Инсинуация

…я отказываюсь продолжать раскаиваться, чтобы угождать, словно раб, вашим желаниям. placebo — b3

      Астарион думает слишком много: полумёртвые черви в голове откладывают крупные личинки, съедают последние здравые мысли. Он ещё никогда так не вяз в противоречивых размышлениях — ни когда принимал сомнительные решения в роли судьи, ни когда протягивал ладонь, словно жадный разбойник, кормясь десертной несправедливостью и солёным золотом, — сейчас же рядом с острозубым тифлингом вспоминаются все его смертные грехи.       Они лежат на одной постели, которая хранит её тепло, плавно к нему переходящее. Разворачивается, чтобы посмотреть на спину Летиции, неосознанно поднимает руку. Коснуться бы пальцами, поджариться, как на костре, быть изрубленным её маленькими шипами вдоль позвоночника; Астарион тянется, словно ребёнок, брошенный умирать. Женщина внезапно поворачивается, устраивая голову поудобнее на перьевой подушке и всматриваясь в оторопевшее лицо отродья. — Ты хотеть меня? — Что значит «хотеть», зверёк?       Она пододвигается ближе, дышит прямо в плотно сжатые губы. — Читать книгу. «Похоть и Блинденстонское розовое», — с трудом выговаривает название. — Ты есть полуорк, я есть гитьянки.       Астарион вспоминает тот самый момент, когда он потехи ради принимается читать очень откровенную историю, желая пронаблюдать за реакцией мало чего понимающей Летиции. Полуорк Аргас, работающий на Зентарим, осмеливается показаться в яслях в качестве наёмного контрабандиста и информатора и встречает воительницу Ро’эл. От высокомерного презрения сразу к беспричинной злости, от неё же недалеко до одержимого вожделения. Против лидеров и инквизиторов, против догматических учений, против чести, которой давно нет; садо-мазохисткое спаривание в старых тавернах и тёмных лесах прямо на глазах Ловиатар и Влаакит. — Я не отложить тебе яйцо.       После бойни с гноллами вампир смотрит на неё иначе, именно поэтому с фразой о кладке яиц что-то не так. Она несомненно забавна в дурацких изречениях, тем не менее в тех же нефритовых глазах есть полный отчёт сказанному.       Летиция знает, что её организм живородящий, и очевидно в курсе, что такое секс. Астарион осознаёт: тифлинг всё понимала тогда, когда тот смеялся после каждой прочтённой пошлой строчки, как малолетний безмозглый мальчишка. Сейчас мужчина сосредотачивает на ней всё своё внимание, впервые пытаясь заглянуть глубже. — Конечно, ты бы его не отложила.       Напряжённое молчание разрушает идиллию ночной нирваны после кровавого убийства. — Ты хотеть как полуорк. Меня? Иметь детей?       Рука тифлинга опускается на эльфийский подтянутый живот, поглаживает его. — Признаться… я был слеп, но не глуп, ты уж не подумай, — ещё ближе, едва касаясь носом носа Летиции. — Полагал изначально, что ты… своенравная искусительница, однако скажи: что ты делаешь сейчас, зверёк? — Как книга, — имеет в виду «как в книге», ясно давая понять о своих намерениях. — Ты же понимаешь, что такое секс, моя дорогая?       Он старается быть игривым как прежде, дразнить женщину; нужно скрыть то, что из-за непривычно учащённого дыхания окна в поместье потеют. На самом деле Астариону лишь мерещится: временная вольность снимает бордовые оковы, следом разрезая запястья. Тифлинг — отрада и мучение, кисточка из бахромы, которую отродье от скуки трепал, пока лежал в покоях для любимчиков. Летиция развлекает даже больше, чем части интерьера, меняет смрадное и разлагающееся окружение не полностью, но достаточно, чтобы искренне улыбнуться.       Но улыбки всегда даются очень больно, обычно уголки губ рвутся. Эльф вмиг замолкает, так как знает, что у стен есть глаза и уши. Казадор однозначно вскоре потеряет терпение и вдоволь отыграется на своём мальчике: после избиений и изнасилований вдобавок отправит в псарню к Гоуди, чтобы тот обращался с ним хуже, чем с бродячей собакой.       Летиция облизывает его рот, присасывается губами и очень тихо между неумелыми поцелуями произносит: — Я видеть… люди делать это. В… — вспоминает слова. — Палатки, крыши, озёра. — Прекрати…       Вампир подаётся вновь, хватается за женские бёдра и притягивает к себе, изголодавшийся и приговорённый позабыть выдрессированные воззрения. — Целуй медленнее, зверёк.       Астарион действительно наслаждается её вкусом, её запахом. Мужчина жаждет попробовать язык Летиции, приласкать его и смочить слюной, как огненное существо из Аверно, нуждающееся в остужении. Углубляет поцелуй, позволяет жалкому стону вырваться наружу. — Я видеть… он делать с тобой. Он сжимать, бить, кусать тебя. Ты кричать.       Однажды Летиция, не обнаружив Астариона в постели, выходит за пределы комнаты. Слуги не останавливают тифлинга, судорожно отмывают стены от крови и шепчут себе под нос фанатичный бред. Женщина изучает поместье, приоткрывает дверь бального зала, заставая вампирскую оргию.       Плети, шлепки, внутренности. Насильственный секс далеко не романтизированный фетиш, он деформированный и зубчатый, навеянный разрушительными иллюзиями точно также как в «Ласке Шаресс». Летиция смотрит, как хозяин Астариона ставит его в позорные позы; и она бы ворвалась, раскроила, как тех гноллов, поделила бы туши на завтрак, обед и ужин, не забыв про десерт: можно пожирать тварей, у неё отменные аппетиты. Только женщина теряет былую хватку из-за ненужной привязанности к ненужному отродью, которого хочется съесть во всех смыслах. И даже от этой приторной мысли тифлинга передёргивает: она здесь не для этого, не для избитого убожества со сдавливающим ошейником.       Но сейчас Летиция сдаётся. Будто вдыхая афродизиак: Астарион — раздавленная настурция. — Я не бить. Я не делать боль, — взбирается на него, снимает с плеч верх платья, обнажая грудь. — Я гладить, — ласкает руками. — Я целовать, — ласкает губами. — Я лизать, — ласкает языком.       Её твёрдые морщинистые соски касаются его, режут своей нежностью. Эльф чувствует, что при позиции сверху, когда ноги Летиции разведены, и вульва соприкасается с его торсом, смазка остаётся на коже. Летиция возбуждена, вожделеет вампира по-настоящему без стремления навредить. И это опять же доводит до сладостного исступления: она зарывается в его сердце — адский ужас, он хочет зарыться в её — ещё хуже.       Астарион с трудом отстраняет от себя Летицию — не собирается делать грубо — и встаёт с постели. Так не должно быть, не в этих стенах, не в этой не-жизни в принципе. — Вернуться, — просит его настойчиво, — Я желать тебя. — Нельзя это делать, зверёк. — Но я видеть, ты хотеть, — беззастенчиво смотрит на его стиснутый штанами член. — Кровь гноллов внутри так действует, моя дорогая, — в очередной раз меняет тон на отчуждённый. — Так что просто ложись спать.       Она шипит, сминает пальцами простынь и рвёт её когтями из-за явного раздражения. — Не настаивать, — отворачивается, злясь в том числе и на саму себя.       Тифлинг не умеет общаться, выстраивать связь с кем-то через слова, — делает это через тело и не потому что является похотливой. Привязывается психологически с помощью касаний и более интимных взаимодействий, готова совершить самосожжение, как планировала героиня-гитьянки из-за поглощающего чувства вины и отвлечения от изначальной цели. — Я сделать боль? — не унимается и поднимается с места, подходя к вампиру. — Нет, — честно отвечает и отводит взгляд в сторону, очевидно незащищённый от напора женщины. — Шакал ранить, ты быть голый. Я ласкать, ты уходить.       Стыдно, что тифлингу пришлось наблюдать за ним в таком виде. — Ох, ты называешь Казадора шакалом? — из последних сил выдавливает смешок, неловко соскакивая с темы покрывающего язвами разговора. — Ты не ответить.       Становится впритык, ладонями гладит бока. — Это боль? — трётся об него. — Я бить, ты не уйти?       Может, ему нужна навязшая жестокость, может, она должна быть как хозяин поместья, чтобы Анкунин остался с ней. — Это не… боль, — прикрывает веки, тяжело выдыхая. — Не боль.       Нечто сильнее, более травмирующее, чем пытки Зарра. Астарион плавится, рассыпается, гноится — слишком хорошо ощущать чувственные страдания. Он клонит голову вперёд, соприкасаясь своим виском с её, и даже чуть ластится, соскребая с себя жёсткие части. — Ты кормить. Ты учить. Я бояться, ты близко, — делится растущим страхом из-за сближения с ним. — Я хотеть есть тебя. Ты хотеть есть меня? — Дьявол…       Предельная надсада как стрелы из арбалета. Даже до выкапывания из собственной могилы у Анкунина не имелось понятия об отношениях. Долгие и серьёзные заменены на короткие и страстные, позднее травматичные, когда приходилось смотреть в глаза тем, кого отродье раз за разом предавало.       Трудно внедряться в закрытые для него самого воспоминания о чужих руках и просящих губах. Он выражается сексуально, но никогда эмоционально: безопаснее кошмарить тело, а не душу. И Летиция растворяется в общем дурмане с многозначительными словами о поедании. — Я хочу есть.       Говорит с придыханием, поднимая тифлинга на руки и далее вдавливая её спину в стену. Она сразу же обхватывает его шею руками, а торс ногами, возбуждённо виляя хвостом.       Три вида подавления голода: насыщение от крови, от интимной близости, от эмоциональных переживаний. Они целуются опять, постанывая из-за удовольствия вдохнуть друг друга через каждую пору кожи. Сжимает ягодицы Летиции, стискивает в объятиях жадно как собственник. Откровенный момент весь шипастый с каплями розового яда — Астарион не против отравиться и покрыться незаживающими нарывами. — Очень хочу, — обезумевший, почти на грани, — Очень…       Такой слабый, такой распоротый, висящий на кресте. Отвлекается от её рта и целует щёку, чуть покусывает, спускается языком вниз к шее. Вызванные мурашки по телу женщины заводят: она ждёт его, впускает и принимает. Летиция облизывает скулу Астариона, царапает когтями шрамированную спину и прижимается больше.       Вдруг вампир вскрикивает, морщась и закрывая веки: он слышит зов хозяина. Опускает тифлинга на пол и отходит на приличное расстояние. — Я должен идти.       Слишком долго моё существование было тайной. Я жил, как затворник, — женоподобное существо с тонкой душевной организацией, фаталистичное и безропотное.       Летиция остаётся одна, разгорячённая. Женщина не может найти себе места, рычит под нос и готовится разнести обитель Казадора. Она кладёт ладонь на лобок, ощущая впервые испытанную горячую пульсацию, — запрет, который нарушен. Точнее нарушен не с тем мужчиной, и её неистово злит собственная дурь и вопиющая безответственность. Мстительный гнев кипятит истинную кровь: эта остроухая тварь с прилизанной причёской и мерзким развязным тоном должна коптиться под солнцем, а не истязать своего вечно перед ним извиняющегося раба. Летиция вспоминает порку Астариона, его гортанные звуки и сдавленные всхлипы. — Всё портить, — хватается за голову, будто стараясь удержать в ней рациональные мысли. — Шакал забрать его. Im ' iens ut occidere eum.       Голая выходит из некогда душной от пылающих прикосновений комнаты и направляется в темницу Казадора. По подъёмнику вниз, абсолютно не страшась последствий. Вампир вновь издевается над Астарионом — всё же вымещает мелочную ревность и скрытую зависть на нём за пару недель своего отсутствия. В пыточной ужасное зловоние и едкий запах благовоний разъедает ноздри; стены уставлены орудиями пыток — ржавыми железными стульями с шипами, стойками для растягивания жертв до предела и крюками для подвешивания их в мучениях. С потолка свисают цепи, их металлические звенья поскрипывают в тихом воздухе, и из-за накалённой обстановки и адреналина у Летиции учащается сердцебиение.       В одном из углов возвышается дыба, кожаные ремни которой испачканы слезами и кровью бесчисленных жертв. На ней закреплён окровавленный и обожжённый Астарион, рядом на столе лежат острые инструменты — ножи, щипцы, иглы, — все они блестят в тусклом свете свеч. Казадор посмеивается, выливая на кожу своего раба какую-то разъедающую оранжевую смесь. В мгновение затихает, слыша шаги позади себя. — О, — протягивает, поворачиваясь и осматривая фигуру женщины, — что ты здесь делаешь, маленькое чудовище? Да ещё и в таком виде. — Отпустить, — не отводя свирепый взгляд, цедит сквозь зубы она. — Кого? — подходит к ней ближе угрожающе. — Моего мальчика, который был отдан тебе одной? Нет-нет, тифлинг. Но я не против поиграть и с тобой.       Деспотичный артист, чумная зараза. — Животные сидят в клетках, их забивают и бросают в предсмертной агонии, — продолжает Зарр, явно увлечённый своим живодёрством и возникшей ситуацией. — Ты считаешь его своим хозяином, маленькая скотинка? — наклоняется к ней и теребит сосок. — Только у хозяина тоже есть хозяин.       Резко и точно бросает в пленённого Астариона толстую иглу, всё это время находящуюся в его руке. Предмет пробивает плечо отродья, и он вопит от непереносимой боли, так как на наконечнике находятся капли святой воды. — Я убить тебя, — угрожающе заявляет Летиция, вставая в оборонительную позицию.       Казадор швыряет женщину моментально, злорадствуя: слабых давит, как тараканов. Астарион, находясь в помутнении, временами фокусируется на тифлинге; знает, что та не выживет, что у неё не будет даже могилы. — Зря, — неожиданно молвят губы женщины, она поднимается на ноги и издаёт душераздирающий рёв, сотрясающий стены.       Животные глаза сияют чёрным свечением, из них выходит такого же цвета мистический дым. Летиция бросается на Казадора и кромсает вытянутое лицо когтями, оставляя четыре глубокие продолговатые раны, которые не затягиваются, как положено. Он кричит от принесённого увечья и пятится назад, не в силах поверить, что ничтожная рабыня смеет нанести урон.       Она никогда не была тифлингом, и Астарион должен был понять это сразу. Длинный язык, шипы по позвоночнику и хвосту, слишком быстрая для этой расы скорость передвижения; почему-то изначально обнажённая и бездомная, не умеющая говорить и легко ведомая. За месяц не сбегает не потому что пустоголовая и трусливая: на самом деле нет мотивов быть свободной. Или, может, было что-то важнее свободы за пределами Врат Балдура. Предпочитает мясо и убивает без замедления, скорее всего на Летицию даже не действуют зелья сна, раз во время близости упоминала о самостоятельных похождениях по коридорам поместья. Отродье наблюдает за ней, затаив дыхание, — сначала прижимать к сердцу перебудораженную женщину с розовеющими щеками, следом видеть, как она же, с такими же розовыми щеками, собирается утолить чувство ненасытности.       Действительно зверь, существо, исчадие. Смертоносная, жестокосердная, внушающая страх.       Никакого раскаяния от меня вы больше не получите, больше никакого подчинения дилетантам.