здоровенную голову в обе руки и прижимаюсь своим лбом к его, как делал много раз до этого, и как много раз до этого, его задница при этом выписывала радостные восьмёрки, со всей дури периодически врезаясь в ногу Тима. Поднявшись на ноги, ещё раз обнимаю его, просто чтобы перепроверить, чтобы ещё раз убедиться - не сон. Целую возле уха и произношу почему-то охрипшим голосом. — Поехали домой. Не произносит ничего и только кивает, подбородком утыкаясь в ключицу.Т
Не справляюсь. Кажется, просто не выдерживаю этого счастья. Режет глаза, болит живот, мутит, и такое чувство, что могу в любой момент в голос разрыдаться, одновременно выблёвывая весь самолётный обед. Как представлял я: лишь только дверь нашего дома за нами захлопнется, мы накинемся друг на друга, будем нетерпеливо срывать одежду, целоваться, лапать друг друга всюду, докуда дотянутся руки, Арми разложит меня на первой же подходящей плоскости, закинет себе на плечи мои ноги с всё ещё болтающейся штаниной на одной из них, и будет трахать меня до потери голоса, а после продолжит ещё, пока не прорежется новый. В реальности же голос пропал сразу, как я его увидел, в машине было не лучше - я просто вцепился в его свободную от руля руку, кажется, пытался реагировать на какие-то его фразы, кивал невпопад, и в целом вёл себя как ненормальный. Увидев, где нам предстоит жить, сомнения, что всё это взаправду, только усилились, и только всё также сжимаемая в моей руке рука Арми давала какое-то заземление и чувство настоящести. Рок, получив свободу от ненавистного поводка и бегло обнюхав пару углов, умчался через гостиную в сторону заднего двора, меня же повели на экскурсию по всему дому. Дом был одноэтажным и снаружи выглядел обманчиво простым, но одно его расположение на холмах уже говорило о совсем не простой цене такой недвижимости, к тому же внутри он оказался очень просторным, с тремя спальнями, большой гостиной с камином, кухней и невероятно красивым и зелёным задним двором, дальней стороной упирающимся прямо в отвесную стену холма. Уверен, что чувствует моё волнение, хотя бы по жутко вспотевшей и дрожащей ладони, которой я вцепился в него. Чувствует и не давит, давая мне время привыкнуть, а мне очень стыдно за себя, стыдно, что не могу прямо сейчас сказать ему, как мне здесь нравится, ведь вижу же, как он переживает. Я ему скажу, обязательно скажу, но позже, когда успокоюсь, когда рассосутся все комки в горле и нутро перестанет вибрировать. — Налить тебе воды? — заводит на кухню и усаживает на стул, как немощного. Киваю и отворачивается от меня к шкафам. Пока достаёт стакан, стучит лёд о стеклянные стенки, льётся вода, обвожу взглядом совершенно новое для меня место, и задержавшись взглядом на одной детали, понимаю, - это наш дом. Черёмуховый сироп. Ещё запечатанная бутылка моего любимого сиропа стоит рядом с кофемашиной. А в памяти его слова: “Хочу, чтобы тебе было вкусно”. Подскакиваю со стула и, не дав ему возможности обернуться, утыкаюсь лбом ему прямо в седьмой позвонок, в руках оказывается столько силы, что явно переусердствую, но не могу сжимать его слабее. — Никогда, слышишь, никогда больше не оставляй меня! — и здесь всё, и боль утраты, и исцеление, и будущее, где только вместе. Пытается ответить, но только ещё крепче сжимаю на нём тиски своих рук. Мне не нужны его извинения или обещания, мне просто надо, чтобы он больше никогда-никогда со мной так не поступал. Носом прохожусь по футболке между лопатками сверху вниз и обратно. Ткань впитывает капельки пота, собравшиеся вдоль позвоночника, глубоко вдыхаю их, словно надеюсь вытянуть из волокон, и этот запах будто отрезвляет меня. Это же мой Арми! Мы наконец-то рядом. Мы в нашем доме. А где-то там за окном бегает наша собака. Прямо сейчас мои пальцы оглаживают его крепкую твёрдую грудь, и нам ничто не мешает заняться сексом, не по видеосвязи, не секстингом, а самым настоящим, когда можно трогать, целовать, вылизывать, вдыхать друг друга. Осознание этих возможностей невольно вырывается из меня протяжным стоном, и бёдра вжимаются теснее в желанное тело. Он быстрый и очень сильный - вмиг разворачивается ко мне лицом, таранит собой, и приподняв над полом, впечатывает меня всем своим телом в стену, и только после соображаю обхватить его ногами. Сминает губы с напором, и оказывается, что целуемся в первый раз с момента встречи, вот дураки. Губы горят, и хочется ещё большего. Вдавливает меня в стену, а я вспоминаю, как схожу с ума от превосходства его физической силы, и чувствую, как влажное пятно растекается по трусам в районе головки. Бёдрами удерживает меня у стены, руками же пытается усмирить мои отросшие волосы, убирает их наконец с лица, и заглядывает в мои глаза своими пронзительно-гипнотизирующими. — Сокровище моё, самое-самое драгоценное, — губами по всему лицу, а я не знаю, как можно любить его ещё больше. Не понимаю, что со мной, может участь моя такая сегодня - всё портить, но вместо того, чтобы промолчать, как делал это уже сегодня слишком долго, выдаю совсем не то, что надо бы. — Арми, любимый, мне надо в душ, я с псиной больше суток почти в обнимку провёл. Смотрит сначала удивлённо, а потом заходится гортанным заразительным смехом. — Обожаю тебя! — прячу лицо ему в подмышку, потому что немного стыдно и одновременно невероятно хорошо. — Тимми, можно я сам тебя помою? — на самое ухо и уже без намёка на весёлость. — Да, пожалуйста, — притягиваю его к себе для всего лишь второго за сегодня поцелуя.***
На улице жара, наша спальня залита солнечным светом, а простыни всё равно слегка холодят. По телу проносится волна мурашек, и чуть веду лопатками, когда пробегает между ними и поднимается до самого затылка. Ягодицам свежо и прохладно, в паху всё горит от желания и жаркого дыхания Арми. Его руки, губы, язык повсюду, гладят, метят почти незаметно, распаляют до предела и откатывают вновь назад. — Арми, не могу больше, — голос еле прорезался и сипит, но плевать на него. — Войди в меня, мне нужно… Нужно чувствовать тебя везде. Нужно вспомнить или познать заново каково это. Нужно быть к тебе максимально близко. Нависает надо мной, и я бы посмеялся, если бы мог, каким обдолбанным сейчас выглядит: растрёпанные волосы, зрачки сожрали почти всю радужку, щёки раскраснелись, а над верхней губой блестит мазок моей предспермы. — Если будет больно, не молчи. Вместо ответа, приподнимаюсь и слизываю свой след с его кожи, особого вкуса не чувствую, но мне нравится сам факт того, что могу лизать Арми теперь столько, сколько захочу, а захочу я, кажется, постоянно. Головка, влажная, шелковистая, идеальная, приставляется ко входу и с ощутимым сопротивлением входит. С непривычки больно, и инстинктивно сжимаюсь на несколько секунд, отчего падает головой мне на плечо и протяжно выстанывает, заставляя тонкие волоски в радиусе выдоха привстать у корней. — Прости, любимый, прости, только, пожалуйста, не останавливайся, — сминаю татуированную кожу под пальцами, и таким образом тоже давая понять, чтобы не отстранялся. Самым кончиком пальца натыкаюсь на правом плече на неровность, обвожу по кругу небольшой, но глубокий шрам, которого точно раньше не было. Я обязательно спрошу о нём, но не сейчас, когда он уже наполовину во мне. Когда его лобок прижимается к моей промежности, удовлетворённо выдыхаю и смыкаю ноги в замок на его пояснице, пятками надавливая на ягодицы. — Всё, ты в моём плену, — пропускаю сквозь пальцы его всё ещё влажные после душа волосы. — Не двигайся, просто полежи на мне. Аккуратничает, словно боится меня раздавить, поэтому и верхнюю часть с силой притягиваю к себе, чтобы полностью лёг. Всегда нравилось чувствовать весь его вес на себе, такого большого, сильного и полностью расслабленного, только вот хватает его на бездействие от силы на полминуты. Сначала носом по уху - приласкать дыханием, самыми кончиками пальцев по вене вдоль шеи - возбуждающе-щекотно, горячим животом прижаться к моему и пустить ниже новую волну жара, от которой ноги слабеют и уже не так давят, чем он и пользуется, начиная плавные толчки, больше похожие на качание. Так хорошо, как в самой желанной фантазии, как в сказке, как во сне, из которого не хочется просыпаться. Так хорошо, что целоваться нормально не получается, потому что улыбку с губ убрать невозможно. Так хорошо лишь с ним. Так хорошо.***
День близится к закату. Небо ещё не тёмное, а во дворе в окружении ветвистых деревьев уже приятный прохладный полумрак. Непривычно много вокруг звуков природы - шелест листьев и травы, птицы, перекрикивающиеся на разные лады, стрекот сверчков и мерное посапывание Рока в ногах у Арми. Я, как и пёс, ищущий близости любимого человека, проигнорировал свободную мебель поблизости и полностью забрался на Арми, устраиваясь головой на его обнажённой по моей просьбе груди. — Валери со Стивеном остаются в Балтиморе, Саманта и Крис переезжают в Сан-Франциско, и, кстати, через неделю заглянут по пути к нам в гости, — от Арми в ответ лишь согласное мычание как в полудрёме. Совершенно не борюсь с искушением, обвожу языком ареол соска и втягиваю на пару секунд в рот, просто привлекая внимание, просто потому что могу теперь себе это позволить. Его голова всё также откинута на спинку кресла, зато руки, мирно лежащие на моих бёдрах, приходят в движение и оглаживают, поднимаясь до рёбер. Улыбаюсь, довольный реакцией. — В конце месяца прилетят Дри с Ником и Люси. Арми, мы должны показать, что здесь самое идеальное место для жизни, чтобы у них даже толики сомнений не осталось, что им нужно сюда переезжать. Не представляю, что не смогу видеть свою малышку каждую неделю. — Не переживай, родной, покажем, так, что обратные билеты побегут сдавать. А если серьёзно, мы уже с Ником это обсуждали, я так понял, что и Дри не против переезда, но процесс будет не быстрый, так как ему нужно полностью перевезти сюда своё производство. — Хорошо, если так, — ворочаюсь, устраиваясь поудобнее, чем зарабатываю недовольное бурчание собаки сквозь сон. Ладони складываю друг на друга на груди Арми, и утыкаюсь в них подбородком, лицезрея перед глазами его шею с уже пробившейся щетиной. — А какие планы у нас на завтра? Начинает говорить, а я как загипнотизированный слежу за движением его кадыка. — На самом деле, всё банально. Надо съездить на заправку, купить бензин в канистру, потому что мой мотоцикл, как его доставили, так и стоит с пустым баком. В этом городе без своих колёс вообще никак, поэтому будешь ездить пока на нём, а позже уже решишь, на чём тебе будет удобнее. Ещё надо Рока свозить в ветклинику и поставить на учёт, не знаю, может какие-то прививки или витамины понадобятся в связи со сменой климата. Желательно заехать в хозяйственный и купить силиконовую смазку, — хмыкаю. — Потому что ворота в гараже заедает, Тимми. Ну и просто можем покататься, посмотреть город. Как тебе план? — Нууу… на троечку из десяти. — Так плохо? — поднимает лицо и смотрит вопросительно почти впритык. Смачно чмокаю его в чуть приоткрытые губы. — Идеально.