Инсинуация

…я утратил силу понимания того, что значит быть человеком с сердцем, как у меня. placebo — a million little pieces

      Астарион впервые касается ладони Летиции не по вынужденной мере, а по собственному желанию; и зубы или губы — не знает, что хочет использовать, когда клонит голову к ней, — изнывают из-за ненасытной потребности соприкоснуться частями тела. Растерзать, собрать по кускам, зачем-то обвить руками, вырвать рёбра и провести языком по плечу; погладить её длинные волосы, заплести в колосок, как когда-то научила женщина из таверны, следом изгнать из поместья, вытравить, как муху, вычесать из кожи, из кровати, словно постельную блоху.       Нет, заманить обратно, отмыть от грязи и покормить фруктами, научить правильно произносить звук «з» и не путать с «ф». Остаться в библиотеке, чтобы почитать похабные прозы, наблюдать за тем, как женщине нравится задувать свечи и вдыхать их запах после затушения. Снова нет, захлопнуть книгу и выбросить, сжечь. Посмеяться над глупостью Летиции, погнаться, чтобы напугать, спрятаться в лабиринте, мечтая напасть.       Астарион носом чертит узоры по её коже на шее, чувствуя аромат апельсинов, сок которых стекал по подбородку. Приходит в себя только через пару минут и резко отстраняется из-за переизбытка не-вампирских эмоций, больше похожих на те, которые переживал до смерти. — Ну, зверёк, — всеми силами выдавливает театральную усмешку, скрывая то, что на самом деле напуган.       Напуган, но смеётся наигранно, будто бы это не он хотел испробовать её всю, будто бы желать гонимого всеми тифлинга комично и одновременно трагично. Сложно признаться, что за столь невыносимое резиновое время простое присутствие кого-то, особенно той, кто ластится, играется, запечатлевается, видоизменяет. — Ты… — и вновь нервный смешок, немного обвиняющий, хотя Летиция стоит и ничего не делает; только ждёт дальнейших действий. — Я трогать тоже, — её когти царапают его грудь, когда руки ложатся поверх тела. — Ты трогать — значит я трогать.       Дотрагивается, встаёт на носочки, чтобы исследовать бледные шею, скулы, нос. Летиция перемещает лицо к его губам и нюхает медленно, как вдруг их рты оказываются друг напротив друга. Она высовывает язык, чтобы облизать, и делает это без всякого стыда, без длительных сомнений и с однозначными намёками. Ласковая теплота и необычайная мягкость, раскалённые спицы и тёмный ром; Астарион поддаётся вперёд, чтобы изведать, и позволяет кончику своего языка соединиться на короткое мгновение с её.       Отталкивает Летицию резко, подносит пальцы к губам и отворачивается, пристыжённый. Эльф ни в коем случае не слабак, но трус, не добыча, но бежит слишком быстро, не смотря под ноги. Женщина подходит и требовательно разворачивает его за подбородок, не в силах распознать причину такого поведения. — Кровь под снегом… — толкает мужчину на кровать, залезает на него и проводит руками вверх и вниз по рёбрам.       Он поворачивает голову, чтобы посмотреть на неё прямо, обнажаются хрупкие на вид кровеносные сосуды на лице. Женщина видит тонкие тёмные вены на бледной шее и кожу, светящуюся слабым голубоватым светом. У Астариона перехватывает дыхание, когда она наклоняется. — Что… — прокашливается. — Ты… зверёк, что ты делаешь?       Удивляется так, словно сам не собирался кормиться ею, а позже опускаться ниже. — Капля раз, капля два — кровь под снегом, — Летиция смотрит прямо в глаза и на волосы, то отдаляясь, то приближаясь, подобна бумслангу. — Холод, горячая кровь, мёртвый. Я касаться — становиться мороз. Но я касаться дальше — ты есть солнце.       Слишком трудно собраться, задуматься над тем, что тифлинг произносит тягуче, зовуще; он осознаёт, что даже имея способность выражать мысли речью, Летиция только больше обмакивает в свой беспримерный мир с многократными отражениями. — Поэтесса? Сказительница? — иронизирует, облачаясь в невидимую броню, чтобы скрыть вспоротый живот с торчащими крыльями бабочек.       Не раскрошенный, не пораненный, не надломленный. — Я говорить плохо. Я хотеть изучать больше. Ты есть интерес.       Их взаимодействия похожи на утешения любовников, отдаёт нечто сексуальным, правда вместо жара страсти бичует изнуряющая боль. По стандарту должны были флиртовать, дарить подарки, ссориться и мириться, хотя бы поговорить об интересах, прежде чем мять постель телами. Её дикая природа и особая заманчивость начинают разжигать в нём незнакомую тоску, воспламеняя желание, которое процветает в переплетении неистовых прикосновений и эксцентричных выражений Летиции. И этого оказывается достаточно, чтобы быть в припадке белой горячки. Перепивший, в глубоких затягах, совсем не дышит. — Ас, — продолжает Летиция, ёрзая на его бёдрах, — та, — тянется к пересохшим губам, — ри, — медово шепчет, — он. — Перестань…       Мужчина никогда бы не подумал, что короткое слово может вылететь так быстро и прозвучать столь жалко. — Ты страх, — гладит предплечья. — Я пугать тебя? Ты не хотеть трогать? — Я…       Астарион неосторожным движением сбрасывает с себя Летицию, встаёт с кровати. Одевается в угрюмую решительность, улыбается гордою павой. — Видимо, забыла своё место, — поворачивается к женщине, цокая несколько раз почти осуждающе. — Тифлинг.       Она умеет распознавать реакции, поэтому неожиданная смена настроения собеседника так же отображается и на ней. Летиция подпрыгивает, ощеривается и царапает его запястье когтями, из-за чего тот вскрикивает. — Ты обманывать… ты… вытаскивать и бросать… — женщина недовольна, оскорблена. — Я не спать с тобой сегодня. Насекомое.       Прямое оскорбление немного колется, пристраивается за грудиной. Глаза Астариона сужаются, и на мгновение его лицо искажается от вялого удивления. Он быстро приходит в себя и возвращается к роли забытого неласкового шута, появляется неприятная ухмылка. — О, какой язык! Это так неподобающе для леди, даже такой непослушной, как ты. Тебе это не идет, зверёк, не хочешь ли вы взять свои слова обратно? — Насекомое. Маленькое. Я раздавить.       Прежде Летиция не была такой; лишь временами лается да кусает пальцы, однако никогда не принижала его достоинство грубыми словами. — «Насекомое»? — фыркает недовольно: перед ней не быть как перед Казадором. — Не знать, что хотеть. Летать над мёдом, улетать, бить, — шипит она, голос становится гортанным.       Астарион откровенно презирает непонимание Летиции, её первобытную природу, которая высмеивает его собственное утончённое существование. И в то же время тянет, тянет так сильно к разнузданному произволу, напоминающему о свободе, которую он потерял. Слова женщины — обрывки, произнесённые в разрозненной манере, повторяющей отказ приручённости. Она называет его «насекомым», и это выражение пронзает воздух жгучим жалом, подчёркивая отсутствие у Астариона направления и цели: он действительно ничтожен. Неспособный найти своё истинное предназначение, гнусный раб, решивший, что может стать властителем. — Пожалуйста! — звучит обиженно. — Давай, не будь со мной этой ночью, зверёк.       Астарион задыхается в едком парфюме глубокого сокрушения и яростного неистовства. Летиции так много, так мало — он сходит с ума. Обучая женщину тонкостям речи и нюансам мира, эльф мнит себя наставником, но с каждым днём груз ответственности всё тяжелее ложится на спину, ломая её и напоминая о шаткости их положения. Какие объятия по душным ночам, какое воображение, пишущее злые картины с Летицией и яблоками; они заточены в прозрачном шаре, принадлежат кому-то, а не друг другу. — Я довериться, но не понимать. Чувствовать опасность.       Теперь, когда у женщины проявляется характер, Астариону становится труднее наладить с ней контакт. Думает, что тифлинг наконец сможет понять истинную цель своего проживания в вампирском поместье среди кровососущих, предназначение быть шашкой на доске и принять факт потерянной возможности вернуться в места, в которых Летиция выживала.       Или она уже всё поняла.       Астариону необходимо сгладить углы, иначе последует агрессия, после агрессии вероятный протест и побег, а далее самое жестокое наказание сначала от хозяина, позже от Адрастеи. Эльф мотает головой из стороны в сторону, подходит ближе, чтобы игриво коснуться лица, ведь мужчине известно, как общаться с Летицией через прикосновения.       Но она полита мятежным негодованием, из-за чего кусает его руку, кусает сильно. Эльф отшатывается, с гримасой боли опускается на колено, чтобы сжать прокушенную ладонь. Он поднимает глаза на непокорную, сидящую на кровати. — Ты смеешь бросать мне вызов, кусать меня в моей собственной постели! Неряшливая и грязная девчонка, — играет вампирская амбиция, — Мне следовало купить рабыню получше, которая подчинялась бы мне без лишних раздумий. Я должен был позволить тебе гнить в клетке. Глупое, брыкающееся животное…       Летиция шипит, и взгляд Астариона тяжёлый, его нрав накаляется; он забирается на женщину сверху и начинает крепко сжимать её локти: — Ты действительно грязная! Я чувствую вонь твоего тела и запах пота. Тебя нужно помыть, но ты, наверное, даже не знаешь, что такое чистота, до сих пор не научилась. Ты — жалкий позор для женщин, для низших тифлингов, никчёмное оправдание человекоподобного существа. Ты не стоишь и золотого…       Он лжёт, чтобы задавить превосходством, словно искренне не желал насытиться этой самой «вонью». Мечется между спорными ощущениями, кричит, но хочет заткнуться, вдавливает в постель, когда нужно отпустить. — Ты злить меня!       Астарион теряет доверии Летиции из-за своих самовлюблённости и самоуничтожения, перечёркивает учения грамоте и развлечение в лабиринте смерти, который женщина залила цветной палитрой. Тифлинг толкает его ногой, принимает оборонительную позицию, но не атакует, выжидает. — Ты не спасать меня. Ты иметь другое что-то в себе.       Он никак не ожидает молниеносного движения собеседницы; Летиция разбивает хвостом окно и выпрыгивает наружу, бежит в сторону лесов. Тихая паника выковыривает кипящую заносчивость, он осознаёт, какую ошибку совершает, и сразу же срывается с места за ней, забывая о грядущем рассвете и о возможном зове хозяина.       Я видел, ты хотела, чтобы всё прекратилось, ты прикладывала все усилия, чтобы стать подругой моему сердцу.       Астариону утром приходится несладко: когда солнце медленно поднимается над приевшимися горизонтами, его кожа начинает неприятно покалывать. Слабеет, мышцы напрягаются. Он пытается спрятать своё тело в тени, где ещё может увидеть Летицию, но она уже исчезает из вида, и Астарион кусает собственные губы из-за постыдной тревожности не найти её. Свет ослепляет своим присутствием, мешая видеть чётко и сосредоточиться, дыхание мертвеца становится затруднённым и поверхностным; жжение на коже усиливается по мере того, как время идёт, а лучи становятся всё ярче. Вампир не намерен просто ждать, пока Летиция успеет скрыться и положит конец не-жизни Астариона, их неоднозначным отношениям. Он сделает всё, чтобы найти тифлинга и вернуть себе, прежде чем восходящее солнце превратит его в соляной столб. Задыхаясь от боли, эльф заставляет себя оставаться неподвижным и спокойным, используя всю оставшуюся энергию, чтобы сконцентрироваться на звуке, издаваемом издалека женщиной, и попытаться удержать её след. Солнце продолжает жечь, лесной воздух травить лёгкие, и зрение сильно мутнеет; есть только яркое пятно и больше ничего, поэтому Астарион опирается на деревья, боясь упасть. Вампир борется с усталостью и болью, заставляя себя идти дальше.       Нужно догнать Летицию, не извиниться, но объясниться. Может, даже признаться, что она стала первым человеком в стенах мора, расчленяющего пленников, с которым можно было позабыть о голосе в голове и вспомнить, как пахнут цитрусы. — Где же ты, зверёк…       Пока вампир приходит в себя после сильного урона от солнечного света в тени крон деревьев, он вдруг слышит звуки лая где-то неподалеку. Астарион понимает, что его уязвимость раскрыта, и здешние существа могут легко его прикончить. Вампир чувствует чужой взгляд, и поворачивает лицо в ту сторону, откуда приходит ощущение. Солнце светит слишком ярко, тем не менее эльф различает какую-то фигуру, наблюдающую за ним с соседнего холма. Мужчина окончательно признаёт, что это не животное, а скорее одичалый гнолл, он не один. И они не просто наблюдают за ним, а ждут удобного момента для нападения; измученный и покрытый ожогами, Астарион застигнут врасплох внезапной атакой. Гноллы двигаются быстро, нанося удары со всех сторон, используя когти и зубы. Они не проявляют ни пощады, ни колебаний, атакуя без устали, и тело Астариона не выдерживает упорного натиска. Вампир безуспешно отбивается, но не в силах преодолеть их силу, скорость и свирепость.       Внезапное появление Летиции становится для Астариона будоражащей неожиданностью. Он видит, как она прыгает на гноллов, используя свою превосходную мощь, а острые когти кромсают их тела, превращают в куски мяса. Его глаза загораются при виде ранее скрытой жестокости тифлинга, и он не успевает опомниться от немого изумления: эльф помнит рабыню враждебной на том рынке, однако ему сложно было представить пустоголовую Летицию хладнокровной убийцей. Мужчина ошеломлён посторонним вмешательством; потрясён тем, что женщина сражается с гноллами от его имени, рискуя получить увечья, лишь бы спасти того, кто так пренебрежительно кричал в общей спальне. Он не понимает причин своеобразной защиты, но есть убеждённость, что это делается не только из-за возникающей за месяц привязанности к нему. Вампир изнурён, чтобы бросаться в бой, но он смотрит на Летицию, как та пробирается от одного гнолла к другому, царапая конечности.       Тифлинг переламывает ход битвы против гноллов, выкручивая и выдирая их шерсть, склизкие кишки и лёгкие, но на этом не останавливается. Она не даёт никому из них ни секунды на отдых или восстановление. Каждый раз, когда кто-то пытается подняться и дать отпор, Летиция набрасывается и со всей силы валит на землю, ломая лапы и позвоночник. Она ужасно красива в холодной безжалостности и мстительна в своих атаках, не оставляя гноллам ни времени, ни пространства для контратаки или бегства. Умертвляет по-своему: от стремительного удара массивной ногой, от потери контроля над резким движением руки до повреждения челюстей. Каждый гнолл падает в одно мгновение, и Летиция продолжает убивать, даже не делая паузы, чтобы перевести дух. Она не позволяет ни одному из них убежать или сопротивляться.       Вампир действительно впечатлён действиями Летиции: она оборачивается садисткой, разрывая органы и уничтожая гноллов одного за другим. Если бы Астарион не был так измотан страданиями этого утра, он бы почти позавидовал её умению убивать. Эльф начинает побаивается: догадывается, что исступление может быть направлено не только на гноллов. Мужчина застывает на месте, стараясь сохранить тело как можно более неподвижным и не дать повода привлечь Летицию, так как та очевидно зла и на него. Тифлинг продолжает выдёргивать внутренности гноллов зверским способом, и возникает ощущение, что пройдет совсем немного времени, прежде чем она наконец обратит своё внимание на него. Видя, как беспощадно женщина расправляется с нападающими, мысли Астариона о Летиции сменяются чувством скрытого страха и неподдельного беспокойства. Перспектива того, что эльф может стать следующей жертвой, не покидает, пока он наблюдает за тем, как тифлинг продолжает свою кровавую расправу. Похоже, она делает это не для того, чтобы защитить его, а просто потому что хочет продолжить бой и растерзать свою добычу. Вампир не знает, благодарить или ужасаться поступком Летиции: не может отделаться от ощущения, что она становится совсем другой личностью, не той, которую знал раньше. Астарион смотрит на неё со смесью эмоций: запоздалого страха, настороженного любопытства и тайного восхищения.       Превосходная Селунэ, величественная Шар.       Летиция сжирает сердца существ, откусывая клапаны и причмокивая. Вместо красных апельсинов.       Эльф сфокусирован на сцене бойни, его взгляд прикован к женщине, медленно приближающейся к нему; он ничего не сможет сделать, чтобы защитить себя, если Летиция решит напасть. Она рвёт артерии гнолла, к интенсивным струям крови подставляет руки, и её ладони наполняются горячей жидкостью. Тянет их к лицу Астариона, строго говоря: — Пить.       Он смотрит на тифлинга несколько секунд, не уверенный, стоит ли принимать странное предложение. Вампир ранен, не переживёт этот час: он едва может стоять на ногах и не способен защитить себя, однако после этой охоты мучает жажда, и нужно как-то восстановить силы. Хищно глядит на красную жидкость, пока женщина нависает над ним, готовая влить внутрь кровь. Запах притягивает его ближе, и эльф медленно открывает рот; кровь густая и наполненная теплом, почти успокаивающая после суровости солнечных лучей. Вампир решает довериться намерениям Летиции — приближает губы к женским ладоням и пьёт содержимое, не сопротивляется. Сладость заполняет горло и желудок, возвращая ему силы и облегчая муки, явно лучше, чем слизь насекомых. Астарион жадно глотает, и его тело постепенно возвращает утраченную энергию. Делая последний глоток крови, Астарион бросает быстрый взгляд на Летицию; на её теле ошмётки гноллов, и выражение лица по-прежнему холодное и напряжённое, кажется, обиженное. Тифлинг не говорит ни слова доброты или сострадания, но в осознанных глазах читается удовлетворение. Похоже, она довольна реакцией вампира и тем, что он принимает дар. — Глупое, брыкающееся животное, — повторяет ранее им сказанные слова в её сторону. — Насекомое, — дополняет своим. — Зачем спасла, зверёк? — ему не хочется глумиться и притворно улыбаться. — То, что я сказал… я солгал. Был… ослеплён злостью, понимаешь? Но ты не виновата, слышишь? — лучше убедить Летицию вернуться. — Да и не так уж от тебя пахнет потом.       Женщина намеревается убрать руку от лица Астариона, как вдруг он перехватывает её запястье, чтобы положить на свою щёку. Мокро, кроваво — мужчина наслаждается тёплым прикосновением. Закрывает глаза, ноздрями всасывает благоухание, исходящее от чужой крови и кожи Летиции. — Прошу простить меня, зверёк.       Целует ладонь, похож на потерянного ребёнка, чересчур недолюбленного. Считает, что манипулирует, правда слишком увлечён их близостью, — пока не так больно разбиваться на миллион маленьких кусочков.       Пойми, неужели не видишь, я устал бороться, пойми, может, ты скажешь, что сбился с пути. Посмотри мне в глаза, в них нет отрицания, я не выдержу ещё один день. Пожалуйста, никаких огорчений, любимая, пойми.       Ему удаётся убедить Летицию пойти за ним, использует всевозможные уловки: много говорит о том, что именно рядом с ним у неё будет здоровый сон, вкусная еда и дорогая одежда. И как же Астарион радуется, когда совсем простые вещи возвращают её обратно, — так легко жонглировать чувствами.       Через пару ночей эльф проявляет инициативу и зовёт Летицию поиграть в лабиринте, пока Казадор нетерпеливо наблюдает за ними, с трудом гася зарождающуюся ревность; ждёт, когда Адрастея заберёт рогатую заразу, чтобы тот смог наконец издеваться над своим белокурым рабом дольше.       Астарион берёт её за руку и выводит на улицу, в большой сад за особняком.       И это было так… легко.       Трава высокая и тёмная, поэтому трудно понять, куда ступать, тем не менее ночь так чудесна, вампир почти очарован. — Посмотрим, кто кого поймает, я дам несколько секунд форы. Удачи, мой прекрасный зверек. Беги.       Они срываются с места и быстро исчезают в сухих кустах, пытаются спрятаться друг от друга, слышен шорох и треск веток — слишком идеально. Благодаря остроте чувств Астарион имеет преимущество, но женщина движется резво, прячась в траве без единого звука. Ещё несколько секунд они бегают вокруг и пытаются найти друг друга, и кажется, вампир напрочь забывает о том, что Летиция намного сильнее, что она ела сердца мёртвых, а радужная оболочка тогда будто стала иного цвета. Взор был понимающей, а не той, которая напоминала безмозглую рыбу. Астарион движется по вьющимся тропинкам, как призрак, следуя своим ощущениям. Вампир улавливает движения женщины и биение её сердца — кажется, оно учащается. Однако мгновенно его настигают. Тифлинг хватает за горло, не давит сильно. Эльф замирает, глядя на неё широко раскрытыми глазами, далее приподнимает уголки губ. — Ты быстрая, мышка. А я медленнее, чем думал, — теперь в твоей ловушке. — Поймать тебя. Мать с детьми смотреть.       Астарион недоуменно переспрашивает. — «Мать с детьми»? — Глаза вверх.       Астарион ненадолго задумывается, его растерянный взгляд блуждает по коридорам лабиринта. Интересно, кто наблюдает за ними и не является ли это ухищрением, и всё же поднимает голову, чтобы увидеть ночной небосвод. — Луна есть мать, звёзды есть дети, — Летиция вытягивает руку, будто желая погладить. — Они смотреть.       Астарион продолжает любоваться красотой белого светила и безмолвной тишиной между ними. Вампир погружается в свои мысли, размышляя над словами, сказанными женщиной. — Да, действительно, так оно и есть, — негромко молвит мужчина. — Мать и её дети наблюдают за миром с высоты. Какой успокаивающий образ: луна смотрит за всеми нами и усмиряет звёзды, когда они становятся слишком дикими, некоторые так страшно падают. А мы, стоящие здесь… — намеревается в очередной раз удариться в дешёвый флирт, как вдруг тифлинг перебивает: — Солнце оставлять ожоги. Но ты заслужить, — припоминает она, отодвигаясь от эльфа. — Плохой язык. — Я… — принимается оправдываться. — Я уже извинился, мышка!       И нечто в их отношениях меняется: безотчётная тревога входит в него клином.       Она и ужас, и благословение.       Идут в поместье, проходят мимо многочисленных комнат, и женщина вмиг останавливается у горящего камина. Летиция обходит Астариона, крадучись, и всматривается в измученное кошмарами лицо, чтобы понять его, прочувствовать. — Что? — мужчина непроизвольно дёргается, неготовый к взаимодействию с ней снова. — Ты… бояться… меня.       Голос, словно из бездны; Астарион вспоминает, как липкая кровь бежала по её лицу и телу, как чернота свирепых глаз звала за собой. В противовес, как надел на неё старую куртку, чтобы неуклюжая не поранилась о шипы кустарников, как смотрел на неё во время сказанной глупости, что звёзды, — дети луны. Только ранила она, сама была ребёнком ночи. — Я… Да. Теперь знаешь, почему я с трудом тебе доверяю. Но я доверяю.       Последнее говорит из-за страха не только поцелованного ею сердца, но и скоро съеденного.       Теперь мои ошибки преследуют меня, словно наступила зима и окутала инеем моё сердце.