«Даже путь в тысячу ри начинается с одного шага».
[Track 1] Обжигающие капли струились по бледной коже, сливаясь с потом. Тренировка длилась сутки без передышек с целью протестировать рефлексы и ранее отточенные приемы. Под влиянием пара мышцы наконец позволили себе ненадолго расслабиться. Кровь прилила к щекам парня, сделав его изможденное лицо намного бодрее и розовее. Времени до начала Отбора было совсем немного, нельзя было себя жалеть и давать слабину ради двухчасового сна. Солнце еще взойти не поспело, а насекомые в округе во всю стрекотали. День обещал быть жарким. Сплюнув, подросток сердито ударил по водной глади, его отражение зарябило: «Кончай хандрить и прохлаждаться, потом в источнике насидишься!..» — ему подобное поведение показалось противоестественным. Как смутьян перед надвигающейся гибелью, пытался за считанные мгновения познать все прелести жизни. Неправильно вести себя так, будто он уже на смертном одре и признал себя побежденным. Его предупредили, что так или иначе, а живыми домой придут далеко не все кандидаты. И не каждому есть, к кому возвращаться. Воспитатель Гэнъи, наверное, вздохнул с явным облегчением, когда неудавшийся ученик изъявил желание продолжить подготовку самостоятельно. Жалко стало паренька на произвол судьбы оставлять, да какой прок, если ни одно Дыхание тому не поддается?.. Черт с ним, возникло препятствие похуже: вакидзаси Синадзугавы сломался. Починить не выйдет (к тому же, это не бесплатно). С таким куском металла за пазухой Гэнъя — покойник… — Сорай доставил мне сообщение, поэтому я выдвигаюсь на задание. Ты рвался на Финальный Экзамен. Не тормози и завтракай, не то до вечера здесь провозишься. Если, конечно, не передумал, — на заключительные слова старший брат сделал особый упор (вот кто без напряга рвал демонов голыми руками). Гэнъя чуть не сболтнул о поломке и намерении пропустить Отборочный этап, но ему не позволила гордость: Санэми и без того его стыдился. Просить у брата взаймы у мальчишки язык не повернулся: кузнец точно не успеет выковать ему новый клинок (выполнять дневной заказ — себе дороже: если полиция обнаружит, что у того в кузне не ложками-поварешками торгуют, а сомнительных несовершеннолеток без лицензии вооружают, его лавочку прикроют — и попробуй докажи, что не по твоей вине малец кого-то прирезал). Санэми всегда покидал дом до того, как Гэнъя проснется, однако сегодня тот его опередил, пожертвовав последним шансом передохнуть в пользу занятий на импровизированном полигоне, на заднем дворе. Не дав возможности откликнуться, Истребитель поправил пояс с ножнами и добавил: «Я навестил тебя только по просьбе старика Мадзуро. Твой Воспитатель хотел удостовериться, что ты все еще ходишь среди живых». Он дал какую-то посылку, понятия не имею, что в ней. По спине парня пробежали мурашки. Гэнъя спохватился, что брат переступит за ворота быстрее, чем тот заговорит с ним. Он прокричал в ответ: «Ты придешь сюда снова?!.». На склере Санэми разошлись воспаленные трещины: его фиолетовые глаза все сильнее походили на разбитое стекло. Каждый раз, когда он появлялся в доме, его мучали воспоминания. Он боялся промедлить и в итоге остаться там навсегда. От прошлого уцелела только призрачная оболочка в виде опустевших комнат, большая часть обитателей которых погибла. Братья Синадзугава давным-давно жили порознь, а старший из них заглядывал исключительно по крайней надобности, всячески игнорируя существование Гэнъи. «Не знаю», — сухо отозвался Санэми. Синадзугава еле-еле заставил себя произнести хотя бы это. Он сохранял неподвижность, и ветер трепал его колючие волосы. Разговаривать с Гэнъей перед уходом — значило согревать того ложной надеждой, что они по-прежнему одна семья. Не имело смысла догонять его в попытке переубедить. Поступь брата вскоре растворилась в пении цикад. Гэнъя ступил на едва влажную траву и, подобрав сложенное на камнях полотенце, завернулся в него, а после — направился к дому. Тут он на протяжении нескольких лет поддерживал порядок своими силами. Подросток молча обходил комнаты, подолгу задерживаясь в бывшей детской — единственном месте, некогда наполненном звонким смехом детских голосов. Теперь от него веяло тоской и пустотой: именно тут младшие братья и сестры Гэнъи расстались с жизнью. Чем дольше юноша находился в помещении, тем отчетливее вспоминал обрывки Той роковой ночи. На соломенных татами прослеживались застарелые пятнышки. Сколько бы их ни скребли, те въелись намертво. Синадзугава подумывал приобрести замену или, на худой конец, замаскировать кровь, застелив покрывалом (денежных средств ему с горем пополам хватало на питание). Раньше парень спал среди остальных ребят и не подозревал, чем однажды все перевернется. Где-то год назад он перебрался в родительскую спальню: его доводили кошмары. Гэнъя озирался на собственную тень, чувствуя, точно за ним следует кто-то еще… ему мерещились разные силуэты — братец Сюя, сестренка Тэйко или другие погибшие — изуродованные до неузнаваемости и хрипло шепчущие лишь: «Почему ты нас не защитил, братик?..». Нахмурившись и отогнав посторонние мысли, из соображений безопасности подросток плотно перевязал сараси торс от живота до груди, подстраховав тем самым внутренности. Синадзугава торопливо залез в чистые хантако и натянул поверх свободные штаны. Накинув на рубаху пурпурную безрукавку, он толком не запахнул их (здравый смысл подсказывал: его клинковый обломочек демоны осмеют и, максимум, им во рту поковыряются заместо зубочистки), осев на пол возле бумажного свертка и тряпичного мешочка. Гэнъя потряс узелок в ладонях: увесистый. Вопреки ожиданиям, деньгами его не набили, вложив туда пять квадратов из риса и послание. «Гэнъя, представляю, с какой гримасой ты прочтешь письмо прежде, чем скомкаешь и выкинешь лист. Я был никудышным сэнсэем. Из-за того, что я не проявил должного терпения, тебе пришлось нелегко с таким капризным стариканом, как я… Хотя и волнуюсь, не сомневаюсь, что, какими бы высокими ни были преграды на твоем пути, ты стойко осилишь его до конца. Повар из меня на любителя, но я сделал эти онигири, чтобы ты мог поесть в перерывах между сражениями… Выживать придется неделю…». — В неделе, как бы, семь дней! Издеваешься?! Да и тут, хорошо если, на два укуса!.. Жадный старикашка… Зато рисового уксуса не пожалел, ни хера не разжуешь! Да… что ж… такое?!. — Синадзугава сунул в рот первый квадратик: зерна крепко слиплись друг с дружкой, словно Араси их щедро клеем смазал. Челюсть Гэнъи после запоздалого перекуса окаменела. Он недовольно цыкнул: рис был пресный (прямо как его повседневный быт)... Странное дело: вкуса как такового нет, но при этом запашок терпкий. — Лучше бы ты мне иен прислал… — овощи, выращенные Гэнъей, как правило, продавались неважно, а покупатели жаловались на их горечь. Синадзугава возлагал надежды на плоды дайкона (семена Гэнъе вручили за то, что поймал сбежавшую кошку), но молодую редьку пожрали крестоцветные блошки. Чтобы кое-как вести хозяйство в одиночку, Гэнъя помогал в городе: брался за все, что предлагали и мало-мальски оплачивали — без разницы — монетами или едой: от уборки и присмотра за малышней до доставки крупногабаритных грузов. С полуночи Синадзугава тренировался. Тут волей-неволей разучишься улыбаться. Некогда о чем-то грезить, когда ты предоставлен самому себе. «…только попробуй жаловаться, что невкусно или порции размером с кулачок младенца, я в них душу вложил («Да уж, че-то мелковатая у тебя душонка, раз она тут поместилась…», — съязвил мальчишка), где твоя благодарность, спиногрыз эдакий?! Бьюсь об заклад, до сего дня ты себя не щадил. Невозможно предугадать уготованные тебе опасности, поэтому не теряй бдительности, Гэнъя. В утренние часы не забывай про отдых. После же заката будь начеку. За границами полога глицинии демоны кишмя кишат. Моя воля, я бы тебя туда близко не подпустил, тебя хоть к бревнышку веревками привязывай, ты ж все равно деру дашь!.. Я попросил Столпа Ветра повидаться с тобой накануне. Ты часто упоминал о нем, поэтому я его отыскал. Сразу смекнул, что вас связывают семейные узы: оба редкие упрямцы, да и взгляд у вас похожий, еще неровный шрамина на лице. Санэми вначале упирался, дескать, знать он не знает никакого Гэнъю, а потом уступил. Врун из парня плохой. Прости, Гэнъя: когда он завел речь о том, какой из Стилей ты освоил, обнадежить его было нечем… Мне жаль, но, кто знает, может, ты пока не раскрыл свой истинный потенциал, а он определенно есть. Фехтовальщик из тебя вышел что надо, поэтому не советую демонюгам всяким тебя со счетов сбрасывать! Уговаривал Санэми приглядеть за тобой, как ты до сих пор умом не тронулся в четырех стенах? После Отбора забеги ко мне в гости, мы хорошенько отпразднуем!.. Напоследок... у меня есть сюрприз для тебя! Разверни-ка его… Похвально, что ты столько трудился, дабы скопить на собственное оружие, но в бою против демона с ним не выстоишь...». Гэнъя надорвал упаковку и лишился дара речи: он в самых смелых мечтах не надеялся, что учитель передаст ему настоящий меч нитирин. Цуба была наподобие изумрудного сюрикэна с четырьмя заострениями, незамысловатая, но утонченная… Втайне Синадзугава восхищался катаной Мадзуро. Затаив дыхание, подросток высвободил клинок из серебристых ножен. Нефритовый металл потускнел. Гэнъя поник: клинки солнца меняются в зависимости от уровня навыков каждого обладателя, а Синадзугава одаренным не был и не питал иллюзий таковым стать. «Я закалил ее своей верой в тебя, Гэнъя. Покажи всем, чему ты научился». На обратной стороне приписали отдельное предложение, почерк отличался небрежностью, надпись расплылась до такой степени, что Синадзугава с трудом рассмотрел исключительно кандзи «смерть». Об общем смысле оставалось гадать. На дымчато-серое лезвие закапали слезинки, парень шмыгнул носом, обрывая всхлип. — Глупый старик… Неужели слезы из-за меня лил?.. — отложив свернутую бумагу на матрас и взяв узелок, Синадзугава собирался подвязать его к пояску за тесемку. На той болталась глициньевая кисточка. — Это ты так обо мне печешься? — Гэнъя упорно отвлекал себя, опасаясь ненароком разрыдаться опять. «Даже братан со своей катаной осторожничает...», — Синадзугава рассудил, что не попрет на рожон, а последует примеру Санэми. Если осмелится мельтешить перед полицейскими в общественном месте, они отберут меч и спровадят его или еще чего похлеще... В конце концов как тот объяснит ношение нитирина?.. Никто не купится на то, что он обыкновенный коллекционер, — примут за правонарушителя... Не факт, что Санэми братца из передряги вытаскивать побежит. Еще и за конфискацию придется перед Мадзуро оправдываться: Гэнъе такой разнос устроят, что он восвояси улетит... Правильнее будет убрать драгоценный клинок за пазуху от греха подальше, а достать в лесной глухомани, где, на счастье Синадзугавы, блюстители закона не шастают. Подхватив гребенку, Гэнъя спешно расчесал черный стриженный ирокез и покончил с приготовлениями. Тропа к Фудзикасанэ извилистая, подниматься по крутому склону — дело небыстрое. Маршрут к пункту проведения экзаменационного Отбора подросток помнил наизусть. Он часто совершал пешие вылазки, чтобы разведать территорию. Да и Мадзуро как-то поведал о горе, сокрытой глициновыми ветвями. На середине повествования про удивительные свойства душистых цветков, от облика которых отпускаешь любые тревоги, Синадзугава пристроился на синем футоне и дослушивал концовку в сладкой полудреме. Мужчина, не прерывая рассказа, подоткнул мальчику хлопковое одеяло. За короткий период Араси привык, что Гэнъя рядом. Разумеется, для него было тяжело с ним расставаться, когда однажды Синадзугава принял решение покинуть учителя: «Вы считаете, что мое положение небезнадежно, но за полтора года нет никаких сдвигов! Я не принесу Вам ничего, кроме разочарований!..». [Track 2] Парень шагнул в лес. В планах Гэнъи было достигнуть святилища до сумерек, а после — разбираться по ходу, отталкиваясь от указаний координаторов. Пока дневной свет озарял окрестности, дорога не вызывала затруднений. Синадзугава мысленно напутствовал себя: это не привычная прогулка, чтобы подышать свежим воздухом. Невесть к чему она его приведет. Гэнъя наткнулся на сеть, свитую между ветками. Вряд ли паучок, отлучившийся в поисках пропитания, порадовался, когда его сплетенное жилище уничтожили одним махом, еще и бранью осыпали: «Приставучая какая, вот же погань, когда ей все порасти успело?!.». Подергав пальцами, парень избавился от паутинок, обтерев их о штанины: тем и прежде конкретно «доставалось», поэтому они потеряли первоначальную белизну. «Да не нарочно это было! Я не виноват, что тут куда ни плюнь — всюду паутина!..» — вслух оправдывал себя Гэнъя, настороженно озираясь (проверял, не следит ли кто за ним). Мадзуро непременно наругал бы мальчишку за небрежное отношение к природе и экипировке, подзатыльник бы дал (и, сверху, — еще парочку). В одиночестве есть свои преимущества — некому ограничивать тебя и поучать за неряшливость. «Грязь не кровь, как-нибудь отмоется», — твердил Гэнъя, получая нагоняи от старика. Когда речь заходит о выживании, нужно изворачиваться всеми доступными способами, а комфорт отходит на десятый план. Наставник Синадзугавы активно натаскивал парня, ибо мастерством владения ката тот похвастать не мог. Мадзуро ставил на его проворство, совершенствуя чутье ученика до пика. Концентрации мальчику, конечно, не доставало. Потерпев неудачу, Гэнъя выместил гнев в бамбуковой роще, посаженной Культиватором в качестве запасной тренировочной зоны. Впоследствии от нее пришлось отказаться: буйный подросток меньше, чем за час, порубил все стволы на площади практически в две тысячи цубо. Воспитатель, прикинув ущерб (от роскошных зарослей осталось «кладбище» бамбуковых стволов) заметил, что агрессии в пацане хоть отбавляй, сравнив Гэнъю с необузданным горностаем, за ним закрепилось насмешливое прозвище «Окодзё». После того как Араси отчитал его за расточительность и временно изъял вакидзаси, мальчишка укусил его за запястье, до того глубоко, что следы до сих пор не прошли. Зубы у Синадзугавы были пугающе сильными. Мужчина при беседе с Санэми вскользь поделился наблюдениями и в шутку поинтересовался: «А точно ли его младший брат человек»? Оценив увечье, мечник воздержался от комментариев, но таращился так, что глазной сосуд лопнул. При нем Гэнъя не грубил, наоборот, — делался тихим, замкнутым и неловким, каким был еще в ребячестве. Санэми открыл для себя противоположную сторону брата: дерзкую и нахальную. Разговорить Столпа оказалось той еще задачкой: Санэми повторял, что Гэнъя ему никто и, не подумав про самообладание, вцепился в предплечье Мадзуро, а тот и бровью не повел: «Если для тебя этот мальчик — совершенно чужой — почему тогда в твоем взгляде вместо равнодушия столько печали?..». Его вопрос застал Санэми врасплох. [Track 3] — Зачем это все? Если с самого начала было ясно, что он не предрасположен к Дыханию, зачем вы с ним до сих пор возитесь?.. Вы же сами занимали пост Столпа… Должны же соображать, что одного упорства против демонов мало!.. Сколько по-настоящему выдающихся бойцов упокоено в земле!.. Вы прекрасно понимаете риски, но осознанно роете ему яму. Вы хоть знаете, скольких братьев и сестер мы с ним похоронили, когда Гэнъя был малявкой?.. Он чудом не попал в их число, — прошипел Синадзугава вслед за мужчиной, вены на его изрубцованных лбу и руках вздулись. Раз брат его не заботит, откуда такое волнение? Его беспокоило не только отсутствие таланта у Гэнъи… В этой войне каждый чем-то жертвовал. Санэми втянули в нее против воли, отобрав выбор и тех, кого он любил. В рядах Истребителей не было тех, кто не повидал крови. Синадзугава умолк и, сев на колено, принес извинения за нелепую выходку. Мужчина воспользовался случаем и отдал парню свое поручение, сделав заложником ситуации. Санэми помрачнел, однако счел это справедливой мерой за проявленное неуважение и повиновался. Араси пришел к выводу, что на сердце этого Истребителя куда больше шрамов, чем на изодранном теле. Наставник проживал вдали от городской суеты, практикуя отшельнический образ жизни, Санэми провел в дороге полдня, застав Гэнъю за домом, когда стемнело: подросток испытывал пределы своих способностей, откровенно изводя себя, и никак не реагировал на появление старшего брата, продолжая упражняться с клинком. Вновь разрезав воздух, Синадзугава краем глаза уловил чье-то присутствие, выронив вакидзаси. Фигура со родными чертами под крышей выбила подростка из равновесия и исчезла. Позабыв о болючих мозолях, Гэнъя подышал полной грудью и возобновил занятия фехтованием. Санэми настойчиво избегал брата, однако Мадзуро наказал ему лично убедиться в том, что подросток цел и невредим. Ночевал Синадзугава под открытым небом. С первыми лучами Истребитель очнулся и осмотрел комнаты: ни души. Гэнъя и не помышлял спать.***
[Track 4] Через полчаса горожане с вязанками, занятые заготовкой хвороста, стали для парня редкостью. У Гэнъи сложилось впечатление, что, помимо мелких грызунов и пернатых, в лесных краях вообще никто не живет, а он сам забрел туда по чистой случайности. Безмятежность нарушали только вороны, невпопад каркающие между собой, точно споря друг с другом. Их надменный «трындеж» выводил парня из себя, он аж ускорился. Впереди посторонние звуки постепенно смолкали. Синадзугава облегченно мотнул головой. Счастье было недолгим… В шагах тридцати кто-то неугомонно надрывал связки: «Че это за птица такая?!. Вопит, будто петух!..» — зажав уши, поморщился мечник. — ТАК И ЗНАЛ, ЧТО ЗАБЛУ-УДИЛСЯ!! КУДА ЖЕ ИДТИ?!. Я ПРОПАДУ, И МНОЙ ПОУЖИНАЮТ ДЕМОНЫ! ПРОСТИ, ДЕДУ-У-УЛЯ!! Я НИ НА ЧТО НЕ ГО-ЖУ-У-УСЬ! — выяснилось, что на камне рыдал какой-то желтоволосый парнишка, укая пораздражительнее сыча. Синадзугава чуть было не подумал, что кого-то режут с особой жестокостью. Густые рыжие брови, нависшие над большими зенками подростка, показались непропорционально громоздкими, когда мальчишка зажмурился. Но особо Гэнъю напрягла катана, брошенная посреди камней. «Только не говорите мне, что этот нытик тоже…». Зря он себя разоблачил, очень зря. Плакса мигом развел ладони и просек, что они с Гэнъей преследуют общую цель. «Пока он сопли жует, у него физиономия точь-в-точь маска тэнгу, если бы та была жалкой…», — отметил Синадзугава и чуть не оступился: надоедливый незнакомец подполз к нему и обмацал все коленки, подтвердив наихудшие опасения. Хныча и неразборчиво мямля, он прерывался на горластую мольбу о помощи. — Отвали, пугало огородное!.. Воронье иди отгоняй!.. — Гэнъе удалось высвободить правую ногу от прилипалы, и он без угрызений совести приложил того подошвой ёцудзи. Попытка обезвреживания с треском провалилась: левую лодыжку обхватили с мертвой хваткой. Подстава… Вот так позволишь благим побуждениям затуманить разум и наткнешься на это «недоразумение», которое тебе все сандалии слюнями зальет. — Мальчик, ну ма-а-альчик!.. Ты же как пить дать на Отборочный направляешься?!. У тебя, вон, клинок на поясе!.. Покажи мне дорожку, ну пожа-а-а-луйста-а-а!.. — Синадзугава уже был готов подписаться на что ни попадя, только бы пацан прервал свою пытку с крикливым растягиванием гласных. В обозримом будущем он обрек себя на компанию, которую врагу не пожелал бы. Синадзугаву медленно, но верно начинала привлекать идея поколотить болтуна, да его ж тащить на себе придется… Гэнъя возглавлял поход и старался не терять самообладание, пресекая каждую попытку попутчика закорешиться. «Мальчик, а как твое имя??» — подросток буркнул какое-то ругательство, пришедшее на ум, — «Вот так имечко… Чудное какое… а меня зовут Дз…». — …завали, — продолжил за него парень. Теперь мальчишка комментировал себе под нос, что его спутник весь из себя необщительный и смурной. Поди, в свет нечасто выбирается, прям одичавший. Чешется, будто собака блохастая; с головы до пят грязный, вот и нервничает (последний раз Гэнъя стирал одежду еще на попечении Мадзуро — и то с боем). Вдобавок к вышеперечисленному, сквернослов, каких поискать… Как, скажите на милость, с такой образиной поладить?? «Эй, слышь, это я тебя терплю да твои тупые выкрутасы, но никак не наоборот! Если тебе рожа моя не по нраву, найди проводника поприветливее! И я поутру купался вообще-то!..» — возмущался про себя Синадзугава, который только прикидывался, что страдает глухотой, а сам взвешивал «за» и «против» касательно того, чтобы кое-кого придушить. Такой себе повод — хвастать тем, что в данный момент на тебе «между прочим, стиранные трусы, а ротовую полость ты еще и зубным порошком почистить не забыл»… Синадзугава просидел в горячих водах по одной веской причине — чтобы не свалиться с ног от трехдневного недосыпа. Угораздило же Гэнъю… Араси внушил ему не проходить мимо чужих бед: мир тесен и непостоянен, все напасти не предсказать. Никогда не знаешь, кто и при каких обстоятельствах протянет тебе руку помощи, поэтому сделай это первым. «Ага, как же… Таким „ревам“ только бы на шею кому присесть…». Когда роптание паренька приутихло, Гэнъя поблагодарил небеса, но, оглядевшись, стал свидетелем не самого умелого флирта. Паренек вертелся около девушки, не давая той собирать травы и донимая неловкими вопросами. Хлипкая ниточка, олицетворяющая терпение Синадзугавы, с треском порвалась. Запылав яростью, он, не церемонясь, нахраписто стиснул ворот оранжевого хаори, опрокинув подростка плашмя. Тот воспротивился и внаглую потянулся к несостоявшейся жене. — Изверг, она почти согласилась за меня выйти, ты все испортил!.. Никакой личной жизни!.. — отдаляясь от своей суженой, хныкал парень (тут он приукрасил: Гэнъя слыхал и про лекарственные отвары, и рекомендации по изготовлению лечебных мазей, и как распознать съедобное растение, но ничегошеньки про женитьбу). Муженек-тряпка… Едва ли она заслужила такую страшную кару. Синадзугава безжалостно вернул горе-любовника в суровую реальность: «Ты башкой долбанулся?.. Она не просто тебя впервые повстречала — она на рожу твою ни разу не глянула! Думала небось, когда ж ты свалишь!». Гэнъе самому следовало смыться под шумок и позволить им ворковать сколько душе угодно (к сожалению, пораньше он так поступить не догадался). Они еще не добрались, а Синадзугава уже взмок, аки вьючная лошадь. Гэнъя представил, как, войдя в раж, хватает пацана под колени, точно те — оглобли дзинрикиси — и несется что есть мочи, дабы спина парня прочувствовала всевозможные дорожные неровности и камешки (так было бы комфортней — само собой, только Синадзугаве). Как ни крути, а волочить эти шестнадцать кан «муки» было невыносимо (с математикой Гэнъя не то чтобы дружил, но небывалое напряжение в позвоночнике наталкивало на мысль, что густобровый нюня не пушинка). — Мне тебя, че, до самой верхушки за шкирку тянуть, рохля?! Я тебе ноги переломаю, будешь сам за мной ползти!.. Задолбал, скотина бесстыжая! Дальше я без тебя обойдусь! — разжав пальцы, рявкнул Синадзугава. Гэнъя поставил условие: если тот хоть пикнет, попрощаются. Аргумент сработал безотказно. Мальчишка и впрямь утихомирился (решающую роль сыграло обещание бросить пацана на съедение стае волков), но пялиться не переставал, еще живот у того периодически «подавал голос». Гэнъя по воле инстинкта всучил огорошенному пареньку завернутый в нори рис, прикинувшись, словно ничего не произошло, и взмахами руки подгонял его пошевеливаться. — Одним ты не насытишься, но хоть рот займешь минут на десять… — «…или, если повезет, он у тебя захлопнется навечно». Тому клейкое кушанье пришлось по вкусу («Видать, на завтрак ни крохи не съел», — потрясенный, что стряпня сэнсэя вызвала у кого-то щенячий восторг, предположил Синадзугава, явно смягчившись). [Track 5] Когда солнечный диск спрятался за размытым горизонтом, голую землю на узкой тропинке сменили крупные каменные плиты. Внимание Синадзугавы привлек миниатюрный ярко-сиреневый лепесток. Неведомо, насколько давно его занесло сюда ветром. Цветочный лоскут утратил былую мягкость, но даже Гэнъя углядел в нем нечто изящное. Парень подобрал его, потер между кончиками пальцев, поднес к носу и принюхался: сладковатый жасминовый запах щекотал ноздри, слегка дурманил, Гэнъя с непривычки поморщился, но выбрасывать находку пока не спешил. На ощупь та показалась ему жестковатой. Кратковременное касание пробудило в Гэнъе воспоминания о его матери, Сидзу: то, как они вместе лежали в тени деревьев в еще не разрушенном саду. Неподалеку резвился Санэми, гоняясь за младшими детишками с самодельным деревянным мечом: те бросались врассыпную, а их звучный хохот разносился по всему дворику. Фонтанчик содзу переливал воду, постукивая при каждом перевороте трубки о камни, помалу усыпляя Гэнъю своим успокаивающим ритмом. Сидзу сердечно поглаживала сына, а тот смахивал на сонного вороненка. Полуспящий Гэнъя приобнимал материнские колени: шероховатый шелк мэйсэн, из которого было соткано кимоно мамы, казался мальчику мягче любой подушки. Гэнъя не презирал его, вопреки тому, что оно было отцовским свадебным подарком. Женщина по непонятным ему причинам носила кимоно еще с рождения старшего ребенка и отказывалась надевать что-то иное. Прочная ткань не разрывалась и под гнетом тирана Кёго, мужа, после регулярных пьянок нещадно избивавшего Сидзу. Само время не имело над ней власти. Гэнъя хотел бы стереть из памяти отрывок, когда ее золотистый блеск внезапно померк за алыми пятнами. В забытье Синадзугава чуть было не клюнул известняковую лестницу. В какой-то мере Синадзугава не злился: он бы бесповоротно провалился в свое кошмарное видение, где любовь граничила с нестерпимой болью, если бы его принудительно не разбудили и уберегли. — Это лепестки глицинии. Чем выше подъем, тем чаще они нам попадаются. Я о них от старика слышал, — сообщил Гэнъя. На диалог он настроен не был, недобро зыркнув на парня, когда тот приоткрыл рот. Тот ни с того ни с сего повеселел. Синадзугаву пошатнуло: компаньон в который раз нарушил его личное пространство, чуть не удавив в «спасителя» объятиях (так много «спасибо» в свой адрес Гэнъя сроду не получал). Парень бы обязательно сорвался на него, но зрелище, представшее перед ними, было слишком завораживающим. По обе стороны от мечников росли густые насаждения глициновых деревьев. Светло-лиловые лианы спадали до того низко, что дотягивались до юношеских плеч. Цветки едва осязаемо ласкали ладонь, разрывать соприкосновение не хотелось, но Синадзугава сосредоточился на том, зачем они сюда явились. Гэнъя оттащил желтобрового парнишку, очевидно, чересчур околдованного окружением. — Мы не любоваться пришли. Не стой как изваяние. [Track 6] Преодолев ветвистую арку, они спустились к точке сбора, куда как раз стекались фехтовальщики, желающие принять участие в Экзамене на Истребителя. Некоторые сбились в группы и обсуждали предстоящее испытание, другие — стояли особняком (схожего образца поведения придерживался Синадзугава). — На этом расходимся, — Гэнъя поплелся к высокому столбу из красной древесины и прислонился к нему спиной. Его «друг» расставаться с ним не торопился: «А мы разве не вместе дальше пойдем??», «Мальчик, возможно, все-таки…». — С ХЕРА ЛИ?!! НУ УЖ НЕТ, БРОВАСТЫЙ, С ЭТОЙ МИНУТЫ КАЖДЫЙ САМ ЗА СЕБЯ!.. — Гэнъя вызывающе негодовал, другие присутствующие обернулись на устроенную им сцену, обратив на того косые взгляды. Они начали шептаться, но как-то быстро притихли: с восходом луны на территорию вошли две держащиеся за руки девчушки, вероятно, близняшки. Катан при них не было: только выполненные в насыщенной осенней цветогамме кайтётины, подвешенные за крючки на бамбуковые палочки. Да и приоделись странницы по-богатому (по меркам Гэнъи — больно уж «заморочено»): парадные кимоно цвета темного индиго, опоясанные оливковыми оби. Аккуратно уложенные каре украсили веточками вистерии. Челочки, прикрывающие брови, усиливали безразличие на аристократически бледных девичьих личиках. Сестры заняли центральную позицию, и с того самого мгновения к ним были прикованы все взоры. «А как же… Дураку понятно, что они марать свои платьица не намерены. Их ручонки безупречны — эти девчонки по-любому ничего, тяжелее чернильной кисточки для письма, не поднимали… Они, типа, и есть наши координаторы? Эти-то пигалицы?.. Им в эту „мешанину“ не достает только табличек „Не приближайтесь, демоны!!“: у них глициния везде — даж, вон, на фонарях нарисована! Спорим, что и одежа из глицинового волокнища сшита?? Вот трусихи... Куда только в такую темень заперлись... Повезло, что их по пути сюда не сожрали...», — закатил глаза Синадзугава. Он кожей почувствовал незримый барьер, отделяющий его от этих девочек (и обе при низком росте словно возвышались над парнем, что ему претило). — Приветствуем каждого, пришедшего сюда! Меня зовут… — Кирия. Каната. Они назвались одновременно, так что Гэнъя не допер, кто есть кто. — Ежегодно Глава Корпуса является Учредителем Окончательного Отбора. По традиции от его имени выступают представители семьи Убуясики. Нам выпала честь координировать участвующих. Перед началом позвольте уведомить Вас о базовых правилах, — их губы зашевелились с поразительной синхронностью, что стало не по себе как-то... Сестры все делали сообща: от малейшего телодвижения до сказанного слова, точно знали мысли друг друга наперед. Они напоминали парные фарфоровые марионетки, только нитей кукловода нигде не видать. Визуально обе Убуясики казались идентичными, пока глаза не приноровились к ним. Очевидная деталь все это время упрямо ускользала от взгляда слушателей: волосы. Правая девочка обладала белоснежным, как у Санэми, оттенком, а ее сестренка, наоборот, — подобным смоли. Заколки прикрепили таким образом, что одна из девочек казалась не более, чем обыкновенным отражением в зеркале для другой. — Братец Кирия, тебе слово, — Гэнъя аж ухо прочистил: Синадзугава ошарашено переглянулся с тем пугливым «приятелем», который до той минуты трясся где-то у него за спиной. Конечно, подобное явление не редкость: в знатных семьях детей непросто различить по половому признаку: они все такие изнеженные… Беловолосая уступила, отойдя на задний план («Да тут хрен разберешь, что у нее под юбкой: вдруг и она на деле пацан!» — вконец запутался Синадзугава). — Начиная с этой ночи, вы проведете семь дней на вершине Фудзикасанэ, где обрываются защитные покровы глицинии. Специально для проверки Ваших умений лучшие Истребители изловили демонов. Одолейте их и докажите, что достойны стать новобранцами организации, — очередная приторная улыбочка. Гэнъя слушал «вдохновляющее» напутствие с неприкрытым отвращением: как будто не в последний путь отправляют, а в дорогущую гостиницу с онсэном, чтобы в водичке попариться!.. Если все настолько легко, почему тогда из года в год выживают всего несколько человек?.. Этот сахарный манер речи понемногу действовал Синадзугаве на нервы. Он считал секунды до того момента, когда координаторы опустят формальности, и позволят ему выйти на свежий воздух, где не пахнет притворством. По мнению Гэнъи, представители Убуясики не говорили ничего путного, кроме «смотрите там, не умрите». Когда юному мечнику наскучило глазеть на веревочные гирлянды с гербами глицинии, связующие близкорасположенные столбы, — тот оценивающе «прошелся» по окружающим: знакомых он вроде не приметил (если не считать того «липучку»). Оставшиеся вели себя инертно. Только один парнишка средь серенькой массы разжег в Гэнъе интерес. Лохматые угольные волосы с бордовыми концами чем-то напоминали язычки кровавого пламени. В зачесанном состоянии их удерживала маска кицунэ. Она же частично прятала загадочный след на лбу подростка (последствия какой-то травмы, предположительно, — ожога). Деревянный лисий лик не выказывал ничего, кроме предельной сосредоточенности, а лучащийся круг символизировал ясность убеждений его носителя. Парень в самом деле внимал каждому замечанию Кирии («Эти предсмертные назидания реально сумели кого-то приободрить? Поглядите на него: какой собранный и преисполненный энтузиазма! Такие-то обычно и дохнут в первых рядах!..» — досадно ухмыльнулся Синадзугава). Кто сказал, что Гэнъя, во что бы то ни стало, переживет целую неделю?.. Да, его наставник в это верит… Или же скрывает неприятную правду. Подросток насмехался над конкурентами, но, горько признавать, уступал им. Может так статься, что именно Синадзугава… За подобный настрой старик Араси его прибил бы. Убуясики решили не затягивать и расступились, пропуская мечников вперед. Гэнъя разгоряченно растолкал ребят. Невезучий паренек, подвернувшийся тому под руку, с нескрываемым осуждением заметил, что тот нетерпеливый и противный, а Синадзугава назло не сбавил шага. — Я такой путь проделал не для того, чтобы мне лекции читали. Им же наплевать, сколько народу помрет, — так пусть хотя бы не мешают… — когда Гэнъя высказался о своем выборе, Мадзуро предостерег тогда еще совсем мальчишку о потенциальных опасностях и том, какая плата ему грозит, если Синадзугава ошибется хоть единожды… но мужчина не догадывался, что этот проблемный «ребенок» поставил жизнь на кон задолго до того, как перешагнул порог его хижины. Скоро юноша перескочил небольшой проход: стволы деревьев, точно склонившиеся под ношей немой тоски, последними проводили Гэнъю. Синадзугава перешел на бег. Единственное, что не давало тому собраться с мыслями, — неутолимый голод, вынудивший подростка притормозить. Порывшись в поясном мешочке, юный мечник хлопнул себя в лоб: он почти без остатка свою еду раздал… Сколько ни тяни, а Гэнъе придется по итогу добывать альтернативный источник питания, ведь столь скромной «трапезы» ему не хватит. Внутренние ресурсы практически иссякли, ведь прием пищи был в шесть утра... Не стоило вот так бездумно в благотворительность играть, угощая левого нахлебника. Если быть честным наедине с собой, пацан оградил Синадзугаву от преждевременного стресса… Местами, не хочется с этим соглашаться, но ему было весело. Поразмыслив, Гэнъя по-быстрому перемял во рту крошку-онигири. Логичнее будет сперва поохотиться, а иначе он рискует стать легкой добычей для изголодавшегося монстра. Синадзугава повстречался с демоном воочию еще в малолетстве, однако упрямо все отрицал, пока память о произошедшем годами жила на лике Гэнъи в форме уродливого шрама. Парень присел на корточки, изучая протоптанную почву, в надежде найти что-то, указывающее на пребывание в горной местности кого-то, помимо двуногих. Синадзугаву ждала неизвестность, а шататься до рассвета с пустым желудком — чисто самоубийство — но как же навязчиво у Гэнъи урчало в животе… Ладонь юноши раскопала несколько серо-коричневых волосков, колючих сродни щетине. Не стоило их нюхать (без обоняния можно остаться). От слабенького вдоха Синадзугаву нехило перекосило, он с омерзением высунул язык и вытянул руку — только бы не блевануть. Гэнъя продолжил осматривать шерстку, дыша в рукав (взять его нестиранную одежонку: если уж сравнить, так «убойно» она не пахла, — по крайней мере, слезотечения не вызывала). Без сомнений: здесь промчался свирепый (вонючий) кабан…***
(Прим. По завершении каждой главы будут отступления — «Слухи эпохи Тайсё» или «Академия Кимэцу» — небольшие вставки, чтобы читатели могли почерпнуть для себя что-то интересное или просто повеселиться: в основном сюжете имеет место описание чрезмерной жестокости, поэтому предлагаю Вам немножко от нее отдохнуть и улыбнуться!) [Track 7] Со стороны лисоликого инкогнито доносилось неразборчивое мычание: активно жестикулируя, он выступал перед незримой аудиторией, не скупясь для нее на экспрессию. Жаль только, дикция у парнишки подкачала… Пришлось-таки приподнять маску-оберег: — Надо же..! Оказывается, через нее так сложно общаться! Глядя на Урокодаки-сана и Сабито, я даже об этом не догадывался: они в них сутками ходят, а я минутку постоял и вспотел!.. Кхм, что это я… Здравствуйте! Простите за ожидание! — сделал спешный поклон мальчишка и, переведя дух, возобновил повествование. — Давненько мы с Вами не виделись! Спасибо Вам за то, что по-прежнему с нами! А если Вы кто-то новенький, то добро пожаловать! — громогласно поприветствовал он, отчасти взволнованно, и еще разок тряхнул растрепанной головой для верности. — У нас по плану «Слухи эпохи Тайсё»! Я поведаю Вам кое-что интересненькое… — последние слова он произнес полушепча, с хитринкой приложив ладонь к губам так, словно хотел поделиться какой-то тайной. — Вы когда-нибудь слышали сказание о боге сотворения, Идзанаги?? После того, как его супруга, Идзанами, ослабла из-за болезни, Идзанаги, так и не оправившийся от горя, спустился вслед за женой в Страну Ёми, холодное царство мертвых, откуда нет дороги назад всякому, кто отведал пищу с нечистого очага... — немного разогрев плечи растиранием, юноша поежился: у самого аж мороз по коже… — Но он опоздал… Идзанами нарушила это табу и обрекла себя на вечное заточение в подземном дворце… Не желая мириться со своей судьбой, она решила просить милости местных божеств, дабы возвратиться с супругом в мир живых. Идзанаги было велено дожидаться ее за каменной дверью. Ослушавшись Идзанами, мужчина пробрался в дворец и зажег факел. Чудовищное зрелище открылось его взору… Огромное гниющее… Ох, что-то мне поплохело… С Вашего позволения, я, пожалуй, опущу подробности!.. Суть в том, что неповиновение Идзанаги крайне разгневало его жену! Настолько, что та послала за ним вдогонку восемь порождений грома! Чего только не испробовал в борьбе Идзанаги: и повязку, сотканную из виноградной лозы, и бамбуковый гребень, даже легендарный меч Амэ-но-Охабари, но преследователи не унимались! Хотите — верьте, хотите — нет, но их армия обратилась в бегство! А все благодаря трем персикам, которыми бог Идзанаги… — С кем это ты там разговариваешь?.. — перебил его паренек с потешной прической: такое впечатление, что ее соорудили из опилочной стружки. — Н-ни с кем!.. — отнекивался мечник в кимоно, покрытом витиеватыми узорами морских волн. — А Кайгаку еще на меня наговаривал, будто я со странностями... Ты же сам что-то про персики рассказывал. Ух... Как вспомню эти адские тренировки с дедулей, так вздрогну... — заскрипел зубами фехтовальщик, точно при минус тридцати, и по неизвестной его товарищу причине остолбенел. — Слышишь?? Звуки подозрительные... Мамочки, да сюда на всех парах несется какой-то здоровенный зверюга!.. Вепрь! НЕТ, ТАМ, СУДЯ ПО ГРОХОТУ КОПЫТ, ИХ ЦЕЛОЕ СТАДО!!! Не стой ты как вкопанный, бежим!!! — Странно, я ничего не слышу... — подростка умыкнули до того, как он возразил. — Мои уши не ошибаются!.. Сказал же, драпать пора, пока не затоптали!!! — всеми руками тянул упрямца за шиворот пацан. — С-следующая глава: «Хозяин гор: Гадюка на персиковой ветви»!..