Sensitive (and too loud)

«Я не знал, что ты такой чувствительный». Первый раз Минхо произносит эту фразу, когда несколько его друзей тащат на совместный просмотр кино-новинки своих друзей, а те своих друзей, и вот их уже восемь голов перед большой плазмой Сынмина. Это происходит ненамеренно. Сначала он проливает на сидящего рядом парня холодный чай (не бутилированный, который продается в магазинах, а просто остывший черный чай из пузатой кружки), а тот — Минхо может ошибаться, но должно быть его зовут Хан Джисон, — визжит, словно на его щиколотках оказался кипяток. Затем от недостатка места Минхо несколько раз пихает его локтем куда-то в ребра, за что получает в ответ — даже больнее, чем он сам задевал его. А после Минхо наступает ему на ногу, — причем действительно достаточно сильно и все так же случайно, — пока карабкается к выходу из их подушечного нагромождения, чтобы притащить попкорн. Джисон орет громче, чем главный герой фильма с истероидным психотипом. Минхо, конечно, из рассказов друзей знал, что Хан Джисон с продюсерского преуспевает не только в своей сфере, но еще и рэп читать может, а голосит — как самый настоящий профессионал. Еще знал, что Джисон отличается своей уверенностью и крепким, волевым характером. Но Минхо и представить не мог, что тот умеет так пронзительно верезжать. Тот день становится первым разом, когда он роняет свою фразу о чувствительности. В ответ получает скупое: — Ты в целом обо мне ничего не знаешь. И то ли череда обстоятельств, то ли положение звезд, то ли сама судьба делают все так, что Минхо узнает. И Джисон, разумеется, — тоже. Второе «Я не знал, что ты такой чувствительный» срывается с его языка, когда Джисон заливается слезами вперемешку с соплями, пока смотрит документалку про детенышей пингвинов по кабельному телевидению. Они собрались, чтобы посмотреть «Железного Человека». Вышло то, что вышло. — Как же ты можешь не плакать, когда самому крохотному пингвиненку не достает еды, хен? — следует закономерный вопрос. Минхо, в целом, соглашается и никак оспаривать не собирается — нечем. Джисон прав. Он тоже в какой-то момент умудрился прослезиться. Но своя реакция на то и своя, чтобы никаких иных неожиданных реакций от нее не получать. А вот от Джисона она формируется — что-то между умилением и желанием о нем позаботиться. Минхо не сдерживается и пальцами вплетается в его сожженные светлые волосы. Тот на секунду замирает, как напуганный пингвин на экране, а затем жмется ближе, опускаясь головой на чужое плечо. Оба чувствуют, что становится чуточку теплее наблюдать за Антарктидой. Третье «Я не знал, что ты такой чувствительный» приходится на ликования Джисона от победы на рэп-баттле. Он празднует победу уже несколько часов, все восемь голов на месте, поддерживают и разделяют эти самые ликования. И Минхо, разумеется, затесался среди них, болтыхая в руке свой невкусный дайкири. В Джисоне шквал эмоций: от пронзительно-победного хохота до неожиданно заслезившихся глаз (от нахлынувшей волны счастья, безусловно). Минхо через толпу подплывает к нему ближе, умещается на соседнем барном стуле, протягивает салфетку, другой рукой заправляя влажную прядь за ухо. И говорит про его эмоции — они успели стать достаточно близкими, чтобы что-то такое происходило в порядке вещей. Не в порядке вещей то, что Джисон его целует. Его губы вкуснее забытого на зарезервированном столике дайкири, вкуснее его любимого мохито и даже секса на пляже. Касания ощущаются уверенными, но длятся слишком мало. — Прости, — хмыкая, Джисон отстраняется. Не отводя взгляда от его губ, облизывает свою нижнюю, затем, растянув на лице хитрую улыбку, ведет языком по верхним зубам, — Я такой чувствительный. Эмоции, что уж. Минхо целует вторым, но уже напористее. Джисон не прекращает улыбаться и комкать на груди его белую рубашку, светящуюся под ультрафиолетом. Руки Минхо во влажных волосах Джисона, а потом теряются где-то под широкой футболкой на горячей спине. Позже чувствительность Джисона обнаруживается еще в некоторых вещах, но вслух Минхо не комментирует — того это замечание, на самом деле, ужасно смущает. Джисон сам признался. Зато Минхо узнает, что Джисон также чувствителен к маленьким детям, которые плачут не из-за вредности, а потому что не могут сказать, где именно у них болит. К щенятам сильнее, чем к котятам. К классической музыке, в особенности той, где есть скрипка. К слишком вкусному мороженому (ему нравится с черничным сиропом). К сильному дождю — погодная печаль приклеивается к нему магнитом. А на третьем месяце их отношений, начиная с того самого невкусного дайкири, Минхо в четвертый раз произносит изумленное «Я не знал, что ты такой чувствительный», когда Джисона до скулежа ведет только от подросткового петтинга. Все началось, как начинается обычно — они долго целовались, трогали, гладили, а затем Минхо ненароком спустился к его шее. Джисон был полностью заинтересован, откидывая голову на спинку кухонного дивана, поэтому тот продолжил. Касаясь губами ключицы, Минхо уже заподозрил неладное, потому что пальцы Джисона как-то подозрительно затряслись. Убедившись, что с ним все в порядке, и получив подтверждающий кивок, он продолжил. Оказавшись без белья Минхо не только получил возможность лицезреть и прикасаться — он еще смог вдоволь насладиться сладостью чужого голоса. Первое впечатление о Джисоне оказалось правдивым — он громкий. Громкий и на сцене, и в простом диалоге, и когда отбирает у Хенджина джойстик от приставки. И вот, в постели. От одного прикосновения Джисон прогнулся в пояснице, громко и протяжно выпустив воздух вперемешку с «Хен», а когда Минхо придвинулся ближе и соединил их обоих — прошептал в губы: — Я максимум минуты три. Это пиздец. На что получил: — Я не знал, что ты такой чувствительный. Минхо победно усмехнулся и довел их обоих за две. А когда содрогался в оргазме, понял, что не один Джисон тут настолько чувствительный — от него у Минхо слишком много чувств, чтобы таковым не быть.