Lolla's lullabye

Последние ноты впечатляющего концерта слились с оглушительным шумом десятка тысяч голосов. Публика ревела, разрывалась от переизбытка неуправляемых, контрастных эмоций, захлебывалась в пенистых разъяренных волнах чужого смеха, горестных слез и будоражащего до костей массового экстаза. Впечатление было таким, словно в один момент огромная толпа поддалась необъяснимому психозу, вдохнула гипнотические пары какого-то одного галлюциногенного наркотика, всем без исключения дарящего определенный невменяемый эффект, явно заслуживающий внимания хорошего нарколога или психотерапевта. Смогли бы все реабилитационные центры Штатов вместить в своих стенах такое количество слетевших с катушек людей? Тран ни на миг не мог перестать прокручивать в своих мыслях этот вопрос, одновременно размышляя о том, с кем из этих помешавшихся ему пришлось бы делить палату. С вон тем обдолбанным ирландцем с жутко неопрятной рыжей бородой, которая из-за пролитого на нее портвейна слиплась в отвратительные мохнатые сосульки? Или с вон тем плачущим скелетом в нелепых красных шортах и сжатым в объятиях постером, с которого на него обольстительно таращились покинувшие сцену навсегда Jane’s Addiction? А может Винха, с обведенными черным карандашом глазами и искусанными от приятного волнения губами, больше похожего сейчас на безнравственную восточную девчонку, чем на молодого юношу, заперли бы в одну камеру с вон той меланхоличной блондинкой, скучающе перекатывающей от щеки к щеке уже наверняка безвкусную жвачку? Все явно зависело бы от приговора врача, которому пришлось бы сделать заключение, под сильным кайфом Тран, во власти бэд-трипа и горькой истерики, или, может, просто в отключке от вымотавшей его за день реальности. О своем состоянии ему и самому было крайне сложно что-то сказать, но в одном он в минуты завершения фестиваля был уверен на все сто — уже через каких-то полчаса его запрут далеко не в лечебнице, а в безликом номере придорожного мотеля. Наедине с далеко не трезвым от легких наркотиков, джина и разношерстных, острых эмоций Лашем Рембо. - Думаешь, они и правда никогда больше не будут выступать? - вырвавшись из сетей, сотканных собственными нездоровыми размышлениями, спросил Тран негромко, но достаточно слышно для шагающего рядом Люка. Он не глядя отыскал подле себя расслабленную ладонь мужчины, тотчас скользнул по ней своей ладошкой и уверенно сплел их пальцы в крепкий узел. На сей жест Рэнсом ответил слабой усмешкой и безразлично пожал плечами. - Без понятия. Хотя после такого-то прощального концерта было бы крайне тупо вновь возвращаться на сцену. Идеальное шоу для того, чтобы проститься с теми, кого любишь и кто любит тебя, откланяться и застрелиться… Разноголосый шум толпы преследовал парочку до самого мотеля. Монотонный, беспрерывный, напоминающий то ли жужжание роя пчел, то ли журчание водяного потока, казалось, он не стихнет никогда. И даже когда дверь в номер плотно захлопнулась, а в замке несколько раз с характерным щелчком повернулся ключ, Винх поймал себя на мысли, что эта толпа вот-вот просочится сквозь дверные щели и приоткрытую форточку в их номер и рано или поздно сведет с ума. Но внимание очень скоро и необратимо переключилось с надуманных вьетнамцем поводов для безумия на Рэнсома, который, включив лишь тусклый свет стоявшего на прикроватной тумбе ночника, взял свою, как казалось Трану, опустошенную еще по приезду дорожную сумку и, не отрывая оценивающего, въедающегося в плоть взгляда от юноши, высыпал, еще имеющееся там содержимое на гладко застеленную кровать. Брови мальчишки медленно поползли вверх, а аккуратные, идеальной формы губы, словно сотворенные исключительно для поцелуев, растянулись в глуповатой, но при этом чертовски милой усмешке, когда на винного цвета покрывало упало несколько мерцающих при свете ночника фольгированных лент, состоящих из идентичных, соединенных друг с другом линией перфорации квадратиков, внутри которых вызывающе виднелись объемные кольца. - Еще один подарок на нашу первую годовщину? - Это уже подарок для меня, малыш, - уста же Рэнсома в эти мгновения украшала его самая что ни на есть обольстительная, опьяняющая усмешка, которая в тандеме с его низким манящим голосом и взглядом, присущим изголодавшимся хищникам, действовала на Трана подобно эрекционному стимулятору, введенному жалом яду, превращающему мысли в вязкую медовую жижу и заставляющему хотеть лишь одного — поскорее избавиться от совершенно ненужной им двоим одежды и без остатка отдаться даже самым грязным и порочным желаниям своего зрелого любовника. Сумка с довольно тихим, шуршащим звуком приземлилась на гладкий кафельный пол, на котором при определенном освещении виднелись разводы от моющего средства, и Люк, слегка склонив по-птичьи голову к плечу и все тем же пожирающим взглядом изучая каждый изгиб и черточку чужого тела, начал неторопливо расстегивать пуговицы на своей черной рубашке с короткими рукавами, аккуратно заправленной в соблазнительно обтягивающие его бедра темные джинсы. - Иди ко мне, - когда полы рубашки выскользнули из-за плотного пояса джинсовых брюк и разошлись под давлением легкого жеста рук, подставляя под теплый, рассеянный свет гладкую, казавшуюся молочной кожу подтянутой рельефной груди, Лукас, наконец, прервал томительную паузу и, словно потянув за невидимый поводок, поманил мальчишку к себе. В этот-то раз Тран не заставил себя долго ждать. Возбуждение, подобно проросшей из-под серых плиток лозе, своими острыми ветвями прорезало ступни, болезненно-щекочущей змеей обвило каждую косточку, заставляя колени и кисти рук едва не дрожать. Оно просочилось в нутро и расцвело самовоспламеняющимся кустарником в клетке из ребер. Винх не впервой горел, охваченный этим сладостным пожаром, но каждый раз ощущения оказывались острее, безумнее, яростнее. Люк так искусно и красиво приучал его к порочному, греховному искусству любви, подсаживал на неизлечимую зависимость от себя, и Тран, который еще совсем недавно был чистым и невинным, отчаянно, доверчиво и безнадежно подсаживался на эту пропащую одержимость. Ватные ноги вьетнамца, которые с каждым шагом все больше отказывались повиноваться своему хозяину, преодолели невыносимое, разделяющее их с Люком, расстояние. Как только его приоткрытых и жаждущих ласки губ коснулось чужое жаркое дыхание, рваным спазмом вытолкнутое из груди Рэнсома, Винх, словно сраженный невидимой пулей, бесшумным, но тяжелым грузом рухнул на колени. На колени, которые за последние пару недель обрели постоянное, незаживающее украшение — синевато-пурпурные латки с изящными, едва заметными ссадинами на них. Люк стоял неподвижно, взирая свысока на самовольно и покорно преклонившее пред ним колени восточное божество. Он мягко, пока не настаивая и не направляя, накрыл ладонью темный затылок, нырнул в мерцающие в полумраке шелковистые волосы своими длинными костистыми пальцами, выточенными до совершенства работой на пишущей машинке, и медленно скользнул ими вверх, позволяя маслянистым волнам вьющихся коротких локонов, напоминающих сейчас нефтяные брызги, стечь по слегка сжатой в кулак ладони. В ответ Тран издал очередной рваный вздох, вжался носом в затянутый в плотную джинсовую ткань пах и, шумно втянув казавшийся одуряющим запах, бесстыдно, заставляя чужие пальцы до боли сжать его волосы у корней, мазнул по выпирающему бугорку мокрым мягким языком. Таким незатейливым, но порочным действиям, как и всему, что Винх умел в постели, его научил Рэнсом. Ничего замысловатого и сложного — он просто призывал своего послушного, готового на все ради удовольствия любовника без стыда и смятения делать абсолютно все, к чему стремилось ранее не знавшее страсти тело в поисках изысканного, головокружительного наслаждения. И даже в моменты страха, когда то или иное предложение пугало своей распущенностью, Люк любовным щебетанием склонял довериться и без колебаний вкусить еще один приторно-сладкий, пьянящий кусочек запретного плода, который очень скоро стал привычным, повседневным угощением для мальчика. - Давай же, малыш… - нетерпеливый призыв к действиям хрипловатым выдохом слетел с напряженных от возбуждения губ Лукаса, и он, не дожидаясь ответа юноши, не отступая от него ни на шаг, начал поспешно и небрежно, с игривым побрякиванием расстегивать ремень. За ним с едва слышным звуком расстегнулась молния на ширинке, и Рэнсом, тотчас убрав руки от собственных штанов, упиваясь своим подарком на годовщину, предоставил Винху полную свободу для дальнейших действий. Тран бегло взглянул вверх, встретился своим расфокусированным от возбуждения взглядом с вязким, тягучим как мед взором Рембо, после чего зацепил пальцами шлевки на джинсах мужчины и потянул их вниз, приспуская до колен. Туда же минутой погодя скользнули и черные боксеры, обнажая до головокружения желанный, необъяснимым образом вызывающий во рту вьетнамца обильное слюноотделение, красивый, как и весь Люк, член. Тонкие, словно у девушки пальцы с поблескивающим на ногтях черным лаком коснулись налитой кровью плоти, ласково огладили ее и кольцом обхватили у основания, тут же делая несколько плавных движений от мошонки к головке, собирая тем самым вокруг нее складки нежной кожи, и обратно. Обласкав затвердевший орган не только теплой ладонью, но и завороженным, влюбленным взглядом, Тран, словно пробуя манящий своим видом десерт, мягко коснулся языком увлажненного естественной смазкой кончика и, дождавшись одобрительного вздоха бойфренда, наконец, любовно и чувственно обхватил изнывающую без внимания головку. Солоноватый, кажущийся Трану безупречным вкус чужой плоти опьяняющим облаком поднялся к и без того помутненному мозгу, задурманенному кайфом от пролетевшего на одном дыхании концерта и постепенно отключающемуся от предвкушения неспокойной ночи. Сразу же задавая уверенный, достаточно глубокий ритм, чтобы чувствовать скользкой стенкой глотки дразнящие слизистую касания головки, он, то задерживая дыхание и подавляя тем самым рвотный рефлекс, то шумно выдыхая носом, начал поступательные движения головой, продолжая придерживать член рукой и, умножая чужое удовольствие, ласково и мягко массировать большим пальцем бархатную мошонку. Яркие искры, словно рождественские фейерверки, мерцающими огнями рассыпались за закрытыми веками Люка, догорающими огнями упали прямиком к низу его живота, разгораясь там неуправляемым, яростным пожаром. Ему хотелось до боли сжать шелковистые волосы мальчишки, вжать его в свой пах, вгоняя тем самым крепкий член так глубоко, чтобы жаждущей ласки головкой нырнуть прямиком в сердечный клапан, дать ему, трепетно бьющемуся от неистовой первой любви, пылко омыть фаллос горячей кровью, словно в каком-то диковинном ритуале, навеки укрепляющим их и без того одержимую друг другом, греховную связь. Но он бездействовал, испытывал себя, позволял этому несносно сексуальному восточному демону с ангельской внешностью доводить и без того зашкаливающее возбуждение до критической точки, достигнув которой, пока еще более-менее ясный разум отключится полностью, передавая бразды правления исступленной животной страсти. Критическая грань была преодолена в тот миг, когда с пошлым, мокрым звуком Винх выпустил изо рта разгоряченную, увлажненную телесными соками плоть, от головки которой к раскрасневшимся и припухшим от трения губам потянулась тонкая прозрачная паутинка слюны, что лопнула, как только Тран скользнул по своим устам языком. Он спокойно и неспешно поднялся, пробежавшись подушечками пальцев по обнаженным бедрам Рэнсома, и, потянувшись к его лицу, невесомо коснулся чужих губ коротким, но налитым пестрыми вкусами поцелуем. - До одури и беспамятства хочу тебя, - едва слышный шепот юноши обжег уста Люка, срывая с них мучительный, подобный болезненному стон, заставляя светлые глаза сомкнуться от истошного сексуального желания, и действовать уже далеко не осторожно и нежно, а дурно и бешено, как о том просил пышущий молодостью любовник. Цепкие пальцы крепко впились в острые плечи Винха, одним резким движением развернули его спиной к мужчине и, тотчас разжав хватку, легко надавили мальчишке меж лопаток, вынуждая рухнуть на широкую постель. Презервативы под давлением веса юноши зазывающе зашуршали, и Тран, слегка приподнявшись на локтях, небрежно откинул их в сторону идеально расправленных подушек. Он не успел ни выдохнуть, ни опомниться от падения, как в следующий миг до умопомрачения приятной тяжестью чужого тела был вдавлен в постель. Ладонь мужчины чувственно, но властно нырнула в волосы мальчишки, пальцы вцепились в истерзанные ранее локоны, потянули в сторону, заставляя обнажить нежную гладкую шею для тут же обрушившихся на нее мокрых, пылких, оставляющих на безупречной коже красноватые следы поцелуев. Винх томно и беспомощно застонал, вытягивая пред собой руки и до побелевших костяшек сминая пальцами складки бордового покрывала. Тая в чужих объятиях, словно податливый пластилин, словно растекающаяся в приторно-сладкую жижу сахарная вата, он послушно качнул головой к плечу и так же гибко и уступчиво оторвал от постели бедра, когда под его изнывающее от любви тело нырнула ладонь Рэнсома, чтобы резко и небрежно расстегнуть ширинку на кожаных брюках, и уже в следующее мгновение помочь стянуть их с аппетитных, манящих ягодиц вместе с бельем. Контроль от гоняющего по организму разгоряченную кровь возбуждения был утрачен напрочь, и Тран готов был к тому, что беспокойно и жадно трущийся о мягкие окружности твердый член вот-вот, причиняя жгучую боль, нырнет в неподготовленный к такой особенной ласке сфинктер. Но как только Люк соскользнул с его тела, вдоволь истерзав поцелуями нежную шею, Винх расслабленно выдохнул, в который раз убеждаясь в том, что каким бы сильным и неконтролируемым не было сексуальное помешательство Лаша Рембо, таких опрометчивых дискомфорта и боли он своему мальчику не причинит. Следующие минуты, что показались сладостной, блаженной вечностью, которую не хотелось прерывать, Лукас изголодавшимися, чувственными поцелуями осыпал бархатные ягодицы, оставлял на них слабые, но ощутимые следы от укусов как лишние напоминания о своей безрассудной любви. Раздвигая в стороны податливые расслабленные окружности, ненасытно и развязно, упиваясь терпким, вызывающим зависимость вкусом, смазывал вожделенной влагой нетерпеливо пульсирующий розоватый анус. Мокрый шершавый язык то мягко оглаживал нежное колечко мышц, то, напрягаясь, нырял внутрь, позволяя скользким горячим стеночкам любовно обнимать его, тем самым сообщая о своей готовности к последующим за этой головокружительной прелюдией действиям. Хрупкий фольгированный конвертик, уголок которого Люк сжал зубами, легко разорвался, а на бледную ладонь мужчины тотчас упал контрацептив, что уже в следующий миг плотно прилегающим к коже латексом обволок стоящий колом член. Он не стал более тратить время даже на то, чтобы окончательно снять с себя или с Трана одежду, посему, вновь навалившись на разнеженное, скованное сладостными спазмами тело, одним резким и уверенным толчком до упора скользнул в узкое, знойное нутро, выбивая из груди вьетнамца судорожный стон. - Расслабься, сладенький, сейчас будет хорошо, - жаркий хриплый шепот обжег ушную раковину Винха, заставляя все тело, напрягшееся от боли, пронзительной, но при этом доставляющей удовольствие, покрыться мурашками. Конечно, будет хорошо. Тран в этом ничуть не сомневался, ведь с Люком иначе просто не могло быть. И даже когда крепкая ладонь широким ошейником обхватила тонкую мальчишескую шею, лишая возможности беспрепятственно и легко дышать, даже когда твердая плоть, ноюще заполняющая собой тесное нутро, начала плавное скольжение по напряженным стеночкам, провоцируя все ту же резкую, обжигающую боль, Винх все равно слепо верил словам Рэнсома и был на все сто уверен, что сейчас им обоим будет хорошо до сумасшествия. Выточенное для удовольствия тело, созданное исключительно для извращенной любви и фантазий Лаша Рембо, очень скоро смогло расслабиться, привыкнуть к более ритмичным, глубоким фрикциям, долбящим прямую кишку так глубоко, что, казалось, любовник вот-вот продырявит членом дыру в кишечнике и устроит эротическую встряску кипящим в разгоряченной крови органам. Тран задыхался от собственных несмолкаемых, громких стонов, которые разливались сладостным эхом по небольшой комнатушке, вырывались из приоткрытого окна на шумную улицу и, как представлялось Трану в этом экстатическом бреду, заполняли мистическим звуком, вводящим всех присутствующих в городе в распутный транс, каждый сквер, переулок и дворик возбужденного после концерта Маунтин-Вью. Острое удовольствие от ощущения заполненности, крышесносного давления на чувствительную простату умножалось вынужденным трением собственного члена о чистую, но уже измятую постель, мягкое покрытие которой Винх терзал пальцами, сжимал зубами, пачкал следами от влаги на губах и сочащейся из нежной головки смазки. Он чувствовал, что такой бешеный ритм, жаркое дыхание и приглушенные стоны Люка, которыми он осыпал загривок юноши, его беглые, но властные поцелуи и тяжесть сливающегося с ним воедино тела вот-вот доведут их обоих до феерического финала. Ему даже не хотелось сдерживаться, продлевать удовольствие еще на миг или вечность, так как он был уверен, что этот разовый забег несомненно превратится в продолжительный марафон, ведь их близость с Рэнсомом еще ни разу не заканчивалась одной лишь быстротечной разрядкой. Винх интуитивно отыскал на постели рядом с собой руку любовника, которой тот крепко упирался в слегка поскрипывающий матрас, и, нырнув под напряженную ладонь, протолкнул свои пальцы меж его пальцев, сжимая те в тесный замок. Он сжался всем своим телом, давая Люку понять о скором оргазме. И сладостное удовлетворение и правда мгновением погодя настигло юношу, тяжелым пузырем опустилось к паху, сжалось там в мучительно-приятный узел, который тотчас лопнул, изливаясь не только вязким семенем на постель, но и ни с чем не сравнимым горячим нектаром по каждой клеточке тела, заставляя его сотрясаться в ощутимой, судорожной дрожи. Рэнсом догнал своего молодого возлюбленного почти сразу. Он вжался лицом в слегка вспотевший затылок мальчишки, в котором смешалось так много изумительных запахов, и с утробным, приглушенным мычанием, легко врезаясь зубами в загривок, выплеснул белесый плод их любви в спасительный латексный мешочек. Сногсшибательный, чувственный и пылкий концерт был завершен. Его единственные участники, огражденные от всего мира тонкими стенами дешевого номера придорожного мотеля, содрогаясь от сбивчивого и шумного дыхания, оглаживая друг друга вялыми, усталыми прикосновениями, еще несколько бесконечно долгих минут не позволяли себе даже сдвинуться с места, нарушить это священное совокупление двух жаждущих друг друга тел, прервать их пугающую своей одержимостью близость. И лишь когда по ту сторону двери послышался чей-то пьяный невнятный голос и звонкий смех, Рэнсом осторожно выскользнул из растянутого нежного нутра и, умело, аккуратно стянув с члена наполненный семенем мешочек, плотно завязал его и небрежно бросил на пол около кровати. - А теперь, детка, сними с себя нахрен всю эту ненужную одежду. Мне жизненно необходимо до изнеможения насытиться твоим телом.