Эффект Соколофского (теперь с Эпилогом)

*** В этом году зима пришла как-то внезапно. Еще вчера сухие улицы, голые деревья без единого листика, а сегодня — мокрый снег и ледяной ветер. А в придачу сырость в комнате, от которой невозможно избавиться: не укрыться, не согреться в отсыревшей постели. Слабое отопление, которое требовало ремонта и сквозняк, который продувал комнату от окна до самой двери, довершали картину. Но человек ко всему привыкает, а тем более молодые парни, которые падали без сил в свои постели, после очередных десяти часов в танцевальной студии, как сегодня. — Немедленно надень что-нибудь! — Юнги поставил перед Чимином смешные тапочки с мордой какого-то персонажа из популярного эни. — Зачем? — Мокрый весь после репетиции! Ноги босые! Простудиться хочешь? — Юнги старался не повышать голос, чтобы не разбудить парней, которые видели уже «десятый сон». — Пить хочется. Чимин схватил бутылку с газировкой, которая стояла на холодном подоконнике, скрутил одним движением крышку и выпил без остановки до самого дна. — Горла не жалко, так хотя бы спину пожалей. Байку надень! Чимин стоял к нему спиной и поворачиваться не торопился. — Хорошо, Юнги. Просто дай мне минуту. Спорить с Юнги-хёном было бесполезно. Если он что-то решил — проще было согласиться. К тому же уважение, которое Чимин испытывал к Юнги, было безмерным. Да и как можно было не испытывать его к парню, который трудился не покладая рук, преодолевая немыслимые нагрузки. Мало того, что он следовал неукоснительному плотному графику стажеров, он успевал еще писать музыку и тексты, самостоятельно сводя материал в студии. Стать крутым рэпером — вот о чём грезил Юнги. Только вот родители не принимали его увлечений и не одобрили его решение стать музыкантом. И это буквально разбило ему сердце. Что за профессия такая — говорили они — разве она прокормит? И Юнги отказался от их помощи и ушёл из дома, чтобы продолжать сочинять музыку и писать тексты. Поэтому он вынужден был не только учиться, но и подрабатывать курьером по доставке пиццы. Работать получалось не так много. Все-таки занятий в качестве стажера никто не отменял, поэтому, частенько, после отработанной смены денег оказывалось так мало, что приходилось выбирать — купить еду, или вернуться домой на автобусе. Но при всех трудностях Юнги не озлобился, не замкнулся. Более доброго и отзывчивого человека в жизни Чимина не было до сих. И он очень ценил заботу Юнги и дорожил его дружбой. Никто бы не смог сказать, почему Юнги потянулся именно к Чимину, почему выбрал его среди остальных «младшеньких». Может почувствовал в нем родную душу. Такого же отзывчивого и понимающего человека. Умеющего сопереживать. Умеющего слушать и молчать вместе, если так было нужно. А может были ещё какие-то неведомые никому, но понятные только одному Юнги причины, только для них еще не наступило время. Вот и сейчас Юнги не сводил глаз с Чимина. Он шел за ним от самой танцевальной студии, чтобы удостовериться, что тот сможет позаботиться о себе. А не плюхнется в кровать, как есть. И не ошибся. Чимин потянул со стула теплую байку, но Юнги уцепился и дернул её на себя. — А майку мокрую снять? — Хён, ну, пожа-а-а-луйста, — тоскливо простонал Чимин, — только не сейчас, я спать хочу. — Майка. Горячий душ. Байка, — строго сказал Юнги. — Только в таком порядке. А потом — спать. Чимин наморщил нос, чтобы придать своему лицу самое милое выражение, от которого таяли все и даже Юнги. Но тот только сильнее сдвинул брови. — Воспитывает, воспитывает, — Чимин выудил с полки чистое полотенце и поплелся в душ с самым обреченным видом. — Гуки почему-то никто не воспитывает. — Гуки воспитывают вшестером. Так что считай, тебе ещё повезло. На кровати, стоящей у противоположной стены, кто-то заворочался и сначала из-под одеяла показалась голая пятка, а потом и заспанное лицо Чонгука. — Ты меня звал, хён? — Спи, Чонгук. — Так холодно, — Чонгук поёжился, утыкаясь носом в подушку, как будто от этого могло стать теплее. Юнги покачал головой, точь-в-точь как делала мама, когда Гуки не мог разобраться сам, и стянул одеяло со своей кровати. Взмахнул и накрыл Чонгука с головой. — Не нужно, хён! — Чонгук сдернул одеяло и сел. — А как же ты? — Я оденусь теплее и все равно ещё не ложусь спать. — Будешь придумывать новый текст? — с нескрываемым восхищением произнес Чонгук. — Буду, буду. Спи давай, маленький принц, — Юнги провел ладонью по взлохмаченным волосам и легонько подтолкнул макнэ в сторону подушки. — И никакой я не принц, — обиженно буркнул Гуки, — это всё Хосок-хён меня дразнит. — Он не дразнит, он… — Юнги посмотрел в сторону мирно посапывающего Хоби. — Он просто любит тебя, как младшего брата. — Любит, любит, — бормотал Чонгук, укладываясь удобнее. — А в танцевальной студии гоняет больше всех. Юнги ничего не сказал, только улыбнулся и так ласково посмотрел на Чонгука, что тот залился румянцем и натянул одеяло под самый подбородок. Прошло не меньше десяти минут, как ушел Юнги-хён, а согреться не получалось. Прохладный воздух то тут, то там просачивался под одеяло, не давая уснуть. Чонгук ворочался, бурчал что-то себе под нос, но все равно не мог уснуть. Он уже хотел укрыться с головой, но тут из душевой вышел Чимин и стал оглядываться в поисках байки, которую приказал надеть Юнги. Но вместо этого поймал восхищенный взгляд Чонгука. — Чего? — Чимин качнул головой и застыл. — Красиво, — чуть слышно прошептал Чонгук. — Чего красиво? — не понял Чимин. — Ты красивый. Пресс, кубики… Руки. Да всё, — сказал Чонгук, и щеки его вспыхнули с новой силой, но теплее от этого почему-то не стало. — Если бы это помогало, — Чимин тяжело вздохнул и вместо того, чтобы ложиться спать, уселся на краешек кровати Чонгука. — Но я все равно докажу, что могу дебютировать со всеми. — У тебя все получится. Обязательно. Чонгук осторожно положил свою ладонь поверх ладони Чимина. — Ледяная какая! — Чимин отдернул руку и обеспокоенно посмотрел на Чонгука. — Ты чего так замерз? Чонгук пожал плечами и поёжился. — Знаешь поговорку американских индейцев? — Не-а, — мотнул головой Чонгук, стараясь не рассмеяться, чтобы не выдать себя. — Американские индейцы говорят, что один индеец всегда замерзнет под одеялом, а два индейца под этим же одеялом — никогда. Чонгук всё-таки прыснул от смеха, но прикусил кулак, чтобы не рассмеяться в голос. — Двигайся давай, ледышка. Чонгука не нужно было упрашивать, дома он всегда забирался в постель к старшему брату, чтобы уснуть, прижавшись к его теплой спине. Он откинул одеяло и сдвинулся на край, давая место Чимину. Чимин натянул байку и устроился удобнее, а Чонгук обхватил его обеими руками и зарылся носом в мягкий капюшон. Стало тепло и очень уютно, и уже через минуту Чонгук счастливо посапывал, прижимаясь к Чимину всем телом. А утром с сожалением обнаружил, что кровать оказалась пуста. Он даже не понял откуда взялось это сожаление, потому что его тут же затмило безмерное уважение. Упорный Пак Чимин, наверняка, уже отрабатывал в танцевальной студии свою сольную партию. А потом день покатился своим чередом, не оставляя парням ни одной свободной минуты. *** Так дни шли за днями, многое менялось в новой жизни Чонгука, но что-то, все же, оставалось прежним. — Чонгук! — голос Намджуна не предвещал ничего хорошего. Кажется, он опять что-то натворил. Нет, Гуки не испугался. Да и как можно было испугаться, пусть даже сурового окрика Намджуна. Человека с добрым сердцем и вселенским терпением ко всему, что порой вытворял «девяносто пятый лайн», а вместе с ними и Чонгук. Он даже не вытворял, а просто не всегда знал, чего делать не стоит. И совершал досадные ошибки. Чонгук слишком рано покинул дом и родителей, и не успел научиться многим вещам. Но теперь в его новой семье, у него был не один старший брат, а целых шесть. Таких одинаковых и таких непохожих друг на друга одновременно. Шесть характеров и у каждого своя особенная, неповторимая черта. И Чонгук старательно учился у них. И отдал бы, наверное, все на свете, чтобы быть похожим. Но пока только огорчал своих хёнов. — Что это? — Намджун смотрел на него самым суровым взглядом, на который только был способен. Стоило ему немного расслабиться, и он бы не смог сдержать улыбки, глядя в огромные виноватые глаза Чонгука. — Где? — Чонгук беспомощно озирался в поисках того, что так рассердило Намджуна. — Нижнее белье опять над кроватью оставил висеть? — Я забыл. — Тетрадки куда запропастились? Тут же целая стопка была? — Я рисовал. — Надо было сказать. Я бы тебе купил альбом. — Не надо. Я сам. — Я знаю твоё сам. Память, как у девчонки, а понадобится срочно и не будет. — Нормальная память, — обиженно буркнул Чонгук, потому что сравнение с девчонкой — это было уже слишком. — Кровать не заправлена. Крошки от чипсов по всему столу! — Так их же мало… Чонгук попытался смахнуть крошки со стола, но Намджун схватил его за запястье. — Губка для чего? И на пол сметать – последнее дело, потом сам босиком ходить не сможешь. — Воспитываешь? Тэхён вихрем ворвался в комнату и без всякого стеснения приблизился к Намджуну, игнорируя ту самую «зону личного пространства». Он широко распахнул глаза и, гипнотизируя Джуни своим взглядом, мягко высвободил руку Чонгука. «Еще один манипулятор, с божественной улыбкой и обожанием во взгляде. Как я вообще ещё жив? И куда только подевалась рэперская жесткость и суровость», — подумал Намджун, но вслух сказал совсем другое. — А что делать, если «опять двадцать пять»! — Ну, Джун-и-и! Мы сейчас мигом всё исправим! — Тэхён наклонил голову, и улыбнулся, зная, что это действует безотказно. — Ты же не сердишься. Правда? Намджун отвернулся, чтобы не поддаваться и даже прикусил губу, чтобы не улыбаться этим проказникам. А Тэхён привычным жестом сдернул с веревки, над кроватью Чонгука, пару черных трусов и запихнул их под подушку. Встряхнул покрывало, чтобы прикрыть стихийное бедствие на кровати из карандашей и красок, и ловко смахнул все крошки в мусорное ведро, которое почти материализовалось из воздуха. Он подтолкнул Чонгука к двери, подальше от ошарашенного такой скоростью решения проблемы Намджуна, и через секунду они уже мчались по длинному коридору общежития, оглашая округу громким смехом. — Взрослые парни, будущие айдолы, а как дети, — ворчал Намджун, вытаскивая из кармана только что купленный рисовый пирожок. Запрет на углеводы еще действовал, а выпечки хотелось больше, чем ледяной воды в жару. — Слушай, Намджун, у меня вот здесь никак не рифмуется! — Юнги вошёл в комнату так стремительно, что проглотить разом свежее тесто и мясную начинку не было никакой возможности. Намджун обернулся к нему с полным ртом, не скрывая своего преступления. — Пирожок?! Намджун кивнул. Юнги замер, зачарованно наблюдая, как Джуни пытается прикрыть рот рукой. — Рисовый... — мечтательно произнес Юнги и сглотнул слюну, не сводя со счастливчика глаз. — А мне совсем нельзя. — Я знаю, — Намджун протянул другу оставшуюся половину. Юнги аккуратно взял драгоценный кусочек и, зажмурившись, откусил заветную булку. — Сразу в бока отложится. Чёрт. — Мы завтра с утра на пробежку пойдем, — понизив голос до шепота, оправдал своего сообщника Намджун. — Точно! — вдруг просиял Юнги. — …вместе уйдём, ты и я…. Тым-дым-дым… за нашей мечтой… в небо… вдвоём… О! Круто! Спасибо, брат! Он что-то быстро записал в блокноте карандашом и также стремительно исчез, как и появился. — Да, не за что, Юнги… Намджун вздохнул и в который раз подумал, что готов отдать этим парням что угодно. Поделиться с ними всем, что у него есть. До последней крошки. И даже больше. Особенно сейчас, в самые суровые преддебютные дни. А точнее, ночи, потому что дня теперь никогда не хватало. ***