«Загнанная птичка и за пазуху к человеку забьется.»
21 августа, Шестой год периода Тайсё. Раннее утро.
[Track 1] — Доложи Мадзуро, что Он в порядке, и лети на базу, — в доставке сообщений Сораю среди всех воронов уз не было равных: на миссиях Санэми никогда не тратил время попусту, считая каждую секунду драгоценной, поэтому птицу Хасира получил себе под стать — по скорости его крылатый спутник мог потягаться с самим ветром. Предварительно изучив местность с высоты птичьего полета, Сорай оповещал хозяина о надвигающихся врагах. Увы, вороново зрение не компенсировало ночную слепоту Синадзугавы (за прошедшие несколько лет глазная болезнь юноши заметно обострилась). Да и в земном пространстве ворон касугай не приносил Столпу должной пользы. В минувшей схватке с демоном тот настолько осмелел, что вклинился в бой и ухитрился выклевать противнику Истребителя глаз. Синадзугава по достоинству оценил его самоотверженность, воспретив ему рисковать собой впредь: «Если меня не станет, тебя передадут другому мечнику, однако, если погибнешь ты, я предпочту остаться один». С целью обеспечения подстраховки Санэми все чаще отправляли работать в связке с собратьями по оружию. Парень подобные меры не одобрял — грош цена Столпу, который без команды поддержки не в состоянии себя оборонить — но мнение держал при себе. Накануне Хасиру Ветра уведомили, что для нового задания пришлют очередного соратника, не вдаваясь в конкретику. Оставалось строить предположения. «Надеюсь, в Корпусе учли мои пожелания…», он открещивался от любой совместной деятельности с Томиокой. В недавнем отчете Главе Синадзугава отзывался о Гию самым нелестным образом, вежливо интересуясь, нельзя ли в следующий раз подобрать кого-нибудь «с менее пресной рожей». «Я нелюдимый, депрессивный и вообще не такой, как все, правда?! Пожалуйста, обратите на меня внимание!..» — в рамках воображения Хасира выставлял ненавистного Томиоку в худшем свете. Число претензий Санэми к остальным коллегам рознилось. Токито отвели почетное второе место в черном списке Столпа, ибо «Ветер развевает Туман» (на докладах чете Убуясики Санэми выражался более пристойно). Они не ладили с первой встречи. Вроде бы на вид Муитиро походил на среднестатистического подростка: инертный по отношению к окружающим и витающий в облаках. В принципе, он Синадзугаву устраивал… ровно до тех пор, пока не разинул на него рот с вопросом: «Разве ворчливых седых дедов не положено гнать на пенсию?..». И это-то с их возрастной разницей в шесть лет… Да как тот посмел... повесить на него ярлык «Старпер»?! Да еще и так пофигистически это произнес, прям, что ты, «неопровержимая истина»!.. Уязвленный Хасира поклялся, что однажды обязательно отстоит честь альбиносов и даст ремня языкастому мальчишке. К Кёдзюро Рэнгоку в истребительских кругах прониклись уважением за его непоколебимую волю и целеустремленность. Упорство Кёдзюро вдохновило на самосовершенствование многих фехтовальщиков. Яркий пример — Мицури — девчушка безобидной наружности, с пеленок наделенная недюжинной физической мощью свирепого войска, засевшего в девичьем тельце. Канродзи в короткие сроки освоила программу обучения Кёдзюро («Опаление») и даже создала особенный стиль Дыхания: «Любовь, рожденная в пламени». Для Санэми Пламенный Столп воплощал неугасаемый путеводный огонек, способный в одиночку рассеять сумеречную тьму. Паренек с легкостью расположил Санэми к себе и завоевал доверие Синадзугавы. С тем, что Хасира Пламени идеальный напарник, он и не спорил. Среди череды его преимуществ затесался-таки крохотный изъян: Рэнгоку славился волчьим аппетитом (что само по себе не являлось недостатком) и частенько забывал портмоне в родовом поместье. Как-то Санэми дернуло протянуть Кёдзюро руку помощи: обязался заплатить за обед и ляпнул, мол, нет необходимости возмещать эти расходы, «пустяки»... Потом ему принесли чек за покупку. Ну, а сколько нулей он хотел за тридцать пять порций карри из продуктов отменного качества?? Вылупись тот еще больше, у него бы последние целые сосуды полопались: «Какого рожна Рэнгоку за полчаса столько умял?! У него, что, бездна заместо чрева?!». В общем, бюджет Синадзугавы трещит по швам по сей день, а рис с овощами в мясном соусе встает у Истребителя поперек горла.
***
[Track 2] Гёмэй Химэдзима обладал тонкой душевной натурой, контрастирующей с его могучим телосложением. Рядом с Гёмэем Синадзугава в прямом смысле ощущал себя как за каменной стеной (и дело не ограничивалось высоким ростом: Гёмэй не единожды защищал его с тыла в сражениях). «В очах твоих отражаются океаны незыблемой скорби... Как же часто ты плачешь по ночам, несчастное дитя…», при знакомстве Столп Камня предложил тогда еще неопытному Хасире Ветра наставничество и, будучи незрячим, разглядел все раны на его измученном сердце, но не сумел их залечить... Санэми не винил Химэдзиму за то, что никому не подвластно. Сам по себе Химэдзима благородный муж: он чуткий, понимающий. Тем не менее Синадзугава не способен понять его в ответ... В присутствии меньшой Котё Санэми гложет непреодолимое чувство вины, а отрешиться от него и пообщаться с девушкой на подобающем уровне не всегда удается... Движения, мимика, интонация... Синобу слишком напоминает юноше Ее. Но стоит ему только попытаться до нее дотронуться, тот убеждается, что все увиденное — лишь галлюцинация. Синадзугава не в силах смотреть сестре Канаэ в лицо. Это неправильно: в прошлый раз он едва не переступил черту. Он не любил стоять на коленях, особенно в «догэдза», но перед Кагаей преклонился бы тысячи раз — одно только повеление Ояката-сама. Глава был первым мужчиной, под пронзительным взглядом которого «панцирь» Синадзугавы раскололся. Представ перед Убуясики, Санэми уткнулся истерзанным лбом в циновку из игусы, только бы преждевременно не уронить слез, и безысходно вымолвил: «Я знаю, столповский статус накладывает на чувства Истребителя табу... Моя несобранность причинит вред Столпу Насекомого!.. Я пообещал... пообещал Хасире Цветов, что позабочусь о Синобу, поэтому, прошу Вас, ради ее же блага разведите нас как можно дальше!.. Мы с Канаэ желали одного и того же!.. Она не хотела, чтобы самый близкий для нее человек познал ее бремя!.. Синобу будет ненавидеть меня до конца моих дней! Мне уже доверяли самое сокровенное, но я не справился!.. По-вашему, я могу кого-нибудь защитить?!. Из-за моих ошибок все, кем я дорожу, неизбежно гибнут!..». Кагая осел против него и мягко запустил ладонь в снежные вихры его волос, как если бы утешал кровного сына. Папаша Санэми сроду не проявил к отпрыску малой толики этой теплоты: Кёго прикасался к нему с иным умыслом — выместить злобу на груше для битья, обладающей достаточной выносливостью, чтобы вынести чудовищное давление и подняться после тяжелого пинка. «Не стыдись своих слез, мой мальчик... Незачем кланяться столь низко: я и без этого знаю, как ты ко мне относишься... Сейчас твои переживания гораздо превыше рангов и условностей. Невыносимо отпускать любимого человека... И стократ больнее узнавать его очертания в ком-то другом...».***
[Track 3] Мицури... Канродзи, без сомнений, талантлива, и вместе с тем ей присуща инфантильность. Столп Любви склонна увлекаться чепухой. Происшествие из прошлого: она на ходу занималась подсчетом рубцов Синадзугавы и плюхнулась в речку, благо, мелкую (похоже, после внезапного купания ее униформа, умышленно пошитая развратным Какуси Масао на пару размеров меньше, села окончательно и перестала вмещать «прелести» розовокосой: смотришь на нее сзади — из-под юбки выглядывает нижнее белье; спереди — весь бюст напоказ). Неловко как-то!.. Санэми пружился ей китель запахнуть, а пуговицы, заразы, не сошлись! Пронюхает Обанай о данном инциденте — разобидится или дружить с ним передумает… Еще коситься начнет за то, что с Канродзи одним воздухом подышал да покусился на ее интимные границы! Игуро — его одногодка. Их сблизили неурядицы на личном фронте: украдкой обменивались рекомендациями и стратегиями по покорению своих «единственных». Столп Змеи посвятил Синадзугаву в причину, по которой постоянно бинтовал нижнюю половину лица, и без слов разгадал, почему товарищ прячет поясницу под харамаки. Оглядываясь назад, Санэми отчаянно боялся вновь потерять кого-то, кем дорожит. Он не соглашался делиться поручениями с Обанаем и, наперекор сему, не отказывал тому в компании, когда речь заходила о безопасности Игуро. Если Убуясики-сама приказал ему выдвигаться в сопровождении Змеиного Хасиры, сегодня тот повинуется и не прогонит друга. [Track 4] — Давно нас ждешь?? — нет, ему не послышалось… Просил же, черт побери, эту сволочь отучиться от идиотской привычки втихую подкрадываться!.. — «Нас» — это кого?.. — оторопело уточнил, не разжимая рта, охотник на демонов: на лбу Санэми проклюнулись вены, кулаки фехтовальщика сжались до хруста в пальцах, а волосы — вздыбились пуще прежнего, словно в него молнией шандарахнуло. Он выругался про себя, пожалуй, перечислив весь запас ненормативной лексики, известный человечеству… «Дыши глубже, просто дыши… Говорил ли я: «Ненавижу эту бесючую псину Томиоку»?? Нет, я обожаю собак! Они преданные, смирные, открывают пасть только по команде и не лезут ко мне под ребра! А что до грызунов… Есть у меня на примете мышь, которую я когда-нибудь пришью…», садистская личность Синадзугавы порой выбиралась наружу. — Мой Тэн-гэ-эн!.. Подождите мен-я-я!.. — донеслась плаксивая просьбица издали. Санэми негодовал: в чем же истинное предназначение ультракоротких кимоно Удзуевых жен, когда эти, с позволения сказать, «платья» ягодицы с горем пополам прикрывают?? Это попытка в эстетику? Сплошные вырезы-разрезы… Ладно Макио и Хихацуру: хотя бы чулки надевают… а вот Сума — носочки таби (отныне Тэнгэн может спать спокойно: лодыжкам его супруги ничто не угрожает)… Невероятно, но факт: у нее на коже ни царапинки. И к чему они заморачиваются? Гонялись бы в чем мать родила, чего уж мелочиться… Сума плелась в хвосте, отягощенная мешком с оружием: «Что у нее в нем?.. Судя по форме, чья-то туша…», допустил Синадзугава. — Думаешь, демона сотнями кунаев затыкаешь — он мигом передумает тобой ужинать?! — провокационно прикрикнула Макио, лидирующая в их процессии. С амуницией ее боевая подруга явно переусердствовала. Брюнетка закуксилась и, потеребив тканевый ремешок на плечике, задрожала осиновым листочком: их группа еще не добралась до пункта назначения, а бедняжка в полушаге от обморока... Серебряновласый мужчина в повязке, инкрустированной драгоценными камешками, бережно освободил Суму от тяжкой ноши и, когда та умчала хвастаться сокомандницам, переключился на товарища. Нанизанные друг на дружку блестяшки окаймляли точеный лик Тэнгэна и, задорно подскакивая, переливались под лучами солнца: Санэми почувствовал себя убогим муравьем под лупой — вот-вот загорится, никакие противоожоговые мази не спасут… «Нет, обязательно было меня с этим расфуфыренным повязать: он точно из синоби?.. Скорее смахивает на сороку, которая наворовала побрякушек, гремит ими и радуется!» — мысленно пробухтел парень. — Эй, разговор есть, — отвел Синадзугава Столпа Звука в тенек. — Потрудишься это объяснить?? — Санэми выказывал женщинам почтение, относился к ним на равных… как ни крути, всюду тянуть за собой комплект из трех женушек — чересчур… Удзуй, безусловно, был маститым в сердечных делах, по праву носил корону «дамского угодника»; Санэми и Игуро, напротив, не набирали себе гарем... Если без утайки, те завидовали мастерству Удзуя касаемо обольщения представительниц женского пола. — Я позвал девочек с собой не из-за того, что без меня те скучают. Эта троица — куноити высшего ранга!.. С их великолепными навыками мы заарканим демона в два счета! — «Они первоклассные куноити!.. Обалденно помогают мне в шпионаже!..» — напыщенно передразнивал Санэми. «Да когда ж им шпионить, если они с твоей шеи не слезают?!. О наш Тэнгэн!.. Ах, Его Сиятельство!..» — и благоверным Удзуя от него маленько перепало. Тэнгэн Удзуй — многоженец и коллекционер сплетен. Олицетворяет антипод к термину «ниндзя»: вычурный, шумный попугай... Кутежник: по поводу и без организует пышные гулянки, щедро угощая сакэ несовершеннолетнюю молодежь Организации. В Корпусе еще та толкучка начинается, похлеще, чем на вокзале в час пик: народ принаряжается и спешит на громкое «мероприятие» за выпивкой и деликатесами. На фоне ровесников Санэми реально кажется пенсионером со стажем… Звуковой Хасира возомнил себя гуру в области психологии и начал раздавать непрошеные советы направо и налево. Как бы Синадзугава ни упирался, тот не отрицал: Удзуй фактически стал ему названым старшим братом, пускай и зеркально противоположным. Будучи первенцем, Санэми плохо представлял себе, что испытывают дети ниже по старшинству... Оказывается, когда тебя поучают, это нехило бесит. Хасира Ветра отдавал ему должное: для тугоухого убийцы демонов Столп Звука, слышащий саму поступь паучьих ножек, был бальзамом на душу. Вздорили они или мирились, Тэнгэн не давал упрямцу сойти с правильной дороги: рано или поздно его ледяная броня растает... «Ему проще подстроить несчастный случай, чем проведать Гэнъю и поговорить откровенно. Притворяется, что приходил по принуждению, а сам прокрался сюда за полночь, лишь бы не утратить контроль над ситуацией. Санэми, ежели твой план выйдет тебе боком, будешь ли ты потом сожалеть о содеянном?..». [Track 5] — Ну, как потолковали перед уходом?? Напутствовал парня?? Новички — они сродни школьникам перед свиданкой — жутко нервничают, — звонко расхохотался Тэнгэн. Синадзугава его оптимизма не разделил. Он не задерживался в Кёбаси — с момента пропажи Санэми бывшие соседи болтали о нем разные вещи, не имеющие ничего общего с действительностью. Некоторые ошибочно полагали, что на почве слуховых галлюцинаций тот лишился рассудка и угодил в психиатрическое отделение Больницы Сугамо, где ему диагностировали детскую шизофрению, однако лечение не возымело надлежащего эффекта и врожденные «криминальные гены» Кёго взяли над мальчиком верх. Далее «следы» Синадзугавы и вовсе теряются. Говаривали, что после выписки он поддался влиянию не тех людей, повторив печальную участь отца-дебошира: закончил в глухом переулке, корчась в луже крови и давясь рвотой. Санэми очень поменялся внешне. Некогда робкое дитя с ласковыми глазками-листиками безвозвратно исчезло: вступи Синадзугава в диалог со старыми знакомыми, они бы того не узнали. Хасира отторг прежнюю жизнь, и все же обстоятельства раз за разом влекли мечника на порог родного дома, где неизменно ждал младший брат в надежде, что Аники его простил. Гэнъя верил в невиновность Санэми, отвергая нелепые врачебные доводы: сумасшедшие заперты в ловушке собственного сознания; за мимолетную похвалу внутреннего голоса те готовы сотворить ужасные вещи, в том числе вырезать всю свою семью. Из раза в раз кроха, доведенный до крайности, твердил псевдодоктору: «Я знаю братика с рождения: он не такой! Их убил монстр!!». Гэнъю отвращал Кори Катамари: первые месяцы «трагедии» к нему силком приводили за ручку пугливого детенка жалостливые соседки. Друзья Сидзу, отдавая дань памяти покойной, неоднократно предотвращали приступы «самоповреждения» у ее чада: все предрешил случай, когда тот поранил себя стекляшкой от бутылки. Кори же рассматривал малолетнего пациента с точки зрения ученого, исследуя «подопытного зверька» чисто из интереса к показаниям Синадзугавы: «Волк, запрыгнувший на потолок детской и разбивший лампу... Не от страха ли тебе померещилось, малыш..? Ты упоминал, что у вас с братом особая связь… Возможно, только благодаря этому он тебя пощадил?». Катамари также находил «забавными» сны Гэнъи, поглощенные безумием (которому психолог отчасти поспособствовал), — признак богатой фантазии. Дольше полугода тот с ним не вытерпел. Сеансы с Кори усугубили его проблемы, расшатав неокрепшую психику ребенка. Визуально второй сын Сидзу уже не вызывал у местных беспокойство, потому-то они не догадывались, что во всем произошедшем тот обвинил себя. Он слабо помнит, когда Санэми сказал ему «это», но слова были таковы: «…пожалуйста, братик, не бросай меня и не позволяй мне сбиться с пути… я боюсь, что не смогу тебя защитить…» — в темном помещении лишь полосочка лунного отсвета освещала бледное братское личико; братец будто бы… плакал. — Никуда тот не пойдет, — холодно процедил Столп Ветра. — Иначе демоны растащат его труп по кускам и костей от него не оставят. Он заигрался в Истребителя. Гора Фудзикасанэ — могила для самонадеянных сопляков, которые уповали на чудо и в итоге сломались, — Тэнгэн заметил за Санэми странность: стоит ему озвучить имена тех, к кому Синадзугава неравнодушен, у него щеки от мандража рдеют. Да уж, весьма «виртуозный» прием — говорить неопределенно: про возлюбленную — «Она», про братишку — «Он» — конечно же, никто ничего не поймет. «Находится буквально в шаге от ворот… и колеблется, ровно чужак... Сам ведь запутался в сети своих же хитросплетений... Ложь еще никого не уберегала...». Напоследок Санэми скользнул по выцветшим жердям забора ладонью, украдкой метнув взор за поворот, на переброшенный через деревянные столбы пустующий бамбуковый шест для сушки белья. Раньше мама специально просыпалась заутра, чтобы сдернуть оттуда белоснежные простыни…***
[Track 6] Араси построил себе хижину для уединения. Гостей он не принимал, а непосредственно в Токио выбирался по необходимости. С появлением ученика существование отшельника обрело смысл. И теперь, когда Синадзугава покинул его хижину, та больше не казалась Мадзуро тесной. В ней, наоборот, чего-то не хватало… Одного несносного подростка с буйным нравом. В окно к Воспитателю постучали: больно уж тихо и учтиво. Старик снял с очага горшочек и подвинул створку сёдзи, впустив внутрь Сорая: тот так торопился, что у него перышки растрепались. Сменив позу на более официальную, ворон почтительно склонил головку и известил: «Синадзугава Гэнъя в абсолютном пор-р-рядке!..». Свидеться бы с ним… Как его успехи? Решился ли на Финальный Экзамен сходить?? Санэми в теме Отбора уперся рогами — с него и не спросишь… Вдруг он пацану участвовать запретил..? Удостовериться бы... Заявится без предупреждения, а Окодзё и нету... — Чем бы тебя отблагодарить таким… Как ты смотришь на персик?.. — Сорай положительно каркнул. Обмыв сердцевидный фрукт в кадушке, Араси срезал кожуру ножичком и, отрезав кусочек мякоти, положил его на уплощенное глиняное блюдце. Ворон устроился поудобней и, сложив крылышки, признательно поклевал дольку. Только Мадзуро присел полакомиться сахарным фруктом, в дверь забарабанили. — А это еще кто..? — снаружи никого не оказалось. Странно… Почудилось, что ли… — Эй, долговязый!.. Я тута!.. Иногда полезно глазенки-то раскрывать!.. — Дзигоро Кувадзима подселился сюда на месяц позже приятеля, под «боком Мадзуро». Мало ему гор в Японии — он на священную Фудзи позарился! Дескать, воздух его бодрит, а суглинистый грунт префектуры Яманаси как отлично подходит для посадки персиковых деревьев. Кувадзима присмотрел себе пригодный участочек для фермы к северу от горного подножия. — Какими ветрами, Дзиро? Подарочной корзинки с урожаем не вижу… а значит, это тебе от меня что-то надобно, — настороженно прищурил «щелочки» рослый. Хохлатый старичок недовольно пошевелил усами и ткнул Араси тросточкой в колено. Совсем у того котелок дырявый: у них через недельку собрание «Штормовой Тройки» и приуроченный к нему реванш по гомоку. Без предварительной подготовки не обойтись! — Айда попрактикуемся, чтоб сообща Сакондзи перцу задать?! Мы ж лет сорок с ним состязаемся: когда-нить да должны его победить! — чего-чего, а с годами «Лампочка» Дзигоро позитива не растерял… Их оппонент, Культиватор Дыхания Воды, лидировал со счетом: «45812:0» (надежда умирает последней). Ну и подумаешь, удача благоволит Урокодаки, прорвутся!.. Недаром есть пословица: «Одна голова — хорошо, а две — лучше»! — Две-то головы — здорово, не поспоришь… когда в них мозги есть. Если наших коллективных потуг недостаточно, чтобы одолеть Сандзи, прогноз неутешительный, Дзигоро... — Араси присвистнул, с четвертой попытки разбудив дремавшую у ирори престарелую вороницу. Котоси поерзала на дзабутоне, нехотя перепорхнула с насиженного местечка на хозяйское плечо и, кажись, прикорнула опять (косматые бровишки старушки создавали впечатление, что та пребывает в затяжном трансе круглосуточно)... — Я не помешаю твоим мальчишкам? — Кайгаку в угодьях возится: дал ему наказ заключительную партию персиков на рынок не везти, приберечь для тебя. От него шуму нет: так, иногда на сямисэне побряцает, даровитый мальчуган. А Дзэнъицу я на Отбор сплавил, — спозаранку Агацума закатил сэнсэю истерику, упрашивая отсрочить его участие в Экзамене на годик-другой и переплюнул самых капризных младенцев. Приоритеты воспитанников Араси и Дзигоро различались: если Гэнъя амбициозно метил в Корпус Истребителей, то мечта Дзэнъицу была приземленной — дожить до свадьбы. — Что, как в старые добрые?? — Сихан убрал клюку за пояс, где в былые времена покоились ножны с клинком. Мадзуро и Кувадзима вознамерились воспроизвести эпизод из безбашенного юношества. Еще до становления Столпами Дзигоро с Араси заработали репутацию дуэта сорвиголов («дураки толпою ходят» — это однозначно про них). Проехать расстояние в десятки ри на поезде?.. Не, звучит как-то нудно, так каждый болван сможет… А что если пробежать его молниеносно с применением Дыхания?!. Круто же?! В горячей рыжей башке юного Кувадзимы и не такие идеи роились… Араси их подхватывал и развивал: проигравший на протяжении месяца кормит чемпиона вкусностями! В их компашке строгого Сакондзи Урокодаки нарекли «Папкой»: тот не на шутку переживал за благополучие этой пары балбесов. Урокодаки сокрушался, что из-за них поседеет еще до отставки... — Протез хоть выдержит, не треснет? Дать тебе фору? — дедок улыбнулся Араси во все тридцать два: дерзкая ухмылка придала моложавости изрытому морщинами лицу Дзигоро. Ничуть не изменился… Внутри он все такой же неконтролируемый пацан с бунтарской искрой. Поправив и связав полочки хаори, украшенного ивовым ягасури, Мадзуро затянул соломенную касу потуже, чтобы та не слетела с него в процессе гонки. Его соперник с нетерпением пригладил седину на висках, ножным колышком обозначив линию старта. — Не смотри, что у меня полторы ноги. Сноровка-то и азарт при мне!.. — заняв позиции, мужчины выпрямились и, отведя локти, стиснули пальцы в кулак. С глубоким вдохом их грудные клетки увеличились в объеме. Достигнув максимальной концентрации, Культиваторы едва наклонили корпусы вперед. [Track 7] «Дыхание Ветра…»; «Дыхание Грома…», — возле стоп Араси затанцевали пылевые завихрения. Под натиском Дзигоро земь разошлась трещинами, точно при суровой засухе. «Первая Ката…», перенаправив накопленную энергию в ноги, оба рывком махнули в чащобу (примечательно то, что при столь ошеломительной тряске объятую сном Котоси не унесло: ее лапки намертво вцепились в шерстяную ткань). «Стрела, Рассекающая Ветрá!», «Скорость Богов!» — их преисполненные решимости голоса эхом разнеслись по лесным просторам, всколыхнув здешнюю фауну: любопытные обитатели Фудзи, навострив ушки, вылезали из норок на причудливые шорохи и, никого не обнаружив, озадаченно хлопали глазками-бусинами. Мужские дзори почти не соприкасались с земной поверхностью, в унисон ступая по незримой воздушной тропе. [Track 8] Фермеры в окрестностях Кофу, от мала до велика, посвящали себя труду. Здесь каждое деревце безмолвно молило относиться к себе с трепетом. Что посеешь, то и пожнешь; за вложенные усилия тебе непременно воздастся. Кувадзима прививал подопечным заботу об окружающем их зеленом мирке: тут тоже господствовали типичные для цивилизованного общества «законы». Садоводство — оно подобно управлению государством: сочетает несказанную ответственность… и в какой-то степени власть. В отсутствие Дзигоро за порядком следил Инадама. Плоды в распоряжении Кайгаку подлежали тщательному распределению. Спелые, упругие и нежные, будь те сорваны с ветки или подняты с травы, удостаивались чести очутиться в его цилиндрической корзине из глицинии. Сморщенные, усыпанные плесневелыми отметинами, «чахлые» персики сгинáли в закрытом ящике, предвкушая путешествие на помойку. Отряхнув замаранные ладони о юкату, Кайгаку продел руки в кожаные лямки, взвалил на себя плетушку и, прихватив набитый «гнильцой» короб, помрачнел: безоблачно, однако щеки покалывает электричеством... Ночью нагрянет ливень: парень тонко чувствовал погодные перемены и ни разу не допускал просчетов в метеорологических предсказаниях. Вскоре все на Фудзикасанэ познают на себе небесный гнев, и, несмотря на то, что Дзэнъицу удалось-таки постичь одну тщедушную ката Дыхания Грома, от этого гроза над ним не смилуется… [Track 9] — ТОРМОЗИ, ПЕНЕК ТРУХЛЯВЫЙ, ПОКА НИКОГО НЕ СШИБ!.. — подросток повернулся: к нему метеором стремился Дзигоро, подавая тому знаки сматываться. В использовании Дыхательных техник для ускорения есть свои нюансы: примерно четверть кросса ты привыкаешь к перенапряжению, а остаток — не чуешь под собой ног, лихорадочно прикидывая, как будешь замедляться. С наскока вбив правую «деревяшку» в участок суглинка, Кувадзима стер ее в щепки, ударом ладоней отпихнув собирателя фруктов прочь, дабы тот не пострадал. Помощник неуклюже вильнул в сторонку, выронив ящик. Содержимое корзины скатилось по его взлохмаченной голове, как по лестнице. Фрукты еще хуже перемешались… Вот и все старания ушли коту под хвост… Опомнившись, Кайгаку ринулся на выручку к распластавшемуся старичку. — Ишь, Ара… Есть еще порох… [Track 10] — Кувадзима-сэнсэй!.. — усадив учителя на валун, воспитанник подверг того дотошному осмотру на наличие травм и ссадин, вертя его так и эдак. — Вы уже дважды за день «Скорость Богов» задействовали! Это колоссальная нагрузка на мышцы, сами же нас остерегали!.. Обещали ведь, что обратно поедете на транспорте! — хмуря изломанные брови, обеспокоенно читал деду нотации Инадама: совестно хмыкая, Дзигоро чесал затылочек, пристыженно поддакивая парню на замечания, — и кто из них, возникает вопрос, отпраздновал шестидесятилетний юбилей?? Араси пожалел, что подписался на «авантюру» Сихана и не переубедил дружка: неудобно перед мальцом. Поставив корзину наземь, черноволосый юноша смягчился, пригнулся и пособил дедушке взобраться к себе на спину: Кувадзиме понадобится дня три на восстановление, а Кайгаку — похлопотать по хозяйству. С тренировками придется повременить… и пусть: азы он усвоил. С молчаливым кивком Цугуко пригласил Мадзуро последовать за собой в дом наставника, огражденный от внешней территории вратами корай-мон, увенчанными крышей из сафлоровой кавара. Двухэтажное жилье Дзигоро отличалось аскетичным убранством: бытовая утварь и ничего лишнего. Кто бы что не говорил, старичишка величал свое скромное жилище хоромами, где неоперившиеся птенцы обращаются в бесстрашных воинов со стальными перьями. Кувадзима вообще в Истребители подался, надумав себе, что в организации его искусству кэдзюцу обучат… Тот еще чудак был... На старости лет перестроил себе дом в додзё (что-то подсказывало Араси: Громовой Культиватор затеял всю эту заваруху для того, чтобы в духе самурайских традиций повесить на камидза свой юношеский портрет, по габаритам превосходящий его «оригинал»). Заставляет ребятню штудировать теорию из «Книги пяти колец» и переписывать ту по памяти. «У него тут есть куда развернуться, и все ж немудрено, что Окодзё отсюда удрал…», Мудзуро свинтил бы от этого «мучителя» спустя сутки. При повторной остановке Инадама пристроил «пассажира» на краешке энгавы и, стащив с него беспарную дзори, отложил ее на фуме-иси. Стянув обувь, Араси себя упрекнул: прибавил парнишке «работенки»… У Дзигоро от протеза только название и осталось. — Договорюсь с Асибой о замене. Сниму у Вас мерки, когда в саду «приберу», — пробормотал Кайгаку: с лица парня не сходило угрюмое выражение. Инадама не делал поблажек себе ненаглядному, а тем, кто не вписывался в его стандарты, — подавно. Он «сортировал» людей по тому же принципу, что и персики: на «достойных» (их он тайно боготворил) и «никчемных» (к ним — всячески демонстрировал пренебрежение и не стеснялся высказываться «в лоб») — зачастую подростку не перечили. Взять Дзэнъицу: бесхребетный слюнтяй не то что не возражал, — он сам грешил самоуничижением (чего стоила утренняя сцена: «на радость» всей округе природа наградила бровастую истеричку железными голосовыми связками)… И Кувадзима еще умудрился углядеть в Агацуме «внутренний стержень» (раз уж на то пошло, то стерженек его не длиннее фаланги пальца, ну, или с коготь детеныша белки-летяги). Можно бесконечно рассуждать о никудышности Дзэнъицу, да только зачем придавать ему столько значимости?? Не заостряясь на подпорченном настроении, Кайгаку вернулся к обязанностям. Вот уж третий год он оказывал старику услуги носильщика. У того суставы на ладан дышали (ощущение, будто последствия всевозможных травм со времен бурной юности сэнсэя под старость Дзигоро дали о себе знать). Инадаму удивляло, что Воспитатель не унывал, реагируя на «сигналы бедствия» старческого организма с присущей ему иронией, и не жаловался на ломоту, скрывая все слабости за широкой улыбкой. Инадама прекрасно видел мужчину насквозь, но воспринимал как нечто недостижимое — бойца с несгибаемой волей. Хотя убеждения Дзигоро противоречили «философии» Кайгаку, Культиватор был безоговорочно причислен к категории «признанных». Его сторонник напрасно рассчитывал на «взаимность»: какую бы планку он ни преодолевал, сколько бы ни изнурял себя, львиная доли учительской благосклонности доставалась конченым бездарям. Это задевало, а как же... Всякий раз, когда Кувадзима-сан нуждается в опоре, парень заменяет ему то самое «крепкое плечо», но тщетно... Отчего же тот игнорирует его могущество?.. Он затмил сверстников, прыгнул выше головы, а Кувадзима-сэнсэй все тянет с вердиктом, кому достанется титул: Инадаме или Агацуме. До этого просто «песню» завел: три Столпа Грома! Даже на слух смешно!.. Это, что, оскорбление?! Неужели Сихан подразумевает, что Кайгаку «на равных правах» с бесталанными тупицами?!. «Остынь, Кайгаку... Ты же знаешь, что слабакам с Фудзикасанэ не воротиться. Не сегодня-завтра Дзэнъицу сожрут...». Услужливо преподнеся на поддоне домовладельцу и гостю пиалы чая с инжирными ломтиками ёкана на закуску (в дополнение подложив горстку хурмы для Котоси — ух ты: получается, рацион жильцов не ограничен персиками...), Кайгаку поклоном «Кэйрэй» поприветствовал Мадзуро, а затем удалился из комнатки-има. — Неужто ты его этикету учил? — аккуратно покармливая ленивого ворона, любопытствовал Араси. Кувадзима отрицательно мотнул головой. Втянув носом душистый травяной аромат, он отпил из пиалки. [Track 11] — Я его на улице нашел, вернее, как сказать, — это Кайгаку «нашел меня», — со смешком почесал шрамик на скуле старик. — История, обхохочешься!.. — судьба свела их три года назад, одиннадцатого июля. Дзигоро подыскивал в Синдзюку украшения на помост в зале для медитации и практических занятий. Задумчиво обходя прилавочки под навесом, пожилой мужичок с видом предельной сосредоточенности взвешивал в ручонках премудрые расписные кюсу и фарфоровые вазочки. «Или вееров понабрать?? Вона какие картинки на них: красочные баталии, лихие скакуны, солнечные круги… Ну чем тебе не гумбай утива? Лепота… Погодите-ка: да тут фигурки знаменитых полководцев есть — раритет! Цены не кусаются! В нашей штормовой братии мне обзавидуются!.. Это нам надо..! Агась, и немножечко этого!.. Ох, да я ж такенный скарб не уволочу… Старость не радость… У Вас есть курьеры?? Нет? Жаль… Сюда бы доставщика…». Пока сконфуженный покупатель сомневался, на него с набегу нарвался ребятенок, похоронив Дзигоро под завалом дешевого хлама. «В-виноват, господин!.. Вечно из-за спешки попадаю в переделки!..» — до того поспешал, что, походу, в лужу бултыхнулся (из-за массового «сборища» серо-коричневых пятен узор «чешуйками» на мальчишеском дзинбэе размыло; материю основательно потрепало временем… не исключено, что расхристанный пацаненок гулял в поношенной одежонке и зимой и летом, а пылинки слетались на него как мухи на мёд)... «Вы не ушиблись?!. Не утруждайтесь, я разберусь!.. Для начала Вам нужно встать… Тихонько, без резких движений, обопритесь на трость…», под пристальным наблюдением торгаша в косынке малец судорожно сгреб безделушки в брезентовый узелок, впопыхах сбагрил их дедуле, попутно смахнув с того невидимые соринки. Кувадзима счел важным отплатить воспитанному юнцу за подмогу. «Славный ты малый… Я тебе деньжат отсыплю, дай только до кошелька дотянусь…», парнишка попридержал стариковские плечи, упорно отнекиваясь: ничего сверхъестественного он не сделал, не взимать же ему плату за проявление простой человеческой доброты!.. Э-это ж д-дикость какая-то!.. Почтенное отношение к преклонному возрасту — само собой разумеющееся для молодых! Разве не каждый уважающий себя японец поступил бы так же?! С мольбой ударив в ладоши, кудлатый зажмурился и, глубоко поклонившись, отчеканил: «Я вынужден откланяться! Прошу меня извинить!..». «Эх, до чего ж благородная молодежь нынче пошла... Видали, даж денег не взял!.. Кстати, сколь с меня причитается??» — за все про все вышла сумма в пятьдесят сэн: «Ценности за бесценок!» — недурственный слоган, согласитесь... Кувадзима замер в ступоре. Одурело обшарив складки самуэ, старичок вытаращился. Этот скользкий змеенок прибрал кошель!.. А сам-то стелил: «Денег брать не буду!..» — разумеется, на кой ляд они те сдались, если ты, вымогатель, уже легковерного старика как липку ободрал..! «Ворье!.. Полиция, арестуйте вора!.. Да где ж околачивается стража законопорядка?!. Ай!.. Артрит, пропади ты пропадом!..». «Обворовал Вас, я не ослышался?!. Интуиция не подвела: физиономия знакомая!.. Опять Байпа разбойничает, дорвался-таки до нашей мирной гавани!.. Не признал этого неисправимого гаденыша под слоем грязи!.. Родители наверняка на него рукой махнули… Эй, гляньте-ка…»: Воришка, окрыленный эйфорией удачной кражи, с возбуждением пересчитывал свой «куш», коварно гримасничая: старикашка, че, на черный денек себе копил?.. Чуйка не ошиблась: не зря коршуном преследовал эту дряхлую «полевку» от железнодорожного перрона… В коммерческие районы с пустыми карманами не приезжают... Если дед прикупил билет, то приперся по некому дельцу: за товарами или развлечениями... А старикан еще и с инвалидностью подвернулся: джекпот! «Пока он на своих палках через эту улицу проковыляет, я буду иены в самой фешенебельной гостинице разменивать...». [Track 12] Что уж душой кривить: в молодости Дзигоро считался «легкой добычей» для жуликов-дилетантов — Сакондзи охарактеризовал простака коротко: «Покуда последние штаны не продаст, не уймется». Снова опростоволосился… На незрелость не спишешь… Ух и преподаст он сейчас кому-то урок, чтоб неповадно было… Кувадзима вдохнул и, что-то нашептав, вмиг настиг проныру, назидательно вломив клюкой по колючей головушке, не поспел прохвост обернуться... Ошарашенно брызнув слюной, плут выпал из реальности: «Ч-что за.?! Что за м-магия?!!». При содействии обоюдоострого нитирина атака завершилась бы летальным исходом от обезглавливания… [Track 13] Вышедшие из спячки разини-полицейские, примчавшись на «готовенькое», возмущенно задули в свисточки: «О твоих бесчинствах по всему Токио судачат! Думал, раз в Синдзюку еще не проворачивал свои делишки, они сойдут тебе с рук, Байпа?!» — скрутив преступника, напарники защелкнули наручники у того на худых запястьях и за строптивость пригрозили кинжалами «дзюттэ» — мошенника увел конвой. Пришибленно понурившись, заморыш заглянул через плечо, потерпев свое первое «поражение» перед тем, чьи способности слепо недооценил. Его мерклые аквамариновые очи блеснули разочарованием. Ради чего он тогда мирился со всеми тяготами и лишениями?.. С досадой прикусив обветренную губу до кровавых трещинок, юный вор насупился от осознания полного бессилия. «О-обождите!.. Обознался, Вы не того поймали!» — с одышкой нагнал в переулке троицу Дзигоро. Молодых конвоиров заявление Кувадзимы сбило с панталыку. Это как понимать..? Вылитый же Байпа: его сердитая мордашка украшает четверть розыскных плакатов по городу! Ну, допустим, в весе убавил… С кем не бывает! В доказательство дзюнса предъявил экземпляр постера, сорванный со стены, покрытый ориентировками: точь-в-точь, не отвертишься. «А я настаиваю, что не похож!..» — тукнул тростью Кувадзима. На землю невзначай шлепнулся кошелек. «Господа патрульные, кажется, кто-то из Вас обронил его. Если судить по грохоту, деньжат в нем прилично!.. С лихвой хватит на двоих!..» — «ни на что не намекал» Сихан: не взятку же он сунул... Всего-навсего «подкинул» пищу для размышлений… Перед парочкой образовалась нешуточная дилемма: «Да ты слыхал, как он при падении бахнул?!. По-твоему, баснословные деньжищи на дорогах валяются.?! Во всяком случае, не каждый же день!.. Меня только на службу зачислили, а моя невеста запросила свадьбу с размахом к концу лета; такими темпами брак мы заключим лет через семьдесят, когда впору внуков женить да кремацию заказывать!..» — шушукался Ясэти с Кодзики (в отличие от коллеги, тот вляпался «по-крупному»: занемогшей бабуле требовались лекарства для поправки здоровья). Совсем еще «зелень»: падкие на деньги… «Знаешь... Если так приглядеться, то не особо-то он похож...», — нерешительно подергав фуражку за козырек, протянул Митибата с нервными ужимками. Байпа изогнул густую бровь: по их актерскому трио небось театр истосковался… Вот она — человечья алчность во плоти. Он бы позабавился уличным «спектаклем», не будь юноше ведомо, на какие увертки толкает стремление выжить. Ему ли кого-то осуждать, когда сам существует по девизу «упал — ползи»... «И то верно! У Байпы-то нос горбатый, а у этого — курносый!..» — примяв постер, поддержал офицер, для сравнения повернув мальчишку лицом в профиль: отреагировал тот без восторга, с явным протестом (оскалился с открытым намерением цапнуть захватчика, если продолжит испытывать его терпение). Парни посовещались и сошлись на том, что конфронтацию спровоцировало «недопонимание сторон». Благодаря своевременному вмешательству доблестных сотрудников департамента полиции, его успешно урегулировали посредством «дипломатии». Сам себя не похвалишь... Главное, что оба пошли на «уступки». С минуту поковыряв ключом в наручной скважине, сослуживец Хаяку в соответствии с дисциплиной попросил у гражданского прощения за причиненный дискомфорт. Не горя желанием присоединяться к их смехотворной постановке, помилованный, сглотнув комочек омерзения, выдавил из себя любезную улыбочку на прощание. «И дорого Вам обошлась жизнь оборванца?..» — язвительно хмыкнул он «спасителю», потирая онемелые кисти рук. Дзигоро не поскупился: подавляющая часть пенсионных накоплений послужила выкупом за незнакомца; у мужчины при себе сохранилась пригоршня монет, столь жалкая, что та не заинтриговала карманника… Что-то со вспышкой проснулось в груди Кувадзимы, побудив вступиться за него и во что бы то ни стало вызволить мальчика из беды, пока не поздно. [Track 14] Подозвав его, дедушка указал на здание дальше по кварталу: подкрепиться охота, давненько дружбана не навещал. Всучив узел с приобретенными «реликвиями» опешившему парнише, Сихан воззвал к его спящей совести с обращением за помощью, приняв молчание собеседника за согласие. Ранпаку заправлял в небольшом ресторанчике. По обыкновению, клиенты подтягивались в послерабочие часы; до той поры сиденья за кедровой стойкой пустовали. Откинув колоритный занавес, старичок с кряхтением взобрался стульчик из суги: по ровнехонькой поверхности передвигаться гораздо легче… Сопровождающий, прижав к телу мешок с барахлишком. Потоптавшись, он уловил за норэном теплые пряные нотки: желудок съежился от утробного «воя». «Ты куды запропастился??» — пригнувшись, Дзигоро выжидающе позыркал, легонько стуканув по соседнему стулу. Только-только босая пята отбросила на половицу тень, как гаркнул сиплый глас: «Куда рванул?! Мы тут чумазых попрошаек задарма не обслуживаем!.. Брысь, я кому говорю?!» — запальчивый повар с яйцевидной башкой, обвязанной пропотевшей хатимаки, чуть ли не метлой вооружился в готовности выдворять нищего «таракана» (если с посетителя не поживиться, бескомпромиссный владелец записывал его в касту «букашек» — отребье в заведении не жаловали). Руку дашь — эти черти ее по локоть откусят… «Э, не гони лошадей! Он со мной, Ранпу! И, раз уж я загодя внес оплату за две порции с чаевыми, ты примешь нас обоих! А то у тя все сидушки паутиной обросли!.. Не вредничай, мы ж твою знаменитую лапшу дегустировать пожаловали!..» — Кувадзима оперся о столешницу, накинув себе чутка внушительности (а компаньон с противоположного ракурса «любовался» тем, как Дзигоро болтался, будто на обрыве скалы). Рюсуя умаслил комплемент его кулинарному таланту: первооткрывателем в данной стезе он не был. Одзаки Канити опередил Ранпаку, заявив о себе в Асакусе четырьмя годами ранее. В «Райрайкэне» подавали сина собу на бульончике из соевых бобов. Ежедневная клиентура Одзаки превышала отметку в несколько тысяч. Да, Рюсую подобное количество не снилось… Руки он не опускал — отнюдь: выкладывался на максимум, разрабатывая фирменный рецепт, подробности которого хранил в строжайшем секрете (мало ли, конкуренты заведутся…). Выдернув пробку из бутыля с сакэ, Рюсуй поднес горлышко к скворчащей сковороде со свиным рулетом, окруженным луковыми колечками, но покосился на незваного гостя: «Двадцать есть??» — полез с допросом Ранпу (парень как из загаженного свинарника выполз: черты поди разбери). «Четырнадцать мне и три месяца — погоды не сыграет. Я не буду вашу муть пить: вода из канализации того поприятнее… После нее не развозит», — мужчина, к слову, не оскорбился, тайком переглянувшись с Дзигоро: где он «такого» откопал вообще..? По крайней мере, Кувадзима добыл хотя бы крупицу информации о подростке. Бегло подсматривая за ним, Сихан обмозговывал, с чего бы завязать беседу… «Вы на меня десять минут пялитесь. Спросите или отвернитесь», — с грубоватой льдинкой посоветовал шкет, скрестив руки: на правом кулаке у него побелели костяшки (ему пришелся бы по душе второй вариант). Рюсуй смекнул, что общение не заладилось: распределив пшеничную лапшу в дуршлаге по чашам, тот залил ее соевой основой, веерообразно выложил сверху нарезку тясю, в довершение сдобрив «композицию» специями. Предоставив посетителям по миске собы и подставке со столовыми приборами, Ранпу отлучился за тряпицами для уборки (наследил-таки на входе, неряха неотесанный…). Молитвенно воздав благодарность, юноша зажал в тисках палочек ломоть мяса: тот источал манящие витки пара. Голод пробуждался сам по себе. Ни недомогания, ни отвращения — лишь жажда прокусить зубами и, подолгу смакуя, распробовать до основания… Кувадзима дивился его терпеливости: совсем отощал, внизу живота у доходяги жалобно урчит, а тот кушает, уподобляясь махонькому птенчику... «…как твое имя?.. Ни за что не поверю, что родители назвали бы своего сынка Гадюкой..!» — за трапезой разговоры получше клеятся. «Инадама я... Кайгаку. Будто Вам есть дело...», — неохотно пробубнил подросток, намотав на хаси толстые лапшичные косицы. Избавившись от посторонних компонентов, Кайгаку непроизвольно поморщился: когда регулярно пьешь неочищенную сточную воду, на языке наваристый бульон превращается в горчащую жгучую мочу... Противно признавать, что за минувшие годы Инадама ужился с бедностью: расхаживает в испорченных лохмотьях, которые, вопреки худобе носителя, теснят его: кости подростка неумолимо растут... «Меня звать Кувадзимой Дзигоро! Теперь-то понятно, откуда ты у нас такой хитрюга!.. Провел старичье!..» — он по-свойски похлопал того по спинке. Откликнулся Кайгаку бессловесно: он звучно долбанул донцем миски по стойке, рефлекторно принудив Сихана отодвинуться. Кувадзима обескураженно отхлебнул супа. «Сколько Вы еще собираетесь ходить вокруг да около..? Что Вам нужно?? Вы меня в свое рабство выкупили, да? Сразу внесу ясность: если тоже вздумаете меня лапать... », поперхнувшийся Дзигоро перебил Инадаму, плевком оросив столик бульонными капельками. Уж не знал он, за какие заслуги Кайгаку кликали Байпой, но язык у того взаправду был ядовитым... [Track 15] Повествование Дзиро оборвалось на этапе знакомства с воспитанником. Сжатые губы Кувадзимы больше не смеялись и не улыбались. Он отчетливо помнил, что Кайгаку тошнило; с каким содроганием тот мылся — гадюка, чью «кожу» насильно сдирали; как Инадама с небрежным чиканьем ножниц обстригал вшивую волосню — рвал одну прядь за другой и все сильнее злился на отражение в зеркале. Сихан так и не выяснил, откуда ученик родом — Кайгаку отвечал очень уклончиво: «Каждый мужчина тем или иным путем проходит это Место...». Между друзьями пылью застыла некая недосказанность. Араси при виде того, как ссутулился приятель, понял, что ему хочется побыть в одиночестве, а чуть погодя они непринужденно воссоединятся уже за настольной игрой. Тучки лодочками плыли по бескрайнему небу. Черпая влагу из прозрачной пустоты, те понемногу тяжелели, теряя былую полетность. Как только солнце перекроет луной, они прорыдаются дождевыми слезами. Инадама сумбурно перерывал персик за персиком. Испарина щекотала ему виски, отвлекая парня от работы. Еще и тремор не унимался с той самой минуты, когда Мадзуро навострил на него глаза: Цугуко за мгновение проняло неукротимым порывистым ветром... Кайгаку интуитивно противопоставил Араси наставнику: по быстроте старик проигрывал Кувадзиме... вот только мускулатура у него показалось Инадаме закаленным металлом. — Стало быть, Кайгаку — это ты? — прошелестело позади. Воспитатель присоседился к молодому человеку, протянув тому желтую костянку, горящую алым румянцем. Качнув головой, тот, не мешкая, перенял персик и запихнул в плетенку. В его импульсивных действиях четко прослеживалась взвинченность с отголоском смятения. — Да не тушуйся, я соберу... Все ж таки Дзигоро их для меня припас... У тебя без них хлопот полон рот, поди уж, переутомился... — не дослушав, Инадама с ярым негодованием ухватился за предплечье Араси: «Почему Вы кладете в корзинку помятые персики?? Они же бестолковые!..». — Это предвзято... Да, красавцами не родились, а добавишь к ним малость кантэна — состряпаешь желе — объеденье! «У него на редкость легкомысленные взгляды... Что за ребячество... Он и его выкормыш — одного поля ягоды...», — в левом ухе Инадамы загудело. Затем настала болезненная, звенящая, резь, словно где-то в черепе у него застрял малютка судзумуси. Кайгаку стало невыносимо в обществе Мадзуро. Присутствие Араси ощутимо довлело над ним... Сославшись на мигрень, подросток отстранился. Его настораживал подобный тип людей: им краткой переглядки с тобой достаточно, чтобы прощупать твою душу... Равно как и Кувадзиме до него, к старому отшельнику пришло понимание, что эти застланные голубой дымкой глаза за короткую жизнь повидали непомерно много. Вмятинки на ладонной впадине последователя Дзигоро идентично совпадали с отпечатками на запястье Мадзуро: к ним приложил руку (точнее — клыки) один и тот же «демон». — ...Если ты там, Бездыханный, а я чувствую, что так оно и есть, только попробуй облажаться, иначе ты ни минуты моего внимания не стоил... — прошипел Кайгаку, уставившись на дальний пик глициниевых гор, куда вереницей стекались предвестники ненастья. Инадама оставил Его балансировать на границе двух «категорий»: либо Синадзугава силен, либо настолько отчаялся, что готов давиться собственным враньем. Когда одна ладонь Инадамы отталкивала Гэнъю в попытке уберечь, вторая — остервенело сдавливала ему горло и безжалостно душила юношу. Нечего выскочку идеализировать... То, что он из другого теста слеплен, не гарантирует его потенциал. Скоро Гэнъя скатится в пропасть для слабочья... Вечерняя заря догорала свечой. Чтоб в дальнейшем не простаивать на станции под навесом, мечник засуетился. Прошмыгнув мимо сэнсэя, брюнет раздвинул искусно разукрашенные под пейзаж фусума — в жилье круглый год царила весна: упуская из виду кайму, особо рассеянные нередко путали двери с выходом в сад и бодались с плотной бумагой. Инадама уединился у себя, чтобы переодеться перед поездкой к ремесленнику. От липкого пота лён с зудом приставал к нагому туловищу. Полуночный синий выгодно подчеркивал выразительную внешность Цугуко, но подаренное учителем хаори преемник презирал. Не только потому, что паттерн урокомон «роднил» его с другими подопечными Дзигоро... Треугольники змеиной чешуи неистово будили в Кайгаку воспоминания о его прошлом и всех совершенных парнем ошибках. Распустив хэко оби, юный фехтовальщик сбросил обременяющие одежды на татами, оголив рельефный торс. На изуродованных лопатках цвела пунцовая ветвь: филигранные древесные изгибы обвивал змей. Морально искалеченный или физически, обескрыленный сизый воробей держался с гордой осанкой.***
[Track 16] Широкий пестрый агэмаку чинно возвысился над сценическими подмостками: две фигуры, держась за ручки, заняли центр и обратились к зрителям с незатейливой комической интермедией — верным средством в борьбе с печалью. — Приветствуем Вас! Давай-ка, Нэдзуко, как репетировали!.. — мальчик с девочкой в синхронном поклоне поздоровались с аудиторией и вытянулись в струнку. — На этот раз при выступлении мне подсобит моя младшая сестренка! Она немножко тушуется, однако уверен, Нэдзуко справится!.. Поделись, сестрица, тебе же нравятся загадки? — промычав в бамбуковый черенок, девчушка озорно зааплодировала. Несомненно, у кого-то из присутствующих закралось справедливое подозрение, что данный «атрибут» воспрепятствует членораздельности ее речи, но важно, что братца сие «обстоятельство» ничуть не смутило. Закрепив на растрепанной макушке лисью масочку, паренек прокашлялся: — Я и не сомневался! Попробуешь угадать?? «Мои глаза зорко глядят, брови — густые, немного торчат; никто не увидит мое лицо — носатой сомэн закрыто оно!». Вижу, у тебя уже готово предположение!.. — помощница угукнула, намычав «разгадку». — Молодчина, Нэдзуко! Ты абсолютно права: это «Урокодаки-сан»! А теперь чуточку посложнее... «Похож он на ворона, что сажи чернее... Зеницы его океана синее... Он действует резко, без страха, упрека... И всем он известен как...», да, Нэдзуко, «Томиока»!.. — мальчик ликовал, на седьмом небе от того, как умильно сверкают розовенькие глазки его сестрички. — Вот спорим, что эту ты точно не угадаешь?!. «Когда голова с демонских плеч свалилась, в сая катана опять погрузилась... Сомнений не ведал бесстрашный воитель! В легендах его нарекли...»... Б-быть не может... ты и тут не оплошала! «Истребитель»! Какая ты у меня умничка, Нэдзуко! — на радостях парнишка повис на сестринской шее. Девочка протянула к нему ладоньку, точно с немой просьбой что-то туда положить. — Еще загадку?? Ой, а у меня в запасе всего три и было... [Track 17] Он прошелся взад-вперед, в раздумьях почесывая подбородок. Возвратившись к Нэдзуко, он подрастерял энтузиазм. — «Меня — защитит, но Тебе — навредит... Фудзикасанэ наряд из Нее был пошит...», — брат нежно погладил сестру по распущенным черненьким волосикам. Та не отозвалась, обескураженная тем, что братик погрустнел. — Это «Глициния», Нэдзуко... Для демонов она смертельно опасна... поэтому на Отбор я ушел один... Не проходит и дня, чтобы я не скучал по нашим беспечным играм и разговорам обо всем на свете... Я даю тебе слово, что, когда ты очнешься ото сна, твой братец будет рядышком... — хлюпнув носом, сказитель сдержал слезы в узде. Сестра взяла его лицо в когтистые ладошки, направив братский взор к публике. — Что же это я... Нашел время размякнуть... Ты всегда выручаешь меня, Нэдзуко... — поджав губы, он решительно распрямился. — «Слухи эпохи Тайсё»! Поговаривают, в лесу на Фудзикасанэ начинающий лучник напал на след вепря. Выследит ли он сумасбродного хищника?? Вторая глава арки «Хозяин гор»: „Бабочка с осиным жалом“!..