потопить

делая очередную затяжку, собакин думает о том, как это напоминает ему те пятницы, которые он провёл с женей в заброшенном здании, в абсолютном царстве обшарпанных стен, выломанных окон и куч всякого хлама на полу. свободной рукой он крутит красно-белую пачку с последними сигаретами, грозясь уронить её вниз с крыши пятиэтажного дома, тем самым проебав свой последний антистресс, помогающий расслабиться от навалившегося на него груза. саша переводит взгляд серых глаз на свисающую руку через ограждение с тлеющей сигаретой, аккуратно зажатой между двумя тонкими пальцами и чувствует до боли знакомый укол под рёбрами, причины которого уже переплелись и стали огромным комом, давящим не только на его сердце, но и на всё тело. а причины? причины есть разные: стыд, вызванный совершенно разными поступками, буквально пылающий костёр с самой отвратительной вонью, какой можно только учуять; отвращение, к которому каждое неверное действие словно заливало керосин в огонь, не проходящее долгое время: неделя, месяц, год; вина. самый отвратительный, болезненный из всех, что когда либо испытывал саша, укол, наполненный самой мудрёной жидкостью, уничтожающий все живые клетки сильнее и быстрее, чем крупная доза дезоморфина. вина. проникала вглубь тела и мозга, перебирая каждый нейрон, ковыряя сердце своим наточенным скальпелем, который заострялся всё сильнее с каждым днём. постоянно хотелось разорвать свою плоть сгрызанными, на стрессовой почве, ногтями и наконец вынуть это окровавленное лезвие из себя, надеясь, что это поможет, но это бессмысленно — саша обречён каждую ночь засыпать, надеясь, что он не проснётся, а утром просыпаться уже без надежды, что ему будет лучше. саша негромко хмыкает и стряхивает пепел с сигареты ловким постукиванием большого пальца по фильтру, наблюдая за тем, как серая пыль летит вниз, почти сразу разлетаясь по ветру в разные стороны. а ведь он обещал себе не заниматься самобичеванием, но все его мысли в такие моменты текут только в такое русло. рома бы сказал, что сейчас поступает он неправильно: стоять на крыше, выкуривая очередную сигарету, сгибаясь от непереносимого груза своих мыслей и от противного, продирающего насквозь ветра, когда легче вернуться туда, где ему было спокойно: полюбоваться маминым осуждающим взглядом на могильной плите не так стыдно, чем вновь утонуть в тех янтарных глазах. те янтарные глаза, за прошедший год ставшие для собакина всем, он запомнит надолго, они будут догонять его в самых горьких снах. ещё долго он будет просыпаться в холодном поту после очередного кошмара, тяжело дыша, панически ворошить руками по своему спальному месту (не так важно, что это будет: пропахшая чем-то противным труба, или кровать, набитая тёплыми одеялами и подушками), в поисках хоть какого-то спасительного тела (тепла), но вновь и вновь рядом никого не будет. снова. и вряд ли когда-нибудь будет — ближе саша уже точно никого не подпустит, легче сгнить в спокойном одиночестве, чем мучительно сгореть в невзаимной любви, как это происходит сейчас. антоша. вспомнить о нём, так в районе живота у саши что-то трепетало, скручивалось, стягивалось, сердце билось учащённо, а стыд накатывал холодной волной. стыд за себя, за свои чувства, с которыми саша так и не смог разгрестись, а сбежал (хотя никогда не умел бегать), даже толком не сказав ни слова, только лишь позорные каракули на мятом листке бумаги, выкинутом на пол в той омерзительной комнате, которую собакин даже не считает своей. стены той квартиры пропитались отвратительным запахом спиртных напитков с высоким градусом, которые постоянно распивала та старая карга, сидя на кухне и громко возмущалась на очередную, высосанную из пальца, ерунду. сигарета выкурена, но саша стоит на месте, не двигаясь, чувствуя, как ветер запускает свои ручонки под его футболку, поднимая на уши сотни мурашек; поджав губы, его взгляд скользит по не таким огромным толпам людей, которые ходят туда-сюда: некоторые проходят медленным прогулочным шагом, уткнувшись в телефон (собакин фыркает, в какой раз замечая то, какие некоторые люди всё-таки зависимые от своего гаджета, даже на дорогу не смотрят), а другие пробегают мимо, явно куда-то опаздывая. а потом его взгляд натыкается на знакомую макушку, с волосами которой так забавно играется ветер, перебирая и лохмача коричневые волнистые прядки. сердце пропускает удар, и ещё один, а потом начинает колотиться с бешеной силой, готовое вот-вот разорвать плоть и выпрыгнуть наружу. руки начинают неконтролируемо дрожать, а ноги словно набиваются ватой. задержав дыхание, саша разглядывает антона сверху: всё такая же лёгкая курточка, ему наверное в ней очень холодно, учитывая какое сильное ветрище на улице, а под ней, без сомнений, его любимая рубашка с галстуком. тоша. рома недавно сказал, что он его ищет, спрашивает у всех о нём, после этих слов саша не мог нормально уснуть, всё ворочаясь и ворочаясь, вновь безжалостно поедаемый виной и стыдом за все свои поступки и несдержанные обещания.       «я надеюсь, что тебе не больно.» — думает сашка, мысленно обращаясь к другу, будто второй может слышать его мысли на расстоянии, подавляя появившееся желание спуститься, догнать. — «и что ты уже забыл меня.» он вытягивает руку вперёд, словно сможет схватиться за антона, ведь сейчас их разделяет всего пять ничтожных этажей, но хватает лишь холодный воздух, и его плечи опускаются, горло обвивает колючая проволка, которую не получится просто так содрать пальцами, оставляя на коже кровоточащие, глубокие, невидимые раны. если бы антон сейчас поднял голову, то сценарий был совершенно другой, вся эта игра в «поймай меня, если сможешь» была бы закончена здесь и сейчас, но нет: тяночкин лишь проходит мимо здания, опустив голову вниз и подпинывая вперёд один и тот же камушек. саша завороженно любуется, возможно, сегодня он в последний раз он видит этого человека, ведь следующего шанса может и не быть, стараясь навсегда отпечатать в памяти это невинный образ старшеклассника с последней парты, ставшего для него всем миром, заменив звёзды, солнце и луну; хотя, эти кудрявые тёмные пряди, веснушки, играющиеся на его лице, улыбку, смех, любимые фразы, янтарные глаза он запомнит точно навсегда. тем временем ничего не подозревающий антон скрывается из сашиного поля зрения, вновь неосознанно оставляя глубокую рану на сердце второго, стоявшего на крыше пятиэтажного здания.