***
Раф столкнулся с Лео на входе в убежище. Они оба спешили и, остановившись друг напротив друга, каждый увидел в глазах другого осознание. Неприятное, застывшее во взглядах. — Рафаэль, — Леонардо не потянулся к катанам, но его поза говорила о напряжении. — Где ты был? — Ты мне как раз и нужен, — Раф схватил брата за плечо, потянув в логово. — Мы идём к отцу, Лео. — Зачем? — Леонардо не дал повести себя, уперевшись в пол. На миг он превратился в статую. Но Раф не ответил. Потянул сильнее, заставляя Лео сдаться. Так и вёл вплоть до додзё, крепко держа. — Отец! — Рафаэль не постучался. То, что он хотел рассказать, не терпело никаких отлагательств или правил этикета. — Да, Рафаэль? — крыс отвлёкся от каллиграфии, внимательным взглядом смерив своих сыновей. — Что-то случилось? — Случилось, — Рафаэль толкнул Лео вперёд и тот послушно прошёл к Сплинтеру, коротко кланяясь. — Он похитил и изнасиловал человеческую девушку. Сплинтер ответил не сразу: лишь чуть дрогнувшие уши выдали сильное напряжение. — Это очень серьёзное обвинение, Рафаэль, — голос крыса остался нечитаемым. — Доказательства?! Я с час назад достал изувеченную девушку из какого-то сырого подвала! Лично видел, как он выходит оттуда! Блять, да я даже от клана Фут не видел такой жестокости! — усилием воли Раф заставил себя сесть перед Сплинтером так, как приказывали годы обучения. — И всё же я хочу услышать второе мнение, — старый крыс повернулся к старшему сыну, нахмурил брови, — Леонардо. Твоё слово. — Рафаэль не врёт, — Леонардо не позволил себе соврать отцу, — но всё было не совсем так, как Раф себе представляет. Я не желал причинять реальной боли Изабелле. Это была вынужденная мера. — Насиловать — это вынужденная мера?! — Рафаэль вскочил с колен, готовый обрушить на брата весь свой гнев. — Мастер, он бредит. Он сошёл с ума! — Рафаэль, выйди. Голос Сплинтера приобрёл стальные нотки. Мастер даже не смотрела на Рафа. Только на Леонардо. Раф хотел возразить. Сказать, что он не хочет и не будет выходить, что это та проблема, которая должна иметь свидетелей. Что Рафаэль хочет размазать брата по стенке. Бить до того момента, пока кровь не зальёт всё вокруг. Что он, в конечном итоге, прикончил храбрейшего лидера, потому что тот не лидер, а мразь. Хотел, — но не решился. И позорно ушёл, оставаясь верным псом у двери в додзё. Раф не был главой клана. Он не мог решать судьбу брата. Всё, что зависело от него, Рафаэль сделал. Так он считал… Частично. Пока совесть не начинала мучать, приказывая взять саи, и… Потом мысли обрывались. Когда Леонардо и Сплинтер остались наедине, мастер начал монолог. — Леонардо, то, что ты сделал — это преступление, недостойное ни воина, ни простого разумного существа. Ты осознаёшь это? — Да, отец. — Почему тогда ты смеешь оправдывать себя? — Потому что считаю себя правым. Я не желал ей боли. — Но изнасиловал. Посмел ограничить свободу женщины — не куноити и не врага. Не ради защиты семьи или мира, а ради собственного удовольствия, — Сплинтер не позволил гневу пролиться в речь. — Да, отец, — Леонардо не знал, лукавил ли, — я это признаю. Это были поступки, недостойные ни лидера, ни воина, ни кого-либо другого. — Я сожалею, что всё произошло именно так. Но я не могу закрыть глаза на это, — Сплинтер давит в себе тяжёлый вздох. Нос его дёргается, крысиная морда искажается ещё более строгим выражением, — ты навлёк большую беду на семью, Леонардо. И тебе предстоит исправить это. — Вы отправляете меня в изгнание? — Леонардо склонил голову в почётном поклоне, готовый принять любую судьбу. Самое страшное уже свершилась — его Изабеллу забрали у него. И кто? Родной брат! — Нет. Для тебя это станет сродни побегу. В одиночестве ты одичаешь. Я учил тебя терпению, но не выдержке. Этим ты и будешь заниматься, — Сплинтер звучал устало, будто на плечи старого крыса вдруг обрушилась целая гора, — ты совершил страшную ошибку, Леонардо. Ошибки надо исправлять. Леонардо так и не поднял головы. Стыд затопил сознание. Действительно, он совершил ошибку. Главную — перед Изи. Его Изи так сильно пострадала из-за временного помешательства. Или не сильно?.. Лео делал всё, чтобы ей было хорошо с ним! Не его вина, что она отвергала это. Нельзя никого насильно заставить любить — да, но ведь всегда можно попытаться убедить, не так ли? — Я приму любое твоё решение, отец, — смирение прозвучало вымученным. Старый крыс на него лишь кивнул, а после вернул всё своё внимание к каллиграфии. На задворках сознания не осталось места иному выбору, кроме как…***
Изабелла проснулась под аккомпанемент белого больничного света, неприятной сухости во рту и бесконечной боли в голове и между ног. Ей было плохо, тошно, дурно; а самым печальным было то, что она чётко помнила причину своего состояния. Спасение было слишком номинальным: Изабелла помнила другую черепаху — и вместо синевы вечного льда её успокоил алый огонь. Но это всё ещё была черепаха. Огромная вооружённая черепаха. Сколько таких бродит по миру?.. Все ли они безумны?.. Думать об этом не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Только из мира навсегда исчезнуть, да смыть стыд, пробравшийся под кожу, прямиком в сердце. Изабелла осмелилась открыть глаза только в тот момент, когда где-то справа послышался стук, похожий на тихие удары в окно. Едва повернув голову на него, первым делом в темноте ночи Изабелла увидела зелёную кожу. Кожу, что почти сливалась с тьмой на улице. Смелости чуть поднять взгляд и впиться взглядом в лицо пришедшего она не отыскала в себе. Изабелла истошно завопила.