Секс, наркотики, рок-н-ролл.

Запах этих блинчиков надолго остался в памяти Мелиссы, как и когда-то горячий, мятный чай с корицей, которым отпаивала мама Мелек, Фатима. Мелиссе тогда было лет шестнадцать. Она сильно поссорилась с родителями, и Мелек приютила её у себя на несколько дней. Жили они бедно, несмотря на то, что отец был работягой и трудоголиком, но в доме было чисто, уютно и всегда пахло домашней едой. Стерильностью, которой требовал Генрих от семьи, там даже не пахло. Но мама Фатима ежедневно намывала полы, и драила окна, выстирывала занавески. Мелиссе это казалось странным. А женщина, улыбнувшись отвечала - "А чем себя еще занять, когда муж на работе, а дети выросли, кызым?" Мама Фатима была невысокой, крупной женщиной, но сколько в ней было любви и тепла! Кызым в переводе с турецкого означало "дочка", и мама Фатима называла всех подруг своей дочери, дочками, пытаясь вкусно накормить и подарить хоть каплю материнского тепла. Отец, Вели Бей, тоже был хорошим. По крайней мере, Мелисса не помнила, что бы он хоть раз повысил голос в её присутствии на детей или жену. Он только нахваливал любимую жену, повторяя "здоровья твоим рукам" и в шутку называл её своей "пампушечкой", стараясь радовать покупными, дешёвыми цветами и сладостями из магазина. Их отношения в семье были настолько гармоничными, полными взаимопонимания и уважения, что ломали все стереотипы о турецких семьях и заставляли Мелиссу невольно завидовать. Ей бы хотелось, что бы и её семья была такой. Зачем ей этот шоппинг, отдых в Испании, зачем ей уроки фортепиано, если дома царит вечно напряжённая обстановка и ей приходится видеть лица недовольных, уставших друг от друга и семейной жизни, родителей? То, что у Генриха давно на стороне есть молодая любовница, не было секретом ни для дочери, ни для жены. Но эта тема была запретной, как и запретными были её посиделки с "неблагополучными" друзьями. Генрих хотел, что бы дочь, как это и полагается девушке из состоятельной и уважаемой семьи, общалась только с себе подобными, но все её попытки найти друзей из "высшего" общества терпели фиаско. Во-первых, дети друзей семьи были избалованными, во-вторых, смотрели на более бедных людей, как на мусор. И, в-третьих, воротили свой задранный нос от Мелиссы, которая никак не вписывалась в их выдуманные рамки. Они считали её глупой, необразованной, пустышкой, а её рисунки считали пустой тратой времени, как и её увлечение писательством. Один даже разорвал в клочья её блокнот, ведь ему не понравилось, что Мелисса нарисовала на него карикатуру. А после швырнул этот самый блокнот ей прямо в лицо под смех и бурные аплодисменты его товарищей. Впрочем, в тот дождливый, серый день, Мелисса не думала об этом. Она лишь пила чай, глотая вместе с ним собственные слёзы, сидя у окна в комнате своей подруги Мелек. На фоне играла какая-то турецкая песня, и, кажется, это был Таркан, а Мелек, несмотря на то, что это харам, подтанцовывала, изящно виляя бёдрами, и каждое её движение было грациозным, несмотря на пухлое телосложение. - Oynama, şıkıdım, şıkıdım. - Подобно журчащему ручью, лился звонкий голос обычно тихой и скромной подруги. Она надела на бёдра бирюзовую повязку, расшитую золотыми монетами, привезённую из Белека, а её чёрные, густые, длинные волосы, были еще одним её украшением. Мелек смеялась, пытаясь хоть как-то развеселить грустную подругу. И Мелисса была бы ей очень благодарна за это, не будь так паршиво на душе. - Как думаешь, Мелек, если я прыгну вниз, с пятого этажа, расшибусь? - С ума сошла? - Возмутилась турчанка, тут же закрыв окно. - Это грех большой, харам, нельзя! - Грех...А доводить собственного ребёнка - не грех? - Хмыкнула Мелисса тоненьким голосом. - Не боись, не стану я прыгать. По крайней мере, сейчас. - Дура ты, Мелисса! Зачем так пугать?! Всё хорошо у тебя будет, вот увидишь. - Уверенна? - Конечно, родные любят тебя. Просто они не могут это выразить. - Решила Мелек. - Да нет, их брак полностью держится только на мне и за это они ненавидят и друг друга, и меня. Помнишь, я резала руки? Отец так сильно переживал о собственной репутации, что даже не попытался спросить, в чём дело, он решил, что я просто пытаюсь привлечь к себе внимание и не отвёл к психологу. - Мелисса... - Мелек погрустнела, приобняв подругу за плечи. - Ты же знаешь, что нужна мне? Не делай ничего с собой. Ты - хорошая. - В самом деле? Порой, мне кажется, что я обуза. - Нет же! Глупая! - Возмутилась Мелек, ласково поглаживая чёрные волосы подруги. - Ты правда хорошая, честно-честно. Ты добрая, и всегда поддерживала меня, а еще, классно рисуешь. - Правда так считаешь? - Мелисса грустно взглянула на подружку. - Помнишь, как ты нарисовала Кемаля из "чёрной любви?" Он получился еще краще, чем в жизни! Правда, Бурак и в жизни очень красивый, но на портрете...-Мелек мечтательно вздохнула. - Жаль, он уже женат. Мелисса улыбнулась, крепко обнимая подругу. Именно Мелек и подсадила её на турецкие сериалы. Вечерами, они всегда с матерью усаживались у телевизора, и, дожидаясь отца с работы, коротали время, смотря "Великолепный Век", а затем и "Чёрную Любовь". Мелек не могла дождаться новой серии и в школе только и говорила о личной драме Нихан, и о том, какой козлина этот Эмир, и Мелисса невольно подсела на этот сериал. Правда, Эмир ей очень даже нравился хотя бы тем, что не жевал сопли и умел добиваться своего. На этой почве у подруг часто возникали разногласия и ссоры. Один раз Мелисса вообще заявила, мол, дура эта Нихан! Она настолько полюбила этот сериал, что к концу сезона понимала и сносно могла говорить по-турецки. - Ничего, жена не стенка, подвинется. - Рассмеялась Мелисса. Она привыкла добиваться своего, хоть порой и опускались руки. Этому научила жизнь, атмосфера дома, в котором или сойдёшь с ума, замкнувшись в себе, или придётся учиться идти напролом. Впрочем, идти напролом научил Мелиссу еще один случай, о котором всё не могла забыть, лишь глуша боль. У неё к концу десятого появился парень. Как того и хотел отец, из богатой, состоятельной семьи, более того, как говорится, голубых кровей - потомок аристократов. Одна его фамилия чего стоила - фон Мейер. Он был красив, юн, хорош собой, учился в элитной школе, превосходно играл на скрипке. Он был высокий, тонкокостный, худой. Его пальцы рук были длинными, а запястья - тонкими. Его кожа была белоснежной, выразительные глаза - серыми, а волосы - каштанового оттенка. Черты лица были прямыми. Он сразу понравился Мелиссе. Между ними возникла симпатия, ведь он был совсем не похож на остальных детишек богатых родителей. И Лукас знал, как выразить свою симпатию понравившейся девушке - он долгое время красиво за ней ухаживал, заезжал за ней на чёрном Феррари последней модели, дарил стойкие духи и украшения. Тогда, будучи в него безумно влюблённой, Мелисса была свято уверенна в том, что спустя несколько лет они поженятся и проживут вместе до глубокой старости. И она станет носить красивую, редкую фамилию. Лукас не смеялся над её рисунками, мог часами выслушивать её, жалующююся на проблемы, и, конечно же, Мелисса подарила ему свой первый поцелуй. Но она не хотела спешить. Лукас делал вид, что понимал это, и обещал, что не станет торопить. Но в тот летний, знойный день, когда отдыхали на реке, всё же предпринял попытку сблизиться. Сначала они просто целовались, лёжа на ещё тёплом песке, и Лукас нежно обнимал Мелиссу, а она утопала в его глазах, опьянённая любовью. "Если правда любишь, доверься." - Произнёс Лукас, опускаясь губами к её аккуратной, девичьей груди. "Не стоит..." "Не переживай, я не сделаю тебе больно." "Лукас, нет!" И если бы он правда тогда любил, чёткое "нет" и попытки вырваться, остановили бы его. Но он не привык к отказам. Более того, Лукас поспорил с другом, что затащит Мелиссу в постель, что в последствии и сделал, не зная о том, что она невинна. Он взял её силой. Просто закрыл ей рот руками и сделал своё дело, после чего рассмеялся ей в лицо и ушёл, оставив её на песке. Мелисса была сломленной. Она долго не могла прийти в себя, и даже пришла в полицию, где написала заявление, что стоило ей огромных усилий. Она чувствовала дикий стыд, боялась, что ей не поверят. И ощущала себя, жертву, последней дурой. Она не до конца осознавала, что с ней могли так жестоко поступить, что это мог сделать человек, которому она верила и доверяла, которого любила. Узнав о заявлении дочери, Генрих пришёл в ярость. Но не на Лукаса. Он возненавидел собственную дочь еще сильнее, решив, что она просто хочет опорочить его честное имя и всё время упрекал Клаудию, повторяя, что это её вина, она не усмотрела, что нужно было заниматься воспитанием дочери, а теперь из неё выросла шлюха. Он даже дал дочери пощечину, чего никогда не делал прежде. И этим еще сильнее подорвал веру Мелиссы в людей и в то, что добро в силах победить зло. Она была полностью разбитой. Ничего не ела, сильнь похудела, не выходила из комнаты. Её сказка о Золушке, в которую ей казалось, попала, превратилась в кошмар. Лукас и его родня пытались замять это дело, предлагали деньги за молчание, парень даже неоднократно извинялся перед ней, но Мелисса не стала забирать заявление. И его посадили. Она сломала его судьбу, как он сломал её веру в любовь. И её саму. После этого началась травля. Настоящий буллинг в сети. Мелиссу обвиняли во лжи, называли проституткой, ей сыпались угрозы, несмотря на то, что вина Лукаса была полностью доказана. От неё даже отвернулась Мелек. Но не отвернулась Клара, и не отвернулся Славик. Не отвернулся Билл. Они всячески отстаивали честь подруги, Славик даже исполнял роль её личного телохранителя, провожая до школы и забирая с неё. А еще, душу Клары грели его рассказы о том, что на зоне делают с такими, как Лукас, и там никому уже не будет дела до его благородного происхождения. В конце года Клара забеременнела и они со Славиком наспех расписались, после чего общение с Кларой начало сходить на нет. У неё уже были свои, более взрослые, заботы. И не было времени встречаться с друзьями, всё время занимал ребёнок. Билл вообще сбежал из дома, никому ничего не сказав. Вероятно, до этого его довёл отчим-тиран, с его вечными придирками и слабохарактерная мамаша. Но как бы там ни было, в последствии Мелисса была очень горда собой. Она впервые одержала победу, посадив преступника, который надругался над несовершеннолетней, предав её доверие. Спустя несколько лет, Мелисса перестанет постоянно думать об этом. Она будет встречаться с парнями, но уже не будет смотреть на них сквозь розовые очки. Она сумеет наконец полюбить себя и перестать искать изъяны. И, подобно Биллу, сбежит из дома, а в Берлине выкурит свою первую сигарету на крыше многоэтажки, куда часто будет приходить, что бы отвлечься от проблем. И уже сама будет себе заваривать мятный чай с корицей, тёрпкий вкус которого будет напоминать о друзьях и их поддержке, и о том, что довелось пережить.